***
— Я не собираюсь извиняться. Ни за рисунки, ни за посты, — пробурчала Эмма, даже не глядя в сторону Гвэн. — Я тут вовсе не за этим, Эмма. — Ну ладно, не буду я выставлять «Наиновейший завет», пошутила я. Окей? — оторвала Эмма взгляд от работы на секунду. Гвен присела рядом и взялась за «наиновейшую» коллекцию, листая картинки. Мужчина, отдаленно напоминающий Иисуса: стоит у доски, на которой, в качестве примера, рыбы и какие-то уравнения. Молящиеся расшибают лбы в кровь, когда у них за спиной взрослый мужчина пробирается рукой под рубашку мальчишки. Священник с одухотворенным лицом в полный рост, блаженно улыбается, пряча хвост, что торчит из-под рясы. — Над чем работаешь сейчас? — отложила Гвен работы и взглянула на то, что рисовалось прямо на ее глазах: что-то абстрактно-геометрическое, непонятное. Ломаные линии, стягивающие странную фигуру, отдаленно похожую на сердце. — Картина под названием «родина». В кубическом стиле, — отозвалась Эмма. — Слушай, Гвен, если ты пришла меня отговорить, то дело закрыто. — Я пришла поговорить. Ты игнорируешь Мэрлина, закрылась тут, как в какой-то темнице, на контакт не выходишь. Эмма приподняла голову, карандаш застыл на мгновение. Поговорить? Не хочет она ни с кем говорить. Вообще не до разговоров сейчас. Ни с Мэрлином, ни с Гвен. Ни даже с Реджиной. Она уже наговорила, такого наговорила. Тяжкий выдох вместо слов. — Гвен, слушай… Я просто не из разговорчивых, знаешь? И некогда сейчас. Они уже пытались. Гвен уже приходила. С подачи Мэрлина или сама — неважно. Уже приходила и так же уходила, оставляя молчаливую Эмму над очередным наброском. Но в этот раз перед Эммой кое-что осталось. Диктофон. Прямо перед ней на столе. Включенный. Эмма закусила кончик карандаша, молча глядя на такую знакомую, но сейчас такую чужую для нее вещь. Странно. Это… странно. Побывать по другую сторону диктофона. Запись шла, индикатор моргал красным сигналом. Эмма перевела взгляд на рисунок. Линии дорог расползлись по бумаге серыми паутинками, в сети которых застряли точки-города. Штат Мэн, вид сверху. Родина. На фоне шуршания карандаша о бумагу записывались слова. «Эмма: Говорить? Не буду я говорить. Вот еще… Мне кажется, я уже достаточно наговорила. (Выдох. Молчание). Реджина, вот что бы ты сказала? Ты вообще стала бы со мной говорить после всего этого? Боже, ну и дура же я! (Жесткое черкание по бумаге.) Представляешь, рисую этот сто раз проклятый Мэн, чтоб его! А я же обещала себе больше никогда сюда не приезжать. Никогда в жизни. Это не мой дом. И родилась я вообще не здесь. А где я вообще родилась? Хрен его знает… Но я всегда мечтала уехать отсюда и никогда не возвращаться. Реджина, как такое может быть, что я опять здесь? Знаешь, почему я тут? (Посмеиваясь). Из-за тебя! Это же ты уговорила меня. В самом начале. А потом поддерживала, когда я думала, что уже не могу. Смешно теперь представить, что раньше я думала, что хуже не будет. (Короткий смешок). Но ты все равно ко мне приезжала, вытаскивала откуда-то, фиг знает откуда. Уговаривала, что все это — важно! Нужно! Я не понимаю, я просто не понимаю, как то, что нас должно объединять, может так сильно раскидать! Как так-то? Как так?! (Молчание). Прости меня за эти слова. Ты простишь?» Эмма насупилась, замолчав, но слова будто сами писались на диктофон. А ведь она молчала. Но так сильно думала, что это становилось невыносимо громким. Ее собственные слова. …«Зачем ты ищешь себе женщин, которые хотят нас разъединить? Зачем тебе люди, которые хотят сделать тебе плохо или больно? Те, что ломают, подавляют. Зачем ты всюду ищешь свою мать?»… Ну зачем, Реджина? И ее взгляд в ответ. Такой загнанный. Как будто сказали то, чего боишься больше всего на свете. Как будто бьют в самое больное, со всей силы, не жалея. Потому что говорит тот, кто любит. Реджина заплакала, молча принимая. Эмма закрыла рот слишком поздно. Заплакала. Из-за тебя она заплакала. Все громче и громче образы. Лучше начать говорить. Что угодно. «Эмма: Зачем я это только тебе сказала? Почему ты мне не заткнула рот в самом начале? Фак! Ты же и так пыталась! Это я — дура, такая дура! Это все неправильно, Реджина. Разве это правильно? Ты не должна плакать из-за меня. Ты вообще не должна плакать! (Пауза. Тишина. Шуршания не слышно). Эмма: Чувствую себя всюду виноватой. Мэрлин же меня уговаривал сюда не ехать, потом как-нибудь. Потому что невыгодно, нерационально. Он и риски предусмотрел, как ты его учила. Но ему и за это досталось, что он написал запрос. Но все равно, меня это никак не оправдывает. То, что я сказала. То, как ты посмотрела. Фак, какого.? (Вибрация телефона). Эмма: О! Черт! Это же ты! Это же ты мне звонишь!» Эмма вскочила с трубкой в руках. Недорисованная работа осталась на столе. — Эмма? Привет, — Реджина сглотнула, замолчав, но ждать долго не пришлось. — Привет, Реджина! — заспешила Эмма. — Слушай, я как раз… Как раз думала про тебя. — Ну, надеюсь, что-нибудь хорошее, — прозвучало шутливо-саркастично. — Реджина, конечно же, — посмеялась Эмма расслабленно, улавливая ее тон. — На самом деле, мне надо сказать тебе кое-что. — Подожди! Я позвонила тебе, чтобы сказать кое-что важное. Тот наш разговор в аэропорту… — Да! Про это я и хотела… — Ты была права, Эмма. Эмма замерла, слова куда-то растерялись и мысли тоже. Реджина продолжала. — Все, что ты тогда сказала: ты была права. Это мое личное незакрытое дело, не дающее мне покоя. Я звоню тебе сказать, что завтра уезжаю в Сторибрук, чтобы покончить с этим. Спотыкались выдохи на короткой паузе. — Алло? Эмма? Ты скажешь мне что-нибудь? — Прости меня! Я вовсе не этого хотела… — Хотела. И сказала. Не извиняйся. — Я все равно не должна была… Я вела себя нерационально! — Нерационально? — внезапно рассмеялась Реджина, и Эмма следом. Печально. Через силу. — Мне жаль, Реджина, что все так. — Мне тоже. Это ты меня прости. Я прочитала, что с вами случилось. Если бы я знала… Слова повисли, в трубке шумела связь. Провода не ловили ни единого звука, ничего не преобразовывали в нули и единицы. Ничего не шифровали. — Что вы решили теперь делать? — выдохнув, спросила Реджина. Эмма медлила с ответом. — Не знаю, надо ли тебе это говорить. В смысле, из-за твоей работы. — Да. Ты права, — дрогнул голос. — Ничего лучше не говори. Прочитаю потом, из газет, — улыбнулась Реджина, утирая щеку. Смазались остальные слова. — Реджина… — Да? — выдохнула Реджина в трубку. — Ты улыбаешься или?.. — Все сразу, Эмма. — Не плачь. Прошу тебя. Реджина резко выдохнула, и голос зазвучал наигранно звонче. — Так, значит, священники? Как ты? Разобралась с ними? Показала им? — Да. Все уже позади. — Я могу что-нибудь сделать? Нужна помощь? — Нет. Нет. Я… Все уже прошло. Все это неважно. Реджина, что нам теперь делать? — Я не знаю. — Пауза. — Ты будешь делать свое дело, наверное. Я — свое. О, Эмма, ты тоже не плачь! Пожалуйста. — Нет, я не плачу, — выдавливала Эмма слова, выдыхая через каждое слово. — Правда. Не плачу. — Вот и отлично. Думай про меня только хорошее, ладно? — Хорошо. Я буду, — всхлипнула Эмма, не в силах сдерживать себя. — Черт, Реджина! Я не хотела, чтобы все было так. Реджина молча проглатывала слезы, ожидая, пока приступ отпустит. — И я тоже, Эмма. Мне уже пора, — торопилась она, пока слезы не забрали все слова. — Пока, Реджина. — Пока, Эмма Свон.***
Поблескивает сталь, отражается решительностью в серых глазах. Главное оружие Эммы Свон. Острый наконечник упирается в палец, не дрогнет рука. Все сошлось на этом острие: с него писались прожитые судьбы, пройденные дороги, невыплаканные слезы. Эмма вымыла кисти, перешла к чернильному перу. Когда чистое — так сверкает! Взор не отвести. Скоро оно опять будет запачкано черным, ее главное оружие. Завтра Эмма даст бой. Вы все у меня увидите. Я всем вам покажу. Не смейте отворачиваться! Вам теперь не отвертеться. Эмма Свон идет с боем против тех, кто не желает видеть. Кипит все внутри, но рука не дрогнет. Прячет оружие в чехле до завтра. Холодная сталь, горячая голова. Реджина Миллс нашептывает слова, будто повторяет самое страшное заклятие и боится сказать его громче, чтобы оно не грянуло прямо тут же — перед ней. Закон, глава, статья, пункты. Неисполнение указаний, наказание, проверка, а может, и еще что посерьезней. Трепещи, мой враг. Ты узнаешь, почувствуешь, каково это — быть на моем месте. Я верну тебе все сполна. Бойся меня! Я уже иду к тебе, бойся. Желай заранее, чтобы все скорее кончилось. Но торопиться я не намерена. Реджина Миллс собирается на битву, и нет лучше чувства, чем приближающееся отмщение. Разгорается блеск в глазах под шепот слов, в которых сила власти. Мысль четкая, но скачет сердце. От войны, которая никогда не заканчивалась, веяло духом крови. Расправил крылья демон бойни, уловил приближающийся запах необратимой гибели. Неважно, чьей, с какой стороны. Неважно. Шла война, требовалась мобилизация ресурсов. На столе — карта с намеченными точками: крупнейшие города штата Мэн. У выхода — грузовик, что Дэвид пригнал им с вечера. Главное оружие — рисунки чернилами, патроны — чужие истории. Разрабатывалась стратегия полным ходом. — Мы не будем давать рекламу заранее. Только накануне выставки, — твердо заявила Эмма. — Мы же потеряем в людях, — не понимал ее Мэрлин. — Главная наша цель — газеты. Новости. Будем приглашать только их. Мэрлин оценивал план, прикидывал риски, кивая головой. Только независимые залы, никаких муниципальных школ, никаких опросов учащихся. По-быстрому будут делать дело и сматывать в другую точку. Никаких отелей в местах боя, налет только на сутки, ночью в грузовик и дальше. — Я хочу, чтобы о нас гремел весь штат, — продолжала Эмма с жаром. — Чем хуже, тем лучше! — Я предлагаю без крайностей, — вмешалась Гвен. — Без Иисуса, — успокоила ее Эмма. — Так, по старинке, ничего нового. С рейтингами и прочей фигней на всякий случай. — Какой порядок городов? — спросил Мэрлин, разглядывая список, прикидывая, где искать журналистов. — Хаотичный, без всякой логики, чтобы не поймали за руку. Как написано здесь, так и поедем. Мэрлин собрался уж было поспорить, потому что так они потеряют в бензине, и во времени, скорее всего, но, встретившись с Эммой взглядом, передумал. — И с кем мы боремся? — спросил он. — Ни с кем, — глянула Эмма исподлобья. — Это просто работа. Исполняем проект. «Добро пожаловать в школу». — Доброе утро, миссис Миллс. — Доброе? Мисс Миллс, — с усмешкой вернула Кора своей дочери. — Ждали меня? — не улыбнулась Реджина в ответ. — Кажется, я не уведомляла о приезде. — Рано или поздно ты бы появилась здесь. Мы ждали тебя позже, но я все равно рада тебя видеть. — Рада? Ну что ж, миссис Миллс, вы знаете протокол… — Реджина, к чему все эти формальности? — …поэтому я прошу вас подготовить документы и предоставить мне кабинет по возможности. — Таких возможностей у нас нет, дорогая моя. — Не называй меня так, — отвела Реджина взгляд в сторону. — Прошу тебя. Давай поскорее начнем. Пальцы ее постукивали по столу в нервном ожидании. Кора подняла трубку, набирая номер. — Шелли, дорогая, подготовь все так, как я просила. Да, да, ты все верно поняла. Спасибо. — Надо же, ты такая вежливая со своими подчиненными, — дождалась Реджина, когда мать положит трубку. — Кофе? — проигнорировала Кора последнее. — Спасибо, не надо. — Боишься, что отравлю тебя? Реджина молча сверлила мать глазами, только сейчас обращая внимание на то, как сильно та постарела с их последней встречи: седина нашла еще одну лазейку на тщательно стянутых волосах, все так же прилежно зачесанных назад. Морщины на усталом лице. — Что только люди подумают? — помотала Кора головой, прячась от ее пристального взгляда. — Тебе это важно? Твой статус? — прозвучало почти с наслаждением. — Уже чувствуешь, как теряешь его? — Я тебя имею в виду, дорогая. — Перестань. Меня. Так. Называть! — Как скажешь, Реджина. И про отца совсем не подумала. — И хватит уже им прикрываться! Эти времена давно уже прошли, и твои уловки не работают. — Для чего тебе все это? Для чего? Вот что ты надеешься тут найти? — нервно произнесла Кора, перебирая бумаги на столе, будто Реджина уже что-то там высматривала. — Что-нибудь да найду. Люди ошибаются, — улыбнулась Реджина. — Как и ты, — холодно вернула ей Кора. — Думаю, теперь я делаю все правильно. Я оставлю этой твоей дорогой Шелли адрес, куда все отправить. Мне некогда ждать тут вечность, — поднялась Реджина с места. Она и так уже долго ждала. Реджина приехала сюда по этой же самой карте, из столицы в сторону моря, мимо крупных городов, в забытое богом место, домой. Отцу звонить не стала. Тяжело объяснять, что на этот раз она не сможет вынести даже обед в этом доме. Но больше всего ее тяготило то, что она узнала от Эммы. Поэтому встречу с отцом лучше отложить. Сторибрук загудел, словно растревоженный улей. Дочь приехала с проверкой к собственной матери. Вы уже слышали? Реджина узнала это вечером за разговором с Сидни. Скорости слухов поспособствовала Кэтрин. Надо же: беременная, а такая активная! Токсикоз не мешает, нет? От Сидни помимо сплетней требовалась еще некоторая информация. Личное задание Реджины от ее начальницы.***
— Чего ты там улыбаешься? — спросил Мэрлин, вглядываясь в Эмму. Ее лицо светилось от экрана мобильного телефона в темноте грузовика. — Мама подписалась на нашу страницу, — проговорила она тепло. — И мисс Фокс тоже. — Фокс? Это та, которой ты звонила? Это хорошо. Я вот заметил рост нашей аудитории в возрастном диапазоне. Это положительная динамика, а то, знаешь, только подростки почти одни. Я иногда даже не понимаю, чего они там говорят. Чувствую, что старею, — посмеялся он. Мэрлин все продолжал рассуждать и про возраст, и про диалог на равных, и про… что там еще? Эмма почти половину пропустила мимо ушей — Ага, — машинально ответила она. — Надо же! Мама зарегистрировалась в фейсбуке! А я ее столько раз уговаривала… — Это все из-за новостей, по-любому! Ты же читала Портленд-Ньюз? Там про нас такое написали, — хохотнул Мэрлин. — Да уж, я читала. Странно еще, что мама мне не позвонила, чтобы лично убедиться во всей этой раздутой хрени, — усмехнулась Эмма. — Вот дойдут новости до бабули, она точно позвонит. Мэрлин разглядывал ее лицо: не сказать, чтобы Эмма тревожилась, скорее веселилась. — Скучаешь по ним? Сколько они уже в разъездах? — Ну так, — склонила Эмма голову набок, — иногда прям сильно не хватает. Обманываю себя, что это длинная сессия. С долгами, как ты любишь, — улыбнулась она. — А ты по своим? — Разве что по Лансу. — А родители? Хочешь, к ним заедем по пути? — Не-е, — усмехнулся Мэрлин. — Они точно не поймут. Не такого они от меня ждали. — А чего они ждали? Кем тебя представляли? — Ну, скажем так: точно не менеджером выставок, который прячется в грузовике по ночам. Эмма хохотнула и опять уставилась в телефон. — Как там у тебя? — решился спросить Мэрлин. — Как у меня что? — уставилась на него Эмма, хотя прекрасно понимала, что он выспрашивает так аккуратно. — Ну. Ты сама знаешь. — Никак, — ответила она сухо. Погас экран. Стало темно и тихо. В ящике Темной Свон входящее письмо. Чаще им пишут школьники, бывшие или настоящие, рассказывают, делятся, просят помощи. Но последним там лежит то самое письмо. Официальный бланк администрации Огасты. Департамент образования штата Мэн. Письмо с отказом. Подпись — Реджина Миллс. Эмма узнает каждую петельку, каждый штрих этой подписи. Реджина Миллс. Знакомый почерк. Другой человек. — Она делает свою работу, — добавила Эмма чуть позже. — Я — свою. — А потом? — продолжал он расспросы. — Мэрлин, слушай, ну вот давай лучше про работу. Он замешкался, но тут же вспомнил неразрешенный вопрос. — Завтра хотят взять интервью у всех сразу. Прямо во время выставки. Источник проверенный. Так что тебе решать… — Куда мы завтра? — Уэстбрук. Следующая точка на карте, новый город, который они тоже возьмут. — Я согласна. Буду говорить. Потом еще одна точка, и еще. Продырявят весь штат. Дальше города мельчали. В изначальной точке, что и будет конечной, их будут ждать друзья. Там они и распрощаются со штатом Мэн. — Гвен, кажется, идет. Пора трогать. — Я за руль! Новый распорядок жизни команды Темной Свон. Завтрак в придорожном кафе. Осмотр места: студия, зал, старый ресторан, в котором обычно празднуются все свадьбы, похороны и прочие точки отсчета чьих-то чужих жизней. Что угодно, подходит что угодно. Лишь бы были стены. Один раз они делали выставку прямо под открытым небом: у административного здания, другого места не нашлось. Рискованно, но новостей собрали больше. Прятали рисунки в файлики или оборачивали в пленку, чтобы дождь не промочил бумагу. Обедали тем, что покупали накануне в супермаркете, попутно обсуждая планы на завтра. Вечером выставка, немногочисленные посетители, большинство из которых — журналисты. Глазеющие люди, жадно проглатывающие работы. Кому-то и правда было интересно, кто-то приходил ради ощущения запретного. Они решили не хранить в тайне и это: не разрешены для показа на территории штата. Эмма писала этот пост сама, Мэрлин только стиль чуть поправил. Теперь она часто пишет от своего имени. Темная Эмма Свон. Потом они сворачивают все и сваливают под покровом ночи. Интервью чаще всего дают онлайн, изредка мелькают на фото. Черный пиар — тоже пиар. Запретная тема — самая сочная. Эмма больше не спорит с Мэрлином по этому вопросу. Она почти не шутит, только чаще курит в перерывах. Такое фото тоже попало в одну из газет. Еще ни разу их не словили. Они не оставляют следов, не раскрывают планов. Новый распорядок Реджины Миллс расписан почти по часам. Скудный завтрак в номере отеля, который снят на две недели — период ее командировки. Кора не позволила бумагам покинуть стены школы, поэтому после завтрака Реджина едет туда. В библиотеке ей выделен закуток. Да, осень пахнет именно так — страницами библиотечных книг. Еще она пахнет цветами с первой линейки. Букет на стойке библиотекарши почти завял. Месяц уже, как он тут стоит. У Дэвида Нолана всегда был самый красивый букет, потому что цветы со своего сада, настоящие. Вплоть до восьмого класса носил он пушистые букеты, пряча за ним лицо, пока его родители не разошлись. У Мэри Маргарет Бланшар букет всегда был заказной. У Реджины никогда не было букета. Зачем цветы, если твоя мама — директриса? Кто дарит цветы библиотекарше? Реджина проходит каждое утро мимо букета, порываясь смахнуть его в урну, но каждый раз впадает в те ощущения. Первая линейка. Ее мать во главе. Она пересматривает бумаги второй школы: папка за папкой. Ничего! Все чисто. Злится и проверяет дальше. К обеду из столовой доносятся запахи. Почему-то в этот момент ей вспоминается та забавная работа Эммы. Школьные обеды США. Она улыбается, но потом вновь погружается в воспоминания. Эмма. Как она там? Что с ней? Злится ли еще? И если да, то на кого? Реджина гонит эти мысли прочь. Обед подождет. Голод дает ей больше злости, задает темп проверки. Урок от мисс Мюррей, ее школа: поставить в неудобное положение. Забавно, но именно это мотивирует Реджину еще больше. Значит, работает. К вечеру она покидает библиотеку, проходится по уже пустым коридорам. Иногда мать дожидается ее, и они идут вместе, в тишине коридоров эхом раздаются их шаги. — Еще ничего не нашла? Реджина пытается уловить тон ее голоса: сарказм, усмешка, страх? Ничего не ощущается. Только лишь интерес? — Не волнуйся, что-нибудь найду. Не здесь, так в другом месте. — Хорошего вечера, дорогая. Позвони отцу. Он все ждет. Реджина молчит в ответ. Иногда у нее встреча с Сидни или с другими представителями администрации по просьбе мисс Мюррей, но чаще всего она ужинает в одиночестве в том ресторане на побережье, только теперь без отца. Он звонит ей каждый вечер, но Реджина не берет трубку. Она боится, что как только увидит его, то узнает наверняка, что все это — правда. Что он тоже предатель. Откладывает эту встречу, потому что силы надо экономить. Да и времени на это нет. Иногда перекидывается с ним парою фраз у себя в голове. Но чаще всего мысли уходят к Эмме. Как она там? Что с ней? Мисс Мюррей или ее ищейки до нее еще не добрались? Зато с пульса Реджины мисс Мюррей палец не убирает: звонила узнать, отправила ли Реджина официальный отказ. Отправила, разумеется. Сразу перед поездкой. Мысли не дают покоя, и за стаканом вина она позволяет себе зайти на страницу проекта. На Эмму она давно уже не заходит, Эммы нет там уже почти месяц. Эмма пропала. Есть только Темная Свон. Все новости можно узнать оттуда. Громче всего про нее говорят газеты. Эмму не поймать, она появляется то тут, то там. Реджина усмехается: какие же идиоты! Ясно же, какой порядок выбрала Эмма. Хотя, если честно признаться, Реджина и сама не сразу поняла логики их набегов. Потому что ее не было, не было никакой логики. Но потом она увидела тот рисунок на стене: кричащий, вопящий, разрывающийся на части. Как всегда: три картинки в ряд, в черно-белых тонах, только добавлено немного краски для придания особого эффекта. На первой — сердце, огромное, детальное. Правда, немного странное, будто это не человеческий орган, а абстракция. Геометрия вместо биологии. Но это ведь точно сердце! Видно все, каждую жилку, венку, выпуклость. Аорта вырывается из сердца, тянется вверх, обрывается за краем бумаги. На второй картинке сердце обезображено ранами, дырами, рваными, сочащимися. Сердце пухнет, вот-вот взорвется, разлетится на части. На третьей, ожидаемо, оно распадается, расходится к краям рисунка, тянется во все стороны. Раны-дыры окрашены: все оттенки от нежно-розового до почти фиолетового. Реджина рассматривала этот рисунок очень долго: не только из-за притягательного эффекта, которым обладает каждая работа Эммы, но было тут что-то еще. Какая-то загадка, шифр. Кому ты шлешь эти загадки, Эмма? Реджина кликнула по картинке, приблизила. Что-то было знакомое в этих венках-жилках. Подумав немного, она перевернула картинку, еще раз, и все встало на свои места. Это штат Мэн, вверх-ногами. Разбитое сердце. Особенно явным это становится на последней картинке: границы идеально вписываются в топографию Мэна. Зияющие дыры — наибольшие города вдоль аорты — главной трассы штата. Реджина ликующе рассмеялась, наслаждаясь победой разгадки, но поделить это ощущение было не с кем. Она сохранила картинку, перешла обратно к странице, подробно описывающей все подвиги команды Темной Свон, вынесла все города на листок. Еще раз открыла картинку, и уже через секунду на ее лице появилась довольная улыбка. Эмма разбила палитру красного по списку городов. Вот она — логика Эммы. Изящно! Потрясающе! «Для кого?» остался вопрос. «Для тебя, конечно же, умная моя отличница» — печально улыбнулась Эмма в ее голове. «Ты неисправимый романтик, Эмма Свон. Неженка», — ответила ей Реджина. Зачем ты хочешь быть пойманной? Если бы Реджина ее искала, то давно уже схватила бы за руку. Посмотрела бы в глаза и спросила: Эмма, какого хрена ты творишь?! Я же тебя просила: не надо играть с мисс Мюррей. Ни в прятки, ни в догонялки! Я же тебе самолично запретила! Но потом Реджина усмехается, покачивая головой. Это не может не впечатлять. Где ты сейчас, Эмма Свон? Все ли с тобой в порядке? Новое интервью на стене — видео и пара фотографий. Реджина грустно улыбается, разглядывая фото: Эмма курит, прячась в плащ, накинув капюшон до уровня глаз. Но силуэт все равно узнаваем. Мерзнет, наверняка. Здесь Эмма мерзла всегда. Видео загружено совсем недавно. «Журналист: Приветствую, Темная Свон и Мэрлин… Мэрлин: Можно просто — Волшебник. Журналист (смеется): Ладно. Я понял. (Смотрит в камеру). Сегодня наш Уэстбрук посетила команда провокационной выставки «Добро пожаловать в школу». Все верно? Оба кивают в ответ. Журналист: Скажите, чего нам ожидать от выставки? Какие темы вы затрагиваете? Эмма (оживленно): В основном, это истории самих же школьников. Темы разные: от обедов и первой влюбленности до буллинга и насилия. Журналист: Звучит серьезно! Стоит ли пускать на такие выставки детей? Или вы рекомендуете им остаться дома? Эмма: Мы считаем, что все эти истории достойны быть услышанными. Увиденными, точнее. Журналист вежливо смеется. Эмма (серьезней): Но рейтинговая система, принятая в нашей стране, считает иначе. Журналист: Вы считаете, что правительству стоит ее пересмотреть? Мэрлин: Мы считаем, что темы нашей выставки должны подниматься в школах, а не запрещаться для оглашения. Эмма убедительно кивает головой. Журналист: Что ж, я понял вашу позицию. Слышал, что у вас и с правительством штата расходятся взгляды. Вы же не получили официального разрешения? Как вам работается в таком режиме? Эмма (нагло ухмыляясь в камеру): Нам работается прекрасно! Отличный темп. Спасибо. Журналист опять смеется. Мэрлин вместе с ним. Журналист: Где планируете оказаться завтра? Мэрлин: К сожалению, не можем вам сказать. Но вы можете все это узнать из новостей в нашей группе. Журналист, смеясь: Я должен был попытаться. Ну, а можете поконкретнее рассказать о работах? На чем они основываются? Мэрлин: Мы опрашиваем людей с их согласия, при необходимости призываем к работе психолога. Она также ведет линию психологической поддержки. Данные можете найти в нашей группе. Эмма: Темы обычно касаются проблем, возникающих в школе. Чаще всего, не самые веселые. Насилие, с которым сталкиваются подростки со стороны своих же сверстников или учителей. Журналист: Я читал в вашей группе, что вы и сами столкнулись с неприятностями в Калифорнии. Что случилось? Эмма (пряча взгляд): Они посчитали, что моя ориентация является препятствием моей деятельности. Журналист: Воу! Это же серьезное заявление! Что это была за школа? Вы не хотите с ней судиться? Мэрлин: Нам некогда. У нас правда плотный график. Журналист: Ну, хотя бы скажите название? Эмма (с жаром): Вы не понимаете! Мы написали про этот случай не потому, что он уникален! Как раз наоборот: это случается везде. Всюду! Посмотрите работы. Там подписи. Разные города, все те же истории. Журналист: Ладно, ладно! Я все понял. Не надо только меня убивать. (Смеется). И что же вы хотите изменить своими работами, мисс Свон? Эмма (недоуменно): Почему я должна что-то менять? Журналист: А зачем тогда все это? Для чего все эти работы? Мэрлин, усмехаясь: А ваша работа в чем заключается? Мы тут с вами в одной команде вообще-то. Для того, чтобы вы стали об этом говорить. Никто не должен больше молчать. (Смотрит в камеру). Не молчите. Пишите нам. Приходите на выставку, смотрите. Не отворачивайтесь. Не закрывайте глаза». Реджина не отворачивается, перематывает на тот момент, где Эмма пылает, полная злости, негодования, горит яростным пламенем, вскипая. Вот-вот вспыхнет и подожжет все вокруг. Реджина закрывает видео, кусая губы до ощутимой боли. Перед сном надо сделать запись в дневник, поговорить с Эммой хотя бы там.***
Ночью, когда работы упакованы, стопками лежат в грузовике, Темная Свон заходит в сеть. Реджина Миллс онлайн. Этой ночью Реджина не спит. Она пишет Эмме Свон. Сохраняет в черновиках, в два ночи закрывает ноутбук. Завтра ее ждет скудный завтрак и новый поход. Эмма этого не знает. Она силится не кликнуть на кнопку «сообщения». Всего несколько слов. Я скучаю. Мне жаль. Прости меня. Как ты? Я виновата. Я идиотка! Реджина, вернись! Приезжай обратно, в Огасту, я приеду незаметно, мы все обсудим, все решим. Бросай этот Сторибрук! Давай забудем про него, про твою мать, оставим все это. Я не хотела говорить этих слов. Прости меня. Вернись! Эмма ничего не пишет, все остается при ней. А что их ждет? Она скоро уедет дальше, прочь из Мэна. Впереди нет общих городов, да и точек общих тоже больше нет. Между ними километры, месяцы. Невысказанная обида. Немое недопонимание. Пропасть. Телефон зажат в руке. Входящее сообщение! Написала мама. Даже она пишет на страницу Темной Свон. Эмма сначала расстроена, но улыбка все равно появляется на лице. «Эмма, привет! Ты опять куришь? Не кури хотя бы на морозе, ты же знаешь, как это вредно! Что там про вас пишут? Бабушка переживает за тебя. Расскажи мне все. Ты следишь за своим здоровьем? У тебя все хорошо?» Все плохо, мама. Все очень плохо. На ковер к директрисе тебя не позовут, но тут такое, что курение на улице — самая меньшая из проблем. Ночью, когда очередной рейд завершен безрезультатно, а маленькая кофейная чашка наполнена до краев во второй раз, Реджина сидит перед ноутбуком, сливает накипевшие за день мысли в письмо. Пишет Эмме, но спорит сама с собой. Это правда так? Она ищет мать всюду, даже там, где не стоит искать? Натыкается на ситуации, где нужно отстоять, показать, победить? Задавить. Встать сверху. Бэлла ведь ей говорила, предупреждала, уводила ее из этих состояний. Не уподобляйся, Реджина, выйди из игры. Но если болячка чешется, ее нельзя не чесать. И вот ты всюду ее ищешь: ее образ. Выискиваешь фигуру на доске, значимую, властную. Это правда так или просто совпадения? Ищешь всюду и находишь. Противника, делающего шаг навстречу, заставляющего отвечать, сражаться. Кора отстаивает свои позиции, умело уходя от атак. Реджина несет потери в ресурсах. Ситуация патовая, но у нее есть еще пара козырей. Ее отвлекает сообщение. Надежда сменяется досадой: мисс Мюррей и еще одно задание. Реджина хоть и не в головном офисе, но профессиональный долг всегда при ней. Она пробегается глазами по тексту и шумно выдыхает. Закрывает почту с сохраненным черновиком. Завтра ей надо встать раньше. Еще одна потеря, еще один ход не в ее пользу. На этот раз потери понесет не только она. Прости меня, Эмма. Еще раз.***
В Портленде, в студии «Птичьей лапки», с которой все началось, шли завершающие работы: Мэрлин просматривал новости за прошедший день, выкладывал лучшие на стену проекта, Гвен отвечала на сообщения, Дэвид перекладывал рисунки из стопки в стопку, Мэри Маргарет болтала без умолку. Эмма слушала ее, глаз не сводя, подливала чаю в чашки. Эти новости для нее — самые важные. Смешно, что они про Сторибрук. — …В общем, мистер Голд совсем недоволен, взял какой-то надуманный отпуск, прямо посреди недели. Кто так делает вообще? Посреди недели, вне графика! Мисс Мэл его заменяет, но по мне — так лучше бы он никого не оставлял. Да лучше бы уж даже Джефферсона… Ну чего ты улыбаешься, Эм, он и нормальным может быть тоже! Я просто боюсь, чтобы и мне не досталось… — Погоди, почему тебе может достаться? — вклинилась Эмма в ее неостанавливающийся поток. — Ну, у меня же нет никакого образования педагогического, но раз я веду факультатив… — Какой еще факультатив? — По биологии. Ты что, не читала? Я тебе сто раз писала! Ты когда вообще заходила на свою страницу в последний раз? Ты и все остальное, наверное, тоже не читаешь? Я тебе зачем пишу вообще? Дэвид хохотнул, и Мэри Маргарет отвлеклась ненадолго. — Мэри Маргарет, я же тебе уже говорила, что времени мало сейчас. У нас жесткий график. Если что срочное, то пиши напрямую в почту. — Такая деловая, — помотала Мэри Маргарет головой в ответ. — Ну ладно, в общем, я веду факультатив для тех, кто интересуется биологией. Так, просто, когда скучно. Не по программе, но если кому интересно, то почему нет? Дэвид, здорово же получается? Дэвид кивнул, улыбнувшись, и продолжил листать работы. Мэри Маргарет пустилась дальше: — Ну вот мне и страшно, не то, чтобы прям совсем страшно, это же все-таки Реджина. Она же не зверь какой-нибудь. Ой, извини, чего я тебе объясняю, ты же и сама ее знаешь. - Мэри Маргарет сделала паузу, таращась на Эмму изо всех сил, но не дождавшись никакой реакции, кроме удивленного лица, понеслась дальше. — Она проверяет все, вообще до единой мелочи! Говорят, когда она пришла в первый день к Голду, то они там ругались. Не то, чтобы я сама слышала, я бы не стала подслушивать, но всякое говорят, знаешь… — Подожди, почему она вообще пошла в первую школу? — недоумевала Эмма. — Я не знаю, Эм. Ну, то есть, я догадываюсь, она же типа контролирует образование и все такое, ну вот наверное поэтому. Да только мистер Голд ее не ждал. Мы думаем… То есть, некоторые… — Некоторые? — Кэтрин, — вставил Дэвид, отвлекшись ненадолго. — Кэтрин, что уже не Нолан. На родительском комитете сказала. — На родительском комитете? — переспросила Эмма. Знакомое словосочетание. Реджина что-то говорила про это в аэропорту. Она про этот говорила или еще про какой? — О, родительский комитет! — показался Мэрлин из-за ноутбука. — Помню, нам и в Сан-Франциско разок от них досталось. — Везде что ли эти родительские комитеты? — удивилась Эмма, смутно припоминая пару писем. — Ну да, — закивала Мэри Маргарет с такими глазами, как будто «и так же все ясно». — Так вот. Кэтрин сказала по секрету всему свету, что Реджина приехала в Сторибрук не просто так, а за своей матерью. Но во второй школе ничего не нашла, поэтому ринулась в первую, чтобы найти что-нибудь и там. Кора ведь там работала когда-то, но мистер Голд не рад такому развитию событий. Вообще нисколечко не рад, — развеселилась Мэри Маргарет. — Но мисс Мэл! Она же жуткая совсем! Так вот. Говорят еще вот что… — Кто говорит? — Эмма, да это же Сторибрук! Ты там будто не жила. Все говорят. Тут скажут, там подхватят. Все у всех на виду. — Я помню, — остановила ее Эмма. — Так что там говорят? Что еще могут сказать про Реджину? Что она ни во что не ставит семейные ценности, что стерва, которая только про карьеру и думает. У Коры сердце больное, и отец тоже старый совсем. А она даже и к нему не заходит. Ее видят только с Сидни, еще с кем-то из администрации. Эмма силилась запомнить новые имена, сама не понимая, зачем, с болью вспоминала старые. Сторибрук заново вставал перед глазами, воскресал из пепла. Зачем ей все эти люди? Реджина, зачем тебе все это? Мэри Маргарет не заметила, как потеряла Эмму где-то на перечислении фамилий, но все продолжала и продолжала. Реджина-Реджина-Реджина. Реджина такая, Реджина сякая. Так про нее думают все. Все? Нет, это разумеется, только слухи. Мэри Маргарет же помнит, что она вовсе не такая. Хотя, могла бы и помягче быть на вечере встречи. — Ой, Эмма! Я же пленку проявила! Помнишь, с вечера встречи? Там и ты тоже есть. И она. Кстати, ты мне еще так и не сказала про… Ну, ты знаешь, — отвела Мэри Маргарет взгляд в сторону. — Вот если бы читала сообщения, поняла бы, о чем я, — многозначительно приподняла она брови. Эмма вдохнула, задержав дыхание. А что тут непонятного? Эти приподнятые несколько раз брови напротив — про нее и про Реджину. Что тут сказать? Реджина запретила проводить выставку. Но мы все равно провели. Я наговорила ей всякой хрени, а она уехала. Реджина в городе, в который Эмма не хочет приезжать. Даже если и хотела бы, то когда? И как? «Привет, Реджина. Слышала, ты там воюешь вовсю. Не хочешь сделать перерыв на кофе? Не хочешь? Я потому что сто раз уже себя прокляла за сказанное. Вот, хочу теперь тебе это все рассказать». — Э-эмма, — позвала ее Мэри Маргарет. — Тебе фотки-то отдать? Или что с ними делать? — Да. Отдай. Конечно. — Пойдем, они у меня в машине. Они не дошли машины: Мэри Маргарет даже дверь не открыла, заставив Эмму остолбенеть перед ней в немом вопросе. — Я не проявляла никакой пленки, — призналась Мэри Маргарет уже спокойней. — Что? — оторопела Эмма. — В смысле? — В том смысле, Эмма, что все фотки у тебя давно уже в сообщениях. Какая еще пленка? Это ж цифровой! Ты мне лучше вот, что скажи. Куда ты делась? Куда ты пропала? — вопрошала она. — Ты мне месяц уже ничего не отвечаешь! Ни мне, ни Дэвиду. Приезжаешь без предупреждения, даже не позвонила. Куда ты делась вообще? Что происходит? Эмма, моргая, открывала рот, чтобы вставить слово хоть куда-нибудь, и когда очередь дошла до нее, взорвалась одним порывом. — А я не знаю, что происходит, понятно! Не знаю я! Да, вот такая я хреновая подруга! Не могу нормально ни ответить, ни поддержать. Могу только наговорить всякого дерьма, когда и так все хреново! Взрыв, как хлопок: громкий, короткий. Мимо цели. — Да что ты такое говоришь, Эмма? — вернула Мэри Маргарет себе дар речи. — Я вообще ничего такого тебе не говорила. Я просто спросила тебя, почему ты не отвечаешь мне. Может, у тебя случилось что-то или… Ну что ты, Эмма? — забеспокоилась Мэри Маргарет, видя, как Эмма меняется в лице, как прячет глаза, шаря взглядом по сторонам, в поисках того, что уже давно растеряно. — У меня случилось, Мэри Маргарет. Да я даже не знаю, с чего начать… С того, что сама Реджина запретила им проводить выставку? С той школы гомофобов? С того, что они потеряли кучу бабла во всех этих передрягах? С чего вообще? С самого важного. — Мы поругались с Реджиной. Очень сильно. Я должна была ее поддержать, а вместо этого… Мэри Маргарет тревожно разглядывала подругу: ее побледневшее лицо, тени, пролегающие под глазами от недосыпа в грузовиках или в хостелах на двухэтажных кроватях, подрагивающие пальцы замерзших рук, вытаскивающие еще одну сигарету. — Ну что ты сразу мне не написала, Эм? Поругались с Реджиной? Ну что, бывает… Не ругались что ли еще ни разу? — посмеялась она. Неужели ей смешно? Эмме совсем было не до смеха. — Да я ей такого наговорила, что лучше бы у меня язык отвалился! — Не говори так про себя! Выдумала тоже — чтобы язык отвалился. Совсем что ли с ума сошла? И Эмма рассмеялась так громко, что казалось и правда — сошла. — Ну что ты? Что ты так смеешься? — заражалась Мэри Маргарет от нее смехом. — Ой, Эмма, ну и смешная же ты, — хваталась она за ее плечо. — Язык чтобы отвалился… Они отсмеялись, и дышать стало как-то легче. Уставились друг на друга. Эмма дымила. — Ну так и поддержи ее. Реджину. Она там совсем что-то одичала. Ты только не злись, что я так говорю. И ужинает она всегда почти одна. Иногда, правда, чего-то там смеется. Но все равно, жалко ее даже как-то. — Серьезно? Откуда ты знаешь? — Ну, ты знаешь, — пожала Мэри Маргарет плечами. — Сторибрук. Сторибрук. Рвануть туда? На вечер. На пару часов. Отсюда совсем недалеко, это не Портсмут, что вышел на самый конец аорты, чуть за край не убежал. — Эй, Мэри Маргарет. Ты не злишься, что я тебе не писала? — Да нет, — протянула Мэри Маргарет. — Как-то у меня не получается на тебя злиться, а иногда очень хочется. Только ты за фотки тоже не злись, ладно? Эмма покосилась на подругу, но та лишь молча улыбалась ей. — Как у вас с Дэвидом дела? Я слышала от Мэрлина, вы там дело какое-то открыли. Расскажи-ка мне все, — попросила она, доставая новую сигарету такими же дрожащими пальцами. — Только ты сначала нормально оденься. Зря я тебе, что ли, одежду привезла. И поешь уже что-нибудь. И кури поменьше, совсем скурилась тут! Пойдем, внутри тебе все расскажу. — Как скажешь, мамочка, — зажмурилась Эмма, прячась от дыма. — Пойдем. — Мамочка? Я тебе покажу «мамочка». Вот щас зайдем, я тебе покажу. — Эмма! У нас новости, — перебил Мэрлин вошедшую, живо болтающую Мэри Маргарет, и обе повернулись к нему. — С каких начать? — А что, есть хорошие? — ответила Эмма, подойдя ближе. — Это значит «начинай с плохих»? — Валяй! Я уже привыкла. — Ну, так, плохие новости такие — про нас написали много нелестных отзывов другие газеты. Недружелюбные. Очень. Много. С призывами к департаменту образования. Тебе лучше не читать, — успел он отодвинуть ноутбук, когда Эмма склонилась ниже. — Ну ладно, — шумно выдохнула она. — А хорошего что? Может ли быть что-то хорошее? Мэрлин замер, выдерживая паузу. — Давай, Мэрлин! Хоть что-нибудь приятное за все эти испытания. — Нас позвали угадай куда? Ну давай! — почти пританцовывал он на стуле. Эмма уже заулыбалась, заражаясь его настроением. Мэрлин может расшевелить, даже если кругом сплошной мрак. — Нас позвали в Нью-Йорк! — вскочил он с места. — Сами! Представь? Оплатят все! И билеты, и проживание. Но самое главное — выставку. Эмма, ты понимаешь? Понимаешь, что это значит? Он сгреб ее в объятия, потому что она так и застыла на месте с открытым ртом. Тут же она почувствовала новый толчок: Мэри Маргарет добавила веса, завизжав в ухо. Следом Дэвид, хватая их всех в охапку, крепче сжимая. Эмма хотела расхохотаться, потому что трудно держать себя в руках, когда кругом и визжат, и смеются. Она хотела. Но почему-то заплакала, и поняла это, только когда ее отпустили, разжав объятия, но не выпуская из круга. — Это очень… Очень здорово, — поспешно вытирала она слезы, успокаивая всех улыбкой. Да, пусть будет так: она плачет от радости. Нью-Йорк, чтоб его! Сам Нью-Йорк позвал их к себе. — Когда мы вылетаем? — судорожно спросила она. — У нас тут еще один город, так что через два дня! Жди нас, Нью-Йорк, красавчик ты мой! Мэрлин, потирая руки, уселся обратно. Надо скорее поделиться радостной новостью со всеми, кто за них переживал, кто болел за них в этот нелегкий период. — Слушай, Мэрлин. Возможно, мне надо будет уехать на пару часов. На вечер, может. Или полдня. — Сегодня? — оторвался он от текста. — Завтра? Когда? Мне надо все запланировать. Когда? Эмма и сама не знала. — Сейчас, мне надо позвонить. Потом договоримся. Гудки шли. Секунды отсчитывали время. Война разворачивалась вовсю, цепляя всех, кто попал в периметр. Новости палили пулеметной очередью, рассылались письма, лились слухи грязной рекой. У каждой своя война, перерывов нет. Только на один звонок. Реджина увидела имя на входящем, оторвавшись от бумаг, принесших ей новую головную боль. Эмма! Телефон чуть не вылетел из рук из-за поспешности. — Алло! Эмма? — Реджина, ээ, привет. — Я как раз хотела тебя сегодня набрать. — Правда? — Только я не думаю, что ты обрадуешься. — Конечно, я бы обрадовалась! Погоди, что ты имеешь в виду? — Мы можем встретиться? — Представляешь, я звоню как раз поэтому! Ты все еще в Сторибруке? — У меня заканчивается командировка, и я могла бы приехать… сейчас, скажу куда. Какой-то шум. Шуршание. — В Саут-Портленд! — прозвучало победно. Ожидание. — Вы же там проводите свою последнюю выставку? — Как ты… Как ты все это узнала? Тебе сказал кто-то? Про нас кто-то знает? — заторопилась Эмма. — Эмма, расслабься! Никто ничего не знает. Только я. Тишина. — Так что скажешь, Эмма? Встретимся там? — мягче спросила Реджина. — Тебе же совсем не по пути! Хочешь, я сама приеду в Сторибрук? Подожди, так чему я не должна обрадоваться? Что там еще может быть? — Это из-за работы, — на одном выдохе. Такой же выдох в ответ. — Можем где-нибудь посередине, если хочешь? — предложила Реджина. Где-то между ними. — Как тебе Бат? Там тебя уже искать не будут, — посмеялась она легко на радость Эмме. — У тебя там карта, что ли, открыта? — рассмеялась Эмма. — Или ты все по памяти знаешь? — Это твой рисунок. Сердце-Мэн. — Давай там! — решилась Эмма. — Завтра в три? Ей и тревожно, и радостно. И снова грустно. Все кувырком. С друзьями прощаться легко. Где-то в глубине души ты знаешь — все равно с ними встретишься, когда-нибудь обязательно. Вы как будто связаны навсегда. Можно не видеться месяцами, годами, но ничего никуда не пропадает: все ваши общие воспоминания. Почему с Реджиной все иначе? Эмма выслушивала наставления Мэри Маргарет и забавные советы от Дэвида, попутно вспоминая, как заполнила весь бардачок сладостями и деньгами за бензин. Позже напишет им, чтобы открыли. — Чего ты улыбаешься, Эмма? Фотки еще не посмотрела? — смеется Мэри Маргарет. — Лучше не смотри, — лукаво улыбается Дэвид. — Я посмотрю, обязательно! Спасибо за одежду! За все спасибо. За все. Они обнимаются на прощание. С друзьями прощаться легко. С Реджиной все иначе. Эмма изучает новое расписание автобусов. Не любит она общественный транспорт, но что поделать? В наушниках музыка, в голове пусто. Усталость валится листьями. Вроде такие легкие, но если сразу со всех деревьев, дышать тяжело.***
Эмма узнала машину — мэрс. Подарок от отца. Как бы избежать эту тему? Зачем тогда сказала? Наследила всюду. Реджина заметила ее не сразу, что-то смотрела в телефоне. Но когда подняла глаза, чувствуя ее взгляд, улыбнулась. Как будто не было ничего такого между ними. Будто все позади. Эмма судорожно выдохнула. Что их ждет теперь? Реджина махнула ей, приглашая в машину. — Привет! — заскочила Эмма внутрь и замерла. Реджина, уставшая, смотрела на нее, долго, молча, вглядываясь, всматриваясь в каждую частичку. — У тебя всегда печальная улыбка, Эмма, — остановился взгляд на губах, отчего Эмма отвела глаза. — Милая шапочка. — А. Это… Это от Мэри Маргарет. Мы ничего зимнего не взяли, — перебирала Эмма помпоны шапки замерзшими пальцами. — Не ожидали такого холодного приема здесь, — заглянула она в глаза Реджине. — Сегодня ветер дует с моря, — произнесла Реджина, отводя взгляд в сторону. — Может, поэтому. Или потому, что ты мерзлячка. Обе замолчали, перематывая только что сказанное. О погоде ли они говорят? — Я должна была… — То, что я сказала… — начали обе в один момент и тут же осеклись. — Я была не права! — выпалили они опять в голос. Молчание. Реджина смотрит на Эмму, поджав искусанные обветренные губы. Эмма смотрит на Реджину, открывая и закрывая рот. Губы смыкаются в улыбке, Реджина вторит ей. — Ладно, ты права — я мерзлячка, — подняла Эмма руки, будто сдавшись. — Нет, здесь правда холодно. Прости меня. — Ты меня прости, — схватилась Эмма обратно за помпоны. «Прости меня». «Мне жаль». От этих слов уже мозолит язык. — Знаешь, Мэрлин говорит, что иногда не бывает виноватых. Просто так случается. — Или виноваты все сразу, — повернула Реджина ключ, и машина живо отозвалась. — Мне больше нравится первый вариант. Оптимистичный. Реджина улыбнулась одними только краешками губ. — Скорее, я реалистка. Может, и хорошо, что рядом с тобой такой оптимист. Потому что у нас есть другая проблема сейчас. — Да что ты? У нас проблема? Ни за что бы не подумала? — посмеялась Эмма с надрывом, и Реджина вместе с ней. Эмма ловила ее смех, до последней секунды, до каждого выдоха. Пусть они будут только смеяться: над тем, что случилось, над тем, что случится позже. Реджина будто чувствовала это, потому что ничего не говорила, просто молча смотрела. Запоминала этот момент, пока они еще не шагнули дальше, а ведь они и так уже далеко зашли. — Реджина, ну что ты так смотришь? Не пугай меня! Что еще случилось? Что еще может быть хуже того, что уже есть? — не стерпела Эмма. — О, Эмма, к сожалению, всегда может быть еще хуже, — выдохнула Реджина и тронула с места. — Я сняла номер на сегодня. Если ты не против, — обернулась она. — Просто не хочу, чтобы нас… — Чтобы нас увидели вместе? — Нет! Конечно, нет! — взмыли вверх брови, дополняя этот взгляд «как ты могла такое подумать вообще?» — Не из-за этого. Проблема наша деликатного характера. И тем более, если ты все-таки будешь злиться, а ты будешь наверняка, то запру тебя ненадолго в номере. А потом поговорим, — не шутя произнесла она, выруливая на перекрестке. — Реджина, очень смешно! Что там за дело? Давай говори скорее, а то я опять нервничаю. — Номер! — выставила Реджина указательный палец, и Эмма едва удержалась, чтобы не схватиться за него.