armature

penomeco — two melodies (cover)

Донук всегда спит без подушки, но завернувшись по уши в одеяло: сворачивается, словно высохшим на солнце, подкладывает ладошки под щёку и спит, обернув себя тремя слоями огромного мягкого облака, пока по стенам тусклый свет от вечно включенного компа рассеивается. Чихо смотрит на это каждый раз, когда снова каким-то непонятным макаром оказывается в чужой маленькой квартире, и всё понять не может: как же угораздило его, Донука, в рэп полезть, потому что никак не тянет он на андеграунд — то есть совсем. С его смущённой улыбкой, когда тихо и на выдохе «спасибо» говорит после лайвов, он отлично пахал бы в r&b, как Хёк, например, или Хёсоб. У Пеномеко добрые красивые глаза, которые, будь он в айдолах, боготворили все визажисты сразу, потому что красить такие — одно удовольствие. Сонный Донук, который глаз почти не разлепляет, пока курит в открытое окошко, опираясь задом об столешницу на кухне, с тяжёлым мысленным процессом на лице, сведёнными бровями и устремленным в окно подслеповатым взглядом, что где-то далеко за гранью — это как-то отдаёт домом (что?). Фонари зажигаются по краям дорог, дублируясь маленькими отражениями сквозь оконные стёкла, а Чихо почти просыпает мимо чашки пару ложек кофе, потому что криворукий в бытовухе, но упорно ставит перед Пено горячую чашку, предупреждая: «горячо». И Донук, как бы ни старался пахать на два лейбла сразу, часто не вывозит: случайно засыпает в районе пяти утра, свернувшись калачиком на диване в обнимку с покоцанным телефоном, потому что почти двадцать пять часов в сутки пытается отсублимировать и вымудрить хоть что-нибудь — ворошит всё, что в воспоминаниях осталось. Чихо не будит — только присаживается рядом на корточки, укрывая пледом пушистым, смотрит долго-долго и сам себе думает, приглаживает светлые обесцвеченные волосы и наклоняется совсем близко, чтобы поцеловать коротко куда-то в висок сухими губами — слишком неловко со всего происходящего и это ни черта не та классная дружба, что была между ними со времён динозавров. Какое-то непредвиденное обстоятельство в виде стрёмной нежности, которой и объяснения адекватного нет — чистая случайность вроде как. Донук просыпается часа через два, когда Чихо клепает что-то на чужом компьтере, обвив себя проводами черных наушников, чтобы не тревожить, а Ёнтан смешно дёргает лапами во сне, пока по дорогам автомобили начинают ездить, законопослушно останавливаясь на светофорах — пока что сонно и медленно, потому что камеры везде да и незачем. Донук легко трогает чужое плечо самыми кончиками пальцев, отвлекая, и улыбается, блин, легко растягивая губы, светит колечком, растирая сонные глаза свободной рукой — и Чихо здесь всё. Просто всё. Окончательно и бесповоротно. Глядя на Пено, нестерпимо хочется совершать что-то очень хорошее, за которое на небесах точно воздастся, потому что пока Чихо полтора часа смотрел комментарии к «Hunnit», то раз двести наткнулся на сравнение с котиком. Сначала ржал в кулак, потому что котик курит паровозом и выпить может больше Квон Хёка, но… да. И это, конечно, слащаво до ужаса, но в голову после комментариев ничего не идёт. — Что ты делаешь? — спрашивает тот самый котик (боже, какой ужас), присаживаясь рядом прямо на пол и заглядывая в мэйкер музыкальный. Донук зевает сладко и медленно, потягивается, хрустя затёкшей шеей, и жмурится смешно от утреннего холодного солнца, которое прямо в глаза светит. Он свои красивые пальцы прячет в длинные рукава растянутого полосатого свитера, кладёт голову прямо Чихо на ногу, как на подушку, потому что правда не вывозит сразу на два лейбла пахать, но честно старается, потому что так учит Чихо своим личным примером. — Бит к твоей новой песне, — Чихо переводит чуть слезящийся от усталости взгляд с экрана на макушку с пробивающимися тёмными корнями и кладёт руку на чужую голову, ерошит еле-еле и как-то неловко улыбается сам себе. – Спасибо. У все ещё не привык, что у них чуть дальше классной дружбы, но Донук уже вроде да — и это чертовски успокаивает.