armature

airsh4d3 - sxtxn

у чихо под пальцами пар ежевичный — плотный и тяжёлый — и обдаёт ощутимо холодом самые кончики пальцев, пока донук буквально топит квартиру от пола до потолка в паре разновкусовом, и, будь это дымом сигарет, давно бы провонял все чужие стены, в коробке которых конкретно хочется вскрыться. за стеклом только город большой-большой светится надоевшим до истошного крика неоном, чрезмерно яркими огоньками жилых домов, в которых по периметру чернуха одна, и светофорами на каждом перекрёстке. по новостям что-то про аварию прямо в центре, а из колонок — вичхаус хуёво сведёный, но чихо похуй. донуку — тем более, потому что не то чтобы по пизде, но изнутри всё тянется ко дну и к непроглядной темноте, асфиксии невольной и к солёной воде в лёгких. чихо говорит, что они уже на дне, а собачий кайф — штука прикольная. смеётся ещё так небрежно, будто это не у него в закладках веб-сайт про двенадцать шагов, а на фоне рабочего стола не его картинка тупая про сэйв зэ плэнет килл ёрсэлф. у чихо экран на телефоне разбит вдребезги, а у донука последние полгода в плейлисте этот самый вичхаус под поёбанную психику и басы жутко отдаются в висках, вызывая мигрень и холодный ноябрьский ветер в рёбрах. в голове мусорка прогнившая до самых основ бессознательного, раздробленные кости и хрен знает, как внутрь пробраться, потому что там темень, чёрная краска на окнах и газ углекислый вместо кислорода. донук думает, что килл ёрсэлф — идея неплохая и, в общем-то, вполне себе отличная, но раскадровка месива из костей, мышц и внутренностей не внушает доверия и стопроцентного желания броситься под поезд в тухлом метро или на путях железнодорожных. горло колючей проволокой стягивает, раскрашивая шею в бордовый, а перед глазами — шторм где-нибудь в атлантическом, а лучше в тихом, потому что чихо зачитывает никому ненужный факт, что там три четвёртых от всех появляется. он проверяет обновления в инсте, потому что осознаёт, а донук ждёт, когда же, наконец, отпустит не только с травки, хотя в месиво превращает та не хуже поездов скрипучих, но и по чихо, чтобы можно было вернуться в свою каморку, а не сидеть с тупым осознанием проёба по некоторым жизненно важным аспектам. вейп разряжается скоропостижно, оседая тяжестью ненужной в сухой ладони, свет от экрана ноутбука режет глаза и очень хочется спать. татуировки горят, словно по новой всё бьют, и не донук тут должен быть, последним усилием воли разлепляя слезящиеся подслеповатые глаза-щёлочки. чихо говорит: — саморазрушение — устоявшийся критерий личности и ёбаное шоу уродов одновременно. донук тянется за водой, забывая согласиться, ловит вертолёты, попутно откидывая электронку куда-то в подушки диванные, и очень хочет послать чихо нахуй. чихо целует в подбородок, переходя к губам, кусает больно и по всем фронтам максимально слишком; невозможно долго разъедает кожу ладонями, словно серной кислотой на руки плеснув. донук дышит собственной безнадёгой в губы и, в общем-то, уже поебать, как оно там сложится, потому что сколько его лирический герой сохнет по абстракциям текстовым, столько и чихо в этом ебучем статусе (звучит даже хуёвее, чем есть на самом деле). чихо лезет руками под безразмерную футболку и непривычно, когда под пальцами не ворох одежды в десятку слоёв, а простой томми хилфигер и еле заметный ментол на коже вместо дорого парфюма квон хёка. под подушечками пальцев странно и в дрожь, поцелуй отчётливо отдаёт в траву и колу: сочетание откровенно дерьмовое, но чихо снова кусает губы и цепляется за края, пытаясь стянуть футболку, потому что главный арт-хаус его жизни сохраняет незыблемый суверенитет, двигаясь в направлении абсолютного нейтралитета. "можно списать на траву"- думает донук, и путается пальцами в чужих волосах, сжимает в кулаках и хочет сдохнуть даже сильнее, чем в чернушные двадцать два, потому что чихо пылкий и разгорячёный, горячий и подбитый органикой. в костях душно, а в накрытых дурниной мозгах отчётливой пожарной сиреной воет о скором приближении чего-то очень страшного. в галерее разбитого телефона семнадцать фотографий полупорнографического характера и очень хочется когда-нибудь со злости выложить их, но чихо не мразь — только мудак, потому что подминает донука под себя и крепко сжимает в миллионный раз перекрашеные волосы, проезжаясь ладонью по ёжику на затылке. он дышит глубоко, обдавая бессилием и ёбаной безысходностью, под асфальтоукладчик кидает прикосновениями смазанными, но донук отстраняется, говорит: — завязываем. у донука достаточно сил, чтобы не совершать ошибку, но недостаточно, чтобы просто уйти: он курит дальше, не смотрит по сторонам и — тем более — на раздолбанный экран, потому что с упёрством идиота пялит в стену или в колонку, из которой всё ещё хуёво сведёный вичхаус, но расслабиться больше не может. — это что сейчас за хуйня была? — чихо спрашивает так, будто не он начал. донук пожимает плечами и отпивает из бутылки.