Война капитана Бауэрса

       В тот день Оскар проснулся поздно — почти в обед, и, пройдя мимо комнаты Генри, с облегчением обнаружил, что она пуста. Мальчишка снова куда-то удрал с утра пораньше, а может, и вовсе не ночевал дома. Поначалу Оскара ничто не насторожило. Скорее, он почувствовал облегчение от того, что можно было без лишних свидетелей выпить и расслабиться перед телевизором после очередного головоломного, но совершенно бесполезного совещания по поводу творившегося в городе кошмара. Оскар настаивал на том, что следовало искать сумасшедшего, который вполне мог выглядеть и вести себя как рядовой горожанин. Остальные спорили с ним до хрипоты — им казалось, что похищения и убийства — дело рук приезжего или кого-то из недавно освободившихся преступников, тайком вернувшегося в родной город и решившего устроить кровавую месть. Время уходило на бесконечные проверки списков осужденных и рейды среди жителей беспокойных кварталов, а дело не сдвигалось с мертвой точки. Оскар постоянно пребывал в нервном напряжении, которое то и дело норовило выплеснуться вспышкой буйной ярости прямо на работе, и ему стоило огромных усилий сдерживать себя.       Ближе к вечеру припасенное спиртное было выпито. Обшарив шкафы и зачем-то еще раз заглянув в холодильник, Оскар беспомощно огляделся. Голова у него кружилась, но недостаточно сильно для того, чтобы можно было лечь и провалиться в темноту, минуя жуткий мир видений. Он прошёл в комнату Генри, надеясь, что сын вернулся, пока он дремал у телевизора, однако там было пусто и тихо. Оскар недовольно поморщился — и где этого охламона черти носят? Нашарив ключи в кармане форменной куртки, он собрался было к машине, но, наткнувшись на несколько углов, понял, что для этого слишком пьян. Выругавшись, Оскар снова ушел в дом, уселся перед телевизором и стал ждать Генри.       Часы пролетали один за другим. Солнце медленно, но неуклонно сползало к закату, и тени становились все длиннее, пересекая комнату и скрещиваясь у ног Оскара. Бормотание телевизора назойливым пчелиным гулом давило на уши. Выпить хотелось все сильнее — алкогольные пары выветривались, оставляя Оскара беззащитным перед тягостной тревогой и злостью. Какого хрена Байт тратит время на всякую ерунду вроде многочасовых допросов опустившегося наркомана Джексона, отсидевшего недавно срок за грабеж и осевшего в пригороде Дерри? Неужели не ясно, что Джексону плевать на детишек, потому что у них нечего отобрать, чтобы перепродать и купить очередную дозу? Такими темпами псих — а Оскар почему-то не сомневался, что они имеют дело с сумасшедшим — перережет всех детишек в городе. И тут мысли о чересчур долгом отсутствии Генри приобрели совсем другую окраску.       Оскар вскочил с продавленного дивана, выглянул в окно, в которое лились водянистой кровью последние закатные лучи, осмотрел пустой двор и пыльную дорогу. И где носит этого придурка, ведь комендантский час уже скоро. Мало что ли твердят о жестоких убийствах в городе, неужели пропустил все разговоры и жуткие слухи мимо ушей? Генри и его дружки ведь имели дурацкое обыкновение шататься по Пустоши, как раз там, где находили трупы. На несколько мгновений в голове Оскара задержалась страшная мысль о жестокости Генри и тех словах во время последней ссоры — а хоть бы они все и под землю провалились, так что ли он сказал? Он сердито дернулся, не пожелав оформить свое предположение в слова. Не может этого быть, мальчишка не настолько…       Тревога наползала, давила волнами, оседала илистой склизкой массой где-то в груди. Оскар метался от окна к дивану, от дивана в комнату сына, оттуда к себе, в кухню, к окнам, выходившим во двор. А что, если Генри не повезло, и он попался в руки к этому ублюдку, потрошившему детей, словно индеек ко Дню Благодарения? Что, если его убивают сейчас где-то на Пустоши, пока его отец пытается выгнать из больной головы остатки хмеля, чтобы сесть за руль и поехать на поиски? В таком состоянии садиться за руль — чистое самоубийство. Генри это не поможет. Звонить в участок, отправлять патрульных на поиски — да его же засмеют. Всем известно, что Генри имеет обыкновение допоздна шататься с дружками. А если поймут, что капитан Бауэрс банально и глупо пьян… Солнце закатилось, и дом погрузился в темноту, а Оскар, близкий к тому, чтобы впасть в панику, бестолково метался из угла в угол, не зная, что ему предпринять.       Стук в дверь раздался около полуночи. Оскар рывком открыл дверь и застыл на месте. Гейл Хокстеттер держал мрачного Генри за локоть. Крайслер, стоящий у крыльца, освещал фарами подлесок возле дома. Облегчение от того, что сын вернулся домой, пусть и в таком сопровождении, тут же смешалось с гневом.       — И как это понимать? — наконец, произнес Оскар, нервно постукивая кончиками пальцев по двери.       — Лучше вы мне скажите, как это понимать. В городе комендантский час, шестнадцатилетний подросток ошивается в районе Пустоши, где уже находили трупы, — Гейл вглядывался колючими серыми глазами в лицо полицейского, — пока вы пьете у себя в доме перед телеком. Я понимаю, выходной, но не до такой же степени.       — Что вы себе позволяете? — выплюнул Оскар. Хокстеттер и прежде раздражал его, теперь же тайная неприязнь превратилась в откровенную ненависть, которая так и просилась наружу. — Что вам вообще понадобилось от моего сына? У вас, кажется, есть свои дети!       — Именно поэтому я здесь. Мой сын тесно общается с Генри, и мне небезразлична, представьте себе, судьба его друга. А вот вам, похоже, на всех плевать, кроме себя и работы, и то, работа вас интересует как средство удовлетворения собственного раздутого эго.       Генри под шумок шмыгнул в дом.       — А вам, напротив, до всего есть дело, даже до того, что вас абсолютно не касается, так? Именно поэтому и вы, и ваш отпрыск пристали к моему сыну и настраиваете его против меня, чтобы вернее забить ему голову дурью? Вот только зачем это вам, а? Эксперименты проводите? Оттачиваете навыки манипулирования простыми смертными, Хокстеттер?       Гейл расхохотался.       — Да у вас паранойя, друг мой. Последствия военной травмы? Может, вам и дохлые гуки во всех углах мерещатся, которые вашего сына завербовали?       Оскар почувствовал, как по щекам разлился обжигающий жар, и, не сдержавшись, оглянулся, ища взглядом Генри, — ушел или слушает не предназначенный для его ушей разговор? В полумраке коридора никого не оказалось, и он снова сосредоточился на Гейле, борясь с желанием схватить собеседника за лацканы и стряхнуть с него покров этой спокойной наглости и уверенности в своем превосходстве.       — Ну да, вы-то спец по военным травмам и вербовке. Именно поэтому отсиделись здесь, оттачивая мастерство в сочинении пропагандистских речей. Я оценил то, что услышал от Генри во время организованного вами спектакля, — ни единого своего слова, но зато вера в истинность сказанного непоколебимая. А чего собственного отпрыска не демонстрируете обществу, Гейл? — издевательски улыбнувшись, сказал Оскар. — С ним воспитательный процесс зашел в тупик, судя по тому, что мне доводилось слышать о Патрике.       — Мой отпрыск и мои методы воспитания вас не касаются, — улыбнулся холодно Гейл, — я на него не жалуюсь. Учится, готовится к поступлению в колледж, за младшим приглядывает. А если гадости творит — так я сразу вижу, откуда уши растут.       — Точно так же, как вас не касаются ни мой образ жизни, ни мои отношения с сыном, — сердито ответил Оскар. — Занимайтесь своими делами и не суйте нос в чужие. Раз уж вы настолько прозорливы, то не можете не понимать, что в один прекрасный момент все ваши честолюбивые мечты о колледже могут пойти прахом. Например, когда Патрику взбредет в голову поджечь чужой сарай, избить одноклассника, или… — он шагнул вперед, не сводя глаз с лица Гейла. — В общем, считайте, мистер Хокстеттер, что я вас предупредил. И да, очень ценю, что вы доставили домой моего сына, но мне кажется странным ваше к нему излишнее внимание. Надеюсь, вы поймете меня правильно.       — Только как к ребенку, который мотается без присмотра, только и всего, офицер. — Гейл не отводил взгляда, — впрочем, я вас услышал. Всего вам доброго, мистер Бауэрс.        Он развернулся и стремительно направился к своему автомобилю.       Оскар проводил его взглядом, дождался, пока машина скроется за поворотом грунтовки, и лишь после этого вернулся в дом и запер дверь на все замки.       Генри, гремевший чем-то в кухне, поспешно скрылся в своей комнате и хлопнул дверью. Оскар заметил украденную откуда-то и приклеенную на дверь надпись: «Не входить. Частная собственность. Нарушители будут расстреляны. Выжившие будут расстреляны еще раз».       Он застыл у двери, словно внезапно оказался под прицелом, и несколько раз вчитался в надпись. Что-то задевало его, тревожило, заставляя снова и снова вглядываться в буквы, которые то разлетались, теряя смысл, то складывались в какое-то подобие шифровки, разгадать которую никак не получалось. Будут расстреляны… Расстреляны. Выжившие будут расстреляны. Пленных обычно расстреливали на рассвете — если не успеть отбить за ночь, утром найдешь в наспех засыпанной яме трупы.       — Я выжил, — пробормотал Оскар и вздрогнул от звука собственного голоса. Тишина и эта надпись, колотившаяся в его мозгу оглушительно, словно набат, были одинаково невыносимы. Оскар толкнул дверь и шагнул вперед.       — Ты спишь?       — Отвали, — Генри резко сел на кровати, — надпись на двери видел? Дверь закрой с той стороны! Я на своей территории.       Генри уже давно превратился в волчонка и скалил зубы по поводу и без повода. Любое столкновение с отцом изначально было обречено на конфликт — Генри встречал Оскара как дикобраз, выставив все колючки.       Оскар инстинктивно поднял руки, не то пытаясь защититься, не то демонстрируя мирные намерения.       — Утихомирься, твою мать. Твоя территория у меня в доме, имею право входить сюда в любое время дня и ночи. Пока что я этим правом не злоупотреблял, но, видимо, стоило бы. Хотя бы ради того, чтобы ты помнил, что ты живешь здесь, а не у Хокстеттеров и не на Пустоши. Что ты вообще там забыл?       — Могу больше не появляться в твоем доме, но вообще-то половина этого дома по закону моя. Это даже гребаный суд округа подтвердит, — оскалился мальчишка, — у Хокстеттеров и на Пустоши хорошо. Никто мозги не выносит и руки не распускают.       — Ты, как я вижу, заинтересовался юриспруденцией, сын? — спокойно ответил Оскар, сделав вид, что не заметил вызывающего тона. — Что ж, я рад, что ты хоть чем-то интересуешься, помимо пива, сигарет и совершения правонарушений. Кстати, изучи местное законодательство в части, касающейся хулиганских выходок и нанесения ущерба и побоев. Полезно будет. Что касается «не появляться в моем доме», ты и так это успешно практикуешь последние пару лет, куда уж больше-то?       Он нерешительно взглянул на недовольно насупившегося Генри и все же сказал:       — Я беспокоился. Хотел уже сам за тобой ехать. Ты разве не знаешь, что теперь творится в городе? Глупо будет попасться в руки маньяку только потому, что решил не появляться дома мне назло.       — Ну надо же, отцовские чувства проснулись. В очередной раз. Только вот что я тебе скажу, мистер защитник сопляков вроде Джорджи Денбро. Я тебе больше ни на йоту не верю. И знаю, что ты мечтаешь, чтоб я в федеральную тюрьму загремел или сдох под забором и никогда больше не мешал тебе своим существованием！- выкрикнул Генри.       Оскар длинно выругался.       — Да что ты такое несешь, а? Кто тебе вбил это в голову, Гейл Хокстеттер? Может, ты забыл, что не он твой папаша, а я? Да, черт возьми, я — алкаш, больной ублюдок, садист, который тебя избивает почем зря и не дает тебе жизни, как ты говоришь. Куда мне до него? Он чистенький, богатенький и охреневший до крайней степени. Таким отцом ты бы гордился, Генри? И хватит уже тыкать мне в нос мелким Денбро! Я выполнял свои обязанности, только и всего. Запомни, я единственный в этом вонючем городишке — и во всем вонючем долбаном мире — по-настоящему заинтересован в том, чтобы ты не сдох и не попал в тюрьму, так что не пори чепухи. Кроме тебя, у меня больше нет причин тянуть все это. Ты хоть представляешь себе, что я тут передумал за то время, что ты катался с Хокстеттером на его дорогущей тачке?       — Тогда почему именно Хокстеттер в его дорогущей тачке нашел меня, а ты беспокоился с бутылкой пива перед телеком? — заорал Генри в ответ. — Нахрен мне такая забота. И ты тоже нахрен иди. Потому что ты врешь, все до последнего слова. Ты только что проговорился — что кроме меня у тебя нет других причин тянуть все это. Значит, если б не я, ты бы делал, что хотел, а не тянул лямку！       Оскар почувствовал нечто вроде головокружения и несколько раз моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. К его ужасу, лицо Генри вдруг расплылось, стало плоским как блин и характерно желтым, серые глаза превратились в щелочки, а речь приобрела мяукающие интонации.       — Нет причин тянуть все это, янки. Говори, и сдохнешь быстро. Говори, и получишь спасительную пулю в лоб, потому что нет причин подыхать с кишками наружу, нет причин… нет причин…       Оскар застыл на месте и, раскрыв рот, уставился на ухмылявшегося гука. Бежать, и быстро — табельное… Нет, не успеть. Спустит курок сразу же, прострелит ногу, а там смерть под пытками, долгая и мучительная. А если успеют отбить, то заражение — антибиотиков-то нет. Он хотел было сказать, что подкрепление уже на подходе, что не знает ничего полезного, но слова застревали в горле. По шее скользнула капля пота и медленно поползла вниз, за воротник. Оскар часто и неглубоко дышал, парализованный страхом, и безуспешно заставлял себя сдвинуться с места, закричать, сделать хоть что-то. Гук сидел неподвижно и смотрел на него с каким-то странным недоумением. И тут в голове Оскара ослепительной вспышкой взорвалось: «Генри!».       — Где мой сын? — заорал он, стряхивая с себя оцепенение. — Куда вы дели моего сына?       Вьетнамец как-то нелепо шевельнул губами, глаза его расширились и стали совершенно европейскими. Он что-то говорил, но до Оскара не долетало ни звука.       Он смотрел, вглядывался напряженно, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, но никак не мог понять, что произошло. Никакого гука в комнате не было, и лишь противная дрожь в руках и коленях напоминала о том, что он только что видел.       — К черту. Я… Мне надо… В общем, я пойду, — пробормотал Оскар и, не поворачиваясь спиной к сыну, медленно вышел и плотно затворил дверь. Потом, прислушиваясь к каждому звуку, добрался до своей комнаты и аккуратно извлек из кобуры, лежащей в дальнем углу шкафа, припрятанный пистолет, конфискованный во время одного из задержаний.       — Я все выясню. Больше нельзя закрывать на это глаза, — проговорил Оскар шепотом и, сняв пистолет с предохранителя, вернулся в комнату Генри.       Генри, оцепенев от ужаса, проследил за удалявшейся фигурой отца, потом подскочил к выключателю и вырубил свет. Отец бродил за дверью и что-то бормотал. Потом удалился к себе, но вскоре Генри услышал его приближающиеся тяжелые шаги.       Задохнувшись от необъяснимого животного страха, Генри поспешно придвинул к двери стул и дрожащими руками засунул верхнюю планку спинки стула в рукоять двери. Отступил к окну, затравленно глядя на створки.       Оскар, затаив дыхание, преодолел последние шаги, отделявшие его от решения загадки, мучившей его еще с того дня, когда Генри произнес злосчастную речь на кладбище. Кто он, жертва обмана, несчастный заложник, или добровольный пособник гуков, которых армия Штатов не смогла выжечь даже напалмом? Ведь как долго прятались, сволочи. Все поверили, что война кончена, что никакой опасности больше нет, но Оскар-то знал, как дела обстояли на самом деле. Он видел, слышал, чувствовал опасность всей кожей. Они будут действовать исподтишка. Покупать. Убеждать. Обманывать. Хитрить. А такие, как Хокстеттеры, добровольно пойдут к ним на службу… Что же двигало Генри? Мальчишка ведь не скажет сам. Тверд, как камень. Такого ни побоями, ни пытками не запугаешь. Оскар это знал лучше других. Тогда чем они взяли? Обещали звания, медали? Или… Да, наверное. Добраться до него, Оскара. Они давно за ним охотились, а Генри это только в радость. Предатель! Оскар толкнул дверь, но она не поддалась, и ярость ослепила его, выплеснувшись наружу бурным потоком.       — Открой дверь, сукин сын! Я из тебя решето сделаю!       Генри вздрогнул, метнулся молча к окну и рванул раму. От слишком резкого рывка вылетело державшееся на соплях стекло и осыпало его дождем осколков, но перепуганному мальчишке было плевать. Порезавшись несколько раз об острое битое стекло, Генри влез на подоконник и сиганул вниз, на крышу пристроя. Уцепился за черепицу, глухо вскрикнул от резкой боли — один из осколков глубоко вошел в ладонь, — кубарем скатился вниз, шлепнувшись в кустарник. Тут же выбрался из него, оставив лоскуты от футболки на ветках — бежать, бежать не оглядываясь. Перелез через забор и припустил по дороге в город, туда, через Пустошь, куда угодно, подальше от этого жуткого дома. Он не думал о маньяке и мерах предосторожности, безотчетный страх гнал его прочь от родных стен, где самый близкий человек неожиданно стал лютым врагом.       Оскар, не чувствуя боли, колотил по двери кулаком и коленями. Потом, утомившись, прислушался — за дверью была мертвая тишина.       — Ждете, да? — прокричал он.       Почему не стреляют? Оружия у них наверняка было достаточно, чтобы разнести в клочья весь дом. Значит, он нужен был им живым. Еще бы — столько лет отслужить в полиции. Первым делом захватить узлы связи и добраться до оружия. Во Вьетнаме так и делалось.       — Не дождетесь, поняли? Я вам ничего не скажу. Зря вы его обрабатывали! Отдайте мне щенка по-хорошему! — снова крикнул Оскар, но никакого ответа не было. Он отошел от двери и скорчился в углу, опустив подбородок на кулак, в котором был зажат пистолет. А если Генри его не предавал? Что, если они угрожали мальчишке? Пытали? Ведь откуда-то брались новые и новые следы побоев… Оскар помнил, что и сам бил сына, но ведь он старался держать себя в руках. Подумаешь, отходил ремнем пару раз. Ведь за дело, не просто же так. Да и бил ведь осторожно. Такие глубокие следы бы не остались. Значит…       — Что вы сделали с моим сыном? — беспомощно спросил он у запертой двери. Страх пополз вокруг белым дымком, заволок коридор, мешая различать обшарпанные стены и изуродованную дверь. Гуки убивают жестоко, не щадя никого. Издеваются, перед тем как прикончить, а потом еще уродуют трупы. Эдит Морган. Оскар видел то, что осталось от тела девочки, и даже у него комок подкатил к горлу, не говоря уже об остальных полицейских, которых пришлось отпаивать успокоительным. Бетти Рипсом. Томми Лирс… Дети. Они взялись за детей.       Оскар всадил несколько пуль в измятое и раскуроченное полотно двери, пнул еще раз. За дверью что-то грохнулось об пол, так что он отскочил от испуга и ударился головой о стену. Дверь с тихим скрипом приоткрылась и несколько раз качнулась, словно кто-то легонько подталкивал ее изнутри. Оскар едва сдерживался, чтобы не взвыть от страха, и до боли в сведенных судорогой пальцах сжал пистолет. Ради Генри. Зайти туда ради Генри. Может, еще не поздно. Он сделал несколько шагов, потом резко оттолкнул дверь и влетел в комнату, едва не запнувшись об искореженный стул. Осмотрелся раз, другой, но никого не увидел.       — Черт возьми, украли…       Окно было разбито, и осколки стекла разлетелись по полу. На некоторых из них были следы крови. Оскар отшвырнул пистолет на кровать Генри, упал на колени возле окна и, хватая осколки, рассматривал их, подносил к глазам, пытаясь понять, кровь это или обманка, бутафория, чтобы запугать его и поиздеваться. Но вскоре сомнений у него не осталось. Он схватился за голову и зарыдал, выкрикивая имя сына в ночную темноту.       Генри остановился только у старого облезлого телефона-автомата у края пустыря, и то лишь потому, что сбил дыхание. Оперся ладонями о бедра чуть выше колен, переводя дух. В голове шумело, а сердце колотилось как бешеное.        Генри кожей ощущал чужое присутствие. Нет, не может быть. Отец не мог его догнать… Но темнота зловеще следила за ним, дышала в затылок, насмехаясь, холодила кожу ночным морозным ветерком.       «Ты в западне, Генри, еще немного, еще один прыжок, и я тебя достану».       Бауэрс-младший жалко всхлипнул, рванул дверцу телефона и юркнул в будку, словно стекло могло защитить его от неведомого нечто, снующего в клубящейся темноте. Замкнутое пространство все же создавало иллюзию защищенности. Он вжался спиной в стенку будки, часто-часто дыша и продолжая таращиться в темноту. Почему по дороге не едет ни одна машина?       Словно в ответ на его безмолвные мольбы дорогу осветил свет фар. Генри хотел было рвануть на трассу и попросить остановиться, подкинуть до города, но засомневался. А что, если это отец? Едет убивать его?       «Я из тебя решето сделаю»…       Пока Генри размышлял, припозднившееся авто промчалось мимо него, и Генри взвыл от досады. Это был не отец, там были люди, и они наверняка бы подвезли его до города, если бы он не струсил.       «Я тебя достану, Генри, еще чуть-чуть, и я сделаю из тебя решето», — повторила темнота голосом Оскара и жутко засмеялась.       Генри пошарился в карманах и на ощупь выудил пару десятицентовых монеток. Дрожащими руками забросил их в автомат и набрал номер, который помнил наизусть.       — Патрик, — он чуть не расплакался, услышав знакомый сонный голос друга, — Пат, это я. Пожалуйста, я на пустыре, мне страшно. Батя, кажется, слетел с катушек окончательно, как ты и предупреждал, и мне кажется, он вот-вот найдет меня и убьет. Пат, ты можешь помочь? Я звоню из автомата, что на повороте дороги в город.       На несколько секунд в трубке замолчали, и Генри испугался, что вместо голоса друга оттуда зазвучит жуткий смех и голос отца. Но Хокстеттер прервал молчание:       — Чел, я скоро буду. Жди.       Генри вжался в стенку телефона, стискивая трубку, откуда уже звучали короткие гудки, и вгляделся в пустырь через стеклянную дверцу кабинки. У него не было ни ножа, ни пистолета, ни зажигалки с баллончиком — ничего, что бы могло помочь защититься от опасности, поджидающей на пустыре. Генри считал минуты и молился небесам, чтобы Патрик поторопился.       Но время шло, а Хокстеттера все не было. Зато на дороге из Дерри показался свет фар, который бил далеко — гораздо дальше, чем у легковой машины. Генри решил: будь что будет, выскользнул из своего хлипкого пристанища и метнулся к обочине, отчаянно размахивая руками.       Огромная фура остановилась.       — Тебе чего, пацан? — немолодой усатый мужчина свесился вниз.       — Пожалуйста, сэр, подвезите меня в населенный пункт. Пожалуйста, — Генри вцепился в подножку кабины и задрал кверху лицо.       — Я в Дерри возвращаться не буду, парень, — сказал дальнобойщик.       — Не надо в Дерри. В Бангор, Портленд, куда угодно, — бормотал отчаявшийся и обезумевший от тоскливого страха ожидания Генри.       Мужчина тяжело вздохнул. Судя по состоянию мальчишки, он попал в беду. Значит, его надо довезти до поста полиции и сдать копам. А там разберутся.       — Прыгай в кабину, малец, — он втащил ослабевшего от пережитого Бауэрса-младшего на сиденье.