Война капитана Бауэрса

      Путь в непроглядном мраке был долгим — настолько, что Оскар совершенно потерял ориентиры и перестал понимать, где находится. Он помнил, что мощеная дорожка, начинавшаяся от ворот, должна была довольно быстро привести его к ровной площадке. Той, на которой он стоял живым музейным экспонатом, выброшенный на обозрение любопытствующих сограждан, в тот памятный день, когда Генри его предал. Однако сколько Оскар ни шагал по мощеной дорожке, она никак не заканчивалась, и ему начало казаться, что бесцельное блуждание по замкнутому каменному кругу длится уже много часов подряд. Тьма хранила молчание, которое теперь не прерывал даже шепот ветра. Словно здесь, на земле мертвых, малейший звук и легкое движение были кощунством, жалкой попыткой напомнить о том мире, что остался по ту сторону кованых железных ворот, близкий и абсолютно недостижимый. Оскар остановился, пытаясь отдышаться. Собственное дыхание казалось ему раздражающе громким. Неуместным. Абсурдным.       — Барбер, Джон.       Почему все они ушли, а он остался?       — Барфилд, Майкл.       Застрял на границе между спокойствием небытия и копошащейся визгливой жизнью?       — Бегли, Самюэль…       Выполнивший свой долг и все же запятнавший себя трусостью, вынужденный стыдиться каждого прожитого дня, каждого часа, каждого украденного у других вздоха.       — Бауэрс, Оскар.       Шагнув в пустоту, он с размаху налетел на какое-то препятствие — твердый прямоугольник, напоминающий… Холодный, покрытый мельчайшими каплями воды камень над чьей-то могилой. Потеряв равновесие, Оскар рухнул на колени, ударился лбом об острую грань, так что в голове разнесся звон, и покатился куда-то вниз. Боль обожгла, отозвалась сладковатой тошнотой в сухом горле. Он зашарил ладонями, пытаясь найти какую-нибудь точку опоры, но не находил ничего. Лишь рассыпающаяся земляная крошка сеялась между пальцами, наполняя воздух пылью. Руки снова и снова встречали все тот же сыпучий склон. Как он ни метался, ища выход из странной ловушки, земля не спешила выпускать его из своих объятий. Наконец, утомившись, Оскар лег на бок и сжался в комок. Мало-помалу бесконечные обрывки мыслей рассеялись, смытые ночным холодом, а круговерть воспоминаний, сплетавшихся в уродливое подобие мозаики, померкла и полетела прочь черными хлопьями. Долгожданное спокойствие полилось по телу легким приятным ознобом, и Оскар улыбнулся, поудобнее устраиваясь на своем жестком ложе. Ночи ведь еще прохладные, много времени не понадобится…       Внезапно в глухой тишине послышались отдаленные, еле различимые звуки, напоминающие быстрые шаги. Оскар чуть приподнял голову, вслушиваясь. Шаги приближались, становясь все громче, и теперь тяжело били по ушам. Кто-то шел торопливо, почти бежал, совершенно не заботясь о том, чтобы не потревожить дремлющий над кладбищем мрак. Нашли машину? Ищут его, чтобы вернуть, вытащить туда, за ворота, снова заставить пережить невыносимое, невозможное, нетерпимое — исчезновение Генри? Нет. Нет. Все уже решено. Все уже кончено!       — Бутч, ну ты и придурок, — раздался вдруг над головой Оскара знакомый голос. Говоривший шаркнул подошвой форменного ботинка, и в лицо Оскару полетела земля вперемешку с мелкими камешками. Он задергался, замахал руками, отшвыривая сор, сыпавшийся на него сверху.       — Уйди! Исчезни, черт тебя возьми!       С края ямы раздался громкий, привычный смех.       — Вот дерьмо. Так-то ты встречаешь старого друга? Сволочь ты, Бауэрс, и всегда таким был.       Во мраке снова послышалось какое-то движение.       — Что ты к нему прицепился, Майк? Не видишь, Ос решил геройски замерзнуть в яме, которая глубиной ему по колено. Сраные дожди все могилы поразмыли. Давай посидим тут еще полчасика, покурим и подождем, пока Бауэрс околеет от холода и душевных переживаний, а потом засыплем его сверху гравием, который привезли, чтоб твоей яме придать приличный вид.       — Вот холера, да? — отозвался Майк и шумно втянул воздух, словно и вправду прикуривал. — В джунгли-то они гравий не возят.       Оскар, донельзя перепуганный, кое-как поднялся с земли и сел, тщетно пытаясь вглядеться в темноту.       — Все это мое воображение, — пробормотал он дрожащим голосом. — Предсмертные галлюцинации из-за холода.       Мрак разочарованно вздохнул.       — Ну конечно, это самое простое и легкое объяснение. И выход ты выбрал простой и легкий. Как тогда, Ос, в джунглях. Помнишь, гуки пленных потрошили, а ты удирал по грязи во все лопатки и даже не споткнулся ни разу?       — Они все были мертвы! — выкрикнул Оскар.       — Тебе-то почем знать? — возмутилась темнота голосом Майка. — Ты ж не стал проверять. Рванул оттуда бегом, ладно хоть оружие не бросил.       — Да, я струсил, — ответил Оскар, решив не отрицать очевидное. — Я все время трясся от страха, каждый проклятый день. Но вам больше незачем ко мне приходить. Я с этим покончу. Мне давно надо было это сделать, но я снова струсил.       — Жил как трус и сдохнуть решил тоже как трус? — не отставал Майк.       — А чего ты от меня хочешь? Какая смерть кажется тебе достойной, а?       — Для тебя, Бауэрс, уже никакая. Ты же все просрал. У тебя была впереди целая жизнь, и ты мог прожить ее где угодно и как угодно. Поехать в Мексику, свалить в Техас, на Гавайи. Да хоть на Северный полюс. А ты… Знаешь, мы ждали от тебя большего. Да что там мы — у тебя даже сын был. И мы с Джоан надеялись…       — Джоан? — переспросил Оскар, надеясь, что ему послышалось. Майк хмыкнул, а Дэн, подумав, ответил:       — Ну да, Джоан. Она очень расстраивается из-за того, что ты так и не поладил с сыном. Да что уж там говорить, Ос, дело прошлое.       Оскар всхлипнул, размазывая грязь по лицу.       — Я потерял его. Он пропал.       — Ты проиграл, Оскар. Твоей вины в том нет — тебя обманули, как и многих других. Всех нас обманули. Ты думаешь, нам просто так тогда взбрело в голову валить во Вьетнам? Всем нам троим? Это было сделано специально, Ос. Нас не должно было тут быть. Мы здесь были не нужны, потому что могли помешать…       — Чему помешать? — переспросил Оскар, окончательно переставший понимать, что происходит. Майк надолго замолчал, потом заговорил снова:       — Мы не замечаем многого. Иногда даже слишком многого. А те, кто способен увидеть и услышать, слишком запуганы, чтобы что-то предпринять. Они думали, ты погибнешь во Вьетнаме в первом же бою, как и мы. Ты не должен был сюда вернуться, Ос. Не должен был работать в полиции, разгребая всю эту гниль раз за разом. Но ты пришел назад, и тогда за тебя взялись всерьез. Война ведь продолжается. Все это время они подбирались ближе, вымеряли каждый шаг. Старались убедить тебя, что все это проклятущие вьетнамские глюки. А ты и поверил, хотя мы пытались тебя предупредить. Теперь для тебя уже все кончено, старик, — неожиданно мягко сказал Майк. — Да, ты проиграл. Но не нам тебя судить. Не нам рассуждать об этом. Мы отмучились свое и легли спокойно спать на дно вьетнамского болота, а ты остался один против того, о чем не говорят и даже думать боятся.       — А как же Генри? — спросил Оскар. — Я не могу его оставить.       — Генри здесь уже нет, — спокойно ответил Дэн, — и ты ему ничем не поможешь и не помешаешь. Сына тебе не защитить, и ход войны не переломить тоже. Ты можешь остаться здесь, уснуть в этой яме, а потом уйти вместе с нами, наконец. Но тогда твое поражение будет полным и безоговорочным. Трусость — хреновая штука, Ос.       — А что я могу сделать? Генри нет, ты сам сказал, — прошептал Оскар. Ему казалось, что в его груди проворачивается острый металлический осколок, разрывая на части внутренности.       — Да уже почти и ничего, — сказал Майк. — Разве что соберешь сопли и поторопишься. Тогда есть маленький и паршивенький, но все же шанс защитить тех, кто остался в темноте без всякой надежды и помощи. Так же, как и ты когда-то. Но у тебя был Генри. А у них никого нет.       Оскар протестующее замотал головой.       — Я не смогу. Нет сил больше. Что я могу сделать?       — Доказать, что ты не трус и не размазня. Не об этом ли ты мечтал?       — Но где мне их искать? Тех, кто нуждается в помощи?       Наверху усмехнулись.       — Известно, где. Ищи там, куда стекается все дерьмо из этого гниющего городишки, — послышался удаляющийся голос.       Оскар протянул руку, пытаясь остановить незримых собеседников, ощутить прикосновение к призрачной плоти, чтобы убедиться, что все услышанное ему не померещилось. Он опоздал — Майк и Дэн исчезли в темноте так же внезапно, как и появились. Зато его руки, бестолково хватавшие воздух, вдруг натолкнулись на края ямы, которая, к его удивлению, и вправду оказалась неглубокой и неширокой.       В машине разрывалась рация. Байт, судя по всему, пытался дозваться Оскара уже довольно давно. Он с трепетом схватил ее, решив, что появились новости о Генри.       — Я слушаю! Что-то стало известно?       — Ос, — раздался то ли встревоженный, то ли раздраженный голос Байта, — черт возьми, где тебя носило? Дома нет, на связь не выходишь. У нас тут еще одно происшествие.       Оскар едва сдержал порыв швырнуть рацию оземь.       — Что еще?       — Младший Денбро пропал, сейчас его мамаша у Бингли сидит, заявление пишет. Ребята поехали Билла искать, старший братец возомнил себя героем и рванул на поиски. Вместе с ним и его компания — мамаша Каспбрак тут разнесла получастка, потому что ее астматик до сих пор не дома. Раввин недоделанный, Урис, чтоб его, орет в трубку каждые пять минут. Тозиеры грозятся во все суды подать. Мало мне Хокстеттера было вчера, теперь эта шайка. Я к чему, все ребята заняты малолетками, которые возомнили себя командой Скуби Ду и поодиночке обшаривают город, а нам их теперь надо мамкам-папкам доставить. Возвращайся в участок. Тебе не до того сейчас, но, может, так мы быстрее найдем Генри.       Оскар опустил рацию, из которой все еще доносились обрывки слов. Вот и вполне закономерный результат их усилий по поиску преступника среди бывших сидельцев и наркоманов. Еще один. Маленький, заплаканный, доверчивый малыш Джорджи. Джорджи, благодаривший его за спасение брата. Джорджи, который пропал и, вполне возможно, уже мертв потому, что Оскар ничего не сделал, махнул рукой, решив поступить не так, как считал нужным, а так, как ему приказали поступать. Так будет правильно, Оскар. Ты должен слушать начальника. Ты должен выполнять приказы. Ты должен защищать… Но защитить не смог. Ни Джорджи, ни Бетти, ни придурка Патрика, чтоб его. И Генри тоже.       — Я никого не смог спасти, — сказал Оскар. Мысли складывались в цепочки, выстраивались одна за другой. У тебя еще есть шанс… Шанс защитить тех, кто остался…       — В темноте… — повторил он слова призрака. — Ищи в темноте, там, куда стекается все дерьмо.       — Ос! Эй, Ос! — вопила рация. — Что происходит? Оскар, где ты?       — Все кончено, Байт. Это последняя возможность сделать хоть что-то. У меня мало времени.       — Оскар, где ты? Оставайся на месте, я приеду, — донеслось из динамика. Размахнувшись, Оскар зашвырнул рацию далеко в траву, и она, наконец, умолкла.       Миля за милей по темной дороге. Спидометр отсчитывал расстояние, стрелка мерно покачивалось, но Оскару казалось, что машина стоит на месте, замерев на дне глубокого быстрого потока холодного мрака. Он больше не чувствовал ни страха, ни тревоги, ни угрызений совести, только твердую, тупую решимость довести дело до конца. Так же, как той ночью, когда все вокруг горело, плавилось, кричало и разрывалось бесконечными очередями, и пули взрывали землю, оплевывая выживших кровью и пеплом. Он ничего не соображал тогда, не знал и знать не хотел. Была цель: выжить любой ценой, продержаться до прихода подкрепления — неважно сколько, час, неделю, месяц. Надо было держаться, и он держался, отдавал четкие, короткие приказы, орал на замешкавшихся, хладнокровно ставил новых солдат на место раненых, не утруждая себя тем, чтобы оказывать кому-то помощь, и они понимали его, истекали кровью молча, пока остальные топтали их, спешно перегруппировываясь в тесном пространстве. Он делал все это бессознательно, не чувствуя своего тела, будто безжизненный автомат, в котором работала одна-единственная неповрежденная программа. Выполнить свой долг до конца, чего бы это не стоило. До последней капли крови, до той короткой, но оглушительной вспышки сознания, за которой последует вековечная тьма и могильный покой. Единственная и самая желанная награда — уйти сквозь огонь, пули и разъедающий легкие дым, плечом к плечу с другими. Братьями по оружию, по крови, по смерти. Уйти с достоинством. Пусть гибель окажется напрасной, зато никто не посмеет сказать, что Оскар Бауэрс был трусом. Проиграть, оставшись непобежденным — он лишился этого утешения много лет назад, а теперь ему дали возможность получить долгожданное искупление. А Генри… Генри больше нет.       Оскар свернул с трассы к Пустоши и направился туда, где раскрывались зловонные дыры стоков.       Темнота здесь была не просто густой, непроглядной или зловещей. Она жила, дышала, наблюдала пристально, не отводя сотен тысяч взглядов. Ощупывала, оглаживала кожу осторожно, изучая новую жертву, легкомысленно забравшуюся в самое логово неназываемого, невидимого, неразличимого и невыносимо страшного.       Безымянное, безликое. Оно колыхалось, переливалось, перетекало из поворота в поворот, ползло по водостокам, набирая силу, выдыхало ядовитые пары, отравляя воздух и тех беспечных самоуверенных глупцов, что жили там, наверху, и воображали себя хозяевами этого города. Оскар чувствовал это теперь острее, чем когда-либо. Сжимающий внутренности, неизбывный, тоскливый страх, предчувствие нестерпимой боли. Неизбежной смерти. Ожидание конца, который не принесет облегчения, лишь замкнет все в петлю, из которой не будет выхода. Бесконечный бой, вечная схватка, сражение без надежды победить или умереть, вырвавшись из разлагающегося тела. Война для Оскара не прекращалась ни на минуту, просто здесь, дома, враг оказался более жесток и коварен. Жаль, что понять это удалось лишь теперь, когда спасать было уже некого. Как умерла Джоан? Покончила с собой, измученная видениями и муками совести? Скончалась в психиатрической лечебнице после долгого безуспешного лечения? Утонула в ванне, переборщив с алкоголем? И как умер Генри? А Патрик и Джорджи? Мучились они их или их убили быстро, чтобы потом без помех издеваться над их телами?       — Надежда есть. Они бы меня не обманули. Я успею. Должен успеть, — шептал Оскар, одергивал себя, отгоняя страшные мысли. Фонарик был у него в кармане, но пользоваться им он не решался, пробирался в темноте по скользкой грязи, цепляясь руками за осклизлые стены. Нечто, кружившее вокруг него, обдававшее лицо затхлой, душной вонью, не нападало пока, и провоцировать его раньше времени Оскар не хотел.