Война капитана Бауэрса

      Ослепляющий луч фонаря ударил прямо Хокстеттеру в глаза, и Патрик пискнул полузадушенно, инстинктивно прикрываясь Джорджи Денбро и вжимаясь в ржавую решетку. В воде меж влажных покрытых слизью стен водостока стоял офицер полиции Оскар Бутч Бауэрс. Только он сам на себя был не похож. Небритый, с осунувшимся испитым лицом — в неверном свете фонаря еще сильнее выделялись мешки под глазами — в расстегнутой небрежно куртке со значком офицера полиции, полузаправленной в брюки рубашке, которая вся была в каплях жидкой темной грязи, он был больше похож на опустившегося обитателя улиц, из тех, кто ночует под мостом и топит свое горе и неудачи в дешевом виски. Темные ввалившиеся глаза Оскара смотрели подозрительно, а на поясе блюстителя порядка и по совместительству причины того, что Патрик оказался здесь, болталась на одном креплении кобура с пистолетом.       Патрик сглотнул и облизнул губы, глядя на Оскара как кролик на волка. Сначала он было подумал, что Бауэрс заодно с Маршем, но тут же отмел эти подозрения. Тогда Марш бы не сбежал. Но Бауэрс-старший не выглядел нормальным, и это пугало не меньше, чем поведение папаши Беверли. Да и тот ночной звонок, и короткий рассказ отца о том, как он сдал Генри с рук на руки офицеру Бауэрсу, доверия Патрику не внушал.       У Патрика страдали понятия о морали и чести, но дураком он никогда не был, да и трусом тоже, в общем-то. Он взял себя в руки и стиснул худое плечико Джорджи.       — Нам нужна помощь, офицер, — шепнул он осторожно.       Оскар несколько секунд изучал Патрика задумчивым взглядом, потом вдруг сердито сказал:       — Моему сыну тоже нужна была помощь, и он просил тебя о ней. Почему ты ничего не сделал? — он заговорил быстрее и громче, нервно жестикулируя. — Они схватили его из-за тебя. Где Генри? Что они с ним сделали?       Первым порывом Патрика было наорать на придурка и сказать, что помощи-то Генри искал, чтобы сбежать от папаши. Но все же он сумел с собой справиться.       «Они? Похоже у Бутча совсем крыша съехала», — заполошно подумал он, судорожно пытаясь придумать аргументы для Оскара, почему тот должен помочь.       — Я не знаю, что они сделали с Генри, — начал он осторожно, тщательно подбирая слова и стискивая плечо Джорджи, чтобы тот молчал и не паниковал. — Но они скоро вернутся, чтобы убить нас. Они приставили к нам своего охранника, он отлучился, но ненадолго. Прошу вас, это ведь ваш долг — помогать людям, попавшим к ним в лапы.       Взгляд Оскара несколько просветлел.       — Я знал, что все не так просто, как кажется. Они уже давно здесь, повсюду, вокруг нас. Жили столько лет под видом обыкновенных гражданских, Патрик, и никто ничего не заподозрил. Гуки все хорошо спланировали и только за ниточки дергали, а мы были как безмозглые картонные куклы. Ты знал об этом, и твой папаша знал — он-то точно с ними заодно. Но почему ты оказался у них в плену? Не сделал чего-то, что они от тебя хотели?       Он настороженно всмотрелся в лицо Патрика, потом вдруг расстегнул кобуру, достал пистолет и снял с предохранителя.       — Твой папаша имеет вес в городе и много знает, значит, и ты тоже. Тебя пытали, так? Хотели что-то у тебя разузнать? Что ты им рассказал, а? Отвечай! Что им нужно?       Патрик задышал чаще, наблюдая за Оскаром. Если безумец выстрелит… Проклятье, как их там экзаменуют в этой чертовой полиции? Давно должны были проверить его чердак, но нет, подписывают бумажки без осмотра, а потом такие вот полицейские по людям палят, потому что им вьетнамские джунгли мерещатся. И всем в этом городишке на все плевать, черт побери.       — Они хотели, чтоб я убил Джорджи, — выпалил он. — Я не смог. Они стали меня пытать, они хотели, чтобы я стал одним из них, доказал свою лояльность и преданность. Но я не сумел убить ребенка. Я…       Патрик отчаянно пытался попасть в струю, угадать, что хочет услышать Оскар. От этого зависела его жизнь, и он должен был применить все свои способности и знания. Нет, когда он закончит колледж и займется государственной службой, он разгонит этот гадюшник и устроит такой контроль над органами, что всех подобных Оскару будут почетным пинком выпроваживать на пенсион за профнепригодность.       Джорджи всхлипнул, крепче цепляясь за Патрика, и Оскар перевел взгляд на него, словно только теперь заметил его присутствие.       — Джорджи? Джорджи Денбро? — воскликнул он. — Он ведь совсем такой же, как Генри. Мой маленький Генри. Он еще совсем мал, ему здесь не место. Нечего детям делать на войне…       Он провел ладонью по лицу, словно убирая невидимую паутину, и заговорил привычным Патрику спокойным, размеренным тоном:       — Нам надо выйти отсюда, и как можно скорее. Патрик, ты в состоянии идти? Возьмешь на руки Джорджи. Он сильно пострадал?       Наклонившись, он выловил из воды фонарик Марша. Разлагающийся труп, плававший почти у самых ног Оскара, казалось, совершенно его не беспокоил.       — Да, Патрик. Ты их видел, рассмотрел лица? Когда мы отбросим их от города, надо будет найти предателей, которые служат гукам. Теперь жуткие времена — кругом соглядатаи. Аптекарь, врачи, учителя в школе… — говорил Оскар, подталкивая Патрика вперед, к очередному повороту.       Слово гуки Патрик неоднократно слышал от лучшего друга Генри и знал о вьетнамцах все. А вот о психических отклонениях знал довольно мало — как-то не увлекался этой темой. Однако то, что Оскар был не в себе, было понятно и малолетке Джорджи. Патрик же хотел понять, как себя вести, чтобы не спровоцировать истерику и пулю в лоб, но думалось плохо. Сложно концентрироваться на идее, когда за тобой следует вооруженный пистолетом псих, а в темноте притаился не менее опасный маньяк.       — Осторожнее. Здесь у них штаб, они отсюда осуществляют свои коварные планы по захвату Дерри и всего штата Мен, — тараторил шепотом Патрик, прижимая к себе Джорджи.       «Ага, как гребаный Эрнесто Блофельд. Великий злобный гений, как в плохом боевике. Неужели в этот бред кто-то может поверить?»       Но он продолжал подыгрывать Оскару.       — Самое важное — это прикончить их главного генерала. Он тоже маскируется — под Эла Марша.       «Маленький Генри, тоже мне».       — Если генерал умрет, они будут дезориентированы. А там и наши прорвутся. Нам бы до подкрепления продержаться.       «Выбраться наружу и вызвать копов».       Оскар беззвучно рассмеялся. Свет фонарика мазнул по его лицу, выхватив из темноты жуткую гримасу: смесь страха, ненависти и эйфории. — Эл Марш? Вот уж никогда бы не подумал, что они выберут такое ничтожество. Но как продуманно, правда, Патрик? Никто бы не догадался, кто скрывается под этой личиной… Нам с тобой крупно повезло, что они сглупили и не учли, что даже в их рядах могут оказаться предатели… Папаша не похвалит тебя, Пат, за то, что ты выдал мне командира, но ничего. Ты не бойся. Я скажу нашим, что ты помог делу освобождения, и ты не пойдешь под суд, может, даже…       Патрик кивал, придерживая мальчишку. Пусть помог делу освобождения, пусть считает папашу предателем родины, пусть болтает, что хочет. С сумасшедшими надо соглашаться. Если надо, он, Патрик, будет изображать стрельбу из огнемета или даже летать по водостоку на воображаемом «Фантоме», лишь бы Оскар вытащил их. Лишь бы не схватился за пистолет, окончательно слетев с катушек…       Бросив недовысказанную мысль, Оскар вдруг устремил взгляд горящих безумием глаз на Джорджи, который тут же пугливо зарылся лицом в плечо Патрика.       — Не бойся, сынок, все будет хорошо. Я не дам им и пальцем к тебе притронуться, — неожиданно мягко проговорил он.       Они миновали несколько длинных коридоров, идя по следам Оскара, четко отпечатавшимся в мокрой грязи, и, наконец, пришли к разветвлению. От площадки, покрытой зловонным илом, расходилось в стороны три темных прохода. Оскар остановился и задумался.       — Здесь я плутал, один раз свернул не туда и уперся в проклятую решетку, пришлось возвращаться. Вспомнить бы, куда надо…       Он отошел на несколько шагов вперед и направил фонарик в черную глотку среднего коридора. В ту же секунду раздался не то крик, не то звериное рычание, и мрак выбросил в дрожащий световой круг разъяренного Эла Марша.       Эл атаковал бешено и неожиданно. Патрик взвизгнул, отпрянул к стене, потом пригнулся, стискивая Джорджи в объятиях. Если Эл прятался там, значит, выход должен быть в той же стороне.       Марш налетел на Оскара бешеным зверем, Патрик юркнул мимо, ободрав плечо о мокрые кирпичи, но даже не заметил травмы. Джорджи неожиданно показался невероятно тяжелым для семилетки, но Патрик не сбавлял темпа, мчался, будто за ним стая чертей гналась. Джорджи что-то пискнул о помощи офицеру, но Патрик не обратил внимания. Пусть сами между собой разбираются, долбанные психи.       Уже почти у выхода Патрик услышал выстрел. А потом в лицо ударил свет фар полицейской машины.       Патрик выкатился из водостока и рухнул под ноги блюстителям порядка — мокрый, всклокоченный, грязный.       — Помогите. Там Оскар Бауэрс свихнулся! Он дерется с Маршем, — только и смог сказать он, съежившись на земле.       От безмолвной, безлико-черной цепи полицейских, выстроившихся перед глоткой водостока, отделился силуэт, и Патрик узнал Гордона Байта. Байт наклонился, подхватил Джорджи, который свалился с рук Патрика, да так и остался лежать лицом вниз. Раздражающе яркое желтое пятно дождевика с потеками грязи, беспомощно раскинутые руки, словно кукла, забытая заигравшимся ребенком, — здесь, между неподвижно-угрожающими фигурами оцепления и страшной чернотой провала в гнилое небытие, присутствие Джорджи казалось дурной неуместной шуткой, резало по нервам, как безудержный смех на похоронах. Байт передал кому-то Джорджи, цепь дрогнула, лишившись одного из звеньев, и Патрик вздохнул с облегчением, поняв, что теперь ответственность за чужую жизнь с него снята. Однако успокаиваться было рано. Байт вернулся, наклонился и безжалостно затряс его за плечо, дернул вверх, поднимая с земли и отталкивая куда-то к ослепляющему свету. Фар становилось все больше, и где-то неподалеку взвизгнула, затихая, сирена машины скорой помощи.       — Патрик, очнись. Мы должны знать.       — Чего вы от меня хотите?       Внезапно Байт остановился, так что Патрик чуть не потерял равновесие, и вперился взглядом куда-то в темноту у них за спиной.       — Хокстеттера к медикам. Всем назад, быстро.       Кто-то из полицейских попытался возразить, темнота заворчала недовольными и тревожными голосами, но Байт коротким приказом оборвал перешептывания, доносившиеся словно из завесы испарений, клубившихся между светом фар и непроглядной темнотой стоков.       — Я сам буду с ним говорить. Ничего не предпринимать, ни одного движения без моего приказа!       — А если это не он, а Марш? — с испугом проговорил кто-то. — Или палить начнет сразу, как выберется?       Но Байт молчал, стоял неподвижно и смотрел в черноту провала, откуда слабо слышались звуки шагов. Напряжение густело в воздухе, сжимало легкие, каменело холодом в животе. Ближе. Ближе. У самого входа…       Все замерли, задержав дыхание, как по команде, и мрак расступился, выпуская из своего чрева человеческую фигуру. Свет ударил очередью вышедшему в лицо, и он отвернул голову, закрылся вымазанной в крови и грязи ладонью. Во второй руке был крепко сжат пистолет, который сейчас же оказался направлен вперед, в белесую пустоту, обжигавшую навязчиво-ярким светом.       — Оскар, — заговорил Байт мягко, негромко, с теми интонациями, с которыми обычно сообщал о том, что очередная ночь прошла спокойно, и можно выпить кофе с подсохшими пончиками в знак того, что дежурство окончено. — Опусти пистолет.       Рука, державшая оружие, дернулась нервно и судорожно, и позади Байта замер испуганный вздох, сменившись клацанием снятых предохранителей. Оскар тут же насторожился, весь подобрался, как испуганный хищный зверь, готовый к прыжку. Байт предостерегающе поднял руку, напоминая о том, чтобы не смели двигаться, шуметь, говорить. Стрелять. Все они сейчас висели на волоске. Они — и Оскар.       Оскар перевел на Байта тяжелый, лихорадочно горящий злобой и страхом взгляд. По лицу его тонкими нитями струилась кровь, ползла по шее, заливая воротник.       — Как бы не так, черт тебя дери. Ты тоже им продался? Давно ты лижешь сапоги гукам, а?       — Оскар, послушай меня, — умоляюще сказал Байт, понимая, что теряет контроль, и тонкие обрывки нитей, связывающих умалишенного с реальностью, неумолимо и быстро выскальзывают из его рук.       — Ну ничего, я сорвал ваши планы! — заорал Оскар хрипло и страшно. — Я его прикончил, черт побери! Вышиб мозги. И мне не показалось, не как в джунглях, когда вы по пятам за мной гнались. Ваш командир мертв, я проверил. Можете пытать меня или расстрелять прямо здесь — наши близко, и вам не уйти.       — Наши уже здесь, Ос, — начал Байт, стараясь говорить спокойно. — Мы отбились. Ты отвлек его, и он не успел дать своему отряду команду. Мы перехватили их на подступах к Дерри, и, черт возьми, Ос, жаль, что ты этого не видел. Мы поливали их огнем с воздуха, и они побежали через пару минут, но бежать им было некуда.       — Там же поля, открытая местность, — перебил Оскар, и рот его искривила жуткая ухмылка. — Теперь труповозам работы невпроворот.       — А то, — в таком же тоне ответил Байт. Ему казалось, что он идет по минному полю. — Вот уж будет им занятие — пазлы из гуков собирать.       — Там столько трупов, — выдохнул Оскар с каким-то испугом и вдруг вскинулся, так что Байт инстинктивно отскочил на шаг назад и тут же одернул себя. Что, если у кого-то из позади стоящих сдадут нервы?       — Там дети, Байт, — продолжал безумец, указывая пистолетом себе за спину. — Они там, плавают в воде, так, как он их бросил, но Генри нигде нет. Хокстеттер его забрал. Надо обшарить Пустошь. Они сбежали вместе, Генри звонил ему перед тем, как… Это моя вина, Байт. Я ничего не смог сделать.       Он сморщился, будто прикусил язык, и вдруг затрясся всем телом.       — Оскар, я подойду, — быстро сказал Байт и пошел вперед, заглушая в себе вопли инстинкта самосохранения. В шаге он остановился, протянул руки.       — Давай пистолет. Война закончена, мы победили. Ты сделал все, что было в твоих силах, и даже больше.       — Нет, — упрямо проговорил Оскар, словно ребенок, у которого отбирают любимую игрушку. Байту казалось, что он чувствует, как из Оскара уходит жизнь, уплывает что-то неуловимое, но невероятно важное. Что-то, что отличало Оскара Бауэрса от других, делая его тем, кем он был.       — Оскар. Гражданские могут пострадать, — строго сказал Байт, и его услышали. Дрожащая, шатающаяся, покрытая грязью фигура задвигалась резко и ломко, рука согнулась под прямым углом, медленно разжались пальцы. Байт забрал пистолет, случайно коснулся ладони безумца и поразился тому, насколько она была горячей, словно по венам текло пламя, выжигавшее его изнутри. Оскар Бауэрс поднял голову, и Байт в последний раз столкнулся с его осмысленным взглядом. В нем не было ничего, кроме боли и страха. А потом все угасло, затянувшись чернотой остывшего пепла.       — Я хотел защитить. Помочь хоть чем-то. Я знал, я догадывался, но он никогда не говорил. Никто из них не говорил, — бессвязно твердил Байт то ли врачу, деловито осматривавшему безразличного ко всему пациента, то ли самому себе. Остальные прожигали их любопытными взглядами, перешептывались, хихикали даже, стряхивая долго копившееся напряжение.       — Забудьте, офицер. Ему психиатр был нужен, а не вы. И, похоже, уже давно, — наконец, ответил врач, набирая в шприц прозрачную жидкость. Двое других держали Оскара, но в этом, казалось, не было никакой необходимости. Он был абсолютно спокоен и неподвижен, только горящие лихорадкой пальцы крепко, до боли сжимали руку Байта. Кто-то рванул рукав истрепанной форменной рубахи, дернул запястье, открывая вену в локтевом сгибе. Игла, блеснув отточенным острием, вонзилась в кожу, и лекарство, смешавшись с кровью, под давлением поршня медленно убыло. Пальцы Оскара ослабели, разжались, а потом рука его тяжело опустилась на покрытое клеенкой сидение. — Все, офицер, — сказал врач. Неподвижное тело Оскара втянули внутрь, бросили на носилки, а потом перед лицом Байта лязгнули закрывшиеся дверцы.       Он посмотрел вслед отъезжавшей машине, махнул зачем-то рукой, повернулся к подчиненным, не сводившим с него вопросительных взглядов.       — Шесть… Нет, семеро. В стоки, проверить обстановку. И чтобы по всем правилам, неизвестно, что и кто там на самом деле.       Снова раздалась сирена. Из-за поворота появилась патрульная машина, подкатила прямо к Байту, резко остановилась, взвизгнув тормозами. Сержант вышел, открыл заднюю дверь, и с сиденья поднялся Генри. Вид у него был не лучше, чем у отца.       — Где тебя носило? — устало спросил Байт. — Нашли в придорожном кафе почти у самой границы, — вмешался сержант. — Уехал с дальнобойщиком.       Генри смотрел мрачно, как затравленный зверек, хмурил светлые брови и молчал, нахохлившись, как дикобраз, чуявший опасность.       Патрик, сидевший до этого в машине парамедиков, рванулся и кинулся к приятелю.       — Чел, это был Эл Марш! Твой папаша замочил Эла Марша, психованного отца психованной Беверли!       Генри бросил хмурый взгляд на Патрика.       — Я ждал тебя на Пустоши, а ты…       — Я туда поехал, чел, но попал к Маршу в когти, — напоенный успокоительными Патрик обрел прежнее самообладание, — а ты, значит, свалил, не дождавшись?       — Тебя не было целую вечность！ — вспылил Генри. — Что я должен был делать? Ждать, когда папаша сделает из меня дуршлаг?       Он повернулся к Байту.       — Где отец? Он пытался меня убить. Называл гуком, палил по двери комнаты! Да, я свалил к чертям из города. Потому что иначе он бы меня грохнул, не моргнув глазом. А вы бы что сделали на моем месте, мистер Байт?       Байт молчал, собираясь с мыслями, клял себя за то, что не удосужился вмешаться раньше, хотя не мог не подозревать, что с Оскаром и Генри творится что-то неладное. Впрочем, что он мог сделать? Оскар послал бы его подальше, посоветовав не совать нос не в свое дело — вмешательства в свою частную жизнь он не терпел ни в каком виде. И что теперь? Что будет с несчастным озлобленным подростком, натерпевшимся так, что хватит на целую жизнь вперед?       — Генри, — начал Байт, проклиная собственную трусливую нерешительность. — Твой отец… Его забрали в больницу.       Генри вздрогнул, поднял светло-серые глаза на офицера.       — А, вот как, — его голос потух, словно что-то в нем надломилось. — Хорошо. Ему наверняка там помогут. Надо было раньше…       Он сел на сиденье одного из автомобилей, сгорбился, взъерошил пышную гриву волос.       — Он всегда был… странный, — голос мальчишки дрожал. — Я чувствовал, что что-то не так. Наказывал из-за пустяков, а порой не замечал очевидные проступки. А еще…       Он снова посмотрел на Байта жалобным взглядом брошенного ребенка.       — Это я виноват, да? Надо было помочь. Я хотел. Но я не знал, как.       — Ты тут при чем, если у него башню снесло, — взвился Патрик. — Дурка по нему плакала давно, и хорошо, что все обошлось без кровопролития. Ничего, сейчас ему галоперидольчик проколют, и вернется он домой, будет все так же орать на тебя и пива требовать, а ты мне в жилетку рыдать будешь и жаловаться, что он у тебя строгий до невозможности…       Он осекся, когда почувствовал на себе строгий взгляд Байта, а потом увидел, что Генри плачет, стыдясь слез, отворачиваясь и закрывая руками голову.       — Бауэрс, чел, ну ты чо, — неловко сказал Патрик и сел у его ног, шмыгнув носом, — ну это мне реветь надо, я от маньяка чудом удрал. Хватит ныть, как баба, чувак.       Бауэрс не успокаивался, сердито размазывая по лицу грязь и слезы.       — Офицер, вы его нашли! — прозвучал от дороги резкий голос Гейла Хокстеттера.       — Патти, солнышко, зайчик мой, — запричитала Лидия Хокстеттер, поспешно спускаясь следом за мужем на совершенно неподходящих для пробежек по травянистым склонам ультравысоких шпильках и придерживая лакированную сумочку. — Ты живой? Ты не ранен? Господи, ты совсем мокрый, тебе надо переодеться, иначе простудишься. Давай в машину, я привезла тебе спортивный костюм и термос с горячим чаем, медвежонок.       Генри поднял голову и ухмыльнулся, наконец справившись с приступом рыданий.       — Медвежонок?       — Скажешь кому из наших — глаз на жопу натяну, — хмуро сказал Патрик и тут же попал в наманикюренные лапки встревоженной Лидии.       Гейл смерил взглядом Гордона Байта. Тот вздохнул и, наконец, задал Генри мучивший его вопрос:       — У тебя есть какие-нибудь родственники? Кто-то, кто мог бы… Ну, сам понимаешь. Твоему отцу, скорее всего, придется побыть в больнице несколько месяцев, — он осекся, поймав себя на том, что заговорил таким же тоном, каким сообщал родственникам погибших и тяжело пострадавших неприятные известия.       Генри пожал плечами.       — Есть наверно. Где-нибудь. Мамка была, но я ее с трех лет не видел и не помню почти, — он говорил вяло, с пугающим безразличием. — Она младше бати была, должна быть живая.       — Офицер, я лично возьму опеку над мальчишкой, — проникновенно сказал Гейл, закончив переодевать Патрика из мокрой футболки в свой пиджак. — Генри лучший друг моего Патрика, да он и так практически жил у нас в последнее время. Мы оформим нужные бумаги, думаю, проблем с опекой не будет, вы подпишете нужные документы. А потом Генри закроет табель за этот год, и я подниму свои связи, чтобы пристроить на следующий год мальчика в военную академию. Я помню, он очень хотел стать достойным продолжателем дела отца.       Патрик вывернулся из рук матери, хлопнул Генри по плечу и улыбнулся, подмигнув приятелю, мол, не дрейфь, прорвемся.       — Полагаю, если возражений не будет, я забираю мальчиков домой. Документы мы оформим после обеда завтра, то есть, уже сегодня. И спасибо вам, офицер, — продолжал Гейл.       Байт внимательно всмотрелся в лицо Генри, потом кивнул — у Хокстеттеров мальчишке точно будет лучше, чем в приюте или с блудной матерью, которую еще надо найти. А что до Оскара, то неизвестно, когда он сможет вернуться к нормальной жизни. И сможет ли вообще.       — С опекой проблем не будет. Да и в остальном я тоже готов содействовать всем, чем смогу.       Гейл кивнул.       — Я перед вами в долгу, офицер, — растянул он губы в улыбке и положил руку на плечо Генри, — идем, сынок.       Генри закусил до крови губу и поднялся. Попрощался с Байтом, не глядя на него, и последовал в новую жизнь за уверенным в себе Гейлом, сердитым из-за материнской опеки Патриком и хлопочущей вокруг сына как наседка Лидией.