Тонкий лёд

      Санса сидела на своем месте в поезде. Прошло чуть меньше часа после ее возвращения из туалета.              Подперев голову рукой, она смотрела, как поезд мчался мимо лесов, полей, разных городов и железнодорожных станций. Все в синюшных тонах наступившей ночи. И в одиноких лучах горящих фонарей.              Теперь, почти полностью уверенная в своей догадке, Санса размышляла о последних событиях недели и о том, какой же глупостью было расспрашивать всех и вся о Сандоре. Особенно у Петира.              Она поступила опрометчиво, практически напрашиваясь на наводящие вопросы, касаемые ее странных интересов. «Отчего ее так интересовал Сандор?» — думали домашние, по мнению Сансы. Такими ошибками она как минимум выдала свою осведомленность. А по максимуму прямо заявила о своих терзаниях Петиру, ведь она умудрилась и его спросить.              «Ничего не сказать — дура дурой».              А ведь Кейтилин недавно все же заметила ее странное поведение. И затем Санса по недостатку ума выпалила ей свои мысли про Сандора. Узнай ее мама, к кому она ездила сегодня, дочке не избежать было визита к психологу. Да и нотаций на тему обмана тоже.              Очевидно, что родители уже обсуждали между собой расспросы Сансы, ведь Бран слышал их разговор и затем рассказал ей. Но также было вероятно, что они обсуждали это с Петиром. И тогда всем, и ему в особенности, открывалась замечательная картина того, как Санса (последнюю неделю в весьма не радужном настроении, что заметили все) выведывала об ее с Псом прошлом. Как минимум на тревогу это поведение наталкивало. Но лишь бы всем это казалось не таким критичным, как представлялось Сансе. И хоть бы Петир молчал, что было в принципе ему на руку.              Возможно, если больше не расспрашивать и не упоминать о Сандоре, вся эта история забудется. Также возможно, что Кейтилин забеспокоится и будет выведывать у Сансы признание. Ей придется изрядно поработать одновременно над сокрытием правды и доверием между ними.              В любом случае, больше рисковать было невозможно. Иначе она бы просто разорвалась от невозможности укрывать более стремящуюся наружу тайну, особенно, когда близкие люди искренне стремятся ее узнать. Сансе нужно было залечь на дно и прекратить вести себя как ненормальная.              По возвращению ей было просто необходимо привести в порядок отношения с матерью и семьей. А также все вокруг надо было приводить в порядок, включая прогул школы и пропущенные звонки от Джоффри. Все три его попытки поговорить она проигнорировала.              Но вопреки радужным планам по восстановлению прежней жизни, одна весомая проблема неминуемым циклоном маячила на фоне ее будущей нормальной жизни.              Ее встреча с Петиром.              Образовывалась весьма щекотливая ситуация.              Если суждения Сансы верны, то Петир был тем самым лепреконом из ее воспоминания, и то есть, именно он был виновником ее бед. Именно он оставил на ней тот неприятный отпечаток, который впоследствии вылился в психическое отклонение. И все это время они существовали вместе? Под одной крышей?              Невозможно было поверить в такое. Даже самый искусный лжец допустил бы оплошность. А Петир всегда был к ней добр, несмотря на то, что держался на расстоянии.              Он всегда был вежлив и тих, говорил немного, улыбался лишь сдержано. Но стоило заметить, что относился он так только к детям, а точнее вел себя так только в присутствии Сансы. Немаловажным был тот факт, что Петир общался со всеми очень свободно, а уж при разговоре с остальными взрослыми применял то остроумное чувство юмора, которое весело принимали в обществе.              Санса порой дивилась, как такой тихоня мог острым словцом поддевать высокопоставленных людей на вечерах, а те в свою очередь проглатывали его тонкие колкости, не в силах ответить чем-нибудь в таком же духе. Ну, а то и было понятно — о нем мало что знали. С такими данными легко было пробиться наверх на политическом поприще.              Его острый язык вызывал недовольство многих, к большому сожалению Кейтилин. Ее вечера всегда блистали изыском и благородством, что в малой доле подпорчивал Петир своими подленькими шутками. Но прогнать друга детства она не могла.              Как-то на одном из таких вечеров один из ведущих специалистов в нефтехимии, Иллирио Мопатис, также любящий тонкие намеки и юмор, в ответ на какую-то колкость Бейлиша обратился к стоявшей рядом Кейтилин. Простодушно засмеявшись, он сказал ей:              — Право, Кейтилин, ваши вечера — истинное удовольствие для таких снобов, как я. Но не надоедает ли вам ваш дворецкий? Все бы хорошо, но он проворный малый. Вы прекрасная, обеспеченная женщина, а выходит, что вы всякий раз спотыкаетесь в вашем порыве всем угодить из-за его надменных речей. Словно древнегреческая богиня, вы всякий раз, спускаясь к смертным в филантропном своем стремлении, бьетесь мизинчиком о божественную лестницу, и вся святость как на духу испаряется. Но все же частично, не спорю. Но этот ваш мизинчик, однако, надо убрать подальше. У вас честнейшая репутация, но его присутствие вам только в тягость.              Кейтилин зарделась от таких речей, но возражать не стала. С легким неудовольствием она лишь отметила, что Иллирио находился там в качестве гостя. Но если б он сказал свою шутку более громко, она бы не преминула также указать ему, какие вещи не стоит говорить гостям в чужом доме во избежание недовольства хозяев.              На том они пришли к молчаливому компромиссу и, как двое уважаемых в обществе людей, не стали раздувать обиды. Однако Петир поспешил ответить на колкость Иллирио своим путем.              Кейтилин отошла, а он со своей непроницаемой ухмылкой заявил:              — Не так дорога голова, когда в теле отсутствует равновесие. Попробовали бы вы жить без мизинца. Вроде бы такая малая часть тела, а так ловко держит все под контролем.              Он обменялся многозначительным взглядом с Иллирио и удалился.              И все же это сравнение с мизинцем его немного задело.              Но на том не закончились остроты Петира. Подстегиваемый своей проницательностью в жизни аристократов, он с искусством демагога вел остроумные беседы, на что всегда находились ценители. А своим циничным взглядом на жизнь всегда оставался в фаворе у молодого поколения аристократии.              Санса знала, каким он бывал на людях. И это шло в крайний разрез с тем, каким он был с ней.              Невольно напрашивались вопросы.              Если раньше такой расклад казался проявлением обыкновенных норм приличия, то теперь, в свете последних событий, он принимал специфический оттенок. Ко всей этой кажущейся отстраненности в комплект подпадала и та его грусть во взгляде, что порой нетрудно было замечать в разговоре. Видимо, так он безмолвно хотел выразить свое сожаление или раскаяние.              По крайней мере, так надеялась Санса.              Ведь помимо вины за содеянное, он наверняка чувствовал и другие вещи, так как тоже был живым человеком. Учитывая характер всей ситуации.              Можно было предположить: Санса росла, становилась краше, они нередко оказывались вместе, жили под одной крышей, он смотрел на нее, она не замечала… Мало ли, как сильно он сожалел. Один раз осмелившись, нельзя было прекратить думать об этом.              С диким остервенением Санса вмиг закрутила головой. Ужасные, просто ужасные мысли лезли ей в голову, на зло своей хозяйке не желая выходить. Ее тут же бросило в жар. Она скривила мордашку в отвращении.              Но сидевшие сбоку зрители недоуменно стали коситься на нее, тем самым принуждая прекратить. Эмоции эмоциями, но не одна же она находилась в поезде. Не хотелось привлекать к себе внимание.              Она тут же отвернулась к окну, принимая самый серьезный вид, на который была способна. И выходило это печально, в буквальном смысле этого слова. Внешне спокойное, ее лицо приняло столь жалкий оттенок, что без дрожи в сердце не взглянешь.              Ей предстояло вернуться домой. Как всегда, осознание ситуации приходило с опозданием.              Мысли о том, что она встретится с Петиром, вынудили ее содрогнуться.              А она так и не придумала, как будет действовать.              В сложившейся ситуации, казалось бы, самым верным и правильным было бы сдать его с потрохами отцу и матери, напоследок взглянув, как на последний кусок дерьма. Так восторжествовала бы справедливость, в которой Санса остро нуждалась. Да и выплеснулась бы изрядная доля ненависти, которой насытился ее разум. Ей не терпелось увидеть выражение его лица, когда смысл ее обвинений дойдет до родителей, и они посмотрят на него со всей яростью в глазах. Ну что ж поделать, всегда приходится платить по счетам.              Она представила, как бы поступил отец, узнай он о том, что Петир сделал с его красавицей-дочкой. Да и все бы испытали истинное отвращение вперемешку с гневом: и Робб, и Арья с Браном, не говоря уже о матери, для которой Петир был почти родным человеком. И, конечно же, Джон, такой спокойный и неприветливый внешне. Наверняка его гнев был бы сравним с яростью дикого волка, защищающего свою стаю. Он так походил на того своими повадками. В таком случае Петир обречен.              И не ограничилось бы лишь кровью. Только смерть, полная мук и отчаяния в глазах того, кто решил, что ему все можно. Даже настолько омерзительные вещи.              Жестокий оскал извратил лицо Сансы. Где-то глубоко внутри она пугалась этой жестокости, но другая часть ее сознания твердила, что это справедливо.              «И каждому воздастся за его муки, и каждый будет отомщен…»              Из уже отнюдь не розовых мечт ее вывел телефонный звонок. Санса подняла трубку. Это была Кейтилин:              — Здравствуй, Санса. Как у тебя дела? Сидите с Мирандой?              — Да, привет, — она не сразу вернулась из мрачных уголков своей души. — Да, мы сидим у нее.              — Чем занимаетесь, если не секрет? — весело спросила Кейтилин.              — Да вот, кексы печем.              — Хорошо. Надеюсь, без мальчиков?              — Ой, ну конечно же, мам. Мы только одни. Ну и ее родители.              — Ладно, Санса. Я тут подумала, может, приедешь потом с Роббом домой? Он тебя заберет. Ты же прямо со школы к подруге пошла. Даже как-то неудобно ведь. И школьная форма помнется, и всякие гигиенические причиндалы дома.              — Да нет же, мам, я все взяла. Я подготовилась. И пижаму, и щетку зубную. Просто давно уже хотели так посидеть вместе, а все случая никак не находилось. Мы же кексы поставили в духовку, — Санса сделала по-детски капризный тон, что всегда, как она знала, смягчало мать. — Ну можно мне остаться, пожалуйста?              — Эх, Санса, ты точно не хочешь вернуться? Кстати, а вы точно у нее дома? — слегка озадачилась та.              — Ну конечно! Не знаю, насколько можно тебе передать запах кексов, но они распахлись на всю кухню. Да к тому же мы хотели фильм посмотреть.              — Смотри мне. А то звуки, как будто вы на улице.              — Нет, мам, это по телевизору какой-то боевик идет.              — Да? — еще немного поупрямилась Кейтилин, но потом все же отпрянула. — Ладно. Вы же не собираетесь куда-нибудь на ночь глядя уходить?              — Нет, конечно.              — Хорошо. Тогда… А во сколько вы собираетесь завтра вернуться домой, юная леди?              — Так это, часов в одиннадцать, может раньше.              — А не поздно? Ты же помнишь, нам в агентство ехать на твою фотосессию?              — Ах, точно! Я забыла. Ну тогда приеду на такси ближе к десяти. Мы же около того должны выехать?              — Да. Не понимаю, как ты могла об этом забыть. Ведь ты так давно хотела получить свои первые профессиональные снимки.              — Ну, я просто устала. Вот и хочу расслабиться. Ну все, мам, мне пора. Кексы вытаскивать надо.              — Подожди, Санса. С тобой все в порядке?              — Ой, мама, хватит уже спрашивать это. Я не маленькая девочка. Будет что-то беспокоить, я тебе тут же сообщу.              — Ты даже тон не сбавляешь, когда разговариваешь со мной. Обычно ты всегда вежлива, — в ее голосе послышалась сталь.              — Прости… — Сансе стало неудобно. Она затихла.              — Не забывай, когда разговариваешь со старшими, вести себя подобающе. Ты же не маленькая, как ты там сказала.              — Да, мам. Я больше так не буду.              И тут неожиданно включилась громкая связь в вагоне, оповещая пассажиров о скорой остановке в Кингс-Линне. Санса быстро начала говорить в трубку и перебивать громкоговоритель всевозможным бредом, который только смогла придумать в обстановке, граничащей с катастрофой.              — Ну все, мам, мне пора. Мама Миранды прибежала и сказала, что кексы уже начали подгорать. Их нужно срочно вытаскивать. Извини, что так вышло сейчас. Я еще позвоню тебе, обещаю. Но позже, хорошо? Прости, что так вышло. Мама Миранды передает тебе привет. И Миранда тоже. Ну все, целую. Я побежала. Я позвоню, мам.              — Эй! Санса, — недовольно протянула Кейтилин. — Что там за шум?              — Говорю же, кексы пригорают. Духовка звенит. Мне серьезно пора.              — Так, Санса. Мне это не нравится. Ты как будто врешь мне. Чтоб потом отзвонилась, поняла?              — Да-да, мамочка. Все, я побежала.              — Ладно, иди. И передавай им тоже привет, — сомнение и недоверие так и сквозили в голосе Кейтилин, но Санса надеялась, что это вскоре уляжется. По крайней мере дотерпит до того, как она приедет в город.              Теперь ее заботой было позвонить матери, когда она сойдет с поезда или уже подъедет к порогу дома Миранды. Ну и конечно же позаботиться о такси. Оставалось совсем немного, потому как после Кингс-Линна путь длился всего сорок пять минут. Прямая полоса между ним и Норвичем.              Но все пошло, как всегда, не по плану.              Санса сошла с поезда, вызвала такси. Стоя в своем длинном осеннем пальто, она все равно почувствовала ночной холод, который овевал ее на пешеходном тротуаре перед вокзалом. Руки начали подмерзать.              Волосы темными щупальцами били ее по лицу, скрывая его от прохожих. Вокруг сновали люди с чемоданами. Пятничный ажиотаж на пригород уже сбавлял свои обороты.              Подъехала машина, и Сансе показалась она знакомой. Серебристый фиат с аккуратной желтой табличкой «такси» на крыше. Такие номера она вроде помнила. Наверное, это мистер Болтон. Какое совпадение!              Она поспешила сесть в машину.              Вечно-ледяной взгляд мужчины встретил ее в зеркале заднего вида. Санса кивнула и поздоровалась, Русе сделал так же. Они поехали.              — Извините, а можно попросить вас ехать побыстрее? Я очень спешу, — с надеждой спросила Санса.              Она так и не позвонила матери, когда сошла с поезда. Было слишком шумно, а звуки дороги так вообще оглушали своими гудками. Пришлось терпеть до Миранды.              — Конечно. Я постараюсь.              — Спасибо огромное.              Она стала набирать номер подруги.              — Привет, я еду к тебе. Минут через пятнадцать буду. Ну как там? — спросила Санса.              — Все нормально, — ответила ей Миранда и чуть радостнее прибавила. — Ты не поверишь, родители ушли на концерт. Весь дом наш!              — О! Это замечательно! Жди, я скоро буду. И как обещала, все расскажу.              Они попрощались до скорой встречи, и Санса стала размышлять, что бы ей рассказать из всей этой безумной истории.              «Может, правду? Определенно нет! Или полуправду? О Псе и старых подозрениях, которые оказались напрасными? Вполне возможно».              Только вот это было отнюдь не в духе Сансы, так срываться и ехать в другой город ради каких-то слабых предположений.              «Ну, а если переврать и объяснить ей причину? Типа: «я хотела опровергнуть всю клевету сама» или «его же несправедливо обвинили во всяких гнусностях»? Вполне возможно».              В ту же минуту она вспомнила Сандора и их обеденный разговор, а потом и беседу в кафе. Казалось, это было так давно.              И то странное стеснение, что сковало ее на привокзальной площади.              Сандор не был красавчиком или приятным кавалером. Но зато он был настоящим. Каким-то другим по отношению ко всему остальному миру, и поэтому Санса невольно прониклась к нему если уж не симпатией, то хотя бы элементарным расположением. Несмотря на первоначальную боязнь встречаться с ним взглядом. Все же не хилым парнем тот был. Это была еще одна стесняющая часть в его внешности, из-за которой Санса чувствовала себя неловко. Однако, отнюдь не неприятно.              Она правильно рассудила, что решила его оправдать. Тем не менее, будет она оправдывать его только в глазах Миранды.              Машина завернула на другую улицу, и Санса очнулась от раздумий. Улица Миранды. Совсем скоро все кончится. Остались последние пара домов, а за ними был неприметный белый дом подруги.              Санса заулыбалась. Весь день пребывая в волнении, она отгоняла накапливавшуюся усталость прочь. Но та в последний момент все же дала о себе знать.              «Ну и пусть, — зевнула Санса и счастливо потянулась. — Я уже вижу ее дом, и скоро меня встретит Миранда. И все, конец приключениям. А только сладкая, мягкая подушка да одеяло в компании подруги».              Она набрала ей СМС-ку, чтоб та выходила, и отправила.              Но, как оказалось, поступила она так слегка поспешно.              Потому как одновременно с ее такси к дому Миранды подъехала и другая машина со встречной стороны дороги, от вида которой Сансу пробрал холодный пот.              Черная глянцевая Тойота с кузовом купе и новенькими фарами остановилась у тротуара прямо напротив подъезжавшей машины Русе и так, что от светящихся фар было видно пассажиров. Болтон сбавил ход и заглушил двигатель, осторожно взглянув на смертельно побледневшую Сансу. А та не двигалась.              Из черной машины на нее смотрела мать. А на водительском сиденье рядом сидел Робб.              Оба поспешили выйти.              Санса опрометью выскочила из такси. Она чувствовала, что сейчас придется оправдываться, и глупой ложью точно уже не обойдется.              Кейтилин направилась к ней, недовольно и как-то разочарованно на нее глядя. Сейчас предстояла взбучка. Самая сильная взбучка из всех, которые знала Санса.              Русе Болтон, то ли ей в выручку, то ли от нежелания быть свидетелем выяснения отношений, поспешил удалиться. А ведь Санса ему даже не заплатила.              «И на том спасибо. Второй раз выручаешь, — невесело подумала она, проводив его машину взглядом. — Хотя бы не скажешь теперь, где я была».              Она твердо решила молчать перед нападками матери. Нельзя было, чтоб они узнали, куда она ездила. Но сдерживать натиск она не смогла бы вечно.              Тут, она увидела Миранду, выглянувшую из-за двери, но та сразу поспешила ретироваться.              Потому как Кейтилин уже подошла и начала говорить. И в гневе она была страшна.              

***

             После недолгого выяснения отношений с маленьким допросом Миранды на тему, почему она прикрывала подругу и где ее родители, на что та ответила, что просто помогала подруге и сама ничего не знает, а родители были на концерте, неполное семейство Старков в глубоком разочаровании отправилось домой.              Всю дорогу Кейтилин брюзжала о том, что так и чувствовала, что что-то было не так, и предполагала, что Санса ее обманывала. Но безуспешны были ее стремления выведать тайну.              Санса ничего не сказала, и в наказание ей за все преступления, ее отправили под домашний арест. Кейтилин пообещала, что обстоятельно поговорит с дочерью на следующий день, предупредив ее подготовиться к полному расспросу. А сейчас пусть идет спать.              И Санса пошла своей скованной походкой, прямо встречая взоры домашних, собравшихся поглядеть на ее выходку. Все столпились в коридоре: отец, Арья, Бран, Джон, любопытные горничные. К ним еще добавились Кейтилин с Роббом, словно два конвойных. Все ошеломленно смотрели на нее, жаждя объяснений. Ближе к лестнице, облокотившись на стену, стоял Петир.              Ни на ком подолгу не задерживая взгляд, она поберегла для него свой самый неистовый, от чего тот недоуменно свел брови.              «Но ничего. Завтра поймет».              Санса прошла на третий этаж в свою комнату и заперла дверь. Телефон у нее отняли.              Недолго колеблясь, она упала на кровать.              «Какой стыд! — ее щеки пылали, а предательские слезы скатывались одна за другой. — Это так я начала свою новую прежнюю жизнь? По сути все стало только хуже».              Предполагая, что совсем скоро героем такой позорной демонстрацией будет Бейлиш, Санса не могла и представить, что все выйдет с точностью да наоборот. Какое там нападение, если она сама пала жертвой своей же стратегии? Да и еще в таких невыгодных обстоятельствах. Придумать оправдание ей будет сложно. Даже, можно сказать, невыполнимо.              Ей уже никто не будет верить. Как, впрочем, и всегда не верили. Ведь ее мать догадалась об обмане. Не понятно только, что ее выдало. Громкая связь в поезде? Резкая речь Сансы? Какие-то колебания в голосе? Удивительно только, как она раньше так долго держалась, обводя всех вокруг пальца.              А теперь… Нет ей прощения. Она стала совсем как Джон — отверженная в глазах матери.              И как теперь можно было предположить, что все поверят ее немыслимому рассказу о посягательствах Петира? Наивная, непроходимая дурочка, у которой в доказательствах были только жалкий ночной кошмар да отчаяние. Целый букет психбольной. А она ведь принимала это за правду. Но остальные точно не будут. Санса даже представила себе этот безысходный разговор:              — Что?! Петир, это правда? — вскричала бы Кейтилин, дослушав слова дочери.              — Что ты, Кет! Я и в жизни такого не делал. Девочка помешалась головой. Подумать только, такое обвинение! Наверное, это все рассказы о Псе, которые она выведывала у меня целую неделю. Вот и накрутила себе всякое. Да. Она меня о нем спрашивала. Что? И тебя тоже? — начал бы выпутываться Петир и очень бы в этом преуспел.              Горькие слезы брызнули из глаз с новой силой. Все было против нее, даже семья.              Рассказывать что-либо в сложившихся обстоятельствах стало для Сансы чем-то противоестественным. Сожженная стыдом, она физически не могла страдать больше. Пытаясь достучаться до родителей, она бы вывернула всю душу наизнанку, рассказывая о таком, от чего кровь стынет у нее в ушах, а они бы смотрели. Смотрели бы на нее и испытывали жалость. Да за то, что их тихоня Санса так изливалась бы, корежилась, ломалась, рассказывая нелицеприятные вещи, о которых не должна была даже думать. Бред фантазерки. Типичное расстройство.              Но как бы страдала Санса, пытаясь поведать людям свою боль. А они бы все равно не поняли, продолжая считать это за попытку объяснить все свои выходки последних дней.              Конечно, был шанс, что ей поверят, ведь это все же были серьезные обвинения. Но тут появлялась уже другая проблема, которая больно колола сердце Сансы, побуждая забыть обо всем навек.              Если для многих исповедь о перенесенной боли повлекла бы очищение, то для нее это бы повлекло смерть. Словно в костер подлить бензин. Но никто же не должен так страдать. Почему она не решалась это прекратить?              Санса не хотела об этом думать. Есть такие вещи в психике людей, которые просто не подчиняются разумным законам мироздания. Для одних это невинная привычка, к примеру, сжигать старые вещи бывших, для других — боязнь заговорить с незнакомцами или по душам побеседовать с матерью, для третьих же это может быть какой-нибудь фобией выглядеть смешным, из-за которой они даже готовы оскорбить ближних, лишь бы выйти из спора с достоинством. Всякое бывает с людьми в этой жизни. А остальные лишь дивятся таким заскокам, покачивая головой.              Но для Сансы это было выше ее сил — рассказать всю историю матери, тем самым приводя ту в неопределенное состояние, граничащее с полным помешательством на почве предательства Петира. Она не знала, как бы та поступила потом. Что бы было? А вдруг страдания за дочь были бы сравнимы с той же болью, которую чувствовала Санса? А что бы стало с их прежней спокойной жизнью? С радостными вечерами и семейством Старков вообще? Она бы не пережила такое, если бы все это изменило их жизнь до необратимых последствий.              Она бы навеки стала виновной в этом.              Поэтому Санса молчала.              И на следующий день молчала.              Слезы крапинками скатывались по ее щекам, пока мать требовала от нее объяснений. Они сидели в кабинете с отцом.              Родители дивились, ломали голову, пытались ее вразумить, испуганно на нее таращились, спрашивая, не случилось ли чего дурного с ней, не попала ли она в какую-нибудь историю. Но Санса все отрицала.              Странным было то ощущение, когда они уперто пытались докопаться до истины, а Санса, всегда послушная, примерная Санса, в ответ лишь молчала, заглатывая слезы от такого давления.              Мать спросила о Джоффри, типа, не ездила ли она к нему вчера, на что Санса просто сказала, что они давно расстались.              Родители недоуменно на нее посмотрели, но задавать дальнейших вопросов об этом не стали. А та почувствовала себя намного лучше: хоть какая-то правда смогла вырваться наружу.              Но так ни к чему не придя, родители закончили ее допрашивать и отпустили. Домашний арест на месяц был ей обеспечен, но она не возражала. Кейтилин с Эддардом долго еще шептались в кабинете, пребывая в тревоге за нее. Мир словно перевернулся, раз их примерная дочка осмелилась на такую дерзость, поехав не пойми куда, да еще пропустив школу, как они выяснили позже.               Но Сансе на такой расклад было все равно. Ходить ей больше никуда не хотелось, а поиски давно завершились. Теперь полем ее брани стал дом.              В котором, впрочем, было не так уж много места, чтобы избегать Петира вечно.              После долгого сидения в комнате Санса пошла на кухню. Мать не взяла ее в агентство, как они условились раньше, а остальные Старки разбежались по своим делам кто-куда. Вполне возможно, что они были где-то в доме, но Санса их не видела.              Ей хотелось чем-нибудь перекусить, поэтому она спустилась вниз и воровато прошла по коридору из холла, желая по дороге никому не встретиться. Ей не хотелось ощущать на себе жгучие любопытные взгляды. Не хотелось быть диковинкой или уродом как в цирке.              Но вопреки ее желаниям (или, может, согласно ее тайному хотению), на кухне непринужденно сидел Петир и пил чай.              Он поднял на нее взгляд, заслышав шаги.              Санса собрала всю волю в кулак и прошла к раковине за водой. Ну что ж, она давно уже готовилась к этой минуте.              Наливая воду в стакан, она стояла к нему спиной, но слышала, как он повернулся к ней на стуле, чувствовала тот внимательный взгляд, который определенно предполагал что-то впоследствии.              Не заставив себя долго ждать, Петир спросил:              — Куда ты вчера ездила? Остальным можешь не говорить. Но касается ли это того мальчика с фотографиями?              Она повернулась к нему, оперевшись на раковину.              — Нет, — слегка звенел ее голос. В нем чувствовалась надменная нотка.              — Тогда что же? — Петир слегка прищурил взгляд.              Санса посмотрела на него, перевела взгляд на его руки, мысленно пепеля взором. Она не спешила с ответом.              Она хотела, чтобы он сам догадался, хотела заставить его понервничать, хотела посмотреть, сможет ли он уловить в ее поведении признаки того, что она знала. Санса хотела им поиграть.              Но игра в кошки-мышки всегда была его поприщем, в отличие от нее.              Медленно встав из-за барной стойки, Петир поравнялся с ней взглядом, подойдя на пару шагов и остановившись на другом конце стола для готовки. Длинный начищенный стол предстал словно ареной для битвы в желтой подсветке висящих сверху ламп. А по бокам от него стояли они — двое одиноких, но сильных соперника.              Он по-прежнему ждал ответа.              Санса отвела взгляд и поставила свой стакан.              Она умышленно затягивала молчание, красноречиво и еле заметно улыбаясь.              Но контроль над ситуацией все же не был в ее руках.              Без тени подвоха Петир спросил:              — Санса, скажи, как все это связанно с твоей поездкой в Йорк?              Молчание. Но на этот раз всем своим давлением оно обрушилось на нее. Самодовольная улыбка исчезла с ее лица.              — Как… — стараясь не выдавать эмоций, начала Санса, — как ты узнал?              — Я же иногда смотрю за вашими счетами по просьбе Эддарда. Не трудно было запомнить пароль. Как видишь, и моя память бывает так же хороша, как у тебя. И в отличие от всех остальных, я не преминул посмотреть на ситуацию с практической точки зрения. Не волнуйся, пока никто не знает. Но Санса… Билет туда и обратно до Йорка? Странный выбор для девушки. За такое время там ничего не посмотришь. Да и денег ты потратила немало. И сразу же отпадает вопрос с тем мальчиком, так ведь? Так вот скажи мне, при чем тут Йорк, Санса? Зачем ты ездила туда?              Ее застали врасплох. У игры сменилась полярность. Теперь ее вела не она, а Петир. И его шаги были гораздо весомее.              Она вскользь на него взглянула и опустила взор. Когда же она научится смотреть прямо, не отрывая глаз?              «Он так спрашивает, как будто не догадывается. Ты про Пса, что ли, забыл?» — зло подумала Санса.              — Не хочешь говорить? — донесся до нее тихий голос.              Она дернула головой. Он грустно вздохнул.              — Санса, в чем дело? — Петир обошел стол и подошел к ней, — Расскажи мне. Ты ведешь себя ужасающе странно, до такой степени, что больно смотреть. Почему ты не хочешь сказать мне? Я не раскрою твой секрет, а только помогу тебе всеми силами. Невыносимо смотреть, как ты отнекиваешься. Ты же знаешь, я могу помочь.              — Ха, вы?! — нервно вздрогнула та, лишь слегка повернув к нему голову.              Он стоял сбоку от нее, так же оперевшись на кухонную тумбу. Стоял так, что ей стало некомфортно. Краем глаза она видела, как близко он находился.              — Почему ты удивляешься, Санса? — в его голосе почувствовалось что-то странное, ранее никогда не слышимое ей, — Тебе не хочется моей помощи? Мы же друзья.              Санса вновь нервно дёрнулась, словно в усмешке, но затем ее взгляд стал твердым, пусть хоть она и смотрела в противоположную стену. Внезапно к ней прибавились силы.              — Какая может быть помощь от лепрекона? — четко прозвучал ее ответ.              Петир опешил.              И Санса почувствовала это.              Тишина пронеслась в воздухе, как похоронный звон.              Ну вот и все, даже столь искусного лжеца может предать малейший невинный жест. После провала в человеке меняется все: и поза, и дыхание, и выражение глаз, хотя мускулы лица могут даже не дрогнуть. Лжец может не двигаться после этого, замереть, но вот поза его тут же становится скованной, неживой. Неестественной, как бы подметили многие. Словно из лицемера выбили весь дух, а маска осталась. Такая же обездвиженная, как и тело.              Покровы исчезли. Остался лишь воздух вокруг.              Но Петир бы не был Петиром, если бы не сказал:              — О чем ты говоришь, милая? Лепреконы? Где ты о них наслушалась? И почему я, по-твоему, лепрекон? Старые сказки миссис Нэн запудрили тебе голову? Брось, Санса. Прекрати вести себя так.              Но Санса смогла посмотреть на него прямо, и в ее взгляде читалась непоколебимость.              Если уж и действительно она ошиблась, если действительно существовала та маленькая возможность, что она неправа, а он не виноват, ей уже было все равно. Пускай думает, что она сумасшедшая. Пускай все думают. С нее хватит. Она поставит все, сыграет ва-банк и посмотрит, что из этого выйдет. Ей уже нечего терять.              По глазам Петира было трудно определить, какие чувства сквозили в нем. Он с состраданием начал ей говорить:              — Санса, скажи, в чем дело? В любой ситуации возможна помощь, и…              Он прикоснулся к ее предплечью, пытаясь успокоить.              И с яростью кошки она тут же отдернула руку, вскочив и отпрянув в сторону.              — Не прикасайтесь ко мне! — ее глаза метали искры.              Петир остался на месте. Он смотрел на нее, но взор его был туманен.              — Санса, я… — хотел он что-то сказать.              — Нет, хватит! Все вы знаете. И я знаю! Я ездила к Клигану вчера. Да-да, к тому, кто поведал мне всю эту занимательную историю с его увольнением девять лет назад.              Санса приглушила свой напряженный голос, потому как в гостиной послышались восклицания. Горничные расплескали ведро и перекрикивались. Она продолжила:              — Вы, вы его выставили! Но зачем, мистер Бейлиш? — наигранно она изобразила изумление, а потом, словно в последнем своем аккорде, произнесла, — А я вот знаю, зачем. Лепрекон вы подлый!              Разговор оборвался. Предел был достигнут.              Петир стоял и смотрел на нее.              А она ушла. Выбежала, чтобы побыстрее подняться наверх.              Чтобы никто не увидел, как слезы залили ей глаза.              

***

             Спустя время, проведенное наедине в своей комнате, она с сокрушением осознала, какую глупость совершила, сгоряча высказав все Петиру. Это лишало ее защитной маски, в которой она могла бы ходить еще долго, исподтишка подглядывая за ним. Не говоря уже о том, в каком жалком свете она выставила себя в его глазах.              Санса кусала локти.              После этой словесной тирады Петир мог поступить только двумя способами.              Зная, что она все знала о его делах, он мог предпринять какие-нибудь меры, о коих она могла только догадываться. Но это все с большущим условием того, что Петир все же был виновен. Смятение никогда не покидало Сансу.              И вот как раз, если эти гневные обвинения на самом деле не имели под собой основания, то Петир мог сделать только одно — сообщить все Кейтилин. А та бы не медлила и тут же позвонила бы доктору, ну или кому там? Психотерапевту.              От нервного перенапряжения Санса вся превратилась в слух. Ждала, когда же за ней поднимутся родители и скажут: «Вставай, Санса. Сейчас дяденька доктор с тобой побеседует».              Но никто не приходил.              Вообще.              Ее комната словно вымерла, хотя внизу ясно были слышны голоса Арьи, Брана, отца и остальных. Словно глухая субмарина на дне океана. Утробно так, и тихо.              Наступил вечер, но никто не пришел. Неужели Петир все же пожалел ее и не рассказал матери?              Хотя, судя по его словам, каким же хитрым манипулятором он был. Проследил, куда она ездила, и не сказал остальным. Как минимум это выглядело настораживающе, а как максимум…              Санса вздохнула. Неизвестность пугала, как бы то ни было банально. Она знала, что конец уже близок, что скоро все прояснится, но ожидание было мукой.              И вопреки отчаянному положению, ее терзания о неясном будущем продлились недолго.              Ибо ночь не заставила себя долго ждать.              В темном сумраке он пришел к ней, бесшумно заперев дверь.              Санса замерла, притворившись спящей.              Петир подошел к ее кровати. Она почувствовала, как он коснулся ее руки.              — Санса…              Она приподнялась, непринужденно отдернула руку и уперлась спиной в грядушку кровати.              «Значит, все-таки виновен», — а она так боялась этой правды.              — Прости меня. Я не хотел… — он замялся. — После того, как ты сказала про Пса, я сразу все понял. И испугался. Я думал, ты расскажешь все матери. Но ты не сказала… Почему, Санса? Почему ты не сказала?              Ответом ему была тишина.              — Ты так ненавидишь меня?              «Вопрошающий, жалобный взгляд, — заметила Санса. — Почему мучить его так тяжело для меня?»              — Уходите. Вам здесь нельзя находится, — пробурчала она. Голос сдавило.              — Нет, Санса. Это единственное место, где мы можем поговорить обо всем.              — Уйдите. Я не хочу вас видеть.              Этот человек некогда был ей другом. Еще день назад она считала его дворецким. Он жил в ее доме, общался с ее родителями, говорил с ней, как друг… Все считали его если уж не родным, то как минимум частью семьи. А теперь это невыносимо стучало в ее голове звоном разбитого стекла. Как теперь поступить? Что ей делать?              — Почему? Ты же так яростно боролась со мной сегодня, но сейчас отступаешь. Разве теперь осталось хоть что-нибудь, о чем мы с тобой не знаем? Когда все уже стало известно…              — Уходите… — Санса притянула к себе колени. Ее голос начал заметно слабеть.              — Мы с тобой взрослые люди. Ты же уже взрослая, ведь так? — Петир старался говорить вкрадчиво, — И мы можем поговорить вполне разумно. Эх, Санса… Почему ты так поступаешь?              Она шмыгнула носом, обхватила ноги.              Что-то в ней защемило.              — Не знаю. Все это… так отвратительно. Вы мне жизнь сломали. За что?              Все было не так, как ей хотелось. Все было по-другому. Ее жизнь шла не так, как должна была идти.              Ужасно осознавать, что единственный человек, который знает ее тайну, это он — сам виновник. Робкие слезы покатились из ее глаз, и она уткнулась лицом в кольцо рук. Обманчивое ощущение контроля рухнуло.              Петир присел к ней и обнял.              — Не прикасайтесь! Не смейте! После всего, что вы сделали, — она расцепила его руки.              — Тише, Санса. Выслушай меня. Прости…              — Никогда! Какая грязь, какая гнусность! Как мне противно…              — Санса, подожди. Я должен признаться: я сделал так, потому что любил тебя.              Она затихла, замерла, но затем отодвинулась. На ее лице отобразилось отвращение.              — Но не с ребенком же!              — Подожди, Санса. Дай все объяснить… Ты не правильно все поняла тогда. Тебе показалось.              — Нет! Вы ужасный, противный и гнусный человек! — она вскочила с кровати, — Я не желаю с вами говорить! Выметайтесь.              Ее голос прозвучал грозно, а она продолжала лить на него свои потоки желчи, которые бродили в ее уме уже давно, но только сейчас нашли наконец выход. Петир старался ее утихомирить. Но гнев так и звучал, грозясь отозваться громом в тишине.              — Санса, успокойся, иначе сюда сбежится весь дом.              Его слова возымели неожиданное действие. Санса замолчала и, решившись, села на кровать. После выплеснутого гнева ей стало заметно легче, и она затихла.              Петир с облегчением продолжил говорить:              — Я больше никогда тебя не обижу. Это так. И после всех этих лет отчуждения… Прости, Санса, я поступил ужасно, просто ужасно по отношению к тебе… Это было так давно. Спустя время я понял, как ведут себя люди, подстегиваемые ужасными навязчивыми мыслями, — ему не хотелось говорить, что причиной того, что случилось тогда в подвале была извращенная, гнусная месть, адресованная тому, кого Петир ненавидел всей своей душой. — Но они навсегда ушли из моего разума. Теперь я свободен от них… Мы тянемся к прекрасному, светлому, и это спасает человека. Ты мой свет. Я больше никого так не жалею и не люблю. Только тебя.              Однако Петир понял, что о его «любви» лучше не заикаться.              До сего лишь тихо сидевшая, Санса почему-то громко всхлипнула и закрыла лицо руками. Неясные эмоции бороздили океан ее чувств. Почему люди такие неоднозначные?              — Я хотела вас убить, — медленно произнесла она, — исцарапать вам лицо, смотреть, как вы корчитесь. Хотела причинить вам такую же боль, какую вы принесли мне.              Он понимающе закивал.              — Нет ничего ужасней ненависти… — списал он ее признание за девичьи заскоки, — …что калечило бы душу так же сильно, как и ее месть. Но даже она способна переродиться и стать чем-то светлым, возвышенным. Позволь мне помочь.              — Не надо.              — Ну позволь.              — Не хочу.              — Это всегда так бывает, Санса. Люди калечатся и не хотят осознать…              — Нет! Это не всегда так бывает! Такое вообще не должно происходить, — сказала она, широко раскрыв на него свои глаза от ярости.              Она хотела встать, но Петир положил ей ладонь на плечо, удерживая на месте.              — Тише-тише, — легко начал тот успокаивать, — Санса, я вижу твое отчаяние.              Она, как обиженный ребенок, пыталась сбросить его ладонь, нахмурив мордашку, но он не отступал.              — Ты никому еще не сказала. Никто даже не знает о твоей боли, — он вложил в эти слова тонны жалости, стараясь купить ее своим пониманием. — И как же это ужасно, наверное, быть одинокой в таком непростом деле, — он будто вместе с ней обреченно вздохнул. — Но ты поступила, как настоящая взрослая — сама решила разобраться с этим… Так получилось, что только мы одни знаем. Теперь ты не одинока. Вся эта неприятная история, она ведь, как палка о двух концах, калечит обоих… Произошедшее может навеки остаться тайной, ведь мы с тобой взрослые люди и все исправим. Если этот поступок разъяснится для тебя, тебе уже незачем будет так терзаться. Я поступил ужасно, не спорю. Но кто не совершал ужасных ошибок, за которых бы ему не приходилось расплачиваться сполна? Вернись я назад, я все бы исправил, Санса. Ты мне веришь?              Слушая Петира, она замерла, бесчувственно смотря в пол.              — Прошлое давно уже в прошлом. И я не могу его сейчас исправить, как бы мне не хотелось… А я так сожалел, вот поверь. Мое раскаяние вонзается мне в голову всякий раз, как я смотрю на тебя… Позволь мне исправиться. Очиститься. Быть тебе другом. Перенести с тобой всю эту боль. Вместе. Я твой самый верный друг. Ты ведь понимаешь, что я сожалею настолько сильно, что не нахожу себе места от этого? Я думал, эта тайна меня убьет.              Он посмотрел на нее.              Санса молчала. Она давно уже не сопротивлялась.              — Позволь мне помочь.              — Не надо, — она вновь слабо подала голос, отворачиваясь.              — Я вижу твою боль, вижу твое желание закрыться. Прости, Санса. Я испортил тебе все… Позволь мне исправиться, нести эту тайну вместе с тобой. Позволь мне помочь тебе от всего сердца. Ведь нет ничего светлее тебя, лучше, красивее. Позволь мне любить тебя, — это слово ударило ее, словно хлыст, — чтобы больше никто не знал об этом. Никто и не узнает, я обещаю. Я твой самый верный друг. Только откройся мне. Только мне, больше никому, — и он довершил свою мантру. — Такая тайна способна убить не только нас, но и всех…              Санса подняла взгляд.              Его слова перешли в шепот. Его рука обняла ее за плечи, притягивая ближе, в омут его влияния. Он чувствовал, что Сансе нужна была поддержка, теплое плечо. Его мерный шепот убаюкивал, как колебания раскачивающегося маятника.              — Тебе сразу придет облегчение, — продолжал он. — Тебе станет лучше, когда кто-то тебя поймет и позаботится о тебе. Как стало лучше мне, когда я рассказал тебе об этом раскаянии, что мучает меня. Ты снова заживешь свободно. Только позволь… позволь поддержать тебя… Со всей заботой и добротой. Эта тайна может принести столько бед нашей семье, но мы же справимся и не дадим ей разрушить все?              — Я боюсь, — прошептала она наконец. Ее голос дрогнул. — О боже… Если все узнают… Если мама узнает, отец… О боже, какая я…              Она зарыдала. Петир удовлетворенно улыбнулся, но тьма помешала ей увидеть это.              — Я знаю, милая. И нет ничего горче этого. Я помогу тебе избавиться от боли. Ведь я так не хочу, чтобы ты страдала.              — Я… я не знаю…              Она стала безвольной куклой. Девушка с психикой ребенка в руках у кукловода. К сожалению, и такое случается.              Он взял ее мокрый от слез подбородок и повернул к себе, шепча:              — Не бойся меня. Я буду о тебе заботиться. Положись на меня.              Санса сглотнула.              — Тебя больше никто не обидит, — пообещал Петир.              Слезы с новой силой покатились по ее щекам и она уткнулась в его плечо, забываясь в заботе другого человека. Или ее рока. Волна противоречивых чувств сплелась в ней воедино в тугой комок, который не в силах было развязать. Определить, что правда, а что нет. Что было правильным, а что…              Но как сильно она жаждала услышать эти слова участия, заботы, утешения! Ужасная тайна кислым вином бродила в ее душе, отравляя и губя ее счастье. Но теперь она вырвалась. Санса разрушила это заклятие молчания. Хотя, какой ценой? Она не могла даже помыслить, что первое слово сожаления будет произнесено от него. Но на то она и была под давлением, чтобы воспринимать все своей тонкой, девичьей душой.              Петир гладил ее по спине, тихо приговаривая:              — Ты больше не должна боятся, Санса. Все будет хорошо. Мы все выяснили. Тебе больше незачем меня бояться. Я беспрекословно твой слуга. Ты позабудешь свой страх передо мной, потому что виновный во всем исправился, и благодаря тебе. Это будет наш маленький секрет. Ты же веришь в истинную любовь? Ну так вот, Санса, ты… ты свет в моем окошке. Только для тебя одной, и все только тебе, — лишь немного врал он. — Ты больше не должна бояться, потому что теперь ты хозяйка положения, а я полностью в твоих руках. Прикажешь мне, и я сделаю. Велишь помочь — я приду. И со мной тебе никогда не будет страшно. Я весь твой, моя Санса. И ты никогда не найдешь друга преданней, чем я. Обещаю.              Его слова тихим шепотом обволакивали ее уши. Санса не знала, как ей быть.              В темноте ночи не осталось чего-то уже настолько же родного, как он, и поэтому она лежала. На его коленях. Лежала и слушала его заклинания в любви, в которую перестала вообще верить, его мерный голос. Лежала под его теплой ладонью, что гладила ее плечо. Она чувствовала, как успокоилась, как былая обыкновенность вновь навестила ее.              Каким-то немыслимым чудом он показался ей обыкновенностью.              Если б Санса в полной мере поняла, какой ироничной драмой оказалась вся ее жизнь, она бы горько вскричала.              Ведь единственным человеком, которому она смогла открыться, был ее горе-растлитель, которого она ненавидела всей своей душой.