Тонкий лёд

      Алейна сводила его с ума.              Он ждал этого три недели, и вот, они встретились.              В той же комнате с резным столом и голубыми шторами, в интимной обстановке с приглушенным светом, на атласных простынях с розовым переливом, они сидели одетые по разные стороны кровати, словно старые друзья.              «Уму непостижимо!»              Алейна за все время лишь расстегнула блузку, а Петир, как обычно, снял рубашку и аккуратно повесил ее на плечики. Он полулежал, оперевшись о грядушку кровати и сложив руки на животе. Удобная поза, но и весьма скрытная. Она же сидела в противоположном углу кровати, вновь по-турецки, не обращая внимания на задравшуюся юбку и открытую часть груди. Это было пройденным этапом. Теперь в их общении обнаружилась куда более интересная игра.              С минуту тянулось их молчание, пока Петир наконец не сдался. Он посмотрел на участливое, понимающее лицо Алейны и с приглушенным вздохом произнес:              — Эта девчонка просто баламутит мне мозг.              Никакого отвращения, хотя Петир предполагал его возможным. Алейна улыбнулась своей искренней, детской улыбкой и сказала без тени игры:              — Ты ее любишь, это так. Когда я спросила, кто эта девушка, что тебя заботит, ты отвернулся и не пожелал со мной говорить. Тебя задело мое замечание, а это значит, что она хорошая, не такая, как обычные девушки. Я в этом смыслю. Ведь мужчины здесь часто после секса обсуждают своих жен и девушек, и всегда отзываются о них плохо. А ты нет. Ты вообще какой-то тихий. И любовь твоя тихая. Теперь понятно, почему ты сейчас со мной здесь, а не с ней. Жди своего часа, темный принц, и тебе воздастся.              С этими словами она, сияя глазами, улыбнулась и легла на живот, подперев голову тонкими ручками.              Петир вздохнул. Он не понимал, как у нее вышло развести его на разговор по душам. В тот вечер он долго не мог понять, почему она вообще говорила с ним, а не трахалась, и он причем, всякий раз поддерживал разговор и даже слегка приоткрывал свою душу, показывая запутанный рой мыслей и желаний, хотя остатки разума говорили ему этого не делать. В сожалевшем мозгу даже мыслишка проскочила, так, между мыслями о побеге, что не зря она его расспрашивала. У нее был какой-то умысел.              До тех пор, он, словно с пеленой в глазах, раскрывал ей свое сердце, видимо, надеясь забыть о тоске и отчаянии, но тут его словно прошибло током. И Петиру стало не по себе. В голове словно зазвучал колокольный звон.              Он покосился на нее и недоумевал, как могли люди Эддарда пронюхать про его увлечения. Он так заботился о сохранности своего инкогнито, а тут, как на духу выпалил самую сокровенную свою тайну — казалось бы, все сказанное им описывало его малышку. К голове прилила кровь, но тело еще подчинялось. Он не показал своего волнения, но не на шутку был испуган.              Если это агентка Старка — его убьют сегодня же вечером где-нибудь в подворотне, а тело бросят в зловонной канализации или же в мусорном бачке. Хотя нет. Тело не оставят, а увезут и сожгут по кусочкам. Хоть в этом утешение — не гнить ему в зловонных ямах напару с испражнениями.              Петир прищурил глаза и зажмурил нос. Он давно смотрел в далекую точку на стене и не обращал внимания на собеседницу. Если она и предвестница его смерти, то делать ему сейчас нечего. Не срывать же сразу свою личину. Лучше выждать.              — Пауль… Пауль, ты меня слышишь?              Сладкий голос рядом с ухом пробудил его от раздумий. Его взор прояснился и сразу наткнулся на приятный изгиб поясницы прямо около него. Он пошевелился, чтоб удобнее было осмотреть Алейну. Она сидела на коленях и с блуждающей улыбкой наблюдала его рассеянное пробуждение. Он же молча наблюдал за ней.              — Ты такой неразговорчивый на эти темы. Хотя это понятно. Такие желания не поощряются. Знаешь, а ведь возраст — лишь цифра. Но если бы ты знал, чем занимаются девочки в таком возрасте, то волосы встали бы дыбом.              Она улыбнулась такой внезапной и поразительной улыбкой, что стало ясно — она что-то задумала.              — Впрочем, мы можем поиграть, Пауль. Ты не против? Девочки любят такую игру. И тебе понравится. Я знаю, чего тебе не хватает. И готова тебе помочь. В отличие от других, я не осуждаю.              Ее добродушие разило на повал. Но Петир не был наивен.              Алейна задумалась на минуту, а затем вновь перевела свой пронзительный взгляд на Петира. Теперь в ее облике вовсю сквозила игра. И признать, актрисой она была отменной.              С чувством превосходства и величием знающей самки, она отстранилась от Бейлиша. Величаво прошествовав к столу, она остановилась, в последний раз обернулась в полной своей возвышенной грации, а потом отвернулась. Она поправила прическу перед зеркалом у стола и застегнула блузку. Она села на стул так, что Петиру не было видно ее лица, но он видел ее всю со спины, благо стул был не массивным.              Тут он заметил, что Алейна сняла зеркало со стены и пристроила боком к стене и примыкающему шкафу таким образом, что стали видны ее шея, стан, юбка и стул в отражении.              «Что задумала она опять?»              Алейна села на стул, но выражение лица не было видно. Только край губ.              Петир не ведал, что она делала, но любопытство нарастало. Она сидела так непринужденно: одна рука покоилась на столе, другая подпирала голову, корпус ссутулился, нога была поджата под вторую, которая раскачивалась. Сидела словно… школьница.              Петир нахмурился, боясь и подумать что-либо.              «Вот это игра!» — поразился он, но действие продолжалось.              Алейна внезапно потянулась и зевнула. Повернулась, но не посмотрела на Петира, а как бы продолжала играть в свою замысловатую игру. Петир затих.              Словно настоящий подросток, Алейна покрутилась и почесала нос прежде чем встать, а затем тихонько осмотрелась и воровато прошла к двери. Прислушавшись, она словно удостоверилась, что никого нет за дверью, проверила замок и улыбнулась, в предвкушении чего-то такого, что обычно доставляет подросткам весь смак одиноких вечеров. Она повернулась назад к стулу.              Дальше Петир стал смотреть, как она кривляется перед зеркалом, снимает блузку, осматривает тело и груди, словно только-только подросшая девчонка. Она крутилась у зеркала, а Петир видел ее со всех сторон: и как край лифчика отгибается в руках, и белесую кожу с сосками, и короткий подол юбки, соблазнительно поднимавшейся, когда Алейна, нагибаясь, пыталась рассмотреть мнимые дефекты кожи на лице. Потом она отошла от зеркала и встала боком, осмотрела ягодицы и приподняла юбку. Делала она это так искусно и самозабвенно, что Петира как будто и вправду не было в комнате по разумению девчонки — якобы ее владелицы.              То, что творила Алейна, было настолько возбуждающе, что сбивало дыхание. И свет полумрака, прямо кстати, создавал впечатление комнаты подростка. Действие продолжалось в этом своеобразном спектакле одного лица. Но театр этот был так правдоподобен. Петир сидел, как хищник, очутившись в роли незамеченного созерцателя. Ну и что, что, возможно, она агентка Старка? Делала все она поразительно искусно, что у Петира аж голова ходила кругом.              Алейна в свою очередь нагнетала атмосферу пуще прежнего. Опять воровато посмотрев на дверь и будто прислушавшись, она с устыженным лицом сняла трусики с ног и осталась сидеть только в юбке и лифчике на своей мини-сцене — резном стуле у зеркала, в полном видении всего зрительского зала — Петира Бейлиша.              Он нервно заерзал, потому что Алейна поставила ножку на край стула. В зеркале отразилась заветная часть под юбкой. Но она не спешила в своей игре.              Алейна с робким сомнением посмотрела на свое отражение, будто бы в последнем раздумье перед опрометчивым шагом. Это не осталось без внимания — Петир видел дрогнувший уголок ее рта и закусанную нижнюю губу.              Потом она опустила руку, прямо туда, на свои половые губы. Легонько тронув их, она вздрогнула, затем сильнее, и легкая дрожь прошлась по ее силуэту. Пульс Петира участился.              Детская шалость, легкая игра. Алейна явно вошла во вкус. Сдерживая стоны, в вороватом положении девушки, она мастурбировала прямо на глазах Петира, который просто сидел и сосредоточенно смотрел туда через зеркальное отражение. Такая перегородка реальности создавала иллюзию незаконного присутствия, словно он и впрямь был лишь призраком, невидимым свидетелем шалости. Такое не забывается никогда.              Петир наслаждался этим представлением. И вправду, Алейна глотала стоны, кусала губы, косилась на дверь, и главное, получала истинное удовольствие от созерцания своих пальчиков. Петир был словно никто в той комнате, где правил дух наивных утех и ранимой молодости. Ему это было в новинку. Но безумно нравилось.              Алейна не останавливалась, тряслась, выгибалась навстречу пальцам, раскрывалась вся, — теперь она полулежала на стуле, и ее ноги были широко разведены в стороны. Она прогнулась назад, приподняв таз вверх, ближе к зеркалу. Казалось, что она могла упасть, но Петир недооценил умения девушки.              Истинное наслаждение составляло смотреть на нее. Петир притянулся вперед в невольном порыве. Он сел у края и безотрывочно смотрел в зеркало.              Алейна словно бы заметила его. Но не была бы она такой соблазнительной и настоящей в глазах Петира, если б подала виду. Она продолжила себя ласкать, с словно неподдельным выражением любопытства и сластолюбия смотря на себя в зеркало. И вид этот возбуждал ее сознание: ее глаза так округлялись, что не возникало и тени сомнения в той великой иллюзии, которую породила искусная игра изобретательной проститутки.              Петир скрежетал зубами, но не решался нарушать той игры. Он словно завороженный следил за пальчиками Алейны и как будто вместе с ней проникал вглубь ее розовых губ.              Вот никогда бы не подумал Петир, что эксгибиционизм — такая сильнодействующая штука.              Но как Алейна была правдоподобна! Вновь эта девушка сводила его с ума.              И когда ее пухленькие губки стали тихо шептать: «О мой славный Пауль! Я вся твоя! Ты такой опытный, ты научишь меня всему. Я буду твоей!», потом становясь все громче, Петир с легким шоком воспринимал это уже как необходимое.              Неужели она так сильно въелась в его разум? Создавалось впечатление, что он именно этого и хотел, давно желал, что именно это являлось развязкой, которую он представлял по ночам у себя в голове.              Алейна кружила пальцами, проникала внутрь и, совсем как неумелая девчонка, морщила носик и шептала: «Пауль, Пауль! Я твоя. Как хочу я, чтоб это был ты».              Он совсем не заметил, как она вскочила.              «Что, уже все? Смерть, конец?» — пришла внезапная мысль о разоблачении.              Но не тут то было. Алейна быстро юркнула на кровать, подняв попу кверху. Ее юбка задралась на прогнутую поясницу, а рука просунулась снизу к ее розовому бутону. Она продолжала спектакль.              — О, Пауль, как хочу я, чтоб ты пришел ко мне. Наверное, это будет волшебно, когда ты прискачешь ко мне, скажешь, что любишь меня, и поцелуешь. А затем мы займемся любовью, и все будет так волшебно и красиво, как во всех историях любви. Мы поженимся, и все будет хорошо. Ахх!              Она грубо всунула три пальца и начала ими водить, шатаясь взад-вперед. Ее лицо на кровати заслонили рыжие волосы. Она в сладостной истоме забыла о конспирации и стала постанывать громко, сжимая другой рукой покрывало в комок.              Петир пребывал в шоке от всего увиденного. Он уже было готовился умереть, но тут все оказалось опять игрой. «Ладно, — подумал он, — Еще не вечер». И подошел сзади к вскинутым ягодицам этой рыжей бестии. Он почти свыкнулся с мыслью, что она агентка, хотя непривычно было с таким участием играть роль в ее спектакле. Ведь это не дело — идти на поводу у шпионки, несущей угрозу.              Вопреки таким мыслям, Петир не шелохнулся и даже не пошевелил пальцем, чтобы как-нибудь выкрутиться или спасти положение. Смутное чутье подсказывало ему оставаться на месте, в отнесенной ему роли, и по возможности расслабиться. Петир где-то в глубине своих мыслей сомневался, является ли она действительно агенткой, или ему так только кажется.              «Все же, если посмотреть: каким образом Старк узнал бы о моих проделках? Нашептали завистники или скрытые враги? Но кто знал о моих редких визитах сюда? Возможно, тот деловой партнер. Да, это могло стать проблемой. Но в принципе, а что плохого в шлюхах? Ну, а с другой стороны, подослать агента разведать — совсем не в стиле прямолинейного Эддарда».              Петир еще накручивал себя, стоя у ног рыжей красавицы и наблюдая за ее махинациями. Он долго не мог собраться с мыслями и размышлял о том, что ему сейчас делать, а Алейна все так же страстно играла свою роль, постанывая его вымышленное имя.              «Да, интересное положение. Но в любом случае, сейчас она не выдает в себе агентку, что и облегчает, и одновременно тревожит. Но ничего не поделаешь. Если только не спросить напрямую… Но, учитывая ее профессиональное притворство, это лишь выдаст меня и ничего не прояснит о ней», — думал Петир с щемящим покалыванием в груди.              Так что, оставалось только занять выжидательную позицию и наблюдать. Последнее не составляло ему труда, потому как он уже долго, как помешанный, смотрел в ее дырку и не мог собраться с мыслями, чтобы просто ее трахнуть.              «Черт возьми, да девка просто изнывает перед моим носом, а я стою здесь и думаю: а вдруг она нажалуется Старку! Какая уже разница? В любом случае, то, что я ее не трахаю сейчас, наоборот странно смотрится, учитывая то, что я за нее заплатил».              Петир решительно дернул плечами. Он приподнялся и наконец расстегнул штаны. Алейна только и ждала, когда он потянется за ее конфеткой, и вновь застонала:              — Пауль…              Петир натянул резинку. Теперь уже он точно знал, кого трахал. Не Сансу — хоть они и были похожи — а девчонку с хорошей фантазией, которая искусно работала пальчиками и умела кривляться перед зеркалом, доводя до возбуждения созерцателей ее спектакля.              «Чертова шлюшка!» — он грубо сгреб ее под себя.              Это ее устраивало. Девчонка была хороша в своем искусстве. И хоть Петир везде ожидал подвоха и обмана, Алейна умело подслаживала пилюлю своей игрой в поддавки. Она податливо подчинилась ему: когда он грубо вошел, сгребая бока руками, и когда захотел перевернуть на спину и оттрахать лицом к лицу. Во всем она была смиренна и лишь блаженно улыбалась. Рыжие копны волос бурно торчали во все стороны.              Петир елозил по ней, толчками терся животом о ее нежную кожу, прикусывал шею, водил языком по ключицам. Алейна стонала, кривя свою милую мордашку.              Так, грубость сменилась монотонностью, и Петир придумал кое-что получше. Он прервался.              — Иди-ка сюда, милая.              Она послушалась.              А он потянул ее к себе, принуждая встать на колени перед ним.              И опытной шлюхе не надо было говорить дважды, как делать свою работу. Она умело могла сделать ее сама. Взяв в руку член, Алейна медленно провела по нему языком. Ее глаза закатились, целомудренно прикрытые ресницами. Так она казалась иконой высшего наслаждения.              Петир не удивился ее самозабвенной истоме — профессия шлюхи уже давно брала верх над кривляньями. Он лишь властно направлял ладонью ее рыжую голову, когда она полностью взяла в рот.              Да, профессионализм играл в таком деле не самую последнюю роль.              Петир скрежетнул зубами, почувствовав, как кончик уперся в горло Алейны. Пару штрихов, и он приглушенно застонал. Еще мгновенье, и голова от наслажденья откинулась назад.              Алейна продолжала смаковать член, совсем забывшись от наступавшего экстаза. Хотя, такая самозабвенность могла быть просто проявлением рабочих издержек, но Петир не хотел думать об этом. Он вообще прекратил о чем-либо рассуждать.              Алейна продолжала, изредка бросая довольные взгляды на своего клиента. Ей нравилось видеть обезоруженное лицо некогда такого хладнокровного мужчины. Это была еще одна монетка в копилку ее талантов.              После того, как Петир кончил, она прекратила свои ласки. Блаженно улыбаясь, она сидела на корточках на полу и смотрела на Бейлиша, ожидая его реакции.              Со смесью истинного удовлетворения и легкой усталости, тот медленно закивал головой, будто бы отдавая должное великолепному минету, и привстал, сдирая резинку. Его мозг вновь начал свою слаженную работу, что отразилось в проступившей ухмылке на губах. Привычный Бейлиш вновь оказался у руля, что говорило лишь о том, что прежние подозрения вновь возвратились в его думы.              Подойдя к Алейне, он погладил ее плечо.              — Ты сегодня опять на высоте.              Она встала, пересела на кровать и своим мурлыкающим голосом произнесла:              — Все потому, что ты этого хотел. Я для тебя старалась.              — О, как я тронут. Ты истинная лицедейка.              — Все бы тебе подозревать, Пауль. Даже как-то обидно. Ты всегда такой прямолинейный?              — Наоборот, сейчас я очень стараюсь не быть таковым. Так что же, Алейна, расскажешь мне что-нибудь о себе?              Она дернула плечами, посмотрела в пол. Ее лицо выражало то отсутствие эмоций, что одновременно можно было расценить как блаженную истому и как желание закрыться. Необъяснимое спокойствие.              — Разве того, что я рассказала, недостаточно?              — Для меня — нет.              Она пересела на кровать, стала снимать чулки. Петир отошел, чтоб надеть рубашку, но он видел, как ее глаза стали блуждать по потолку, будто бы обдумывая слова. На самом же деле она давно знала, что хотела сказать, однако некоторая черта ее характера вынуждала подумать хорошенько, прежде чем произносить свою отповедь.              Потому что юной двадцатидвухлетней проститутке уже приходилось открывать душу одному клиенту, однако тот не оценил ее шага.              Алейна часто заморгала и переложила чулки в стоящую у кровати сумку, совсем задумавшись о прошлом и не замечая, как Петир внимательно смотрел, ожидая ее слов.              — Ну, Алейна, чем ты жила, пока не попала сюда? — вновь раздалось в тишине комнаты.              Она скривила мордашку в защитной улыбке.              — Как обычный ребенок, ходила в школу, гуляла с друзьями, ездила с родителями за город. Да и после моего попадания сюда все это осталось. Ничего необычного.              — Хм… — коротко усмехнулся Бейлиш и подсел к ней на кровать. — Самым обычным для тебя в четырнадцать лет была проституция?              — Я не говорю, что… Ага, я поняла. Не стоит, Пауль, — ровно встретила она его взгляд, продолжая натягивать джинсы. — Я уже давно выросла, и такими манипуляциями меня не возьмешь. Я бы рассказала свою историю, но времени у нас на это нет. К тому же она не пестрит таким благоуханьем, как твоя рубашка.              Алейна провела кончиками пальцев по его плечу, задержав на них взгляд, затем вновь посмотрела ему в глаза своими прожекторами. Петир видел, как она встает, застегивая джинсы и стягивая волосы в хвост.              — Хм… — только и оставалось ему, что хмыкнуть. — А по виду не скажешь, что ты проститутка. Вроде обычной студентки, идущей в кафе с подружками.              — А почему ты думаешь, что я только проститутка? — улыбнулась она.              — Такой профессионализм! Ты просто одаренный гений, если помимо этого получаешь диплом в другой сфере, — встал он ей навстречу. — Интересно, а преподаватели тоже оценивают тебя по всем достоинствам, когда ты выпрашиваешь свою пятерку?              Это был подлый шаг, но Петир на него и рассчитывал.              Алейна замерла, застегивая пуговицы на своей клетчатой рубахе.              Прошли считанные секунды.              — А ты шутник, — обернулась к нему Алейна как ни в чем не бывало. — Но нет, я не учусь в университете. Хотя работаю. Официанткой.              Петир изогнул бровь в удивлении.              Алейна удовлетворенно продолжила:              — Вижу, тебя это удивило. Наверное, ты удивишься больше, если скажу, что истории трудного детства у меня нет. Да и родители любят меня и уважают мой выбор. Еще у меня есть сестра, которая стала балериной. Собака, двухэтажный дом с видом на парк. Да и вообще, каждое воскресенье мы ходим в церковь. Печем пироги соседям, которые приходят к нам со своим сыном Эдвардом. Он ухаживает за мной и мы ходим на свидания. Он робкий и только недавно впервые меня поцеловал, но это не важно. Он милый и добрый.              Она говорила это как хвастливый ребенок, рассказывающий о проведенном лете. Петир не видел ее лица. Она застегнула последние пуговицы и взяла сумку, уже отвернувшись от него.              «Странная история, — думал Петир. — Что-то подозрительно. Она говорила это с вызовом, если я не ошибаюсь? Не, чудеса бывают, конечно. Но не настолько же! Хотя… В прочем, эта взбалмошная девчонка не по мою душу здесь».              Никто не нарушал того молчания, что установилось после ее рассказа, хотя недосказанность так и сквозила в воздухе. Как и недоверие.              Петир оделся. Он ждал, когда она первой направиться к двери.              Но почему-то она не шла.              Алейна все также уверенно, словно благородная самка, обернулась к нему, посмотрела в глаза. Вопреки этой ее пресловутой игривости, в ее взгляде сквозило столько растерянности, что Петиру стало не по себе.              «Да девчонка лжет», — промелькнула мысль, прежде чем до него донеслось:              — Пауль, ты же закажешь меня вновь? — ее губы растянулись в привычной, слегка самодовольной улыбке.              Искренность или фиглярство?              Чувства или притворство?              Он впервые не захотел знать правды.              — Да, конечно, — шагнул он к ней и повертел в пальцах кончик ее волос, слегка коснувшись спины. — Обещаю.              И больше не надо было других слов, чтоб она улыбнулась так же искренне и лучезарно, как это было в первый день их знакомства.              

***

             Прошло больше года.              Мнимые опасения за жизнь действительно оказались напрасной паранойей.              Но с того раза Петир больше не заказывал Алейну. Да и остальных проституток тоже.              Он жил, как подобало его положению: работал дворецким, давал советы Старку в решении производственных вопросов, копил деньги, инвестировал в игорный бизнес на окраине Ливерпуля, строил новые планы относительно своего будущего и загибался, откровенно загибался.              Тот малочисленный приток денег, что пришел к нему после отказа от увеселительных утех, он как всегда использовал с умом. Большой радости ему это не принесло. А ведь мог бы хоть иногда позволять себе эту блажь, но он не решался. Ему хватило хождения по краю пропасти. Теперь надо было действовать осторожнее.              Да и после Алейны, его живучей копии Сансы, остальные шлюхи меркли со своим непрофессионализмом и отсутствием пленительной наивности, что так потрясало его в той.              Брать других было все равно что опускаться до мещанских яств, в то время как королевский стол зазывал божественным нектаром.              Алейна. Алейна была тем нектаром.              Однако он не мог вернуться к ней. Этот ее рассказ и детский лепет о любви, большие голубые глаза, распахнутые так широко, что в них отражалось узкое нахмуренное лицо Петира, наплевательски эгоистичное для такого нежного лепестка…              Он видел ее ложь и игру, но это, казалось бы, сценическое притворство отражало самое настоящее в ней, что так удобно было использовать, когда она, наверное, была еще ребенком — ее нежную наивность и веру в добро. Удобно, даже притворяться особо не нужно. Алейне были дарованы природой артистизм и добрая душа, чем так умело попользовались взрослые и порочные люди.              Какие там собаки и любящие родители? Ее использовали, десять раз встряхнули, затем поставили на ноги и сказали: теперь ты в большом мире, давай раздвигай ноги, если хочешь приличную жизнь.              Она так и сделала, приспособилась. Интересно, неужели по-другому было нельзя?              Петиру было ее жаль, но он не хотел ничего менять. Он увидел стержень у нее внутри, который так дружно уживался со второй личиной — нежной и воздушной пай-девочкой. Этакая мисс Двуличность. Совсем как Петир. Поэтому он не хотел вмешиваться. Дал ей развиваться самой, как вынужден был он когда-то.              Но девчонка почувствовала их схожесть. Она потянулась к нему, как чахлый цветок, нуждающийся в сильной опоре, понадеявшись на взаимность. У нее были способности, и она бы выросла в непревзойденную лицедейку с его подачей, если б он взялся ее обучить.              Но он пресек ее попытку сразу, как почуял эту зависимость. И поэтому больше не возвращался к ней.              Он уже принадлежал одной такой девочке с большими голубыми глазами.              Сансе.              Она росла, расцветала. Жить с ней в одном доме становилось все невыносимее, но Петир терпел.              Он сам обрек себя на такую судьбу. Как только еще никто не ставил ему в укор, что у него нет второй половины, ведь это так заметно? Он боялся, что его конспирации не хватит, и взгляды, бросаемые им всякий раз, когда она проходила мимо, были донельзя красноречивы. Он хотел только ее.              Однако помимо нее его стремления простирались далеко в заоблачные дали, чему он посвящал другую часть своей жизни. Он так и продолжил бы свой одинокий путь воина, ищущего престиж и славу, если бы не то маленькое обстоятельство.              Сама Санса.              Она начала задавать вопросы о Псе.              И это выбило Петира из колеи.              По его разумению и хоть каким-то представлениям о мире, то, что сразу не всплыло, никаким образом всплыть в будущем не может. Это относилось к воспоминаниям Сансы. Он однажды уже сходил с ума от нервяка, когда боялся, что она все расскажет. По своей оплошности и неизмеримой тупости он позволил себе то, чего делать не стоило.              Тем не менее, все обошлось, и Санса не сохранила в себе те воспоминания. И психика у нее была здорова. Хотя эти частые смущения, чуть кто дыхнет в ее сторону, излишняя стерильность и аккуратность, да еще это постоянное «мистер Бейлиш» и редкое заикание ставили под сомнение этот факт. Петир смотрел на эти странности Сансы, и ему становилось грустно. Благо, многие относили ее поведение к излишне чопорному воспитанию. Но если б у него была возможность, он бы действительно повернул время вспять и дал бы тумака Бейлишу-молодому, чтоб руки свои держал при себе. Таким образом, он бы ее спас. И глядишь, сейчас она бы была совсем другой девушкой.              Но время не возвращается.              Он так злился на себя, когда Санса в лицо кинула ему то злосчастное «лепрекон». Бунтующая, решительная реакция, вполне ожидаемая для пятнадцатилетней девушки.              Он тогда уже знал, что Санса ездила к Псу и узнала все самое неприятное, что Петир хотел бы навек сохранить в тайне. Знал, но решил сыграть дурочка.              Но чтобы выяснить ее маршрут, ему пришлось залезать в компьютер и смотреть адрес Сандора по второму разу. Не сложно было проверить свою догадку — электронные билеты неопровержимо свидетельствовали в пользу ее правильности. Дело было за малым — дождаться, когда Санса сама начнет действовать.              Но как же не хотелось, чтоб она начала глупить и жаловаться родителям! Аргументов у нее было мало. В этом случае Петир не видел ничего более разумного, как сослаться на ее невменяемость. Прошло уже столько лет, да и девчонка сама отрезала себе ход своими расспросами о Псе. Здесь других выходов он не видел. Истерия, психоз. Помешалась, да и только.              Но он постарался бы смягчить наговор на Сансу. Это было в его интересах — оставаться ей другом.              А вот если бы она взяла инициативу в свои руки и сама бы вышла против него, как уже сделала это ранее, на кухне, то Петир бы зааплодировал от восхищения. Но смутное чувство подсказывало ему, что делать этого она не будет. Она уже раскрыла ему свои эмоции, значит, теперь она требует от него ответа. Сознаться в преступлении.              Ну уж здесь Петир постарается на славу! В наступившей неравной борьбе он хотел завлечь ее всем своим шармом и попробовать ее приручить, что казалось ему не трудным, учитывая ее плачевное состояние.              Да, именно приручить. Он понимал, что девчонка так же разбита сейчас, как и он сам. Так почему бы первым не воспользоваться этим?              Но все это мероприятие было опасным. Ему нужно было привязать девчонку к себе, а не отпугивать, раз уж выпал такой случай. И главное не нарваться на активные действия со стороны. Он боялся сделать неверное движение, сказать что-то не так, проявить излишнюю настойчивость. Хотя, это же Санса! Она и мухи не обидит.              Внезапно ему вспомнилась Алейна. По ней тоже с первого вида не скажешь, что она может прятать нож за спиной. Однако…              Все же это будет трудно.              Ему предстоял судьбоносный разговор. И он решил провести его максимально приватно — прийти к ней ночью. Именно от его исхода теперь зависит будущее Петира.              Но как же сладок этот риск! Он словно мальчишка предвкушал свою авантюру.              В тот день Петир вышел прогуляться по саду. Он не покрыл голову, чтобы осенний холодный ветер остудил ее и прояснил ему некоторые моменты в сложившейся ситуации. Нужно было взвесить все мельчайшие детали, проанализировать предыдущее поведение Сансы, подвести итог и, наконец, спланировать будущий диалог, учитывая ее текущее потрясение.              Он боялся ошибиться.              Если ему не повезет, то каковы будут шансы выйти из всей этой истории сухим? Вся надежда была на милосердие Сансы. Так, стоило прибегнуть к этой ее черте.              А если он преуспеет, как поведет себя та, которую он тайно желал и лелеял все эти годы? Что произойдет после?              Петир медленно шел по дорожке, улыбаясь про себя. Он давно похоронил все надежды на право прикоснуться к ней, получить в ответ ласку, признание, что он может это себе позволить…              Но теперь это может осуществиться, стать реальным. Надо только привязать ее к себе, сделаться ее другом. Провернуть все так, чтоб только он знал о ее ужасной тайне и она боялась бы даже подумать, что кто-либо еще узнает. Особенно родители.              Однако, вполне вероятное фиаско может уничтожить его целиком, не дав шанса на прощение. Пожизненное изгнание из семьи Старков, яростное порицание и убитая навек репутация. Хорошо еще, что срок за привлечение к ответственности уже истек. Хотя, они могли бы и это подправить, и гнить тогда Петиру в тюрьме. Ну или в крайнем случае — на безымянном кладбище.              Перспективы неутешительные.              Петир остановился посреди замерших яблонь и потер шею.              Ну, а по-другому как? Ждать, пока девчонка додумается рассказать обо всем? Нет, тут важно было действовать решительно, пока она еще находилась в угнетенном состоянии, под арестом и в немилости родителей. Такая, она была сильнее всего подвержена утешениям и сокрушительным раскаяниям, на что и хотел опереться Петир.              Нужно было сильно повлиять на ее сознание, даже прибегнуть к некоторому внушению. Для того, чтобы она ему доверилась, для того, чтоб переборола в себе отвращение.              Дело принимало крупный оборот. На кону было все. Стоило бы подумать еще, но времени оставалось мало, поэтому думать приходилось в бешеном темпе. И даже успокаивающие порывы ветра не приносили блаженного спокойствия.              Риски были высоки. Но какой бы вышел из Петира игрок, если б он не рисковал?              Он долго еще ходил по саду, взвешивая все «за» и «против».              Так и не придя к гармоничному решению, которое бы вывело его из такой щекотливой ситуации и помогло бы вернуть прежнее положение вещей, он решил положиться на волю случая, а именно прийти этой ночью к Сансе и лечь у ее ног с повинной, что никак не вязалось с холодным разумом Бейлиша. Тем не менее, ему казалось, что именно это способно осуществить его дерзкий план.              И таков был наш «злодей» — выпавший на его долю шанс, единственный за столь долгое время, проведенное в одиночестве и смятении, взбурлил в нем настоящий вулкан. Он готов был сжечь все остальные доводы рассудка. Благо, остатки самообладания вступили в компромисс с этой бурей, пообещав в скором времени заполучить Сансу. На том произошла мощнейшая кооперация, что дало Петиру прилив духовных, умственный и физических сил, как укол стрихнина.              Итак, жребий был брошен. Дворецкий решил выйти из тени и попытать удачу.              Но в ту судьбоносную ночь все могло рухнуть в одночасье.              Петир все же допустил ошибки и осознал, что еще немного и все бы пропало.              Однако положение спасла сама жертва.