***
Дома ее ждал сюрприз. Сама мисс Вселенная, ее Величество и Высочество Шарма, с большой буквы Ш, великий кутюрье стиля, неподражаемая богиня и все это — миссис Серсея Баратеон, снизошла до черни и почтила их визитом, как, впрочем, и своим высокомерным взглядом, припорошенным сладчайшей из улыбок. Ее всюду затонированный (вопреки закону о допустимом уровне тонировки) красный глянцевый джип издалека возвестил Сансу об опасности, когда та подходила к дому. Припаркованный резким и небрежным движением, он одним колесом стоял на и так умирающем газоне. Санса окинула взглядом машину, и ей отчего-то стало невесело. Она вошла в дом и повесила пальто на вешалку. Рядом висел пышущий ярким колоритом плащ, у которого на воротнике упокоилась рыжая лиса. Этот кричащий атрибут одежды Серсеи тоже был красный. Санса прошла наверх, решив сначала не испытывать удачу и чуть повременить со встречей. Но уже одно ее радовало — верхней одежды Джоффри она там не увидела. Переодевшись и наведя марафет, Санса сошла вниз. Как и ожидалось, Серсея в компании Кейтилин сидели за барной стойкой. Наспех накрытый стол не пестрел излишеством, потому как обе дамы не желали прерывать диету, однако по бокалу красной жижи в руке было. Они обе обратили внимание на Сансу и поприветствовали ее. Серсея стряхнула с кончика сигареты пепел. — Привет, голубка. Какая ты прехорошенькая! Видишь, Кет, она растет и уже почти взрослая. — Здравствуйте, миссис Баратеон. — Хм, — привычно хмыкнула Серсея и чуть погодя спросила. — Отчего же ты не заходишь? В последнее время я тебя у нас не вижу. — Ну, как бы… Дела, школа… — Что, голубка? — слегка надавив, потребовала Серсея более вразумительного ответа. «Как будто сама не знаешь, напудренная кошёлка», — зло подумала Санса, однако спокойно ответила: — Ну, мы с Джоффри не в лучших отношениях сейчас. — Они недавно расстались с ним, — произнесла Кет. За весь визит Серсеи она отпила от вина лишь пару глотков. — Где-то около недели. — Да неужели? — глухо отозвалась Серсея, отпив немного. Ее волосы слегка колыхнулись. — Вынуждена признать, — вздохнула Кейтилин. — Я сама была не рада их разрыву. — Интересно. Серсея поставила бокал на стол и пристально посмотрела на Сансу. Между ними прошел невербальный контакт. Каждая, может быть, поняла, что другая знает о характере Джоффри что-то очень неприятное, поэтому первоначальная враждебность сменилась некоторым пониманием. Но лишь поверхностным. — Жаль. Мне Джоффри ничего не говорил. Санса видела, как та спокойно затянулась сигаретой. Тонкие витки дыма размывали черты лица Серсеи. Санса не поверила ее словам. — Странно. Мы с ним расстались где-то в понедельник, — произнесла Санса. — А почему вы расстались? Вы же были такой красивой парой. «Красивые… Как же!», — грустно подумала Санса, но под испытующим взглядом Серсеи на нее накатила странная волна смущения. Она начала мямлить: — Ну, как бы… Он такой… Мы совсем не подходим, наверное… У него другие интересы. — Что ты там мямлишь? — скривила мордашку Серсея. — Ты можешь просто сказать, почему? Она сидела небрежно, закинув ногу на ногу, однако ее пытливый взгляд вкупе со слегка опущенным лицом и нетерпение в позе выдавали интерес. Кейтилин тоже внимательно слушала. И Сансе словно впервые открылось: «Серсее действительно интересно знать, хоть и прикидывается, что у нее все под контролем. Да, хорошо же она знает сына!» И смущение как в воду кануло. Она утолила любопытство двух женщин словами: — У него другие интересы, которые я не разделяю. Он не считается со мной, поэтому мы решили расстаться. Кейтилин промолчала. Серсея огорченно вздохнула: — Уверена, вы еще не раз помиритесь. Она видела в Сансе хорошую партию для своего сына. По крайней мере на то указывал ряд причин, среди которых была и дружба семей. Также она знала о новом увлечении сына какой-то девчонкой из школы, которая совершенно ей не нравилась. На вид та была, как разгульная девка из притона: волосы крашенные, губы всегда красные, одежда из второсортных молодежных магазинов, да еще очень общительная со всеми, даже с парнями. Это навевало на некоторые подозрения в плане ее доступности. Серсея пригубила вина и переменила тему. Не без досады, как показалось Сансе. — Оставим разговор о молодых. У них еще нет той стабильности, которая была у нас, когда мы выбирали себе мужей, — горько хохотнув, произнесла Серсея и продолжила. — А ведь тогда было все по-другому. Заботились прежде всего о будущем семьи. — Все правильно, — улыбнулась Кейтилин, — Потому что страсть, она на некоторое время, а забота о семье всегда важна. Выбирать надо того, кто благоразумен. И хоть ты будешь отнекиваться, юная леди, но семья должна основываться на доверии. Бурный ветер в голове всегда утихает ближе к зрелому возрасту. Тогда и наступает пора огорчений. Мать тепло посмотрела на Сансу. Та посмотрела на Серсею. А последняя пригубила вина. — Да, наступает, — отозвалась она, смотря невидящим взором перед собой, — наступает. Санса задумалась, какие это тайны хранит Серсея в своей голове, но вскоре тема разговора опять сменилась. — Как поживает твой сын Робб? — донесся до Сансы голос Серсеи. — Неплохо. А что, Тайвин все же хочет взять его на стажировку? — понадеялась Кет. — Не совсем. Для стажировки еще рано говорить. Отцу нужно быть уверенным в компетентности твоего сына. Он хочет сперва протолкнуть его в Оксфорд. — Оксфорд? — слегка задумалась Кейтилин. — Да, мы обсуждали Оксфорд с Эддардом. Деньги в принципе не проблема, однако это их стремление к незаурядным выскочкам… Там так сложно пробиться обычному ученику. Да еще комиссариат… Ты же знаешь, Серсея, какой коррумпированный у них совет. Там уже как состязание, кто больше предложит. — Джоффри недавно рассказывал, как туда можно пробиться. Мы тоже обсуждали его поступление. Хорошо, что оно только в следующем году, — Серсея наклонила корпус к Кет и стала делиться сведениями. На Сансу больше никто не обращал внимания. Она подивилась тому, как внезапно сплотила их общая проблема поступления детей. Из Серсеи сразу улетучилась вся едкость. — Да, Джофф тоже планирует сдать эту олимпиаду. Ну, а по-другому никак! Иначе полмиллиона можно отдать на обучение. Она еще набирает участников, поэтому ты скажи Роббу, что надо срочно регистрироваться. Ну, а дальше пару звонков отца, и он финале… — женщины увлеклись разговором. Они продолжили обсуждать прочие организационные вопросы, тем временем, как Санса пошла наверх. Время показывало около пяти. Вечеринка в честь Хэллоуина скоро начнется. На лестнице ей встретилась Арья. Она была в костюме психопата-убийцы. — Зацени мой причесон, — подняла она маску и представила на обозрение сестры гладкий ирокез из волос, сдобренный огромным количеством геля. — Вау, да ты супер-звезда, — бездумно ответила Санса. Арья хохотнула и сбежала вниз. После того, как она ушла, наверху стало тихо. В первый раз за все время Санса не пошла на вечеринку. Для нее это казалось неслыханным, несправедливым и подлым. Как они могли лишить ее веселья? Она задыхалась от негодования. Вся школа считала ее заядлой светской тусовщицей, она не пропускала ни одного мероприятия (однако самые скучные из них она покидала до окончания). Санса зло топала по ступенькам из-за внезапно расстроившихся чувств. Не успела она пройти в свою комнату, как ее позвали вниз. В надежде, что это мама сжалилась и решила ее отпустить на вечеринку, Санса сбежала на первый этаж за считанные секунды. В холле стояли мама и Серсея. Последняя обратилась к ней: — Голубка, я ухожу. Скоро мои взбунтуются, где это я пропадаю в Хэллоуин, — она потянулась в прощальном поцелуе к Сансе. Та из вежливости не отпрянула. — Ты навещай нас почаще. Джоффри очень расстроен, — вновь выпустила свои когти Серсея, пытаясь подцепить ее. — Он точно не хотел вашего расставания. Не будь к нему строга. Ты же еще совсем юна и многого не понимаешь. Думаю, Кейтилин поможет тебе советом, если что не так. Словно родные люди, Серсея с Кейтилин обменялись доверительными улыбками. Для Сансы же она сберегла свою самую сладкую: — Прощай, милая. С Днем всех Святых! — До свидания. И вас с праздником, — ответила Санса. До чего было противно ей играть добродушие с этой женщиной. Какое ей было дело до их с Джоффри отношений? Санса провожала взглядом пушистую лису на воротнике миссис Баратеон и дожидалась, когда мать перестанет обмениваться с той любезностями. — До свидания, Серсея. Было приятно посидеть. Буду рада увидеться вновь. Передавай привет Роберту и детям, — махнула на прощание рукой Кейтилин. Она закрыла дверь и обернулась к дочери. — Эх, порой самое лучшее это просто сидеть одной в своем уютном кресле и читать журналы, — вздохнула Кет. — Пойду скажу Петиру, чтоб вновь включил противопожарную сигнализацию. — Мам, — робко начала Санса, — а можно мне на Хэллоуин в школу? Кейтилин устало на нее посмотрела. Она ожидала этого вопроса. — Милая, ты должна понять. Мы и так тебя избаловали, видимо, раз уж ты так своевольничаешь, что убегаешь из дома. Наказание — есть наказание. Мы воспитываем вас в строгости не просто так. Я ведь твоя мама, ты должна уважать мои решения, — вкрадчиво произносила мать, потирая палец с обручальным кольцом. — Да, придется терпеть лишения. А если надо, то и мои нравоучения. Однако все это не ради моей прихоти. Когда вырастешь, ты обязательно поймешь, как это сложно. Скольких жертв требует вас воспитать. Наказание действует не только на тебя, но и на остальных. Какой же будет порядок, если я тебя отпущу сейчас? Что подумают другие? Что можно просто так сбегать и тебе ничего за это не будет? Так и Арья скоро начнет убегать, а она у нас девочка рисковая, любит приключения. Только вот добром это явно не кончится. Нарвется на кого-нибудь и все. Санса понуро отступила. Ей перехотелось спорить. Кейтилин вдруг прижала ее к себе и обняла. — Ну все, милая, прости, что так выходит. Знаю, ты любишь этот праздник. Но ты можешь встречать детей и дарить им сладости вечером. Хотя… что это я говорю? Это ты у нас провинилась, а не я, — она старалась смягчить свой укор, но Сансе все равно слышалась издевка. — Так что уж, будь добра, принимай ответственность за свои поступки. Она слегка замолчала, но потом докончила свой разговор: — Но я все равно тебя очень люблю, Санса. Будь благоразумна. — Хорошо, мам. Я тоже тебя люблю, — ее лучистые глаза взглянули на мать. Они отошли друг от друга. Улыбнувшись, Санса поплелась наверх, а Кейтилин стояла, смотря ей вслед. Чуть погодя, когда она обернулась, чтоб пойти на кухню, она увидела Петира, стоявшего в проеме гостиной. — Вижу, все налаживается. — Да, Петир. И я этому рада, — искренне улыбнулась Кейтилин и тут же осведомилась. — А как там тыква? Готова? — Конечно, и уже давно ждет твои заботливые ручки, чтоб водрузиться на пьедестал. — Ты как всегда, — хохотнула Кет. Она пребывала в приподнятом настроении. — Ну пойдем, покажешь свою тыкву. Надеюсь, не как в прошлом году порезал. Тогда у тебя получилась какая-то бесформенная дырка вместо Дракулы. — Да что ты! В этом году я поднаторел. Теперь делаю дырки весьма достойные.***
Вечером Санса и родители встречали детишек, одаривая их конфетами и поздравлениями. В этом году пришло чуть меньше детей, поэтому ненужных конфет в доме было полно. Санса от скуки съела одну, а затем втянулась. Радости такого рода, которые испытывают тинэйджеры, собирающие конфеты, давно ее не прельщали. Думать о вечеринке она не перестала, но неприятное ощущение досады потихоньку уходило. Сидя за барной стойкой и строча сообщения Миранде, она немного остывала. Однако забавная история, которую написала ей та, вновь кольнула ее завистью к своим подругам. Они сейчас вовсю веселились в компании того самого Питера с друзьями, и, как сообщила Миранда, тот увлек Джейни за дерево, где они поцеловались. Сансу кольнула еще большая зависть. Миранда написала, что скоро они разбредутся по домам, но завтра они обязательно спросят Джейни обо всех подробностях. Дальше последовали сообщения прощания, и они закончили разговор. Санса положила телефон на стол и с минуту смотрела на него. Ее плохое настроение ухудшилось. Пришли остальные Старки. Робб с Джоном, размалеванные, как олицетворение Джекиля и Хайда, ворвались в тихую кухню и потрепали сестру по рыжей макушке. Арья, кровожадно улыбаясь, продемонстрировала целый мешок со всяким сладким. Бран же тихо вошел и поздравил сестру с праздником, затем, высыпав все конфеты в общую миску на столе, удалился к себе. Арья пыталась рассказать о своих приключениях за вечер, но угрюмый вид сестры расстроил ее планы. Тогда она махнула рукой и, все еще пребывая в праздничном угаре, стала громко распевать пиратскую песню. Она направилась из кухни к лестницам. Санса видела, как в коридоре ее напугал Джон, и та «пырнула» его пластиковой пилой. Вскоре на кухню вошли родители. Не ожидав увидеть дочь одну на кухне, Кейтилин спросила первое, что пришло в голову: — Много за сегодня они собрали? — Да. Много. Еще и у Арьи целый мешок, но она забрала его в свое логово, — отозвалась Санса. — Хорошо. Значит, дети уже поужинали, — добродушно сказал Эддард и налил себе воды, — Что тут у нас: Е-четыреста сорок два, четыреста восемьдесят, глутамат натрия, заменители… — Да ладно тебе, Нед. Один раз в году можно. — Ага, а потом Рождество, затем Пасха. Не говоря уже о днях рождения, — Эддард почесал приклеенные бакенбарды Авраама Линкольна. — Ну и пусть, — Кет обняла мужа и безмятежно улыбалась. Сама она нарядилась в костюм ведьмы, но весьма элегантной. Санса же сидела в простой одежде. Это был своеобразный бунт неудавшемуся празднику. Невольно она затаила дыхание. — Удачненькая ночка выдалась, — иронично произнес вошедший Петир. Он прошел к родителям, не заметив сидящей за стойкой Сансы. — Милая Кейтилин, твоя клумба перед домом претерпела ужасные мучения. Дети ее совсем истоптали. На нем не было праздничного костюма, что заметила Санса. — Вот сорванцы, — обеспокоилась Кейтилин. — Но что поделать? Завтра попробую привести ее в порядок. Не сейчас же, на ночь глядя. — Да, сейчас гораздо приятнее понежиться в постели. Особенно после парада всех этих существ на улице, — сказал Петир, оглядевшись, и заметил Сансу. Он тут же отвернулся к Эддарду и Кет и начал им что-то говорить. У Сансы промелькнула циничная мысль в голове, что Петир очень хорошо бы вписался в этот парад в костюме леприкона. Ее обиженный мозг тут же ухватился за эту мысль. — С праздником, мистер Бейлиш, — она без какой-либо наигранности обратилась к нему. — А почему вы не в костюме? Вам бы отлично подошел лепрекон, как мне кажется. Все недоумевающе посмотрели на Сансу. — Спасибо. И тебя с праздником, Санса, — глухо отозвался Петир. Она встала из-за стола, взяла телефон. — Хороший праздник выдался. Ладно, всем спокойной ночи. Я тоже пойду нежиться в кровати, — с улыбкой она подошла к родителям, чтобы поцеловать на ночь. — Спокойной ночи, Санса, — ответили родители. — Спокойной ночи, — сказал Петир. Она отошла от родителей и обернулась, намереваясь уйти. Встретив на себе серьезный взгляд Бейлиша, ей захотелось рассмеяться. Но она лишь слегка дотронулась до его руки своей, когда проходила мимо. А он ловко клюнул на ее удочку. Все так же небрежно он обратился к Эддарду с вопросам по баржам, которые приплывают в четверг, но легкая полуулыбка осветила его лицо на мгновенье. Как дуновение ветерка. Санса заметила это краем глаза и побежала к себе. Ну вот опять. Вновь все вверх тормашками — в этот момент у Сансы в крови забушевал адреналин. С учащенным сердцебиением она стала ждать его в своей комнате. Ей было страшно и волнительно, холодно и жарко. Она то раскрывала окно, то запирала его, боясь, как бы звуки разговора из комнаты, если придет Петир, не долетели до остальных домочадцев. Она не знала точно, что ей руководило, но догадывалась. И ей уже было все равно. Это был порыв романтизма, бушевавшего в ее душе. Она, словно дерзкий террорист, жаждала внимания. Авантюризм опрокинул все остальные доводы. Хотелось действий, решительности, вызова. В ней созрел бунт всему без разбора. От того он был еще более опасен — она не знала, чего она хотела. Но в то же время здравый смысл тормозил ее безрассудство, не давая потонуть в этом омуте безвозвратно. Бессознательно, словно из-за какой-то навязчивой, неуловимой для объяснения мысли, глубоко и твердо засевшей в ее подкорку благодаря воспитанию и некоторой инстинктивной природе, она сменила свою ночнушку на длинные пижамные штаны и футболку. Зачесала волосы в хвост, а не оставила распущенными. По той же причине ее губы сжимались в тонкую линию, а поза принимала скорее скованный, чем уверенный вид. Делала она это бездумно, в то время как ждала, а в ее голове маячила недавняя сцена на кухне. Также ночные сцены их разговоров здесь. Затем мелькали мысли о Джейни с Питером, Джоффри и о вечной пошлячке Миранде. Санса расхрабрилась от этих воспоминаний.***
Спустя некоторое время в дверь сперва постучал, а затем вошел Петир. Санса встала, как по стойке «смирно». Он сверлил ее взглядом. Нахлынуло молчание. Оно гулко отбивало трель в голове у Сансы. — Ну и как это понимать? — тихо начал Петир и, слегка выждав паузу, продолжил. — К чему был тот спектакль? Огонь Сансы быстро нашел свой выход. Правда, не с той позиции, которой она ожидала. — Хм, — с издевкой хмыкнула она. — Разве я не права про лепрекона? Вполне достойный для тебя костюм. Он внимательно изучал ее лицо. Ему не понравилось то, что он видел. — Санса, в чем дело? — он подошел ближе к ней. — Не подходи, — встала в оборону та. — Мы с тобой взрослые люди, так давай говорить на расстоянии. Петир еле заметно скрежетнул зубами. — О чем ты хочешь поговорить? Санса деланно задумалась. — Ну не знаю. Может, о том, как ты мне жизнь испортил? — она вскинула брови и развела руками. — Я тут сижу в заточении. А по сути, виноват ты. «Вот же строптивая девчонка», — пробежала мысль в голове у Петира. — Ведь не я приставала к девочкам. Кто тебя знает? Да и сама к себе, — Санса стала расхаживать по комнате, скрестив руки. — Не пугала себя лепреконами, не подкарауливала в подвале. И испортила себе психику тоже не я. Это был удар под дых. — Так что сам посуди, кто из нас виноват в том, что я в таком пагубном положении? — она остановилась напротив него и с вызовом посмотрела в глаза. — Мама вечно мне талдычит про честь семьи и ответственность, хотя говорить это она должна тебе. Он терпеливо стоял, сокрушенно принимая все удары. Петир обдумывал ее слова, стараясь выведать лазейку. — Это же несправедливо, Петир, как ты считаешь? — она хотела его поддеть, но одновременно с этим в ней просыпалось и какое-то щемящее чувство. Она помнила это чувство еще с первой ночи. — А ведь за такое сажают в тюрьму. Он поднял на нее взгляд, наконец решившись говорить. — Я устал извиняться. Корить себя за это, Санса, — на его лице отразились усталость и едва уловимое раскаяние, — Чего ты хочешь? — Справедливости, Петир. И это слово больно резануло ему разум. Впервые в нем закралось сомнение в том, что девчонка будет молчать. Он подразумевал, что этот зов в ночи не к добру. Однако вопрос о диктофоне или камере он задавать не решался. Потому как, если она об этом еще не додумалась, он мог бы подкинуть ей прекрасную идейку. Но тут он увидел ее телефон, который лежал на подоконнике вдалеке, и ему стало легче. — Знаешь ли ты, какого мне? Ее голос был непроницаем и глух. Однако Петир словно воскрес. Это был голос надежды — предстоящего откровения. — Нет, — за него ответила Санса и уселась на кровать, по привычке подобрав ноги и уткнувшись в кольцо рук. — Я вообще не знаю, о чем ты думаешь. Но ты точно не знаешь, какого мне. Прошло несколько минут, прежде чем она заговорила вновь. Петир в это время стоял, словно перед расстрелом. — Ты ведь знаешь, что я встречалась с Джоффри. Недолго, правда, но мне хватило. Он встретил ее испытующий, ровный взгляд, будто щепетильный ученый у пробирки, и у него напряглись желваки. — А знаешь ли ты, что мы делали, когда оставались наедине? — Нет, не знаю, — резко ответил Петир. — Хм, — она замолчала. Сперва казалось, что она собирается с мыслями, однако молчание затянулось. Ему опротивело стоять вот так перед ней, будто он в ее власти. Он чувствовал, что пора было менять тон. — Санса, — позвал он. Его голос вырвал ее из оцепенения. И не успела она опять набраться запала, как он спросил: — Давай поговорим, как взрослые, но не чужие люди? — он присел на краешек кровати, совсем вдалеке от ее ног, а она не возразила. — Ты ведь не станешь отрицать, что я отношусь к тебе очень тепло? Санса не отвечала. — Прости, я перебил тебя. Но мне показалось, что-то, что ты хочешь сказать мне, очень тяжело для тебя, — вкрадчиво начал говорить он. — Я не заставляю тебя рассказывать и испытывать это вновь. Джоффри, наверное, вел себя непочтительно к тебе, и тебе неприятно это вспоминать, ведь так? В полутени трудно было различить эмоции. Петир разглядывал ее лицо, надеясь увидеть то, что он искал. Наконец, она с издевкой улыбнулась: — Эх, нет, Петир. Я расскажу. И ты узнаешь это, — она с ядом произнесла эти слова, но в них чудилось удовлетворение. — Все вы такие… гадкие! Знаешь, что он сделал? Ее голос зазвучал яростно, как смерч. — Он закинул меня на кровать и поднимал юбку, шастал своими… лапищами! Пытался лишить меня девственности, говорил гадости на ухо… Она воспользовалась той малой долью правды, что о нем знала. Он говорил, что любит ее, так пускай получает. — …Он раздвигал мне ноги, засовывал свои слюнявые пальцы. Фу! Как омерзительно! — скривила она лицо, — Неужели только так обходятся с девушками? Неужели только это меня ждет? Все вы… уродливы и гадливы. Как так можно? Почему?! Меня просто зло берет. Почему?! То щемящее чувство, что недавно лишь медленно просыпалось в ней, теперь сдавливало горло. Запал кончался, оборона рушилась на глазах. С каким рвением она кинулась в бой, с такой же стремительностью ее одолевало волнение другого рода. Теперь она с горечью осознавала — не хватает ей сил бороться. Потихоньку подступали слезы. От несправедливости, от обиды, от досады на себя, что такая слабая под натиском своих же чувств. Да и от того, что просто невыносимо было молчать. — Почему? — вопрошала она. — Почему вы все такие? Я ведь не виновата. Я совсем не виновата, — можно было явственно услышать горечь в ее голосе. — А вы… Почему я из-за вас должна страдать? Любовь это же возвышенно, хорошо. Так почему же мне плохо?! Она начала рыдать, уткнувшись в свои руки, а ее слова стали мутной вереницей пустых восклицаний. Петир подсел ближе. — Я устала от этого. Устала об этом думать… Ты виноват, не я! Я не знаю, что со мной. Неужели всегда будет это чувство, неужели я всегда буду страдать? Он сел сбоку от нее и сгреб в объятия. Она вздрогнула. Ее мысли бешено застучали в голове, одна безумнее другой. Но ни одна из них не предлагала выхода в ту минуту. Ни одна не смогла найти отклик в ее сознании. — Зачем? Не надо, — звучало последнее ее сопротивление, словно детский лепет. Глаза ее оторопело смотрели в бок, пока тело не слушалось. И толи из-за безысходности, толи из-за затопляющей жалости, Санса просто поплыла. Ее тело расслабилось. Боясь пошевельнуться, Петир гладил ее по голове. Опять, как в ту ночь, опять слезы и боль. В тишине слышны были ее всхлипы. Дождавшись абсолютного затишья, он медленно сказал: — Прости меня. И в этих словах отразилась вся боль. Ее и его.***
Снова утро. Снова пустая кровать. Даже не откинуто покрывало. Санса спала так, как Петир ее оставил, — калачиком у грядушки. На этот раз воспоминания ночи пришли быстрее, и острая боль сожаления вновь пронзила все тело. Что с ней творится каждую ночь? Неужели она сама нарывается на эти ночные разговоры со своим дьяволом? Санса чувствовала себя подавлено. Раскаяние о своем безрассудном поведении буравило ей мозг. Как никогда прежде ей хотелось вычеркнуть из своей жизни все-все, что касалось Петира и этой истории. Она действительно устала — от себя, от этих разрывающих душу чувств, от лжи и от правды. От своей падкости на жалость. Просто высохла, как некогда бурный ручеек. Она чувствовала себя так, как чувствует себя человек, сделавший то, что он поклялся никогда не делать. Как будто его раздавили. Причем он сам. «Меня выпили, — всплыла в ее сознании цитата одного хорошего поэта. — Просто нет сил». Именно с того дня у нее образовалось продолжительное угнетающее настроение, которое многие интерпретировали, как депрессию. Санса завяла. Всегда существует предел, переступив который, человек ломается. Внезапно ее перестало волновать что-либо по-настоящему. Единственным сильным побуждением, которое она с охотой выполняла, стали прятки от Петира. Но с того самого дня он и сам начал ее избегать. Словно по волшебному сговору, он прекратил их общение: не смотрел на нее без необходимости, не касался, говорил мало и сухо. И более того, больше не наведывался в ее комнату. У дворецкого будто бы проснулась совесть. И Санса была этому рада. «Пусть все забудется, — надеялась она. — Словно и не было никогда его и этих объятий. Взглядов». Санса продолжила ходить в школу и гулять, но делала это, как на автомате. Ее больше ничего не привлекало. Она продолжала учиться усердно, вопреки апатии, потому как многое ее к этому склоняло. Взять только хорошие отношения с родителями. Зная, что они беспокоятся об ее угнетенном состоянии, она не хотела вызывать излишние вопросы еще и плохой успеваемостью. Да и готовиться к переводным экзаменам нужно было как раз в эту пору. На улице обосновался декабрь. Месяц ее рождения. Санса с грустью понимала, что все происходит в самое неподходящее время. Обычно она отмечала его с семьей, но в этом году ей наверняка бы разрешили отметить с друзьями. Она же так давно этого хотела? Но вот куда девалась вся эта предпраздничная кутерьма? Подруги по-прежнему общались с ней, но, видимо, чувствуя ее упавшее настроение, все больше отдалялись. Джейни так и вовсе стала повсюду ходить с Питером, ну, а Миранда просто стала молчаливее. Нередко они спрашивали ее, что с ней случилось, почему она такая грустная, волновались и нарочито сердито советовали обратиться к психологу. «Потому что это ненормально — не хотеть отмечать свой день рождения», — возмущалась Миранда. Но Санса с грустной улыбкой разводила руками. Что поделать, если она ничего не хочет делать? Они на время прекращали ее терроризировать, не переставая дивиться отсутствием воли у подруги, которая некогда изливала ее ручьями, будь то вопрос о повседневных вещах или о куда более серьезных. Всегда Санса с живостью отзывалась и все обсуждала. Они искренне беспокоились за нее. Тем не менее, ее хандра не могла продолжаться вечно. На нее благотворно влияло то расстояние, установившееся между ней и Петиром. Она чувствовала больше свободы, да и ее вечная смущенность начала постепенно уходить. Время сглаживало острые углы, хоть и весьма медленно. Конечно, оно не исправляло все, потому что находиться в одном доме с Петиром было тревожно для Сансы. Но они избегали друг друга всеми возможными способами, и это дарило ей хотя бы иллюзию контроля. Также, вскоре Санса обнаружила, что ей нравится гулять пешком от школы до дома и смотреть на падающие в небе снежинки. Она с удовольствием останавливалась ненадолго на них посмотреть, запрокинув голову. Вокруг все покрывалось снегом, поэтому ей это приносило еще большее удовольствие с каждым днем. Еще чуть погодя она начала улыбаться. Стресс, в котором она пребывала последние месяцы, улетучивался из ее жизни, как подхваченная ветром снежинка. Санса начала вновь интересоваться окружающими ее людьми, но еще не совсем смело. Многие пока не замечали этих перемен. Как стремительно в ее жизнь вошла апатия, так же стремительно она начала уходить. Санса связала это со снегом и наступлением холодов. «Блаженная тишь, — думала она, идя по снежному царству деревьев и кустов. — Только глухой звук потрескивающего снега». Если раньше ей нравились жара и лето, то теперь она жаждала холода. Эта смена предпочтений одновременно пугала и радовала. Но ничего нет лучше, чем вновь обретенная жажда к жизни, поэтому Санса не сетовала на обстоятельства. Полюбился холод? На тебе, люби на здоровье! Вместе с этим стал пробуждаться и девичий интерес. Но только так, украдкой. Санса пока приписывала это к примитивным инстинктам и стыдилась, когда какой-нибудь парень на улице своим взглядом вызывал у нее смущение. Она не отвечала на эти взгляды, испытывая искреннее презрение. Потом оно стало сменяться высокомерием, пока еще едва уловимом в милом облике девушки. В этом плане одно ее действительно расстраивало — она совсем позабыла Джона. Так, иногда выходило обменяться парой фраз, но почти всегда безрезультатно. Но, собственно, какого результата она добивалась? Санса не знала. После той хандры, что бушевала в ней, она боялась теперь задумываться о парнях и любви. Но Джон был красив. И ее тянуло к нему. Она совсем не замечала его равнодушия и списывала все на его робость. Однако, первый шаг она делать не планировала. «Да что вообще может получиться из всего этого?» — вновь предчувствуя угрозу, отрезала она. Так проходил декабрь. Тянулось время. И как-то одним солнечным днем к дому подъехал серебристый джип. Какого же было удивление Сансы, когда из него со стороны пассажирского сидения вышел Джоффри, сияя новенькой дубленкой и приглаженной макушкой. Санса поспешила вниз открывать дверь. Впервые что-то новенькое за последнее время. Он стоял на пороге и улыбался. — Привет, Санса. Это тебе, — он вручил ей букет роз. — Ты не ожидала меня увидеть, да? Она смотрела на него и нюхала цветы. Выжидала, как лисица. — Здравствуй, — осторожно отозвалась она. Он прошел внутрь. — Я не помешал? — опомнился он, когда уже повесил дубленку. — Нет, проходи. Дома только я и Бран. Джоффри кивнул. Во всем нем было что-то нереальное, как будто голографическую картинку показывали, а не его самого. Санса не хотела спешить с выводами о цели его визита. — Ты как вообще, хорошо себя чувствуешь? — Да, спасибо, Джоффри. Все отлично. Они прошли в гостиную. Точнее, туда первым прошел Джоффри, а за ним шла Санса с букетом. — Хорошо, — он повернулся к ней. Прежняя его уверенность куда-то улетучилось, стоило им встретиться взглядами. Неловкость момента дополнялась и тем, что Джоффри был одет по-щегольски дорого, а Санса стояла в махровом халате по щиколотку. Они оба потерялись, словно их заставили выступать перед большой публикой. Но кому-то ведь стоило начать разговор. — Эм… Санса, ты простишь меня? — замялся он, но все же произнес. — Я давно хотел извиниться и начать все заново. «Ага, поэтому почти два месяца собирался с мыслями, — про себя усмехнулась она. — Наверное, слова нужные подбирал. Ты же такой у нас галантный, Джоффри». Но сказала: — Конечно, Джоффри, нечего прощать. Просто мы вели себя глупо. С самого начала. Он кивнул, посчитав слова Сансы за всемилостивое прощение и залог возобновления отношений. — Я рад, — он улыбнулся и протянул ей бархатную коробочку. — Это тебе. Примирительный подарок. Санса замельтешила, извиняясь, что приходится класть его цветы на кофейный столик, а не в вазу, и взяла коробочку. Открыв ее, она обнаружила там колье. — Надеюсь, тебе понравится. Давай помогу примерить, — он подошел к ней, протягивая руки. — Ох, прости, Джоффри. На мне халат, — Санса вежливо извинялась, прижав ладонь к груди, уповая на искренность. — Наверное, лучше без примерки. Я сама его надену, когда буду у зеркала. Так мне понравится больше. Джоффри огорчился такому раскладу, что мгновенно отразилось на его лице. Он не видел препятствий в ситуации, учитывая в каком виде они предстали перед друг другом в прошлом. Но шаткое право гостя мешало ему возразить. — Как тебе будет угодно, — недовольно произнес он и отошел. Санса спрятала колье в коробочку и как ни в чем не бывало улыбалась. — Ну, а ты, Джоффри, как себя чувствуешь? — решила она добить его пустословной беседой в духе давних знакомых. — Ничего. Нормально, — отозвался Джоффри, нарочно рассматривая гобелен на стене. Там изображалась ваза с роскошным букетом цветов. — Я рада. Они замолчали. Изначальная неловкость теперь нагнетала только Джоффри. Но вскоре он не выдержал этого цирка. — Ладно, в общем, я приехал сюда мириться, — повернулся он к ней, почесывая скулу, — и также пригласить тебя в клуб. В пятницу вечером. Это ненадолго, просто чтоб развеяться. Ты давно уже в не выходишь из дома, а это вредно. Пойдешь? Санса действительно удивилась. Неясные чувства вновь забурлили в ней. «А почему бы и нет?» — вдруг подумала она.