***
— М-м-м, потягушечки, — Юра сонно приоткрыл глаза и сладко потягивался на жесткой койке. — М, что? — тусклый свет торшера, незнакомая светло-салатовая комната и девушка в белом халате. — Как вы себя чувствуете? — спросила медсестра у пациента. Его еще немного мутит, но в основном ощущения сносные и терпимые. Он слышал, как кто-то звал его по имени и пытался вернуть к чувствам, но сил не было даже чтобы открыть глаза. А еще он ощущал тепло чужого тела и приятный запах моря. Он любит этот запах. Так пахнет его любимый, хоть и не родной Питер. — Нормально, а где это я? — мозг вяло соображал, а рот раздирался от очередного зевка. — Вы в Омега-центре. У вас была угроза выкидыша, но сейчас все хорошо, — женщина мило улыбалась. — Мне позвать вашего мужа? — Мужа? Какого еще м… — но Юра недоговорил, как в палату вошел Виктор. — Что ты тут забыл? — Ты спросонья всегда такой ворчливый или мне просто везет? — Виктор улыбался, но Юру не проведешь этой милой улыбкой. — Как ты? Нигде не болит? За окном стояла глубокая ночь. Виктор хоть и казался безмятежным, но руки его дрожали, а плотно сжатые губы больше не улыбались. Он искоса посмотрел на Юру и сел на край кушетки. «Как ему сказать? Да и надо ли говорить?» Правда не слишком приятная и это не то место, и не то время. Еще чуточку, совсем немного, он оставит все так как есть, а после… Ему сложно. Он сам виноват в каше, которую заварил, а теперь расхлебывает. — Ты назвался моим мужем, зачем? — спросив, Юра посмотрел под одеяло: нога, там, где соулмейтный знак, перебинтована, его нижнее белье чистое, без единой капли крови. — Не понял, что за нах? — Что такое? — Никифоров, я кажется, нашел своего соулмейта, — в полголоса проговорил Юра. — О, чем ты? — внутри все похолодело, сейчас его раскроют, и Юра точно не простит его. — Бля, как я сразу не сообразил. Понимаешь, — озадаченное лицо парня вдруг просияло, — похоже я где-то пересекся со своим соулмейтом. Ну, у меня знак, — он откинул одеяло и показал перебинтованную ногу, где на внутренней стороне бедра еще виднелись багровые пятна, — он как бы немного в неудачном месте. Я вообще не думал, что это возможно, но мой соулмейт где-то в этом городе, где-то рядом. — А это хорошо? Ну вдруг у него уже есть пара, — из далека зашел Витя, чувствуя, что влип. — Да похер. Он же мой соулмейт. Он мой, как и я его, — радостно заявил Юра. «Какой же он красивый, когда не хмурится, а вот так искренне улыбается. Маленькие ямочки на раскрасневшихся щечках, взъерошенные светлые волосы и глаза, что светятся счастьем. Вот так должен был выглядеть и он, когда увидел метку Юры, а не создавать еще больше проблем». Его удивило, что парень такой осведомленный и знает все тонкости соулметных знаков. А вот он протупил. — Вот только непонятно, чего это он кровоточить начал? — сам у себя спросил Юра. — Я еще полтора месяца назад заметил, что знак перестал жечь и с бледного, стал темно-коричневым, почти черным. Но честно думал, что это из-за ребенка. Как же близок был Юра к правде, и всего одна фраза Виктора: «Я твой соулмейт», — могла решить все их проблемы, но он струсил и поджав губы, просто смотрел на своего истинного. — А, ладно, сейчас в интернете посмотрю, — махнул рукой Юра, но вспомнив, что телефон дома, тут же спросил. — Когда домой едем? Домой Юра поехал только через три дня, когда доктор убедился, что с омегой и его малышом все в порядке. Былое рвение парня насчет соулмейта сникло, когда до него дошло, что он беремен, и как на это отреагирует его пара? И вообще где его или ее искать? — Ну, возможно, твой соулмейт уже очень далеко, и ты зря так переживаешь, — эти несколько дней Виктор не подпускал Юри к Юре, да тот и не особо рвался. Если Плисецкий начнет разговор о своей неудачной метке, то Юри все поймет. Ему необходимо все держать в тайне. Хотя бы до того момента, когда у Юри закончатся соревнования или когда Юра не сможет пойти на аборт. Он просто видит, как только Юрочка узнает правду, то не бросится ему на шею с объятьями, а врежет по яйцам так, что детей у альфы больше не будет. — Возможно, — вздохнул омега. — Знаешь, я тоже подумал, а вдруг у моего соулмейта уже есть семья, дети, и он там счастлив. Ведь не все встречают свою пару, но живут же при этом хорошо. А тут я появлюсь, — они уже сидели у Никифорова дома и пили на кухне ромашковый чай. — Но знаешь, Витя, я вычитал в интернете, что метка кровоточит только тогда, когда твоя пара тебе изменяет. — В интернете, много всякой ерунды пишут, — пытался прекратить этот разговор Виктор, чувствуя, как еще больше погрязает своим враньем в гнилом болотце. Как трясина затягивает его на самое дно, и вот он скоро совсем захлебнется в мутной воде. — Ну, да. Как он мне может изменять если мы еще не встретились? — заключил Юра и уже собирался уходить к себе, как Виктор остановил его. — Слушай, Юр, — он взял его за маленькую изящную ладошку. — Через несколько дней Юри улетает на соревнования в Россию, не хочешь с нами на родину?***
Самолет в Пулково приземлился ближе к полудню. Петербург встретил своих гостей необычно ясным днем и теплой, как для Питера, погодой. — Меня сейчас стошнит, — жаловался Юра, глотая свежий воздух. — Хочу молочного киселя, — тут же переключился парень на потребности маленькой виноградинки, что уже немного выделялась и требовала к себе внимания беспечного родителя. Юри Кацуки улетел на неделю раньше Виктора и Юры. Он адаптировался к Петербургу и ушел полностью с головой в новую программу. А вот Юре не нужна адаптация, так как он всегда спокойно переносил разные климатические изменения. Да, так было раньше, но не сейчас. Виктор практически волочил на себе парня, который за восьмичасовой перелет успел на борту объестся всякой калорийной дряни, пару раз по обниматься с унитазом, обслюнявить его плечо, хотя тут он не возражал, пока Юрочка сладко посапывал, он впервые заметил, что, омега стал пахнуть по-другому. Теперь запах чайной розы был очень далеким, еле уловимым, а вот новый, более яркий и насыщенный аромат топленого молочка, окутывал его и пленил. Так пахнет детство. Чувствуя себя каким-то педофилом-извращенцем, Виктор мучился от желания затискать маленького паршивца, который то и дело делает ему нервы. — А разве мы не в отель едем? — Юра исподлобья посмотрел на потемневшую от времени обыкновенную многоэтажку где-то на окраине Питера. — Нет, Юри будет жить в отеле, а мы у меня дома. — Господи, Никифоров, сколько у тебя квартир? — закатил глаза Юра и поплелся за Виктором. Его отчий дом. Простая двушка. Тут нет вычурности и презентабельности. После смерти матери в квартире практически ничего не изменилось. Узкий коридор, маленькая спальня с двумя высокими окнами, дальше зала, которая была и комнатой, и детской, и спортивным залом для юного Никифорова. Неудобная, тут только одному места хватает, кухня. Раздельные ванна и туалет. Он не хотел что-то менять в этом уголке прошлого. Он слишком остро ощущал вину перед матерью. Никифоров никогда не приводил сюда Кацуки. Даже после свадьбы, бывая в Питере они останавливались в другой, его новой квартире. Он не хотел кому-либо показывать эту. Но Юру не раздумывая привел именно сюда. Где тепло. Где уютно. Где стены дышали материнской любовью. — Какая красивая, — на стене висел портрет молодой женщины, возможно Юриной ровесницы. — Аннушка, — прочитал омега и спросил, — а кто это? — Мама. Длинные платиновые волосы, васильковые глаза и обаятельная улыбка. Как Юра сразу не догадался, кто эта женщина? Он же знал, что Витя, как и он сам, остался без матери. — Редкой красоты. — Тут ей двадцать, а через год у нее появился я, — это более светлые воспоминания, чем те, что были после. На портрете его Аннушка, еще счастливая и влюбленная. Юре нравилась эта квартира и простая обстановка. Она была похожа на его московскую. Та, что совсем рядом. 3 часа 45 минут. Как хорошо он выучил это время. Каждые выходные он мчался на вокзал и ждал своего поезда. И там, в Москве, его уже ждал дедушка со свежими пирожками. — Я хочу пирожков, — закапризничал он и уже совсем тихо, чтобы никто не услышал, добавил, — и я хочу домой.