Моя любимая шестёрка

      Маленький округлый остаток тлеющей горько-приторной сигареты полетел на покрытую грязно-серым налетом снега землю. Тяжелый ботинок безжалостно опустился сверху, втаптывая, вминая некогда длинную дымящуюся палочку, в тонкую корку льда. Противный шуршащий звук покоробил, заставил поморщиться и почти что топнуть еще раз сверху, вдалбливая глубже. Хотя, куда еще глубже? Дальше лишь асфальт - промерзший, плотный, непробиваемый. Стараться пробраться через него бессмысленно, лишь можно попрощаться со ступней и составляющими ее косточками.       Матвей бесился сильней, чем обычно. Вообще, его можно было вывести из себя очень легко, не прикладывая к этому и толики усилий. Его злило все, начиная с пушистых комочков белого пуха под названием снег, и заканчивая дурацким помпончиком на шапке, который мать пришила, сказав, что так Матвей выглядит милей. Какое к черту милей?! Он – парень! И ему недавно стукнуло двадцать три, так что охарактеризованный матерью образ никак не хотелось признавать. Он что, вчерашний школьник? Сам Матвей отлично понимал, что бесится из-за того, что его в очередной раз кинули в любовных отношениях. Вечный неудачник.       Втянув прохладный воздух в легкие, Матвей издал подозрительно хлюпающий звук, похожий на то, когда кто-то собирался плакать. Запрокинув голову кверху, парень несколько раз сильно зажмурился, прищурился, поморщился, загоняя подступающую истерику глубоко внутрь. Он не мальчишка какой-нибудь, чтобы реветь из-за очередных неудавшихся отношений, которые длились, к удивлению, шесть месяцев, закончившись посылом на хрен и выставлением за дверь. И Матвей, правда, во всех неловких ситуациях был вовсе не при чем! Девушки, а именно с ними творил шуры-муры герой-любовник, почему-то сливались, стоило на горизонте замаячить цифре шесть. Будь это шесть дней, шесть недель или шесть месяцев. Еще никогда горемыка не доходил до шестилетнего рубежа. И он вообще не докумекивал, что с ним не так, раз девушки, перепрыгнув заветную цифру, всеми силами начинали от него отмахиваться.       Буркнув под нос ругательства, Матвей взглянул на двери подъезда, возле которого околачивался уже битых два часа. Машка выгнала его, выставив на улицу в разгар февраля, когда на улице вряд ли можно было позагорать. Поправляя белокурые волосы, размазывая по щекам разводы туши, девушка кричала что-то о том, что Матвей уделял ей мало внимания, что розы не дарил и в рестораны не водил. На какое бабло, простите?! Матвей все еще учился в ВУЗе. Не в каком-нибудь, а медицинском! Ему денег ближайшие лет десять точно не видеть! Он и стипендию, к слову, мизерную получал, выкарабкиваясь на деньгах родителей, которые могли себе позволить дать сыну хорошее образование. А работа медбратом на четверть ставки много дохода не приносила. Лучше б в армию пошел, чес-слово, но мать устроила настоящую истерику, боясь, как бы ее красавчика сына не загнали под дедовщину. Так вот, денег лишних у Матвея не было, но он, как мог в своем случае, ухаживал. Да, порой обходился ромашками из ближайшего цветочного ларька, видя, как девушки при этом выдавливают неискренние разочарованные улыбки. Очень часто поужинать он водил в местные Макдаки, но он ведь честно выполнял свое должностные обязательства, как парня! Но стоило на горизонте замаячить цифре шесть, как дамы сердца от Матвея улепетывали, сверкая пятками. Точнее, заставляли Матвея убегать, поскольку слабые создания мира сего частенько прибегали к использованию кухонных инструментов, чтобы объяснить недоумевающему парню, как обстоят дела. С Машкой Матвей провстречался самое долгое, и от этого становилось еще скверней. Ему словно за шиворот помои вылили, столько негодования красивая стройная блондинка вышвырнула на него. Последний месяц перед расставанием Матвей почти что жил на квартире у Машки, так что большая часть вещей была у нее, и, выставляя парня на улицу, девушка, кажется, позабыла об этом. Так что несчастному неудачнику пришлось обрывать телефон бывшей, чтобы сбивчиво объяснить ей о наличии своего имущества на чужой территории. Нехотя, девушка согласилась в течение двух часов, отложив намеченное время для просмотра сериалов, собрать манатки горемыки. Ох, как Матвей был благодарен, вот только он не рассчитывал, что все это время будет отмораживать свой драгоценный и бесценный зад на скамейке у подъезда.       Недовольно пожевав губу, Матвей неожиданно застонал, схватившись за голову. Шапка эпично слетела вниз от резкого действия, открывая вид на взъерошенную черноволосую макушку.       - Да что б тебя… - выругался парень, поднимая с земли элемент своего гардероба, отряхивая от прилипших снежинок к мягкой ткани головного убора.       Он совсем забыл, что ночевать ему теперь негде. Родители свинтили к родственникам в Москву, на прощание пожелав сыну отлично провести без них две недели, не забывать учиться и предохраняться. Во всех смыслах. Предки у Матвея с юморком, и дубликат его ключей с собой увезли, чтобы дитятко, не дай Боже, не додумалось привести в трехкомнатную квартиру кого-то из своих закадычных дружков по ВУЗу или девушку, чтобы покувыркаться с ней на всех поверхностях. Так что брошенному Машкой и родителями-предателями, Матвею пришлось поломать голову, куда бы податься для переночёвки на целую неделю. Приятелей у Матвея было много. Еще бы, с его-то компанейским характером и хваткой прилипалы, а вот настоящих друзей - шиш да маленько. Не всем студент-медик доверял, зная, как трудно найти настоящее дружеское плечо, которое и под слезы подставится, и поддержит в трудный жизненный момент, и не бросит на произвол судьбы.       Машка торжественно вручила Матвею два больших желтых Магнитовских пакета с его одеждой, взглянув на парня так, словно перед ней стоял бомж, проживший на улице как минимум лет двадцать. Словно и не было между ними жаркой страсти и тех часов отдыха после отличного секса, когда девушка, воркуя, отсылала кучу комплиментиков и признавалась в любви до гроба.       - И чо, обязательно было вот так вот?! – возмущенно запыхтел Матвей, понимая, как сейчас выглядит со стороны с двумя баулами скомканных вещей.       - Да, вот так вот, - невозмутимо последовал ответ, и когда пухленькие розовые губки блондинки поджались, Матвей понял, что говорить больше с ней не о чем – себе дороже.       Сплюнув, раздосадованный брошенка снова выкатился на улицу, где, поставив пакеты на припорошенную снегом скамейку, набрал номер своего, как он надеялся, спасителя. И, да, тот не заставил, к счастью, себя долго ждать. Ответил он сразу после первого гудка, будто держал сотовый в руках. Но, похоже, он не посмотрел на дисплей, ответив сразу, как пошли гудки, поэтому первую минуту Матвей самозабвенно хмурясь и пытаясь вдуплить, что происходит, слушал стрекот извинений.       - Эмм, Сашка, вообще-то, это я, - прогудел Матвей, громко шмыгнув носом, вытерев начавшие появляться сосульки на его кончике.       В трубке повисло молчание, после чего последовала тихая ругань и почти что бас в ответ:       - Тьфу, Шестерняков, если б знал, что ты, - ворчание не прекращалось, и Матвей хотел было прервать словоизвержение, когда друг вдруг сказал: - Чего тебе надо в воскресенье вечером, идиотина? Если опять нужны конспекты лекций, то, звиняй, Лерке из двадцать второй отдал.       - Да какие к черту лекции?! – Матвей едва ли не взвыл от досады, так ему хотелось в тепло, поесть чего-нибудь вкусненького и, наконец, отогреть замерзший зад, который, кажется, перестал чувствоваться, как часть тела. – Тут такие дела: меня Машка бросила, выпнула с вещами на улицу, а родителей не будет в городе еще неделю. Пусти меня к себе, а!       Сашка громко пропоносил его, на чем свет стоит, перечислив все выдающиеся качества друга, ведь Сашка совсем не рассчитывал на незваного гостя, ожидая, что проведет воскресенье в более утонченной компании. Но планы сорвались, и ему пришлось согласиться дать другу кров над головой, переживая, как бы этот никчёмыш не замерз где-нибудь в подворотне.       Сашка Жарин жил в однушке, снятой за три копейки у бабули, которая продавать квартиру не хотела, но и жить ей было внапряг в ней. Сашка скинул цену до минимума, канюча, что студентам и так плохо живется, а медикам-студентам тем более. Бабуля думала недолго, махнув своей скрюченной лапкой и отдавая на житье-бытье однушку Сашке, прося лишь сделать достойный ремонт в качестве квартплаты. Жарину только скажи! Он сразу поменял обои в страшненькой комнате шесть на четыре, починил всю сантехнику (не без помощи специалистов, конечно), сменил мебель и установил хороший интернет, заменив старый роутер. Зажил Жарин хорошо, не жалуясь на старую квартиру в не самом благополучном районе в хрущовке, где проводка на ладан дышала. По крайней мере, это было получше общаги, где водились страшные тараканы, которых Саша боялся до потери пульса. Его не пугали так кишки, видные в операционной ране, как вид мелких насекомых с лапками и шевелящимися усиками. Насчет общажной жизни Матвей оказался полностью солидарен с Сашкой, с которым он сдружился на втором курсе, неожиданно поняв, что его одногруппник не такой уж стремный чел, хоть и со своими скелетами в шкафах.       Попав в квартиру друга, Матвей сначала скинул покрытые капельками воды кульки с одеждой в коридоре, делая вид, что не заметил, как Саша поморщился.       - Ты как бомжик, - прокомментировал Жарин, прыснув в кулак, наблюдая, как Шестерняков прощается с обувью, скидывая ее рядом с Адидасовскими кроссами хозяина квартиры.       От слов друга Матвей поморщился, но комментировать никак не стал. Единственное, что ему хотелось – это горячий сладкий чай в кружке и покой. И Сашка это вполне устроил, впихнув в его замерзшие пальцы пахнущую лимоном «Принцессу Нури». Сладостно вдыхая аромат, Матвей, как на духу, выдал, в чем произошел казус в их с Машкой отношениях, сам не понимая, в чем, собственно, этот самый казус и заключался. Он лишь знал, что чем-то не угодил и встал поперек горла. Сашка кивал, понимающе щурил большие зеленые глаза в обрамлении пушистых щеточек длиннющих черных ресниц, но ничего не говорил, давая другу выговориться. Он по себе знал, как это важно – высказать накипевшее. А Матвей все говорил и говорил, слова потоком лились из него, пока он шмыгал носом, уткнувшись взглядом в коричневую жижу в кружке.       - Эх, горе ты луковое, - высказал свою точку зрения Саша, когда недолгий рассказ подошел к концу. – Всегда тебе не везет на любовном фронте. Может, тогда в деньгах свезет?       - Ага, - закатил глаза пригорюнившийся Матвей. – Лет через двадцать, возможно.       - Не утрируй.       - А чо, не так, что ли? – в очередной раз шмыгнул носом Шестерняков.       - Может, стоит с парнем попробовать, раз уж с девушками тебе не везет? – предложил сомнительную идею Жарин, взглянув внимательным и не слишком приятным пронизывающим взглядом, словно читая, пригвоздив к месту. – Ну, а что? Человечек ты видный, многие захотят с тобой замутить.       Матвей подозрительно прищурился. Сашка свою ориентацию вовсе не скрывал, даже наоборот, если кто-то начинал нарываться, он активно отстаивал свое, из-за чего немало раз был бит и унижен, но это его не сломало, а только сделало сильней. И, обидчики, видя, что толстокожего геюгу не пробить, отвалили сами по себе, иногда лишь что-то вякая в сторонке. Это было похоже на лай собак при виде слона. Страшно рот открыть, но и заткнуться не могут. На чужую ориентацию и гомо-любовь Матвею было все равно. Он зауважал Сашку за принципы, за силу духа и крепкую жизненную позицию, - так они и сдружились. Шестерников знал, что Саша встречался с несколькими парнями и мужчинами за те четыре с половиной года, что они дружили, но друг никогда не посвящал его в подробности. Матвей лишь был в курсе, что Саша умеет отлично охмурять кого угодно. Собственно, с его-то внешностью не было ничего в этом удивительного. Высокий, выше самого Матвея на пару сантиметров, сухо-поджарый, с бронзовой кожей, сделанной в недорогом солярии, Сашка тянул на модель, если бы не слегка неровная горбинка на носу, что портила идеальную мордашку. Хотя, возможно, она и являлась некой изюминкой, подчеркивающей большие зеленые глаза, пухлые губы и острый подбородок. Темно-каштановые волосы Саша всегда укладывал в модную прическу, залачивая пряди и приподнимая их, чем еще больше подчеркивал свое лицо. Матвей хоть и не мог говорить объективно, но честно считал, что его друг один из самых красивых людей, которых он когда-либо видел. Повезло с генами, ничего не скажешь, ведь дражайшая мамочка Сашки передала сыну отличную наследственность. На его фоне Шестерняков терялся, а ведь сам был не промах в плане внешней карикатурности.       - Замутить или не замутить, но жарящимся в попу с мужиком я себя не представляю, - поморщился Матвей, прихлебывая чаек, исподлобья наблюдая за одногруппником, тяжело вздохнувшим, из-за чего его ресницы затрепетали, когда он прикрыл глаза, опустив плечи.       - Фу, ужасно звучит, - выдохнул Сашка, сморщившись. – Не будь таким грубым.       - Да я правду говорю! – по-серьезному возмутился Матвей. – Ну, не по парням я! Как представлю, дрожь берет.       - Ты ж не пробовал, балбес.       - Да и не хочу, - отпарировал Матвей. – Меня только девушки привлекают.       - Ага, и мы с тобой просто так год назад на вечеринке у Кольки из двадцать третьей, лизались, - буркнул Саша.       Щеки Матвея словно ошпарили кислотой. Жар мгновенно бросился к лицу. Шестерняков то ощутил прилив крови к лицу, то вдруг явственно осознал, что побледнел, став похожим на белоснежную свежевыстиранную простынь. И, правда, было дело.       - Но я тогда… Я был в стельку! – воскликнул Матвей, вспоминая, как сам накинулся на Жарина, буквально вцепившись в его губы, как оголодавший зверь в кусок мяса.       Матвею до сих пор было стыдно за тот инцидент. Он тогда встречался с девчонкой из параллельной группы, и она ему не давала. Напившись, Матвей сорвался с цепи. Он хотел близости с кем-нибудь. Поглощающего, жадного чувства собственного превосходства над кем-то, ощущать чью-нибудь подчиняемость. На глаза попался стоящий в сторонке не шибко довольный вечеринкой Саша, прихлебывающий пиво. Черт его знает, почему внимание привлекла не какая-нибудь девочка с курса. Матвей утащил друга на балкон под предлогом поговорить, где и захватил парня в свое распоряжение, прижимая к раскаленным от дневной жары перилам. Поцелуй вышел смазанным, горьким от смешанного на языках алкоголя, почти бездушным и нелепым, но от того не менее жарким. Саша от напора прифигел и не сразу сообразил, что происходит. Он видел, как Матвей самозабвенно напивался, но Жарин никогда бы не подумал, что друг полезет к нему с поцелуями. Но все же потом Сашка поддался. Он бы соврал, если бы сказал, что не хотел попробовать когда-нибудь с Матвеем. Тот был красив, хоть и не всегда осознавал, насколько привлекательны его чайно-карие с золотистыми вкраплениями глаза, как манят прикоснуться к ним вихры густых черных волос, а про молочную кожу, зацеловать до засосов которую казалось настоящим наслаждением, Сашка предпочитал молчать. Так что на поцелуй Саша ответил, чувствуя, как горячие ладони Матвея шарят под его футболкой, оглаживая напрягшийся пресс. И Матвей возбудился. По-настоящему. Саша прочувствовал это, когда парень прижался к нему, что-то пьяно выдыхая в рот, когда поцелуй пришлось прервать. Жарин, понимая, что единственный находится в адеквате, прекратил поползновения к своему телу, затолкав Матвея обратно в толпу людей, а тот, как в трансе, подчинился, как будто позабыв, как минуту назад жадно хватался за руки друга. На следующее утро Матвей помнил все, и ему было жутко не по себе, от чего хотелось побиться головой об стену. К счастью, Саша это прекрасно понимал, и с тех пор эту тему они не поднимали. До сегодняшнего вечера, от чего Матвею захотелось прямо сейчас провалиться сквозь недорогую плитку на полу в соседнюю квартиру, лишь бы не видеть этого прямого зеленоглазого взгляда, проникающего в самую душу.       - Тем не менее, на парня у тебя стояло железно, - дернул, как бы между прочим, плечом Саша, вздохнув. – Хотя бы попробовал, что ли. Девушки тебя посылают, и я уже заколебался постоянно слушать твои соплежуйства о разбитом сердце.       Матвей нахохлился, сжав кружку в ладонях посильней, от чего кожа на пальцах слегка побледнела. В чем-то Саша был прав. Он всегда был первым, к кому бежал жаловаться расстроенный любовными поражениями Матвей. Было немного нечестно плакаться на жилетке у друга, запрещая ему самому что-либо рассказывать о гомо-отношениях. Но Шестерняков переживал, что его попросту скрутит и стошнит от одних лишь представлений, как Саша развлекается с мужиками в постели. А Жарин отлично, при желании, мог порадовать подробностями. Такого счастья не надобно было детской психике Матвея.       Они, шатко да валко, перевели тему с отношений на ночевку. Саша позволил другу остаться на парочку дней до приезда родителей, и тот, безмерно благодарный, сразу предложил готовить завтраки, обеды и ужины, зная, что сам Жарин не шибко благоволит кухонным делам.       Устроился Матвей на надувном матрасе посреди комнаты, чему он не особо сопротивлялся, понимая, что согнать хозяина квартиры с его собственного дивана будет верхом наглости. Перед тем, как завалиться на неудобную «кровать», ставшей родной на семь ближайших дней (по расчетам парня), Матвей проверил все те вещи, что Машка выкинула из своей квартиры прямиком в его руки. Среди груды кое-как сваленных штанов, футболок и рубашек, Шестерняков обнаружил свою зубную щетку, пенку для бритья и станок, чему несказанно обрадовался. Все самое необходимое было при нем, чтобы не зарасти и не стать похожим на Бармалея с бородой и желтыми от налета зубами.       - Кстати, у нас с завтрашнего дня новый цикл*, - как бы между прочим заметил Жарин, сладко зевая и выключая свет, готовясь ко сну. – Судебка начинается**. Интересно, в морг поведут?       Матвей поерзал на месте. Ему самому было любопытно, как будет проходить один из самых интереснейших циклов в последнем семестре – по судебной медицине. На анатомии они все препарировали уже давно иссохшие телеса, или занимались по учебникам, когда препаратов не хватало из-за большого наплыва студентов в анатомичке. Наблюдать за вскрытием некогда живого человека – это уже совсем другой уровень. И Матвею, любопытному от природы человеку, не терпелось поскорей завтрашнего дня. Становилось и страшно, и хорошо одновременно от мысли, что завтра начнутся пары, которые он с нетерпением ждал.       - У нас какой-то новый препод будет, - раздался голос с дивана, когда Матвей почти уснул.       - Откуда знаешь?       - Так староста написала в Вконтакте, - удивленно отозвался Саша. – Ты что, не читал?       - Неа, - пробубнил гость. – Телефон разрядился, и я только что его на зарядку поставил. Не успел глянуть.       - Ааа, - протянул Жарин, выдохнув слово так протяжно, что Матвею стало не по себе. Саша словно простонал, и Матвей начал всеми силами отмахиваться от кое-каких воспоминаний, так ярко вспыхнувших в голове. – Ну, так Аленка написала, что препод какой-то молодой. Из столицы к нам приехал. В свои-то годы уже аспирант, кандидат медицинских наук и на докторскую метит. Уволился какого-то фига из крутячего места в Москве и перебрался в наш городишко.       - Может, тут платят больше? – пожал плечами Матвей, открыв глаза, рассматривая полосы света на потолке, появляющиеся от проезжавших у дома машин, расчерчивающих своим светом тьму, наполнявшую комнату.       - Совсем дурак? – фыркнул друг. – Ага, щаз. В Москве платят меньше? Что за дурь ты курнул, раз уж так решил?       - Ну, кто его знает, - огрызнулся Шестерняков. – Мы ж не знаем, что в его голове за мысли копошатся, и что за ситуёвина произошла с ним на прежней работе.       - Не знаем, но любопытно же, - проворчал Сашка.       - И вообще, откуда Аленка узнала так много? – поинтересовался Матвей, слушая громкий фырк от друга.       - Так у нее батя лаборант на кафедре. Ты не знал? Слушок быстро распространился.       - Действительно, - пробурчал Шестерняков.       Матвей сам не заметил, как потихоньку начал клевать носом. Закрыв глаза, парень постарался подумать о чем-нибудь хорошем, но в голову, загруженную пережитыми эмоциями, как назло, лезли одни лишь скальпели, ножи и лотки с лежащими на них остатками чего-то непонятного. Морщась и ворочаясь, парень смог уснуть лишь через час, прислушиваясь к мирному сопению Сашки на диване. Сон мягким войлоком обхватил и утащил уставшего Матвея, обещая, что по ту сторону темноты все любовные переживания уйдут, оставив после себя приятную негу.