Моя любимая шестёрка

      На следующее утро, наспех позавтракав омлетом, запихнув в сумки тетради и халаты, двое друзей отправились на пару. Они едва смогли втиснуться в маршрутку, почти прижавшись к дверям лбами. Парни наслушались кудахтанья бабулек, ехавших в восемь утра непонятно куда, но ничто не могло испортить так настроение, как десятиминутное грязе-снеготопчение, чем Матвей и Сашка занялись, идя к тому зданию, где у них должны проходить пары. Судебно-медицинское экспертное бюро находилось в центре, но значительно отдаленно от главной дороги. Пройдя мимо какого-то неприметного здания, друзья завернули на узкую аллею, где две машины с трудом бы смогли развернуться. «2 ГИС» явно указывал вперед, куда они и пошли, переглядываясь и ворча, что ноги промокли насквозь, а им еще на паре и на лекции сидеть, чувствуя, как в обуви хлюпают остатки воды. Недовольно кривя губы, Сашка костерил на чем свет стоит тех, кто придумал поставить пары по судебке в феврале месяце, ближе к марту, когда все начинало подтаивать и пахнуть весной.       Когда впереди показались ворота и красно-белый шлагбаум, друзья выдохнули почти с облегчением, обратив внимание, что на парковке рядом почти не было машин, зато стояли грузные газели черного цвета с надписью «Ритуальные услуги». Поежившись, ребята поскорей постарались проскочить через шлагбаум, но расторопный охранник сразу их тормознул, недоверчиво осматривая с головы до ног. Пришлось лезть в сумки за студенческими, показывая фотографии и объясняя, кто они такие. Крякнув, мужичок кивнул, даже улыбнулся, рукой указывая, куда им нужно идти.       Здание судебно-медицинского экспертного бюро оказалось не таким большим, каким Матвей себе представлял. Выложенная из светлого блока с покатой серовато-грязной черепичной крышей, постройка стояла в стороне от дороги, ведущей к зданию рядом. Жирные большие буквы, складывающиеся в четыре МОРГ явно давали понять, что обывателям там делать нечего. В общем и целом, территория оказалась очень даже красивой, будучи усаженной ухоженными елочками, березками и стройно подстриженными кустами, высаженными вдоль ровненькой тротуарной плиточки.       - Староста только что написала, что нам не через главный вход, а боковой, - буркнул уставившийся в телефон Сашка, который, в отличие от Матвея, рассматриванием не занимался. – Что, типа, мы увидим большую железную дверь.       Друзья послушно обогнули здание и, когда нашли то, что искали, толкнули массивную панель, попадая в небольшой коридорчик, а затем и на саму кафедру. Их встретила лаборантка, указав, где гардеробная. Там ребята переоделись, с недовольством надели бахилы на обувь и выслушали, что, вообще-то, на кафедре принято переобуваться, но первый раз простительно. Когда Матвей и Сашка надели халаты, их провели в классный кабинет, возле двери которого в небольшой прямоугольной панельке на листочке был нарисован номер их группы.       Внутри комната, достаточно большая, не представляла собой нечто отличающееся от всех тех кабинетов, где за шесть лет когда-либо были лечебники. Ничего примечательного, кроме выстроенных в ряд шкафов вдоль стены, в которых стояли баночки с формалином с какими-нибудь участками тела с ранами или кровоподтеками. Муляжи на полках являли собой все прелести синяков и пулевых ранений разного калибра. Матвей сразу с интересом начал обходить все примечательности кабинета, а Сашка деловито сел на стул перед выстроенными в одну широкую линию столами.       - Похоже, мы одни такие идиоты, что пришли к половине девятого, - друг, видимо, не шибко выспался, поскольку постоянно зевал и причитал, что указывало на плохое настроение. – Наши пишут, что могут опоздать. Пробки на Ленинской.       - Кто бы сомневался, - фыркнул Матвей, с любопытством посматривая на кости, сложенные в коробке с подписью о том, что вещи принадлежат кафедре судебной медицины и правоведения.       Подтягивались студенты не охотно, приходя то по двое, то по одному, занимая свободные места. Все зевали, вздыхали и морщились, ведь утро понедельника ни для кого не было радостным. Мало того, что в маршрутку с трудом пролезешь, так еще и цикл начался ответственный, который не профилонишь. Матвею же было любопытно до чертиков. Он все никак не мог усидеть на месте, то подходя к муляжам, то рассматривая банки на полке. Его оптимистического настроения не понимал никто, даже Сашка, все никак не могущий взять в толк, как человек, только вчера разорвавший продолжительные отношения, может быть таким веселым. Но, как заявил сам Матвей, Машку он не любил. Нравилась – да, но ничего более серьезного. Жаль лишь то, что они так глупо разошлись, ведь отношения были крепкими. Ему так казалось.       Когда часы показали ровно девять, Матвей уселся на свое место, и почти сразу в этот же момент двери с громким щелчком открылись, впуская кого-то, кого Шестерняков не видел, поскольку сидел спиной к входящим. Зато девчонки этого кого-то явно заценили, судя по тому, как в их накрашенных глазках заискрились яркие огоньки, даже Сашка шумно сглотнул. Матвей подавил в себе желание обернуться, да это и не потребовалось, поскольку тот, кто привлек к себе столько внимания, в скором времени объявился в поле зрения, подойдя к преподавательскому стулу у края длинных столов. Стратегически правильно расположенное место позволяло преподавателю видеть всех, как и им его. Появившийся мужчина в строго застегнутом белоснежном халате цепким взглядом без единой эмоции осмотрел всех студентов, пока те встали, поприветствовав его. Но даже медицинский элемент гардероба не мог скрыть широкий размах плеч и узкую талию, высокий рост и достаточно проработанное мускулистое тело. Ладно, с последним Матвей явно приукрасил, но он был почти на сто процентов уверен, что прав. Преподаватель, а, судя по всему, это был именно он, внешностью привлекал внимание сразу. Черт побери, да он словно с обложки журнала сошел! Мужские черты лица сочетали в себе грубые и мягкие приятные линии, настолько плотно переплетаясь между собой, что сразу можно было сказать – обладатель незаурядной внешности красив. Узкие губы чуть сжались в тонкую полоску, из-за чего уголки опустились вниз, но это лишь украсило мужчину. Легкая небритость черными точками украшавшая угловатую линию подбородка и скул, указывала на то, что кое-кто тоже не выспался. Густые черные брови вразлет с красивой дугообразной линией привлекали, особенно серебристо-серые глаза под ними, что смотрели на все вокруг оценивающе, с легким высокомерием и пренебрежением. Острый кадык выступал из-под ворота рубашки и халата, и Матвей отвел взгляд, чтобы сильно не палиться тем, что так откровенно рассматривает представшего перед ними препода. Темно-русые волосы, так, к удивлению, не идущие ему, мужчина уложил в модную на современный манер укладку, чуть откинув более длинные пряди в сторону.       - Здравствуйте, - мужчина сжал в руке серую тетрадь, в которой Матвей узнал журнал, - присаживайтесь, - голос оказался приятным, бархатистым, пронзающим насквозь, как приятная мелодия, льющаяся прямо в уши. – Я ваш преподаватель – Михаил Александрович Яковлев. И я буду у вас вести двухнедельный цикл по судебной медицине. Староста кто? – когда Аленка, хлопая глазками, подняла вверх руку, Яковлев отдал ей журнал. – Напишите список группы и желательно с полными инициалами. Журналы по технике безопасности вам принесут позже.       Михаил Александрович говорил как-то устало, недовольно. В его необычных глазах плескалась напряженность и какое-то странное недовольство, которое он постарался запихнуть куда-нибудь подальше.       - Двухнедельный цикл у вас будет весьма насыщенным, а в конце мая месяца вас ждет доцентский зачет. Мой совет – не пропускайте пары и лекции. Они в конечном счете пойдут в общий рейтинг вашей успеваемости, - мужчина взглянул на Алену, убеждаясь, что та ответственно заполняет журнал. – Отрабатывать долго и нудно, сразу оговариваю этот момент. Пропустивший заранее записывается в листке в лаборантской там, где стоит моя фамилия. После чего к указанной дате и времени на том же листке, готовится по пропущенной теме, приносит на отработку реферат. Также его ждет помимо устного вопроса тест и задача, - Михаил Александрович говорил сухо, словно читал какую-то статью о разведении помидоров на подоконнике. – Зачет принимают три преподавателя, и я в том числе, так что не надейтесь, что вы попадете ко мне и, построив милые мордашки, получите свою долгожданную оценку в зачетке.       Матвей приподнял одну бровь, едва удержавшись от хмыканья. Нашел, чем напугать. У них уже за столько лет выработался иммунитет к подобным устрашениям. Шестикурсники почти ничего не боялись, так что заявление Яковлева вряд ли прозвучали так устрашающе, как он рассчитывал. Сашка, сидящий напротив Шестернякова, отчего-то странно хмурился, поглядывая на Михаила Александровича, пока тот рассказывал о том, как проходит зачет. Яковлев ни на ком не задерживал взгляд, блуждая им по всем, так что Матвей улучил момент, чтобы привлечь внимание друга. Тот вздрогнул и посмотрел на Шестернякова так, будто в первый раз увидел. А тот пролепетал ему одними губами, не озвучив вслух: «Чего не так?». Жарин только отмахнулся, но Матвей знал, что тот все равно расколется рано или поздно.       Яковлев рассказывал о работе кафедры, пояснив, что, поскольку, сегодня только вводное занятие, то он спрашивать не будет. Поинтересовался, есть ли вопросы у студентов.       - Можно спросить? – руку вверх выбросила староста, широко улыбнувшись. – Мы пойдем на вскрытие?       Кажется, Яковлев едва удержался от того, чтобы не закатить глаза к потолку. Наверное, он слышал этот вопрос уже не в первый раз, и он ему крайне сильно вставал поперек идеального горла, прямёхонько под острым кадыком.       - Пойдем, но не сегодня и не завтра, и даже не послезавтра, - последовал ответ преподавателя. – У каждой группы разные темы, поэтому и график похода в морг плавучий, но мы обязательно сходим. Более того, вы будете должны написать акт о вскрытии, который пойдет одной из самых важных оценок в рейтинг*.       Все сразу приуныли. Никому не хотелось, как раньше, на младших курсах, от руки писать двадцать или больше страниц, но спорить, разумеется, никто не стал.       - Тогда, давайте с вами познакомимся, - Михаил Александрович подтянул к себе заполненный журнал, с интересом читая фамилии. – Если я произнесу не так, то извините, - только что-то в его голосе не прозвучало сожаления на сей счет.       Когда Яковлев называл кого-нибудь из группы, обладатель индивидуальности вскидывал руку или громко отзывался, чтобы на него посмотрели. Матвей начинал скучать. Из тринадцати человек он был самым последним, так что приходилось ждать, когда до него дойдет очередь. Помимо всего прочего, Михаил Александрович, похоже, желая получше узнать студентов, интересовался у них, куда они собираются поступать в ординатуру. Девчонки поголовно шли либо в акушеры-гинекологи, либо на УЗИстов, либо на дерматовенерологов, но с такими планами, что по основной профессии не будут работать, а доучатся на косметологов. Когда Жарин сказал, что собрался в кож-вен, Яковлев поднял на него взгляд, вскинув идеально смоляную бровь, так странно сочетающуюся с русыми волосами, однако ничего не сказал, лишь молча кивнул, давая понять, что услышал.       - Шестерняков Матвей Николевич, - Яковлеву не сразу удалось правильно поставить ударение, что, собственно, было не в первый раз за годы обучения Матвея. Как только не коверкали его фамилию, но она чем-то задела преподавателя. Он поднял пронзительный серебристый взгляд на Матвея, вдруг произнеся: - Это от шестерки? - От шестерёнки, - беззлобно ответил Матвей, слушая сдавленные смешки одногруппников и отчаянно замечая, как милое подтрунивание вызывает недовольство в глазах Михаила Александровича. – Ударение на «О», - поправил студент.       Яковлев буравил его взглядом долго, словно изучая букашку под лупой. Нет, лучше было бы сказать, как будто рассматривая неизвестную патологию, выявленную на столе у трупа во время вскрытия. Его взгляд не вызывал неприязни, но мурашки по спине посылал точно. Холодные, отстраненные от действительности серые глаза могли бы отлично выступать в качестве отпугивающего средства. В общем-то, в качестве своего оружия Яковлев их и использовал, потому что выдержать долго прямой взгляд казалось невозможным. И Матвей отступил, утыкаясь глазами в стол, чтобы не видеть глаз-буравчиков на красивом лице мужчины.       - Хорошо, я запомню, Шестерняков, - Михаил Александрович, как конфетку, покатал на языке медленно-тягуче чужую фамилию. – Итак, на кого же Вы решили в дальнейшем учиться?       Матвей, не особо раздумывая, пожал плечами, поднимая голову, чтобы посмотреть на преподавателя, но не ему в глаза, а на его переносицу, раздумывая, где тот мог сломать нос. А ведь, действительно, горбинка была неровной, чуть скошенной. Такая от природы быть не могла, и кто-то точно оприходовал мордашку преподавателя.       - Еще не решил, - Матвей не любил, когда поднимали подобную тему, потому что в отличие от своих любимых одногруппничков, парень так и не смог определиться с будущим, находясь в плавучем состоянии, и вопросы преподавателей, почему так – бесили злостно. - Хорошо, я понял, - Матвей не сразу сообразил, что допрос продолжаться не будет.       Студент недоуменно хлопнул ресницами, моргнул пару раз. Подобное отступление и отсутствие дотошного допроса было впервые. Обычно преподы из кожи вон лезли, чтобы выяснить, что со студентом не так и почему на шестом курсе меда тот еще не определился со своим нависшим будущем в качестве доктора в белом халате. Как там говорится? «Aliis inserviendo consumor»**?       Яковлев объявил пятнадцатиминутный перерыв и, порывисто встав, ступая широким шагом, удалился, оставив студентов один на один в кабинете. Девушки сразу принялись обсуждать, какой Михаил Александрович, а Сашка тем временем все также задумчиво хмурился.       - Ну, Сашик, что случилось? Я думал, что ты в Яковлеве дыру протрешь, - Матвей сел рядом с другом, пользуясь отсутствием Пашки Беловолова, который вышел в туалет. – Так понравился?       - Не в этом дело, - но скулы Жарина миленько порозовели, отчего Матвей сделал вывод, что прав на все сто. – У меня такое чувство, что где-то я уже его видел.       Сашка потер переносицу, вздохнул несколько раз, потеребил в руках ручку, уставившись на нее. Матвею было все равно, откуда появился на фронте Михаил Александрович. Собственно, Шестерняков смог заценить лишь отпадную конфетку-внешность, а на все остальное было плевать с высокой башни. А вот Сашке нечто не давало покоя. Он то кусал губу, то начинал постукивать по столу, отбивая одному ему известный такт.       - Может, спутал с кем? – предположил Матвей.       - Возможно, - неопределенно повел плечами друг, кивнув. – Но много ли таких красавчиков найдется?       Матвей промолчал. Он по справедливости всегда мог оценить чужую внешность, будь она мужской или женской. Ну, кто не смотрит на привлекательных людей? А вот Сашка, зная о его гей-наклонностях, вполне вероятно смотрел на ситуацию с другой стороны.       После перерыва Яковлев включил студентам фильм об обнаружении трупа на месте происшествия, а сам, сев на свое место так, чтобы не загораживать экран, подвешенный у стены, внимательно начал всех осматривать. Матвею становилось не по себе. Чужой взгляд подозрительно часто останавливался на нем, припечатывал к месту, заставлял ёрзать на стуле и чувствовать себя не в своей тарелке. Ощущения так себе, если честно. Складывалось ощущение, что Яковлев что-то подозрительное задумывал, а сейчас просчитывал, как бы ему поступить лучше в той или иной ситуации.       Раздражающий внимательный взгляд начинал подбешивать и, набравшись смелости, Матвей уставился в ответ. Прямо в глаза, пытаясь побороть внутреннего труса, который заметался в груди, барабаня о ребра. Почему-то от Михаила Александровича несло опасностью, и чуткий внутренний «Я» Матвея это ощущал получше, чем его упрямство, не желающее проигрывать в гляделках. На Шестернякова впервые глядели так внимательно, как на экспонат на выставке, только взглядом не восхищенным или пораженным, а абсолютно отсутствующим, нечитабельным.       Вдруг, в какой-то определенный момент, Матвей даже не заметил в какой, в голове пронеслась мысль, что с Яковлевым он зря так, что намучается он еще с ним. А когда Михаил Александрович неожиданно ухмыльнулся, из-за чего на одной стороне его щеки появилась блядская ямочка, Матвей понял, что – да… Он попал. Отведя взгляд, не выдержав больше напора, Шестерняков уставился на экран, на котором как раз показывали, как выглядит ректальный градусник для измерения температуры тела. В груди бухало, а в горле неожиданно появился странный ком размером с теннисный мячик, проглотить который никак нельзя, просто невозможно. И он душит, стягивает, не дает пройти воздуху в легкие. Матвей не мог понять, что с ним происходит, и уж тем более ему было невдомек, что в скором будущем он, ох, как пожалеет о том, что решил с вызовом посмотреть на преподавателя, устроив с ним зрительный батл.