Запасной

      — Я думаю, нужно ограничить наше общение только работой, Тох.       Антон прекрасно понимает, что так будет проще, но внутри все болезненно сжимается, потому что так не должно быть. Если бы он не ответил на этот чертов поцелуй, то все сложилось бы иначе, то Арсений бы не загнался так сильно по этому поводу и, конечно же, не принял бы такое решение. Но кто Шаст такой, чтобы возмущаться? Кто он такой, чтобы высказывать недовольства? В конце концов, Арсу это нужно, ему так легче и проще. Значит, так правильно.       — Мне тяжело сдерживаться, — вновь подает голос мужчина. И как же, блять, ему тяжело даются эти слова. — Мне и раньше было непросто рядом с тобой, но теперь, когда я осознал причину, это стало и вовсе невыносимо. Короче, если ты не против, то общаться мы будем только на съемках, концертах и все такое.       Минута гробовой тишины кажется целой вечностью, не меньше. Каждый думает, что все испорчено. Каждый винит себя.       — Я против, Арс. Но мы сделаем так, как ты хочешь, потому что я понимаю, что это нужно. Прости меня, я не должен был этого допускать, но все вышло само собой. Я знаю, что я кретин. Я уже говорил, что не хочу делать тебе больно, поэтому мы все прекратим, — негромко отвечает Шастун, поджимая губы. Он и не думал, что будет настолько тяжело.       Однако задерживаться тут больше не имеет смысла, поэтому уже через пару минут Антон стоит собранный у входной двери, а напротив стоит Арс. Снова удивленные, растерянные и разбитые. Никакой уверенности в собственных действиях, никакого осознания происходящего.       — Ты только не забывай, что я все равно всегда рядом, — тихо говорит Шаст, смотря в пол. — И если тебе вдруг понадобится помощь или просто захочется поговорить с кем-то, то звони мне в любое время. Правда, Арс, мне важно знать, что с тобой все в порядке.       Антон чуть улыбается и протягивает коллеге руку, снова поражаясь тому, как же это тяжело. Настолько, что даже дышать трудно. Казалось бы, почему? Они ведь и так общались, по сути, только на работе, во время гастролей и различных мероприятий. Значит, ничего не изменится. Но вот только Антон не маленький мальчик и прекрасно понимает, что теперь все будет совсем иначе. Арсений будет сторониться, будет уходить или неловко пялиться в стену, если они останутся наедине. Во время совместных импровизаций они будут нервничать, раздражаться, будет это вечное напряжение. Это ужасно, да еще и на шоу скажется наверняка негативно. Люди ведь даже через экраны чувствуют, если что-то не так. Тут Попова не спасет даже его актерское мастерство.       Арсений уверенно кивает на все слова парня, хотя на самом деле он прекрасно понимает и осознает, что не напишет и не позвонит ему, даже если будет подыхать. Шастун это знает тоже, но что он может сделать?       Голубоглазый едва сдерживает усмешку, глядя на протянутую ладонь. Они только что нихрена не по-дружески сосались, а теперь руки друг другу будут жать, словно добрые знакомые? Очень мило. Но он все же отвечает на этот жест точно таким же, стараясь не думать о том, что это конец. Конец чего? Ничего ведь и не было, да?       Шаст вдруг понимает, как же ошибся, подумав о том, что их ничего не связывало, кроме работы. А как же эти долгие переписки чуть ли не до самого утра? Как же совместные посиделки в баре? Все эти шуточки, понятные только им? Разве этого мало, черт возьми?       Видимо, Арсений думает об этом же, потому что он тут же притягивает парнишку в свои объятия и судорожно выдыхает. Ну может он себе позволить такую роскошь напоследок? К тому же, это просто объятия, ничего больше. Да и Антон совсем не против, он обнимает друга (да, черт побери, он всегда будет считать Арса своим другом) в ответ и прикрывает глаза. Они ведь не прощаются. Увидятся буквально через неделю на техничке. Все в порядке.       Да нет, блять, ничего не в порядке, кого они пытаются обмануть?       — Пиздец, Шаст, я так влюбился в тебя. Как школьник сопливый, — бормочет Попов, морщась так, словно ему больно. Хотя, наверное, «словно» тут совсем не подходит.       Ира редко говорит о любви, но Шастун и не верит. Никогда не верил. А вот в словах Арса почему-то совершенно не сомневается. Потому что он чувствует это кожей, душой, сердцем или хуй знает чем еще, но чувствует. Объясняйте как хотите, стройте теории, придумывайте оправдания, что хотите делайте, потому что Антон этого делать не собирается.       — Ну и дурак, — вздыхает русоволосый, отстраняясь и натянуто улыбаясь. Губы его едва ощутимо, но намеренно касаются колючей щеки Арсения, а затем парень делает пару шагов назад.       — Помнишь, вчера я сказал тебе, что у тебя хороший вкус? Так вот, можешь забыть, он у тебя совсем отстойный, — Антон вдруг улыбается совершенно искренне, потому что на него вдруг нападает не тоска, а совсем другое чувство.       Нежность.       Такая странная и незнакомая. Не та, которую он испытывает временами к Кузнецовой или испытывал раньше к другим девушкам. Не дружеская тоже. Даже не та, которая просыпается в нем, когда он видит Савину или Дему. Это что-то совсем иное. Что-то совсем новое. Но и об этом Антон думать не хочет. Он лишь бросает на второго импровизатора быстрый взгляд, а затем уходит к лестнице. Ждать лифт в такой ситуации крайне неуместно.       А Арс чувствует себя так, словно он только что не с другом попрощался, а лишился обеих ног, рук, сердца. Господи, банально, как же банально. Да. Но вот только боль эта все равно уничтожает и сводит с ума. Банальная она или нет — какая разница?       Лишь бы все это скорее закончилось.       Он закрывает дверь и медленно сползает по ней на пол, обхватывая руками колени и прижимая их груди. Кажется, от боли пульсирует не только сердце, а все тело. Взрослый мужик, да? Состоятельный и знаменитый. Сидит на полу и скулит, как мальчишка, которому надавали во дворе лещей старшие ребята. Молодец, Попов, так держать. Жизнь удалась.        На вопрос «что делать?» ответ приходит слишком быстро. Пить.       Надо выйти из соцсетей, удалить номер Антона, чтобы не звонить и не писать ему, чтобы не сорваться в первый же день. Жаль только, что его номер Арсений уже давно знает наизусть.       А вот Антон не сразу решает, что же ему делать и как дальше поступить. По-хорошему, надо ехать и вымаливать прощение у Иры, вот только делать этого совсем не хочется. Честно говоря, не хочется совсем ничего. И видеть никого не хочется тоже. Поэтому парень решает просто поехать домой и весь день смотреть идиотские комедии, лежа на диване. У него ведь выходной, он должен отдыхать.       А еще нужно перестать думать. Они с Арсом все решили. Они коллеги. Все. Больше тут не о чем размышлять. В кармане вибрирует мобильный, и Антону не нужно быть экстрасенсом, не нужно смотреть на экран и долго думать, чтобы понять, что это Ира. Кто еще это может быть? Поэтому парень лишь поджимает губы и вызывает такси. Нет, еще одного разговора он точно не вынесет. К тому же, несмотря на постоянные гулянья Кузнецовой, он все равно чувствует свою вину перед ней.       Дорога до дома кажется слишком длинной. Шаст хмурится и лишь заторможенно кивает на все попытки таксиста завести разговор. Серьезно, сейчас не самое лучшее время для болтовни. То ли дело самобичевание…       Ира продолжает усердно написывать и названивать ближайшие пару часов. Отвечать не хочется, говорить нечего, но и телефон Антон выключать почему-то не хочет. Мало ли кто может позвонить, правда? Вдруг что-то случится? Или Арсу понадобится помощь?       «Ире тоже, возможно, сейчас нужна твоя помощь, но ты не берешь трубку и не читаешь сообщения».       «Заткнись».       Шастун морщится, понимая, что ведет себя глупо, а споры с самим собой — это не очень хороший знак. Нельзя же вечно игнорировать Кузнецову. Нужно просто сказать ей, что все в порядке, чтобы она перестала надоедать.       Парень берет мобильник в руки и хмурится, видя число полученных сообщений и пропущенных вызовов. Читать каждую смску не хочется, поэтому он пролистывает диалог сразу на последнее сообщение.       Ира:       «Можешь просто объяснить мне, что происходит?»       — Если бы я мог, Господи, — вздыхает Шаст, потирая руками лицо. Он и сам-то не понимает, что происходит, не понимает самого себя, не понимает ничего. Совершенно ничего. Но ответить все же надо, поэтому он еще пару минут вертит телефон в руках, пытаясь придумать хоть какой-нибудь адекватный ответ.       Жизнь все-таки странная штука, да? Еще несколько дней назад он бы прыгал от радости, если бы Ира уделяла ему так много внимания, если бы заваливала его сообщениями и постоянно названивала. А теперь это выводит его из себя и безгранично раздражает. С другой стороны, девушка бы не начала всего этого, если бы не события, произошедшие за эти дни.       Антон:       «Я же сказал, что заболел. Проспал весь день»       И с каких это пор вы стали так легко врать любимой девушке, Шастун? Где же ваша совесть?       Ответа на сообщение не приходит ни через десять минут, ни через час. Шастун понимает, что нужно позвонить и извиниться, но сейчас он действительно не может и не хочет делать этого. Он просто хочет побыть один.       Собственно, он и остается один, правда, совсем ненадолго, потому что уже через полтора часа раздается настойчивый звонок в дверь.       Антон, невольно вздрогнув, поднимается с дивана и растерянно смотрит на экран телевизора, на котором уже полчаса транслировали футбольный матч. И впервые Шасту не было до этого никакого дела.       Парень вспоминает, что кто-то наведался к нему в гости поэтому нехотя плетется в прихожую. Может, Арс? Наверное, все же не стоило бросать его одного.       Нет. Не Арс.       — Ты и правда выглядишь хреново, — произносит Ира, озлобленное лицо которой смягчается, когда она видит бледного и измученного Антона.       — Очень спасибо, — кивает парень, уже жалея, что не притворился мертвым, а поперся открывать эту чертову дверь.       — Температура? — Ира заботливо прикладывает ладонь ко лбу светловолосого, попутно разуваясь. — По-моему, ты не горячий.       — Сбил уже, — отмахивается Антон. — А ты… чего пришла то?       И это, наверное, самая главная ошибка, совершенная Шастом за последнее время, потому что глаза Иры тут же недобро сверкают, а сама она начинает свою долгую и, честно говоря, никому не нужную речь.       — …да ты хоть представляешь, как я волновалась? … Неужели так трудно было ответить?.. Ты эгоист… если бы я… потому что постоянно… трудно извиниться или что?.. Я вообще не понимаю… словно сам не свой… невероятно… ты меня больше не любишь, да? Если хочешь меня бросить, то так и скажи, не нужно всего вот этого.       Шастун слушает все обвинения, нравоучения и оскорбления только вполуха, потому что мысли его заняты совершенно другим… другим человеком. Но последние фразы все же выводят импровизатора из оцепенения. Он пару раз моргает и несколько секунд просто смотрит на Иру, пытаясь сложить все происходящее и все произнесенное в одну целую картинку.       — Да почему ты, черт возьми, опять молчишь? — прикрикивает девушка, а глаза ее начинают слезиться. Нет, нет, только не это! Женских слез Шастун не выносит совершенно.       — Я знала, что рано или поздно этим кончится, — всхлипывает Кузнецова, а Антон судорожно пытается придумать хоть что-то, чтобы все это прекратить. Видеть плачущего Арсения было больно, а вот ревущую Иру хочется заткнуть, потому что он прекрасно знает, что все эти слезы — фальшь. Но делать что-то надо, поэтому он осторожно подсаживается ближе к девушке и обнимает ее.       — Не говори глупостей. Конечно, я люблю тебя.       — Не любишь, — уже рыдает она.       — Люблю. Правда, Ир. Не плачь, ладно? Прости меня. Я совершенно не подумал, что ты можешь так беспокоиться обо мне. Прости, — извиняться не за что, но Шастун продолжает извиняться. Зачем, спрашивается? Потому что любит? Разумеется. А вся эта неприязнь… просто побочный эффект тяжелых событий.       — Не подумал, что я могу беспокоиться? — Кузнецова резко вскидывает заплаканное лицо, и от ее взгляда хочется спрятаться, потому что она, кажется, готова налететь на несчастного Антошу с кулаками.       — Я, по-твоему, скотина бездушная? Почему, блять, я не должна беспокоиться о тебе? Ты же мой парень, Антон! Я же люблю тебя! — кричит Ирина, но потом черты ее лица смягчаются, а сама она ласково улыбается. Как будто и не кричала только что, не метала взглядом молнии.       Ответить Антон не успевает, потому что Кузнецова утягивает его в поцелуй. И, честное слово, она никогда не целовала его так, никогда не отдавалась ему так, как в этот вечер. Она словно чувствует перемену в Шастуне, словно хочет это остановить. Чтобы все оставалось так, как было. Чтобы Антон был рядом. Потому что место рядом с ним — ее место, только ее и ничье больше! Уж слишком на нем удобно.       А сам Антон пытается получить удовольствие от секса, но выходит хреново. Нет, ему хорошо с Ирой, как и всегда, вот только маленький мальчик внутри него корчится от боли и отвращения к самому себе. Он плачет и хватается за волосы, потому что знает, что все это — ошибка. Чудовищная ошибка.       Ира же сладко стонет, постоянно шепчет его имя и не переставая говорит о любви, заставляя Шаста до боли сжимать зубы, потому что эта Ира еще отвратительнее той, которая слова любви игнорировала. Потому что эта Ира боится и действует на инстинктах. Эта Ира чувствует угрозу. И эта Ира еще большая лицемерка и лгунья, чем прошлая.       И когда девушка уже засыпает, Антон тихо встает с кровати и уходит на балкон, чтобы покурить. А еще чтобы не смотреть на девушку, которая так сладко сопит в его постели. Да в чем же дело? Что происходит и как это остановить? И стоит ли останавливать? Шаст глубоко затягивается и тихо ненавидит Арса. За то, что сбил его с пути. И себя. За то, что так легко поддался.       Весь день Арсений чувствует себя… да никак. Это даже не хреново, это просто никак. И, честно говоря, лучше бы было хреново. Лучше бы он от боли на стены лез, лучше бы рыдал как девчонка, потому что это все равно лучше, чем то, что происходит сейчас.       После ухода Антона ему было плохо минут десять, а потом он подумал о том, что сам виноват во всем, и ему стало никак. Поэтому он спустился в магазин за сигаретами и выпивкой, а потом вернулся домой, но решил не пить. В конце концов, не спиваться же теперь из-за любви! Он взрослый мужчина, он с этим справится. Да и после пары выпитых стаканов едва ли он сможет контролировать свою потребность позвонить или написать Шасту.       Поэтому следующие несколько часов Попов убивает за просмотром фильмов. Правда, он даже не понимает, что за фильм идет, но какая разница? Главное, что он не страдает и не пьет.       Ближе к вечеру появляется очередной способ отвлечься — Юля, которая начинает написывать ему. И все бы ничего, но уже через пятнадцать минут эта девица начинает действовать на нервы, потому как настойчиво предлагает сходить куда-нибудь или приехать в гости. Арсений пишет ей лишь короткое «Прости, не хочу никого видеть сегодня», а потом отключает телефон. Да, это ложь, потому что кое-кого он все-таки увидеть хочет, да так сильно, что приходится сжимать собственные руки в кулаки, чтобы не сорваться и не написать.       Но ближе к ночи все это становится совершенно невыносимым, поэтому Попов не выдерживает и прикладывается к купленной бутылке. Уже через полчаса его нехило разносит, потому что «на старые дрожжи», как говорится. Казалось бы, напился — так иди и спи, но спать Арс не хочет. Он не хочет даже писать Шастуну. Он хочет просто включить грустное музло про неразделенную любовь и упиваться жалостью к себе. Собственно, это он и делает.       И да, он все же хочет написать Шастуну, какой смысл обманывать?       «Как можно быть таким отвратительным?»       Еще минут десять мужчина может сдерживать себя, но потом срывается окончательно, потому что из колонок льется какая-то до безобразия страдальческая песня Лазарева, а в крови циркулирует слишком много алкоголя. А еще он просто влюбился в Антона, как школьник, поэтому за телефон он хватается с таким остервенением, словно десять лет провел на необитаемом острове и не брал в руки мобильник.       Несмотря на свой эмоциональный порыв, еще минут пять Арсений тупо не может придумать, что же ему написать. «Привет»? «Как дела?»? Бред. Это все просто бред. Может, написать, что соскучился?       Арс:       «Мне тебя не хватает»       Импровизатор пьяно смеется, хотя на самом деле не может понять причину своего смеха. Сообщение смешное? Или просто сам он настолько жалок, что даже смешно, а? Недолго думая, он набирает еще одно сообщение. Ну а что? Гулять так гулять, да?       Арс: «Хочу себя у тебя»       Перечитав, брюнет снова смеется и качает головой. Какой же он еблан, господи боже.       Арс:       «То есть тебя у себя»       Арс:       «У меня тут бухло, а я совсем один. Даже выпить не с кем, представляешь?»       Арс:       «Шаст, приезжай, а?»       «Какое же ты ничтожество, Попов. Самому от себя не тошно?»       — Тошно, — самому себе отвечает мужчина, усмехаясь и откладывая телефон. — Но без него еще хуже.       На положительный ответ он и не надеется, честно говоря. Понимает ведь, что ведет себя глупо. Сначала сам сказал, что нужно прекратить общаться, а теперь вот в гости зовет. На месте Антона он бы вообще добавил свой номер в черный список.       Но для самого Антона эти сообщения становятся последней каплей. Все то, что он испытывал за последние дни, превращается в один сплошной мерзкий ком, который подкатывает к горлу и вызывает приступ не то удушья, не то тошноты. Он пару минут вчитывается в текст, а потом аккуратно встает с кровати и вновь уходит на балкон, попутно набирая Арса. В конце концов, эта чертовщина не может длиться вечно. В конце концов, у Шаста тоже чувства есть, а Попов, кажется, так сильно увлекся своими переживаниями, что совсем забыл о чужих.       И когда на том конце слышится пьяное и удивленное «Шаст?», Антона едва не разрывает от противоречивости собственных ощущений. И, бросив взгляд на дверь в спальню, он даже пару мгновений думает о том, чтобы наплевать на все и приехать к Арсению, но тут же эту мысль отгоняет.       — Знаешь, Арс, я все понимаю, но это уже перебор, — негромко, но уверенно произносит парень, с силой сжимая телефонную трубку. — Я понимаю, что ты напился. Понимаю, что тебе тяжело. Понимаю. Но почему же ты не можешь понять, что и мне нелегко, а? Сначала ты о каких-то чувствах говоришь, потом уверяешь меня, что нам общаться не нужно, теперь в гости зовешь. Я сказал тебе, что буду рядом, если тебе нужна будет моя поддержка или помощь, и я от своих слов не отказываюсь, но и ручным зверьком я становиться не собираюсь. Мне хватает Иры, которая ежедневно трахает мой мозг, так что определись уже, ладно?       Шаст рвано выдыхает и прикрывает глаза, чувствуя одновременно ужасное облегчение и вину. Наверное, не стоило так резко. Тем более, Арсений пьяный, мало ли что ему в голову придет после этих слов.       Но Арс пьян так сильно, что никаких плохих мыслей в его голове нет. Вообще ничего в ней нет, если честно, он просто слушает голос Шаста и улыбается, словно придурок. Хотя, пожалуй, придурком он и является. Но ведь у Антона такой приятный тембр. А когда он злится или нервничает, то проглатывает некоторые гласные звуки, а это чертовски мило, разве нет?       — Ежедневно трахает твой мозг? — тихо и на удивление спокойно спрашивает мужчина. Действительно, как будто это главное из всей речи Шастуна. — А я думал, что это ты трахал. И не только мозг. Да и не только ты, если уж говорить на чистоту. Все мы знаем, какая твоя Ирочка…любвеобильная.       Голубоглазый хрипло смеется, а потом резко замолкает.       — Заткнись, — цедит Антон. Да, это правда, но кто дал Попову право говорить такое?       — Зато я тобой хотя бы не пользуюсь, Шастун, — уже серьезно произносит Арс, а потом вздыхает, почему-то заставляя собеседника вздрогнуть. — Я же тебя люблююю.       Антон замирает. Вот так вот просто? «Я тебя люблю»? Прямо в лоб?       «Да что с тобой не так?»       — Люблю тебя, слышишь? — окончательно добивает Арсений. — И ни к чему не принуждаю, заметь. Да, я пригласил тебя к себе, но это ведь просто предложение. Хочешь — приезжай, ну, а нет, значит, нет. В чем проблема?       Шаст вздыхает и потирает переносицу, а потом тянется за пачкой сигарет. Блять, это просто какой-то бессмысленный диалог. Но в то же время смысла в нем слишком много. В каждой чертовой фразе.       — Арс, я просто не вижу смысла, — вздыхает парень. — Ну, приеду я к тебе. А утром что? Ты протрезвеешь и снова скажешь, что все это ошибка и не нужно нам больше общаться. Я уйду, ты снова напьешься и напишешь. Замкнутый круг, понимаешь? Зачем оно тебе? Ты спрашивал у меня, почему я мазохист, а сам лучше? Зачем ты себя травишь? И меня заодно. Это жестоко по отношению к нам обоим, Арс, — к концу своей речи Антон успокаивается. Возможно, дело в глубоких затяжках. Возможно, он просто устал.       Нет, он готов приехать, но он боится, что они снова могут… могут позволить себе лишнего. И тогда все это снова обернется неприятным разговором, чувством вины перед Ирой, ее слезами и истериками. Все это просто станет днем сурка.       — Просто заканчивай пить, пожалуйста, и ложись спать. Если захочешь поговорить утром, то пожалуйста — звони, пиши, приезжай. Но сейчас это действительно не имеет смысла. Ты ведь опять начнешь винить себя, Арс. А ты не виноват. Ни в чем.       Попов дослушивает монолог друга до конца и просто отключается, потому что сказать ему нечего, а Шастуну, видимо, тоже.       Мужчина откидывает голову на диван и прикрывает глаза. Да, он снова облажался, но чему удивляться? Не впервой. Он мог бы и сам поехать к Шасту, но почему-то нет сомнений в том, что он там не один. С Ирой. Еще и потрахались знатно перед этим наверняка. Бабы это обожают — подмасливать мужика разными способами, как только чувствуют, что им уделяют меньше внимания.       К горлу подкатывает тошнота, и Попов морщится. Наверняка это у него на Кузнецову такая реакция.       Впрочем, нахуй Кузнецову. И Антона. Нужно думать только о том, что в бутылке еще плещется алкоголь. Значит, все еще не так плохо.