Доля секунды

Он любил его. Больше того, он его боготворил. Обожал его, преклонялся перед ним. Тайрелл Уэллик мог бы предать кого угодно, но Эллиоту Алдерсону был предан целиком и полностью, душой и телом. Что бы тот не сказал, о чем бы не попросил… Даже выстрелить в него! *** - Я люблю… Эллиот не позволил ему договорить. Это последнее, самое дорогое - «Тебя», точкой, не оставляющей пространства для многоточия, так и не прозвучало вслух. Но так ли это было важно, когда все в его к нему отношении было и без того предельно понятно. Им обоим. Но… Для Эллиота он не был важен вовсе. Ему тоже было не обязательно озвучивать этого. *** Отстранив любимого человека, Тайрелл поймал пулю – так, будто нарочно под выстрел и шагнул. К этому моменту он уже думал о смерти. Настойчиво требуя от Эллиота словесного подтверждения тому, что он для него пустое место. Иными словами, Тайрелл умолял о милосердном ударе, который окончательно добьет его. Уходить было легко. По затерянному среди леса в снегу пустынному шоссе. Навстречу смерти. Спокойствию. Концу мук на душе и в смертельно раненном равнодушием сердце. *** Спотыкаясь, из последних сил бредя по сугробам, зверем, ищущим место, где бы прилечь и умереть, Тайрелл Уэллик набрел на… странное… Каким еще словом можно было описать мерцающий свет фиолетового оттенка посреди деревьев, места которому здесь не должно было быть? В свете было… что-то… Становящееся с каждым шагом все отчетливей, как ярче разгоралось загадочно-манящее, поначалу не пугающее совсем, свечение. Должно было бы, но не испугало нисколько. Еще шаг… и еще один… последний… Тайрелл опустился на колени перед самим собой, неподвижно раскинувшимся в белом с ярко-красным вокруг, у простреленного бока. Непонимание. Страх. Горечь смирения… *** - Я не дам тебе умереть, Тайрелл. – вернул его - его душу… в себя - обратно в тело… голос любимого человека, крепко ухватившего его – на самом краю пропасти, откуда не возвращаются. Схватившего за пальто, стоимостью шесть тысяч долларов, грубо встряхнувшего, и сжавшего в объятиях, поднимая из белого с застывающей лужей красного. Прижавшего его к себе! Тайрелл ощутил на своих онемевших, холодных как лед, губах опаляющий жар губ, которые ему так хотелось, но не удалось поцеловать, всласть, допьяна, хотя бы один-единственный раз. Поцелуем, возвращающим жизнь… *** Что могло ему и померещиться. Как фиолетовый свет немногим ранее. В котором он лежал, чтобы больше никогда с него не подняться.