***
Вот так мальчик выбрал свою любовь, и пусть чувства его были наивны и по-детски чисты, но Рэй всё равно сходил с ним к психологу. Альфу ситуация беспокоила, как когда-то тревожил отца случай с Эмиром, но даже специалист и тот посоветовал ему (как Ади, как Жан и даже как мистер Эдвард) особо не травмировать ребёнка. «Мальчику просто до боли не хватает альфы-родителя, — так он сказал. — И эта жажда вылилась в глубокое, нежное чувство, которое позже пройдёт, и беспокоиться не стоит». Но Рэй всё равно беспокоился, и, кстати, его опасения подтвердились: когда Равиль вырос, то первым же делом нашёл себе в пару альфу, причём до невозможности похожего на «приёмного отца». Вот этого Рэй и боялся, но видимо с судьбой не поспоришь. Конечно, он не стал повторять ошибок родителя и принял выбор «сына», ничуть не охладев к нему душой. Поэтому Равиль не пострадал, как Эмир, и даже был счастлив со своим новым избранником, но это уже было потом, а пока он не отходил от Рэя, и альфа даже иногда обнаруживал его у себя утром под боком в постели. Точно как Эмира когда-то. Но ругать Равиля было бесполезно — он тут же начинал рыдать и заикаться, а Рэй не мог на это спокойно смотреть. Поэтому он молча просыпался, обнимал мальчишку, включал мультики или какой-нибудь фильм, и они просто лежали вместе какое-то время, прежде чем встать. Равилю этого хватало, и он потом целый день бегал счастливый и радостный, зато Рэй не ссорился с Ади, который чуть что — постоянно вступался за брата. Но к счастью, хотя бы Рональд, в отличие от Равиля, выбрал себе вполне, если можно так выразиться, «нормальную» пассию. Он влюбился в маленького Люсьена, да так сильно, что это стало камнем преткновения и причиной ссор между детьми. А поскольку Флори, несмотря на свой пятилетний возраст, был уже вполне серьёзным соперником, то на этот раз Рон проявил безжалостность и первым делом высказывал малышу, что ЛЮси не сможет стать его мужем, ибо они оба — братья. На что Флориэль, недолго думая, парировал, что Рональд тоже не имеет таких прав, поскольку он Люсьену дядя, и дело кончилось дракой. А поскольку Рон был сильнее, то ЛЮси тут же вступился за слабого — ибо присутствовал при конфликте, и сердце Рональда разбилось окончательно. В итоге у них с Флориэлем возникли неприязненные отношения, и Рон стал глубже уходить в учёбу, чтобы поменьше страдать. Но всё равно стычки случались, в последнее время всё чаще, и в них уже приходилось встревать Рэю, чтоб дети не покалечили друг друга. Вот такие были проблемы в этой семье, хотя споры решались быстро — в основном за счёт того, что Рональд уступал, руководствуясь своей мудростью и старшинством, но надежд на Люсьена не оставлял ни на минуту. И пусть Ади и Рэй были уверены, что рано или поздно этот «заскок» пройдёт — Рон был с ними не согласен. Но втайне.***
А Ади так и не смог стать хорошим родителем. Конечно, он сразу пришёл в себя, как только Марк взял все заботы о сыне в свои руки. Омега ужасно тогда переживал за все те мысли, которые лезли ему в голову, пока он был в неадекватном состоянии, но депрессия быстро прошла — свобода и работа, а так же осознание того, что ребёнок под надёжным присмотром, быстро исцелили Ади. И всё равно он не смог полюбить сына так, как надо бы. И не потому, что Флори напоминал ему давнее зло, нет — об этом омега уже давным давно позабыл, но он просто по натуре своей не был приспособлен к отцовству. А Флориэль страдал. Он чувствовал эту нелюбовь, часто из-за этого плакал, бывало, что и болел, и Ади даже оставался с ним один на один вместо Марка, чтобы хоть как-то загладить вину, но хватало его ненадолго. Стоило позвонить кому-то с работы, как омега снова углублялся в дело, забыв про всё: висел на телефоне, торчал в скайпе, изучал материалы, решал деловые вопросы, а Флори пока читал книжки, играл совершенно один, смотрел мультфильмы и, сам того не осознавая, болезненно ждал с работы отца. Чтобы обнять его и прижаться, наконец, к любящему сердцу, испив его доброго тепла. А Рэй и в самом деле обожал детей, причём всех четверых сразу, и почти не ставил между ними различий. Ну разве что самую малость: Флори он любил как родного — и это было понятно, а ЛЮси ласкал и нежил особенно, потому что тот был омегой, а ещё невероятно похожим на умершего возлюбленного, и альфа будто бы долг ему возвращал — за всё. Ведь Ади рассказал Рэю — ещё в роддоме, что именно ЛЮси, приснившись ему, поведал об истинной причине своей смерти. Поэтому дело и закрутилось. А ещё Рэй узнал, что это Люсьен будил его и приводил в сознание, когда альфа впадал в состояние сомнамбулы и пытался убить своих парней. Рэй тогда очень растрогался от всего услышанного, безоговорочно поверив Ади, и долго плакал, а потом признался, что чувствовал всё это сам, но просто боялся поверить. Он ужасно переживал, что ЛЮси помогает ему и даже спасает, хотя Рэй этого ни капельки не заслуживает. И даже то обстоятельство, что возлюбленный погиб не от его руки, не особо успокоило альфу. Он всё равно чувствовал вину, и только когда Ади рассказал ему всё и уверил, что ЛЮси совсем не сердится, а ещё живёт сейчас среди ангелов и даже счастлив, только тогда Рэй почти перестал страдать. А довершило дело то, что он взял под опеку место захоронения бывшего возлюбленного и его несчастных родителей, привёл могилы в порядок, поставил ограду и теперь тринадцатого числа каждого месяца посещал это место, возлагая свежие цветы к надгробьям, но теперь уже не испытывал никакого страха, а только покой и умиротворение на душе.***
Так история и закончилась. Ади не стал говорить альфе, что ЛЮси скорее всего живёт теперь в теле приёмного сына Эмира — зачем всё усложнять? Тем более Люсенька — это уже был не Люсьен, а совершенно другой ребёнок, и он не помнил ровным счётом ничего из того, что с ним случилось, воспринимая себя самым обычным человеком. Он просто жил, рос и радовался, любил приёмных родителей и всех своих дядюшек вместе взятых, а заодно и деда. Мистера Эдварда ЛЮси особенно обожал, просто всем сердцем, как впрочем и Флори, поэтому оба ребёнка часто бывали у него в доме, в том числе и на выходных, и тогда праздник любви отмечался в обоих молодых семействах сразу. И это было прекрасно, но речь сейчас пойдёт о другом: об одном занимательном факте, который произошёл в жизни этих людей. Ведь король, проявив благосклонность, разрешил Эмиру и Дину взять родовую фамилию их приёмного сына. Поэтому все документы, говорящие о том, что ЛЮси родителям не родной, были надёжно скрыты в тайном архиве дворца, а фамилию для пущей убедительности пришлось принять не только новоиспечённым родителям, но и всем остальным членам их семьи. Так Левансонским стал Ади (теперь уже официально), а так же оба его брата — Рональд и Равиль, с ними и дядюшки — мистер Стэнли и милейший господин Ив. И только с мистером Эдвардом произошла небольшая заминка. Отец Рэя отказался от титула наотрез, а так же запретил двум оставшимся сыновьям брать эту фамилию, за что король разгневался на него и вызвал к себе на аудиенцию. Мистер Эдвард явился, ибо отказывать правителю считалось дурным тоном, и у них состоялся занятный разговор. Правда, не сразу. По традиции мистер Эдвард с Его величеством выпили коньяку, сыграли в шахматы, соперник, конечно, искусно поддался — этого тоже требовал этикет. Выиграв, король остался доволен, они с гостем пригубили ещё по бокалу, поговорили о сторонних вещах и только после перешли к делу. — Так объясните же мне, дорогой, — обратился Антуан II, немолодой уже, но очень красивый альфа, к мистеру Эдварду, — поведайте мне причины, по которым вы осмелились отвергнуть данную мною милость… — Его величество имел ввиду дарование титула высокой фамилии обычной семье. — Эти основания, — продолжил король, — должны быть весом не меньше солнца, чтобы я прислушался к ним. Итак? — он взглянул на своего посетителя. Мистер Эдвард промолчал. Он прекрасно знал, что король в курсе причины его отказа, и теперь осталось дать ему возможность самому блеснуть своими знаниями. — Я знаю, знаю, — Его величество мягко похлопал гостя по руке. — Вы — прямой потомок нашего грозного предка Артура Жесточайшего. Причём настолько прямой, что даже кровь ваша чиста, как кристалл. Я прав? — Ваше величество сведущ, как сам Всевышний, — произнёс мистер Эдвард, и король взглянул на него с интересом. Слова собеседника прозвучали спокойно, выдержанно, с присущим уважением к сану, но не превосходящим рамки собственного достоинства, а ещё без приторной лести. Антуан любил таких людей — тех, кто не пресмыкался перед ним. — Прекрасно, — он оглядел посетителя, в который уже раз отметив его мужество и красоту, взглянул на слегка напряжённую складку между бровей, которая выдавала скрытое недовольство. Всё в стиле Артуровских отпрысков — таких нервных и взрывоопасных, но в то же время невероятно привлекательных. — Прекрасно… — венценосец задержал взгляд на сжатых губах мистера Эдварда, потом снова коснулся его руки. Родитель поднял взгляд — твёрдый, уверенный, с чудесным «тёплым льдом» в глазах, как выразился бы поэт. И королю даже пришлось подавить вздох, ибо он был очень неравнодушен к таким красавцам, особенно с благородной яростью в сердце. А разговор продолжился. — Ваш дальний прадед, — снова заговорил Антуан, — средний сын Артура Жесточайшего, отказался в своё время от фамильного титула и велел своим детям следовать его примеру. Ибо он был твёрдо убеждён, что в трагедии, случившейся с королём Эндрю Нежнейшим и его маленьким сыном, был виноват лишь сам король Артур. Ваш прадед не пожелал иметь ничего общего с извергом, поэтому отказался от родства, но кровь всё же берёг. Ваша родовая линия сплошь состояла из чистокровных дворян Артуровского рода — но только из тех, кто так же, как вы, разделял взгляды вашего предка. Не так ли? — Именно так, ваше величество. Король удовлетворённо кивнул. — Ваши родители погибли на затонувшем круизном лайнере. Когда вы были младенцем, вас воспитал слуга, который умер, когда вам исполнилось около десяти лет, потом вы воспитывались в пансионе, в двадцать один год получили своё наследство, составляющее довольно крупную сумму в деньгах, а так же в ценных бумагах, и в конце концов взяли в мужья простого человека без рода и племени и напрочь забыли о своём истинном происхождении. — И ничуть не жалею об этом, — добавил мистер Эдвард. — Королевское бремя мне не к лицу. — А я говорю, что к лицу! — король раздражённо поднялся, гость сделал то же, ибо сидеть в присутствии Его величества было неприлично. — Мне лучше знать, что вам к лицу, а что нет, — Антуан II возмущённо прошёлся по будуару. Мистер Эдвард сделал пару шагов вслед за ним и встал посреди комнаты. В этот момент король снова приблизился и некоторое время смотрел в глаза посетителю, раздумывая, сердиться ли на него дальше, но в итоге опять вздохнул — дальний родственник покорил его сердце, как только вошёл в будуар (аудиенция была неофициальной и проходила в домашних условиях, ибо мистер Эдвард был практически братом, пусть и отколовшимся от семьи). И тогда Его величество решил действовать по-другому. — Я прощаю вам вашу бестактность, — сказал он, — учитывая, что вы не получили должного воспитания, — король погрозил пальцем в воздух. — Что ж забудем, — и не дав гостю опомниться, сразу продолжил: — Но теперь я вполне понимаю, почему вы не можете взять фамилию Левансонских. Имея свой родовой титул рангом намного выше, вы вполне вправе отказаться. Это убедительное основание, и я снова прощаю вас. — Я не просил прощения! — мистер Эдвард тут же вспылил, и ему было сейчас всё равно, с кем он говорит. Король подавил улыбку. Ох уж эти Артуровские отпрыски, как же легко их зажечь. Это так возбуждало. Он решил ещё поиграть с огнём. Выпрямившись, Его величество убрал руки за спину, поднял голову выше, чтобы показать собеседнику своё величие и властно произнёс: — Повелеваю вам взять свою исконную фамилию и вернуться в лоно семьи. Мы понимаем ваши мотивы и не сердимся. Мы вновь принимаем вас. Мистер Эдвард еле сдерживал гнев. — Нет! Ответ был коротким и твёрдым, а у короля покраснели щёки, но он пока не понял, от чего: то ли от негодования, то ли от… более волнующего чувства. — А вы знаете, что означает отказ? — Антуан II постарался придать голосу как можно больше суровых ноток. — Это чревато изгнанием. — Знаю, — упрямец не дрогнул ни единым мускулом. — Но я не могу нарушить волю отцов, тем более посмертную! — Зато Я могу нарушить её! — в том же тоне ответил король. — И даже могу отменить, ибо именно Я — ваш главный отец! И это была чистейшая правда. Правитель, действительно, являлся отцом всех отцов и в самом деле мог менять волю настоящих родителей, если того требовали обстоятельства. И пусть обществом это не поощрялось, но порой бывало необходимо. Обычно такие вопросы решились на совете старейшин, правда сейчас король решил сам со всем разобраться. И мотивы у его были чисто эгоистичные: он хотел вернуть красивого родственника в стан семьи и приблизить его ко двору. Поначалу это не входило в планы Антуана — назначив аудиенцию, он лишь хотел выказать непокорному подданному свой гнев, а после заставить его сделать так, как было приказано. И не важно, будут его потом любить или нет. Но увидев мистера Эдварда воочию и воспылав к нему чувством, Его величество теперь хотел уладить дело миром. На самом деле он и был довольно мягким человеком, и даже государством не правил сам — это бремя полностью легло на хрупкие плечи его мужа-омеги, правителя Лариэля-Сигизмунда, хоть все и делали вид, что не замечают сей казус. Но короля это вовсе не трогало. Он был доволен правлением своего мудрого супруга и даже рад был свалить с себя ношу, ибо истинной его страстью были празднества, развлечения и многочисленные фавориты-альфы, которыми король себя окружал. Он баловал их и лелеял, наслаждался их дружбой, а то и страстью (это уж как пойдёт), но если избранник наскучивал, а сам уходить и не думал, то Антуан жаловался мужу, и омега-король безжалостно изгонял очередного любовника своего супруга, изобразив ревнивого деспота. Так альфа-король всегда оставался чист и вроде бы даже сам становился жертвой, а это была очень удобная хитрость. Антуан попросту боялся мести своих бесконечных пассий (ну мало ли), зато его омега-муж не боялся ничего. Вот такие отношения были у венценосной пары, но это лишь потому, что короля-омегу Сигизмунда, действительно, интересовала только власть. Причём использовал он её не в личных целях, а во имя блага государства — честно и самоотверженно, а явное и значительное улучшение жизни подданных за время его правления прямо это доказывало. Но не об этом речь. Альфа-король сейчас приметил очередное развлечение, как раз когда начал смертельно скучать в кругу приевшихся фаворитов, и пусть он прекрасно понимал, что в постель затащить мистера Эдварда вряд ли удастся даже под страхом смертной казни, но дружбу с ним вполне можно было бы завести. А чтобы она была искренней и по собственной воле, Антуан решил смягчиться и уступить. — Ну хорошо, — он снова прошёлся по своему прелестному будуару. — Я дам вам время подумать. Пока я не гневаюсь, но снова вызову вас, — Его величество назидательно выставил палец. — Имейте ввиду. И учтите, я проявил к вам сейчас снисхождение. Мистер Эдвард снова сжал челюсти, и король, заметив это, остался приятно доволен. Злить таких красивых людей ему нравилось — они так возбуждающе держали себя в руках, но король никогда не давил слишком сильно. Потому что выйди они из себя, и пришлось бы прибегнуть к наказанию, а то и изгнать наглеца. Но самое обидное было то, что он бы ушёл и никогда не вернулся. От большинства альф, которых приближал к себе король, не стоило ждать унижения или подобострастия. Нет. Эти люди были преисполнены гордости, неукротимы, бесстрашны, а этих качеств так не хватало самому королю. Вот он и наслаждался ими, пользуясь своим положением. — Итак, вы меня поняли, — Антуан повернулся к новому герою своего сердца. — Или вы даёте мне согласие, скажем так… через неделю… или же я выдворяю из государства вас и всё ваше семейство. «Вот интересно, как ты выкрутишься?» — Его величество почувствовал приятное волнение в груди. Он знал, что у мистера Эдварда большая семья, но благополучие их теперь полностью зависело от него. Король уже предвкушал его душевные мучения, надеялся, что тот поступится принципами ради детей, а значит сломается и поддастся, а больше ничего и не нужно. Железный человек должен смягчиться и выполнить волю слабого короля — в этом и заключалась приятность власти. Для Антуана уж точно, а на большее он и не был способен. Но не отчаивался. Пусть драгоценный муж использует своё положение на благо страны — этого вполне достаточно, а Антуана II интересовали только личные цели. Он был лишь украшением трона: несмотря на возраст, по-прежнему привлекательный, обаятельный, обходительный, забавный и в меру капризный, снисходительный, далеко не тиран, но главное, очень красивый. До сих пор. А красота ценилась в королях. Но она-то его и сгубила, и увела на праздный путь, но Антуан не роптал. Напротив, был счастлив, избалован, ленив и всегда всего добивался. Ещё ни один из его избранников не отказал ему — просто не посмел, а короля больше ничего по-настоящему и не волновало. «И этот поддастся, — он с удовольствием потянулся в своей постели, куда улёгся отдохнуть, как только проводил мистера Эдварда. — Никуда не денется и будет рядом со мной, пока не наскучит. А я умею быть благодарным за дружбу, — он оглядел свои холёные руки. — И за любовь, кстати, тоже…» Но о любви Его величество мечтать пока не решился.