Intimacy

Переспать с Чонгуком было в планах Тэхёна с той самой секунды, как он увидел младшего, что во все глаза наблюдал за его выступлением. На какое-то мгновение целый мир сузился только до них двоих. То, что Чонгук сосед его лучшего друга, оказалось самой лучшей случайностью. В момент открытия факта, Тэхёну казалось, Боги Секса улыбаются ему. Но тогда младший просто сбежал из клуба, как ужаленный, и Тэхён не мог не сделать его своей целью. Но он никак не рассчитывал, что мелкий ему понравится. Чонгук оказался очень внимательным и сговорчивым другом, остаётся на импровизированных посиделках Чимина намного дольше, чем того требует простая вежливость, потому что знает — сосед расстроится, если он сбежит слишком рано. Даже распинаясь, как сильно он хочет бросить колледж, Чонгук всё равно остаётся прилежным студентом, учась, кажется, постоянно, переписывает эссе снова и снова, чтобы быть уверенным в их идеальности, помогает одногруппникам, когда они нуждаются в этом, но и просит об ответной услуге. Он отличный танцор, и иногда подхватывается с дивана, пытаясь повторить какое-то крутое движение, увиденное в клипе. Он оттачивает его до совершенства. Иногда исчезает в танцевальных комнатах на кампусе и когда возвращается, от него тянет потом и чем-то исключительно чонгучьим. В какой-то момент, Тэхён осознаёт, что в первую очередь ищет взглядом Чонгука, а не Чимина, к которому пришёл, и успокаивается, находя. Когда Чимин и Хосок наконец-то официально становятся парой, Чонгук начинает сбегать из дому, только чтобы не пересечься с ними. — Есть то, — всегда говорит он, — что мне не стоит знать о них двоих. Мне с головой хватает того, что я и так знаю. В первый раз в его квартире Чонгук оказывается как раз в одну из таких ночей. Он приносит с собой домашку и вещи на смену, говоря, что поспит на диване. Чонгук заставляет его чувствовать что-то... странное. Это не нервирует и не отдаёт неловкостью, как обычно бывает с остальными людьми, особенно теми, с кем он хочет переспать. Но тогда, в первый раз, Чонгук ему улыбнулся. Это простая, но до того головокружительная улыбка на что-то, сказанное Тэхёном. И даже не осознавая, словно на автомате, он потянулся и поцеловал его. Чонгук тогда удивился, мгновенно покраснел. Тэхён в тот же момент понял, что проебался. — Хён, — голос Чонгука тихий, мягкий. — Как долго… ты хотел это сделать? Тэхён чувствует свернувшийся в груди комок нервов, мешающий подобрать самый уверенный, язвительный ответ. — Какое-то время, — честно признаётся он. — Почему тогда этого не сделал? — спрашивает Чонгук ещё тише. — Я… я не знаю. И тогда Чонгук целует его, двигаясь нерешительно, взволнованно, нежно. Тэхёну редко достаётся чья-нибудь нежность. Люди не нежничают с ним. Той ночью, когда они закончили, он лежал рядом с мальчиком, чувствуя что-то. Что-то подобное чувству, которое он испытывает рядом с Юнги, но мягче, не настолько сильное, но примерно настолько же глубокое. Это пугает его до чёртиков. Он сбегает из своей же квартиры, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мальчика. В барах нет никакого интереса, но ему хочется выпить, ему нужна кровать, чтобы поспать, учитывая, что его сейчас занята другим человеком, который вызывает столько неуверенности и нелепости. Он ненавидит это чувство. И с этого момента всё становится только хуже. Каждый раз, когда Чонгук рядом, Тэхёну кажется, здесь его место. Его не может не тянуть к младшему. И он не может понять почему, отказываясь думать об этом. Каждый раз, когда Чонгук произносит его имя, неважно в кровати или при свете дня, Тэхёну кажется, словно это непонятное чувство проясняется, становится всё более и более значимым. Всё чаще и чаще он сбегает из своей квартиры, когда они спят вместе, по крайней мере в случаях, когда чувствует, что вынесет ночь кошмаров, которых не избежать без присутствия Чонгука. Он пытается подавить это, приходя к Юнги, но так же странно он чувствует себя и рядом с ним тоже. Он оказался в ловушке. Он ненавидит это ощущение. Так что, когда Чонгук перестаёт спать с ним так же часто, Тэхён должен был почувствовать облегчение. Но этого не наступает. Только выбешивает ещё больше. Кем Чонгук себя вообще возомнил? Заставлять его желудок и сердце чувствовать себя странно, а потом просто сливаться? Какого чёрта? Хотя та ночь… Та ночь проясняет для него многое, пусть даже через боль. Когда он слышит, как Чонгук говорит: «Бойфренд», выходя из ванной Юнги, как будто он бывал здесь достаточное количество раз, чтобы знать, что и где находится. Тэхён себя в жизни настолько преданным не чувствовал — но даже так, практически в ту же секунду осознаёт, что не имеет права чувствовать себя так. Бойфренд? Это слово эхом звучит в голове снова и снова, сейчас, когда он усаживается на своём балконе, с нетронутым пивом в руках. Не так он планировал провести ночь. Он хотел поговорить с Юнги, хотел спросить, может он знает, что именно ворочается у него в желудке, когда он смотрит на него, или Чонгука. Но видеть их вместе — его словно в этот самый живот ударили, ему казалось, он отключится, и, если повезёт, всё закончится. Тэхён ни одного из них не видит с той ночи. С той ночи прошла уже неделя. Он не выходил из квартиры ни за чем, кроме алкоголя, который, в итоге, не пил, или еды, которую он так и не ел. Всю эту неделю он проводит совершенно трезвым, не смотря на попытки таковым не быть. Нет ничего, чего он хотел бы больше, чем напиться и/или быть по яйца в ком-нибудь другом, до которого ему никакого дела не было. Но сейчас он не способен ни на то, ни на другое. Он пропускает два выступления в клубах по разным частям города. Его фанатам это не нравится: примерно половина раздражены, потому что тащились ради него, когда все остальные думают, что он заболел, или вроде того. Это отговорка, которой он воспользовался, говоря, что восстанавливается после болезни. Потоки любви и поддержки умиротворяли поначалу, но чувство необоснованного бессилия никуда не делось. Завтра вечером у него очередное выступление. Джин названивает ему уже второй день. Тэхён отключил телефон, что было ужасной идеей. Кто-то тарабанит в дверь. — Ким Тэхён! И это Джин. Блять. — Отъебись, — хватается он за ручку двери. — Сам отъебись! Открой эту ёбаную дверь, пока я тебе не вынес её к херам, уёбок! — Джин, кажется, в ярости. Тэхён выбрасывает нетронутое пиво в окно (он надеется, что задел кого-то), и открывает дверь, раздражённо шипя: — Что? Джин влетает в квартиру, осматривается. Везде полно пивных банок и бутылок соджу, нетронутых, брошенных там, где Тэхён проходил. Злость Джина трансформируется в беспокойство. — Тэхён, какого хера? Я думал… я думал… Вот теперь Тэхёном овладевает вина. Он понимает, чего надумал себе Джин. В последний раз, когда он вот так пропал, он пришёл в себя в больнице, и старший плакал над ним, умоляя. — Извини, хён, — говорит Тэхён, чувствуя себя невероятно истощённым. Он присаживается на диван, уставляется на столик, заставленный бутылками. — Я бы никогда… я же пообещал, помнишь? Джин опускается рядом. — Тэ, я очень за тебя переживаю. Ты никогда не пропускал выступления просто так. Даже когда был пьяным и говняно выглядел, ты всегда собирался ради толпы. А теперь пропустил два. Тебе придётся извиниться перед владельцами клубов, знаешь. Не только перед фанатами. Тэхёну кажется, что его вычитывают, на что нет никакого настроения. — Я сделаю всё, что ты скажешь, хён. Просто, пожалуйста, заткнись нахер. Голова и без тебя раскалывается, — в чём нет неправды. Он страдает этим уже целую неделю. Джин, кажется, вот-вот его пнёт. Вместо этого он встаёт, уходит в ванную, и приносит ибупрофен в итоге. Молча отдаёт две капсулы и стакан воды. — Извини меня, Джин-хён, — говорит он, запив лекарство, в этот раз прося прощения искренне. Джин уже видел однажды его попытку покончить со всем, а теперь ему хватило ума исчезнуть точно так же. Он бросил музыку — единственное, что любил больше жизни, это все знают. Отключил телефон — который практически не вылезает из его рук, не теряется из виду, потому что он любит взаимодействовать с фанатами, записывает лирику, говорит с Юнги о музыке, отклоняет предложения компаний, пытающихся заключить с ним контракт. Он музыкант. Он не может без телефона. Тэхён просто выпал из собственной жизни на целую неделю, и единственному человеку, которому есть до него дело, который заметил его отсутствие, он сказал заткнуться. Тэхён и правда тот ещё мудак. — Что с тобой происходит, Тэ? Я привык к твоему выставленному напоказ саморазрушению. Но не к этому. Ты же даже не пьёшь. Ты не в клубе или баре, или чьей-то спальне. Я привык к твоему дикому поведению, но это. Если ты даже это бросил, с тобой точно что-то не так, — во взгляде Джина только чистое беспокойство. — Тэхён, поговори со мной. Тэхён поднимает взгляд на старшего, сидящего в другом конце дивана, на его чистое переживание, и Тэхёну кажется, Джину действительно не похуй. — Хён… как ты понял, что любишь Намджуна-хёна? Это, очевидно, совершенно не то, чего Джин ожидал; его глаза удивлённо распахиваются шире. Тут же собравшись во что-то нейтральное, Джин говорит: — Я просто понял. Из-за него я чувствовал, словно… я должен быть там, где он, как будто мне лучше, когда он рядом. Мне казалось, я принадлежу ему, — мягко улыбается он. — И я был прав по всем пунктам. Тэхён кривится; он не просил сопливой херни, ему нужны конкретные ответы. — Ты чувствовал какую-то… странную херню в желудке? Красивое лицо Джина хмурится. — Странную херню? Вроде чего? Бабочек? Бабочки? Тэхён прорабатывает эту мысль. И, нет, решает он. Это не бабочки. Он не чувствует трепетания. Только как скручивает, сжимает, заставляет чувствовать странную тоску, с которой невозможно смириться. — Нет, не бабочки, хён. Это другое. Я просто… мне всегда кажется, я должен что-то сказать, но не могу понять, что именно, и… — он тяжело вздыхает, прочёсывает волосы пальцами, пытаясь собраться с мыслями и выразить словами то, что имеет в виду. — Тебе кажется, ты должен что-то сказать, — озадаченно повторяет Джин. — Тэхёни, мне нужен контекст. Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Тэхён смотрит на него беспомощно, ему кажется, он совершенно не способен выразить то, что хочет. Он бросает взгляд на алкоголь на кофейном столике, который уже давно готов к употреблению, но не может найти в себе хоть немного желания для этого; ему кажется, он осядет пылью на языке. Тэхён делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться, закрывает глаза. Он не может понять, как правильно выразиться. А затем он вдруг понимает, что делать, подхватывается с места и несётся в спальню, забирает с прикроватного столика скетчбук. Так же быстро возвращаясь, он едва не задевает бутылку соджу на столе, но сейчас до неё нет никакого дела, и он опускается рядом со сбитым с толку Джином. Листает страницы, пока не находит то, что искал, и предаёт старшему. Тэхён, вдруг, осознаёт, что никогда и никому не давал почитать свои тексты — кроме Юнги, и то только потому, что иначе с ним никак не поработать. Внезапно, он чувствует себя обнажённым, и алкоголь на столе выглядит уже более привлекательно. Он уходит из гостиной, включив для Джина свет, чтобы тот не издевался над глазами, вглядываясь, просто потому, что хозяину и в голову не приходило пользоваться светом на протяжении всей недели. Выйдя на балкон, он замирает, ставит локти на перила и поднимает взгляд туда, к луне. В Сеуле сложновато рассмотреть звёзды, но луну видно чётко. Она огромная, почти полная. Завтра, к его выступлению, наверняка будет полнолуние. Луна внезапно напоминает ему о бледности кожи Юнги, яркости улыбки Чонгука. Что-то вроде… боли — это же так называется? — снова зарождается в животе. Он слишком устал, чтобы думать о подобном. — Тэхёни, — глубокий голос Джина отвлекает от свернувших не туда мыслей. Он резко оборачивается, рад, что нашлось что-то ещё. Джин с ним на балконе, в одной руке скетчбук открыт там, где пара глаз — Чонгука и Юнги — они смотрят на него прямо с белой страницы, и Тэхён отводит взгляд, глядя вместо этого на Джина. Он чувствует себя ужасно обнажённым. Почему просто всё вокруг доводит его до ёбаной паники? Он не может наслаждаться ночным небом, не может смотреть на свои грёбаные скетчи, не может говорить лицом к лицу с Джином, не чувствуя себя выставленным напоказ. Это даже хуже, чем на самом деле быть перед ним голым. Это что-то глубже. — Тэ, это прекрасно, — его голос звучит трепетно. Тэхён вздрагивает. Он не понимает, почему чувствует себя настолько… подавленным. Он тянет руку, и Джин возвращает ему скетчбук. Тэхён прижимает его груди, так, словно никогда больше не отпустит, опускает взгляд на собственные босые ноги. — Я не знал, как ещё объяснить то, что я имею в виду, — тихо бормочет он. — Этим ты занимался во время затворничества? Избегал алкоголь и писал? — мягко спрашивает Джин. Тэхён коротко кивает. — У тебя уже есть готовая музыка? — очередной кивок. — Ты показывал это Юнги? — Тэхён мотает головой. — Почему? Очевидно, что ты о нём говоришь. Почему ты не хочешь, чтобы он знал? — его голос спокойный, но настойчивый, почти умоляющий. — Я… я не знаю, хён, — Тэхёну не по себе. — Я хотел. Я правда собирался. Но… — снова этот конченый ком в горле. Ему тяжело договаривать, нужно перевести дыхание. Этот момент затягивается на минуту, затем три. Зрение всё не проясняется. Почему он не видит? Он смотрит прямо перед собой, пытаясь игнорировать покалывание в уголках глаз. — Блять, ну почему всё так сложно, хён? Я никогда не думал, что всё выльется во что-то настолько запутанное, — хрипло выдыхает он спустя ещё пару минут. — Что сложно, Тэ? Почему ты не можешь рассказать Юнги об этом? Почему не можешь рассказать Чонгуку? Ты же знаешь, они о тебе беспокоятся, — настаивает Джин, голос такой же мягкий. Тэхён резко мотает головой. — Может, раньше так и было. Но не сейчас. Не после того, что случилось, — грудную клетку сдавливает, и он присаживается на корточки, так сильно цепляясь за скетчбук, как пытаясь не открывать глаза. — О чём ты, Тэ? Что случилось? — Джин опускается рядом, он звучит грустно. Грустно. Это хорошее слово. Тэхёну грустно. Он раньше никогда не примерял к себе это слово, даже когда ещё жил в Дэгу. Он никогда не определял себя грустным, никогда раньше. Он не может понять, как это. Он не знает, как с этим справиться. Обычно, расстроенный, он нырял и забывался в алкогольной дымке и ничего не значащем сексе. Если он совмещал достаточно и того, и другого, обычно, беспокоиться о плохом самочувствии больше и не приходилось. Он напивался с таким большим количеством людей, трахался слишком много, так, что не оставалось сил на что-либо ещё. Но, в этот раз всё совсем по-другому. Больше не хочется пить. И единственные, с кем он хотел бы переспать, наверняка тискали друг друга в объятиях и были слишком бойфрендами. Уф. Тэхёну вдруг становится холодно, но никакого зимнего ветра и в помине нет. — Юнги-хён и Чонгуки вместе. Типа, вместе вместе, — голос Тэхёна слишком резкий и тихий. — Для меня больше нет места, — он говорит всё тише и… грустнее. Теперь, когда он понял, это слово будет ходить по пятам. Блять. В списке вещей, которые делают его жизнь невыносимой, пополнение. Джин тянется к нему и потирает плечо в знак поддержки. От телесного контакта что-то в нём ломается, и он задыхается. — Я был прав, когда мне было похуй на них, — ложь, в которую он и сам не верит. — Заботиться о ком-то… это больно. Это ранит. Это всё больно и ранит, — шепчет он, повторяя последние слова, как мантру. — Это не так, Тэхёни, — говорит Джин, звуча так же расстроенно, как он себя чувствует. — Давай зайдём. Мне кажется, ты замёрз. — Всё в порядке, хён, — говорит Тэхён, но всё равно позволяет старшему втянуть себя в квартиру, закрыть за ними дверь балкона. — Когда ты последний раз ел, Тэхён? — спрашивает Джин, прохаживаясь по его негусто заставленной кухне. Джин всегда проявляет привязанность через еду. Он отличный повар. Обычно, Тэхёну нравится, когда Джин для него готовит. Но сейчас? Это будет только тратой и времени, и продуктов. — Не помню. Я не голодный, — отвечает младший. Это так. Аппетит не появлялся, с тех пор, как он услышал, как Чонгук говорит «Бойфренд. Мне нравится, как это звучит». На его губах была такая прекрасная улыбка, та, что заставляла Тэхёна поцеловать его, для начала. Это его улыбка, она ему принадлежит. Ему ненавистна сама мысль о том, что Чонгук раздаёт её направо и налево. Ему ненавистна сама мысль о том, что Юнги её с удовольствием принимает. Юнги должен смотреть только на него. Тэхён сжимает пальцами переносицу. Какого чёрта, ну правда. Кого он, блять, именно ревнует? Обоих? В висках пульсирует от такого количества бессмысленных размышлений. — Тебе нужно поесть, — настаивает Джин, суетясь по его кухне. На готовку уходит буквально двадцать минут — и перед Тэхёном уже стоит тарелка чего-то горячего. Он понятия не имеет, что глотает, кроме того, что это что-то обжигающее и безвкусное, успокаивая заботу старшего, прежде чем оттолкнуть от себя посудину. Еда чем-то тяжелым оседает в желудке. Это было на вкус никаким, хоть он и понимает, что, скорее всего, это что-то очень вкусное. Тэхёну очень нужно поспать. Джин заставил думать слишком много, и теперь у него совершенно нет сил. — Ты их любишь, — прямо говорит он, прерывая затянувшееся молчание. Тэхён тяжело вздыхает. — Не знаю, хён. — Я не спрашиваю, — ровно произносит он. — Я говорю тебе, что ты их любишь. Или, по крайней мере, любишь Юнги, и в этом направлении двигаешься с Чонгуком. И тебе нужно сказать им об этом, пока не потерял возможность. — Потерял возможность, — фыркает Тэхён, закатывая глаза. — Это предполагает, что у меня есть хотя бы одна. — У тебя есть, — Джин отвечает просто, но слова током пробегаются по его коже. Он переводит на старшего озадаченный взгляд. О чём он вообще? — Да, я не знаю многого ни о Юнги, ни о Чонгуке. Я знаю только то, что слышал от Джуни — чего не слишком много, потому что Юнги такой же скрытный, как и ты, а Джуни не болтун. Я, можно сказать, вообще ничего не знаю. Но я знаю тебя, Тэ. Ты начал саботировать собственные чувства задолго до нашего знакомства, — Тэхён открывает рот, чтобы поспорить, но старший быстро затыкает. — Я знаю, я не могу винить тебя в этом, Тэхён. Я знаю, что твоё… прошлое не особо способствовало развитию понимания, как с этим справляться. Но ты лжешь всем уже больше года. Нам — да, Юнги — определённо, но в первую очередь себе. Почему? Почему ты всем врёшь? Ты же не обманщик. Тэхёну вдруг хочется свернуться в клубок под одеялом. Он сглатывает комок в горле, что мешает дышать, и говорит: — Я не… я не хотел. Джин смотрит на него с минуту, прежде чем вздохнуть. — Ты выступишь завтра? — с ничего спрашивает он. — Да, — обдуманно отвечает Тэхён. — Ты репетировал? — Каждый день, — и это правда. — Отлично. Хорошенько отдохни сегодня, — Джин подходит к Тэхёну, за руку поднимает его, отводит в его же спальню. — Тебе нужно поспать, Тэхён. — Я не могу, не без них, — голос младшего едва слышно; он опускается на кровать. — Я знаю, — снова вздыхает Джин. — Я знаю, что не можешь, Тэ. Вот. Возьми это, — он вкладывает в его ладонь две голубые таблетки из кармана, передаёт чашку с водой, что предлагал раньше. Тэхён переводит озадаченный взгляд с таблеток на Джина. — Это обезболивающее снотворное. Так ты поспишь. Я думал, у тебя будет похмелье и тебе пригодится, — его голос дрожит. Джин кажется пиздец напуганным. — Я даю их только потому, что завтра тебе нужно будет на все сто процентов выложиться на шоу. Ты должен это себе. Но больше не дам. Мне просто нужно, чтобы ты хорошенько выспался. Тебе нужно поспать, ладно? — медленно объясняет он, успокаивая, кажется, больше себя. — Хорошо, хён, — мягко отвечает Тэхён. Выпив таблетки, он встречает взгляд Джина, чувство вины берёт верх. — Джин-хён… мне правда жаль. Извини, что я всё ещё заставляю переживать из-за меня. Извини, я такой неудачник. Мне очень жаль. Джин присаживается у его кровати, Тэхён чувствует себя ребёнком. Во взгляде старшего бесконечный запас доброты и терпения, он едва заметно улыбается ему. — Не извиняйся передо мной, Тэ. Ни за попытку, ни за желание побыть одному, ни за что. Не извиняйся. Ты не неудачник, Тэхён. Просто ты был так занят саморазрушением, что не давал никому возможности сделать то же. Но ты никогда не был неудачником. Тебе просто… больно, — старший нежно прочёсывает его волосы ладонью, затем встаёт и командует поспать. Тэхён стягивает с другой части кровати ещё одну подушку, крепко прижимает к себе, как только дверь спальни закрывается. Как только он обнимает подушку, он представляет вместо неё парня с веснушками и полной жизни улыбкой, из-за которой видно крупные передние зубы. От него пахнет рассветом и цитрусовыми, надеждой. Он представляет вместо подушки мужчину, с кожей лунного света, глазами, как ночное небо, от которого пахнет домом. Он представляет это, чтобы не чувствовать себя настолько одиноким. Их имена переплетаются в его голове, повторяются, словно мантра, пока он, наконец, не забывается. Тэхён чувствует знакомое тепло микрофона, допевая одну из последних песен сегодняшнего выступления. Толпа сходит с ума. Он в том же клубе, в котором впервые встретил Чонгука, но эту мысль старательно отталкивает подальше. В зале он заметил несколько уже знакомых агентов из компаний, что хотят его себе; фанаты визжат, подпевая. Тэхён разворачивается к диджею, подавая знак. У него есть сюрприз. Эту песню он написал для них — имена он даже мысленно не проговаривает, — так что теперь нужно сосредоточиться. Он закрывает глаза, и, набрав воздуха в лёгкие, начинает петь. Всё, что болело и давило на него целую неделю — и даже дольше — плавно выходит, слетает с губ, просачивается через кожу, собирается влагой в уголках глаз. Почему он так часто плачет в последнее время? Непонятно. На припеве он обхватывает микрофон обеими руками, выдавая самую настоящую балладу тихо, проникновенно. Толпа покачивается из стороны в сторону в ритм, чувствуя его, чувствуя то, что он переживает. Но несмотря на столько людей в зале, он всё ещё чувствует себя ужасно одиноким; во всём мире всего два человека, которым он хотел бы спеть эту песню. Но ни одного из них здесь нет. Он сбивается на слове, голос неуверенный, Тэхён опускает взгляд в пол. Толпа кричит, поддерживая, одобряя. Когда он, наконец, собирается, он допевает песню, заканчивая ровной, красивой, прерывистой нотой. Когда он открывает глаза снова, всё кажется немного размытым. Тэхён кланяется, благодаря за поддержку, когда случайно видит их, голову с растрёпанными розовыми волосами и ещё одну, с темными красно-коричневыми. Чимин и Чонгук. Они смотрят на него с обожанием. Взгляд Чонгука напряжённый и озадаченный. Тэхёну никогда в жизни не хотелось поскорее сбежать отсюда подальше. Он торопливо скрывается за сценой, где хозяин клуба тут же поздравляет его, Джин обнимает, а Намджун тепло улыбается, но ничего их этого для него не важно. Ему нужно уйти. Да, больше всего на свете он хотел бы, чтобы они были здесь. Да, Чонгук здесь. Да, он должен быть счастлив. Но… Тэхён никогда не чувствовал себя настолько незащищённым на сцене. Обычно это опьяняющее, переполняющее чувство, с которым он прекрасно справляется, но сегодня он напуган. Он не уверен, что чувствовать, зная, что Чонгук видел это всё, видел, как Ким Тэхён вывернул душу на изнанку перед таким количеством людей, ожидая их придирчивых, испытующих взглядов. Он должен был быть готов к тому, что Чонгук пойдёт за ним домой. Он не должен удивляться, когда Чонгук шагает в лифт следом за ним, раскрасневшийся после пробежки, чтобы поспеть за старшим. Он улыбается Тэхёну его любимой улыбкой, и Тэхёна едва не выворачивает на нервной почве. Он пропускает Чонгука в квартиру первым. Здесь, наконец-то, больше нет старых, открытых полных бутылок пива и соджу. Джин, как самый настоящий ангел, убрался за него. Ещё закрытый алкоголь он убрал в холодильник, который теперь похож на те, что в магазинах, учитывая количество, по сравнению с количеством алкоголя в холодильнике в обычной, нормальной жилой квартире. — Если ты голодный — я могу заказать чего-нибудь, но готовить не собираюсь, — говорит он в тишину. Чонгук улыбается. — Я уже поел, хён, — говорит он, усаживаясь на диване, ожидающе поглядывая на него. Чувствуя, что Тэхён чувствует себя неловко, Чонгук выпрямляется. — Сядь со мной, — нежно говорит он, и Тэхён тут же подчиняется (мысленно матеря себя, что не взял диван побольше, чтобы не сидеть сейчас так близко к младшему). — Хён… ты же знаешь, я считаю тебя красивым и все дела, но сейчас ты похож непонятно на что. Тэхён хмыкает. Это кажется чем-то типичным, что мог бы сказать Юнги, и вся ироничность болью отзывается в сердце. Эти двое проводят вместе так много времени, что Чонгук перенимает его фразы. — Спасибо, мелкий. — Хён, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал, — говорит он немного спустя. Тэхён поднимает ожидающий взгляд. — Я хочу, чтобы ты сказал правду, — лицо Чонгука серьёзное, а в глазах мольба. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне о себе всё с самого начала. Я хочу понять, кто ты такой. Ну, и разве он может противостоять Чонгуку? Да и прекрасно понимает, чего от него хотят. Тэхён слишком устал, чтобы придумать сейчас оговорку, чтобы отшить его окончательно. Он закрывает глаза, медленно выдыхая. И рассказывает все, как на духу. Тэхён родился в Дэгу в тысяча девятьсот девяносто пятом. Его отец умер в автокатастрофе, когда Тэхён был ещё младенцем. Его мама впала в отчаянье на этой почве и повторно вышла замуж за мужчину, который умел зарабатывать, но не строить человеческие отношения. Всё, что Тэхён помнит — как тот напивался и избивал его, говоря, что делает это из любви. Отбиваться он начал только в семнадцать, и тогда мужчина избил его едва ли не до смерти. Убирайся, ты ёбаный кусок говна. Убирайся, и даже не думай возвращаться. Тэхён перебрался в Сеул, в котором не знал никого, в котором у него ничего не было. Какое-то время жил на улицах, воруя и попрошайничая, иногда зарабатывая своим прекрасным голосом. Его голос, на самом деле, его и спас. Тэхён дошёл до отчаянья, ему нужны были деньги, и именно Джина он тогда и попытался соблазнить в баре. Джин, конечно, был максимально не заинтересован, но мальчишку пожалел. Вот так Тэхён и обзавёлся другом в Сеуле. Тэхён раньше выпустился со школы с отличными оценками — даже избитый до гематом, он всё ещё был умным. Он забывался в датах, формулах, фактах, цифрах, обычно учась в коридорах и библиотеках, где угодно, подальше от тяжёлых кулаков пьяного отчима. Джин говорил, что двери любого колледжа открыты перед ним, но ему не хотелось тратить время на ещё одну институцию, которой плевать на него. Джин подарил ему скетчбук. Он стал первым подарком за всю его жизнь. На первой странице красовался идеальный джинов почерк, который желал ему одного. Покажи миру, кто ты такой. Расскажи свою историю. Я всегда буду тебя поддерживать. Джин. Тэхён по сей день таскает его с собой, куда бы ни пошёл, не смотря на то, что тот давно заполнен лирикой, скетчами и подпортившими кое-где бумагу пятнышками высохших слёз. Два года назад, он узнал, что мама умерла. Ему не сказали от чего, только то, что это было неожиданно и, пусть она и не выходила из дому лет десять, она не была больна. Тэхён прекрасно понял, что с ней случилось. Кошмары всегда были один хуже другого, на него всегда бросался тот пьяный мудак, замахиваясь кулаком или даже ножом. Да и зная, как его мама решила покончить со всем этим… Это было слишком. У него было к ней так много вопросов. Как она посмела оставить его? Чем он заслужил её безразличие? Почему она не останавливала своего конченого муженька? Почему она не убила Тэхёна до того, как этот мудак попытался? Единственным способом получить ответы на все вопросы и успокоиться было отправиться за ней. Снотворное помогало с кошмарами, но Тэхён устал от всего. Он выпил слишком много таблеток. Через сорок пять минут почувствовал сонливость. Через пятьдесят совсем отключился, настолько, что не слышал, как Джин тарабанил в дверь, открывая на чистых инстинктах. Он не слышал, как старший в ужасе кричал, не чувствовал его слёзы на своём лице, не слышал, как старший умолял его. Тэтэ, пожалуйста, проснись! Пожалуйста, пусть всё будет в порядке. О боже, не ты, Тэ, не ты. Тэ, только не ты. С того дня он больше не пьёт снотворное. Он не хочет пугать Джина снова. Несколько месяцев спустя, его познакомили с Мин Юнги. Он быстро превратился в самого настоящего мудака. Он не мог понять, как примириться с мыслью, что старший, настолько саркастичный, дарит ему самые добрые, самые честные улыбки. Что он отличный слушатель. Тэхён особо не изливал никому душу, никому, включая Юнги. Но судя по его внимательности и заботливости, Тэхён решил, что если и обзаведётся когда-нибудь партнёром, кто-то вроде Мин Юнги будет идеальным. И это стало его точкой невозврата. Даже не планируя, не хотя этого, он начал заботиться о ком-то кроме себя. Это испугало его, и он сбежал, никогда не смотрел в глаза, потому что Юнги смотрел тем самым взглядом, никогда не оставался дольше, чем на ночь, никогда не признавая то, что чувствовал по отношению к нему. Это было слишком непонятно и страшно. Для Кима Тэхёна любовь никогда не была чем-то большим медленной, болезненной пытки. Любовь избивала его семнадцать лет. Любовь заставила его маму потерять себя, после смерти мужа. Любовь заставила её сдаться монстру с добрым лицом. Любовь заставила её сдаться отчаянью, когда давление стало слишком невыносимым. Всё, чем была любовь — сильными кулаками, ножевыми ранениями и болтающейся петлёй. Поэтому Тэхён сбежал. — Я ранил так много людей, — тихо говорит Тэхён, опуская взгляд на руки. — Я чувствую вину за много таких случаев, но не хочу думать о вине, чем причиняю ещё больше боли. Но… мне никогда не было до этого дела. Потому что никто никогда не заботился о моих чувствах, — он слышит тихий всхлип, но не поднимает взгляд, проверить, плачет ли Чонгук. — Когда ты назвал себя… проблемным партнёром… меня это задело, Куки. Это крутилось в моей голове неделями. То, что ты тогда сказал, мне до сих пор покоя не даёт. А потом всё зашло слишком далеко, — старший тяжело вздыхает, закрывая глаза. — Мне так жаль, прости меня, Чонгук. За всё, — его едва слышно, он сдаётся. Какое-то мгновение они молчат, и Чонгук обнимает его. Тэхён шокировано распахивает глаза. Он был готов к большому количеству разных реакций. Но не к этому. К этому он не был готов. — Спасибо, что рассказал мне, — тихо отзывается Чонгук. Он отстраняется, проводит пальцами по его челюсти. Он смотрит на Тэхёна, как будто… как будто он что-то бесконечно ценное. Тэхён сглатывает. — Ты говорил это Юнги-хёну? Тэхён быстро мотает головой. — Что-то из этого он знает, я уверен, Джин-хён и Намджун-хён много говорят. Я уверен, что-то из этого всплывало. Но… я никогда не рассказывал. Нет. Младший склоняет голову набок. — Почему нет? Тэхён жмёт плечами. — Ты должен рассказать. Тэхён закрывает глаза. — Я не могу. Это не оправдание моему херовому к нему отношению, Чонгукки. Я мудак, и не важно, что было раньше. — Ты ошибаешься, — говорит Чонгук увереннее. — Ты прав, тебя это не оправдывает, но практически во всём остальном, что ты только что сказал, даже если это не оправдание — это причина. А у Юнги-хёна нет даже её. Он просто думает, что у тебя нет сердца, что, очевидно, не так. И ты не мудак. Совсем не мудак. Ты хороший друг. Добрый человек. Невероятно талантливый и популярный певец. Твои песни включают на кампусном радио практически постоянно. И всего этого ты добился сам. Есть люди, которые и пальцем не пошевелят ради себя, потому что за них всё делают. Ты успешный и замечательный, ты упорно добиваешься того, чего хочешь сам. Так что твоё прошлое совершенно ничего не значит. Юнги-хён с удовольствием узнает тебя лучше. И не станет тебя любить ни каплей меньше. Тэхён удивлённо распахивает глаза. — Он… он же не любит меня до сих пор… так ведь? — в его голосе намного больше надежды, чем он разрешает себе чувствовать. — Да даже если и так, разве это важно, Куки? Он занят, — становится очевидна и вся горечь от осознания. — В мире не один тип отношений, хён, — мягко произносит Чонгук, выражение лица абсолютно нечитаемо. Тэхён не понимает, почему младший говорит это, но ему всё равно. Он всё так же не хочет ничего рассказывать Юнги. Чонгук поднимается и протягивает старшему руку, который озадаченно хмурится. — Пойдём, — просит он. Тэхён плетётся за младшим в свою же спальню, где Чонгук нежно усаживает его на кровать, тянется к пуговкам рубашки, начиная раздевать. Дойдя до белья, он раздевается и сам тоже. Чонгук приподнимает одеяло, залезая под него, приглашающе открывает объятия, ждёт, когда Тэхён присоединится. Тэхён подчиняется, укладываясь рядом, когда Чонгук тянет его ближе, чтобы устроился на его груди. Тэхён ищет в его глазах объяснение действиям. Обычно, когда в его кровати кто-то ещё, они трахаются. Сбитый с толку, он тянется к младшему, находит его губы своими, но в поцелуе нет спешки и желания, он даже не чувствует этого сейчас. Только нежность и жажду чего-то. Когда язык Чонгука касается его, он не чувствует обычной нужды взять верх и довести до оргазма — ладно, он не отказался бы, да, но сейчас это не кажется необходимостью. Когда Чонгук, подняв ладонь, поглаживает его щёку, Тэхён снова чувствует, как что-то не особо приятное ворочается в животе. Поцелуй углубляется, но остаётся таким же ленивым, неторопливым. Он чувствует Чонгука на своём языке, чувствует ладонью его сердцебиение, тепло тела, которое обволакивает его уютным коконом. Тэхён снова чувствует необходимость убежать. Этот поцелуй кажется тем, что может сделать больно потом. Это поцелуй кажется чем-то глубже… Этот поцелуй кажется… Чонгук отстраняется, глядя на Тэхёна, словно он самое прекрасное, что есть на свете. Сердце Тэхёна колотится в груди, он чувствует, как щёки краснеют. Чонгук склоняется, целуя его ещё раз, нежно, медленно. Он притягивает Тэхёна ещё ближе к себе, крепко обнимая его обеими руками. Тэхёна никогда не держали. Он держался. Он замирает, но младший успокаивающе гладит его, где дотягивается, прижимает к себе сильнее. Тэхён понемногу расслабляется. В чонгуковых объятиях так тепло и спокойно. Он делает вдох, и запах Чонгука окружает его. Тэхён даже не осознаёт, как засыпает, улёгшись на его груди, слушая сердцебиение. *** Юнги всегда слышал, что когда ты проходишь через разрыв, в первую очередь это можно заметить по волосам. Новая стрижка, новый цвет, всё это — способ забыть о том, что причиняло боль. Новое начало. Единственная проблема Юнги состоит в том, что он не хочет забывать. Не сейчас. Он хочет поговорить с ним. Понять, что происходит на самом деле. Об этом он думает, толстым слоем намазывая выцветшие пряди зелёной краской. Покрыв пряди продуктом, он вспоминает последний раз, когда видел младшего. Ким Тэхёну было больно. Он никогда раньше не видел, чтобы что-то задевало его настолько. Не по-настоящему. Юнги не глупый — он понимает, что саморазрушение самый явный признак боли, иногда травмы; из того, что он слышал, Тэхёну досталось немало. Только саморазрушения в нём и было. Не смотря на то, каким бы преданным он ни был к своему пути, к своей музыке, ему было плевать на себя. Юнги удивлялся, что тот не суициднулся, топя себя в таком-то количестве алкоголя. Юнги возвращается в студию, и, усевшись перед компьютером, просматривает несколько последних созданных треков. Он закончил микстейп. Он воскресил свои социальные сети, что вызвало у его фанатов даже больше волнения, чем он рассчитывал. Он молча опубликовал один из треков, который сразу же привлёк к себе внимание. Теперь, когда он выбирается в клубы, он слышит о чём шепчутся люди. Шуга вернулся. Это же Шуга? Чужое внимание он игнорирует так же, как и всегда. Он пока что не анонсировал ничего, потому что ничего не казалось готовым. Вот поэтому сейчас он и ебется с треком, который свёл до идеала. Он пытается найти малейшую ошибку, малейшее несовпадение в битах, чтобы поморочить этим голову ещё полчаса, пока краска впитывается в волосы. Но всё прекрасно. Фыркнув, Юнги вытаскивает из холодильника пиво, зажигает сигарету, открывает крышку на бутылке. Уходит на свой небольшой балкон, делает затяжку. Увидеть Тэхёна даже злым такая большая редкость. Тэхён злился на него всего раз, это он понял по молчанию младшего. Тогда Юнги сводил трек, который Тэхён хотел для своей самой новой песни. Он не особо хорошо переживал их отношения — или, точнее, их отсутствие. Другой человек проявил интерес к нему, и Юнги бесило, что он не может просто взять и попробовать что-то новое. Не то чтобы Тэхён был его главным приоритетом, или вроде того. Но для его сердца — да. Он не мог просто оттолкнуть младшего, это сводило его с ума. Так или иначе, Тэхён был причиной, по которой Юнги чувствовал себя в западне, чувствовал, что ни на что не способен. Он ненавидел это. Поэтому, когда Тэхён появился, обвил его руками и поцеловал в шею, кусая нежную кожу, Юнги словно с катушек слетел. Он оттолкнул Тэхёна сильнее, чем, думал, он способен. — Пошёл ты нахуй, Тэ. Почему ты делаешь это со мной? — кричал он. — Хватит. Скажи мне, блять, что происходит. Объясни мне, в чём смысл того, чем мы занимаемся? Младший посмотрел на него, как на сумасшедшего. — Я уже говорил, хён. Мы просто спим. Холод. Юнги не чувствовал ничего, кроме холода. — Тогда давай перестанем. Потому что для меня это не «просто спим», Тэхён. И ты это прекрасно знаешь. Так что перестань издеваться. — Бля, ты можешь без этого? Господи, просто своди свой трек. Я не хочу об этом говорить, — уголки его рта опустились, а руки сжались в кулаки — он был раздражён и напуган, ему не было дела до того, что Юнги говорил. И это ранило. Это откровенное безразличие был причиной, по которой Юнги буквально вырвал из системного блока флешку (к чему обычно относился с осторожностью). Он сохранялся с каждым шагом, так что, можно сказать, здесь всё, что он успел, и он сунул её младшему в руки, не выражая абсолютно никаких эмоций. — Нет. Я нихера не буду делать. Пошёл нахуй отсюда. На лице Тэхёна читалось столько эмоций — озадаченность, недоверие, раздражение, шок, удивление, и, наконец, злость. — Хочешь переебать мне карьеру из-за этого? — его голос звучал глубоко и опасно. — Хочешь попытаться разрушить мне всё, потому что у тебя чувства проснулись? Это нечестно. Это… — он сбился, и в глазах проскользнуло что-то, что заставило Юнги пожалеть о своих словах. — Просто найди другого продюсера, — сорвался Юнги, усталость взяла верх над остатками терпеливости. — Мы оба знаем, что ты лучший. На это ему нечего было сказать. Он прекрасно знает, что так и есть. Как и все остальные. Именно поэтому его телефон в постоянном «не беспокоить» — компании просто игнорируют его отказы. Не худшая из проблем, с которыми он столкнулся, но всё ещё раздражающая. Юнги нервно сглатывает, ему кажется, он сделал что-то очень жестокое. Но потом, понял он, он поступил ровно так, как поступал с ним Тэхён последние полгода. Ебал он всех, кроме себя. Эгоистичный ублюдок. — Я сказал, что сказал, Тэхён. Убирайся нахер из моего дома. Тэхён не взял протянутую флешку. Вместо этого, он посмотрел на него так, что пробрало до костей — если бы взглядом можно было убить, он умер бы самой болезненной из смертей, — и ушёл, не говоря ни слова больше, хлопая дверью так сильно, Юнги был практически уверен, вибрации могли бы разбить окна. Всего несколько дней, и менеджер парня, Джин, притащил его к нему извиняться. Тэхён смотрел на него с такой злостью, подбирая слова, Юнги стало жаль своего потраченного времени. И только в одну из невероятно пьяных ночей они забыли обо всём. Тэхён трахал его жестко, злость понемногу рассеивалась, и Юнги вдруг вспомнил, ради чего терпел конченые выходки младшего. Юнги выбрасывает бычок за перила балкона, в пару глотков допивает оставшееся пиво. Он выбрасывает бутылку по пути в ванную, где смывает остатки краски с волос. На его голове полотенце, когда он проверяет уведомления на телефоне. 14:13 Куки <3: Хёёёёёёён <3 TT TT 14:14 Куки <3: Приходи ко мнеееее <3 TT TT 14:14 Куки <3: омг оч скучаю <3 TT TT Юнги улыбается экрану. Он знает, что если не ответит в ближайшее время — младший завалит его плачущими эмоджи, и гифками, и селфи. Так что он звонит. — Хёёёёёён, — едва ответив, хнычет Чонгук. — Ты где пропадал целых три часа? — Ты же знаешь. Работал, как всегда, — Юнги не может не улыбнуться. — О, точно, — осознавая, говорит Чонгук. — И как успехи, кстати? — Я уже закончил. Смотрю, что нужно подправить, — Юнги чувствует, ему нужно увидеться с младшим, так что он поднимается и просматривает шкаф, ища что-то более-менее презентабельное. — Перестань, хён. Я уверен, там всё идеально. Всё, что ты делаешь, идеально, — уверенность младшего вызывает в нём что-то вроде гордости. — Ты должен прийти побыть со мной, — в его голосе есть странная дрожь, Юнги не может разобрать, что не так. Он натягивает самые рваные джинсы, самые любимые. — Я уже собираюсь. Захватить чего-нибудь? — спрашивает Юнги, занимая себя подбором футболки. — Чимини-хён не дома, — голос Чонгука звучит немного выше обычного, и Юнги замирает, обращая всё внимание ему. — Он у Хосока-хёна на все выходные. Оу. Юнги думает о смысле, который скрывается за приглашением Чонгука в его пустую квартиру. Не то чтобы они не оставались наедине. Они определённо стали больше… обознаны в физическом плане относительно друг друга, даже если не занимались сексом. Пока что. Юнги сглатывает. — Ну… Тебе взять чего-нибудь? — его голос звучит более хрипло, когда он обувается, набрасывает на голову кепку, разворачивая обратной стороной, откидывает влажное полотенце на стол. Он выбегает на улицу в рекордное время. — Только себя, хён, — тяжело дышит Чонгук. Юнги машет такси, понимая всю серьёзность ситуации. — Я скоро буду, мелкий. Улыбки Чонгука, когда тот открывает дверь, достаточно, чтобы растопить его сердце окончательно. Что хорошо, потому что на улице невероятно холодно. В квартире тепло, но он не спешит снимать пальто; да и времени у него на это попросту нет. Чонгук тут же втягивает его в поцелуй. Юнги не рассчитывал, что тот будет настолько откровенен в своих намерениях, но не то чтобы он собирался жаловаться. Тем не менее, кажется, секс где-то далеко в списке дел Чонгука, потому что он тут же сбегает на кухню. Юнги только сейчас осознаёт, что чувствует запах чего-то съедобного, на что желудок громко урчит. Работая, он всегда не особо следит за приёмом пищи, тем более, когда старается для себя, так что сейчас он голоден, как волк. Он плетётся на кухню за Чонгуком, но тормозит на входе в гостиную. Моргает, не совсем уверенный, что то, что он видит — на самом деле. Кофейный столик заставлен едой. Пивом. Юнги слышит глухой удар и «чёрт!» из кухни, и идёт на звук. Большой палец Чонгука в его же рту, и он обиженно смотрит на рисоварку. — Чонгук? Младший возвращает ему смущённый взгляд. — Я не лучший повар, знаешь. Но я старался, — Юнги глупо моргает. Это всё ещё мало чего объясняет. — Я просто хотел попробовать… ради тебя, — бормочет он, лицо краснеет всё больше, пока Чонгук раскладывает рис по тарелкам, а затем и уходит, даже не поднимая на него взгляда. Чонгук готовил. Для него. Юнги удивлённо приподнимает брови, пытаясь смириться с этой мыслью. Чонгук. Его парень. Его бойфренд приготовил для него ужин. Юнги сглатывает, смущённая улыбочка занимает его губы. Он возвращается в гостиную следом за Чонгуком, и без лишних слов чмокает того в щёку, которая, кажется, краснеет ещё сильнее. Еда оказывается замечательной. Не идеальной, конечно, но её приготовил Чонгук. Юнги наслаждался каждой ложкой. Затем они смотрят ужастик, в котором сюжет ужасен, спецэффекты ещё хуже, и, судя по тому, сколько они смеются, в жанрах не иначе ещё и комедия указана. Когда титры начинают ползти вверх, Чонгук откидывается на спинку дивана, устраивает ладони на животе. — Куки. Почему ты всё это сделал? — спрашивает Юнги, оборачиваясь к нему лицом. Младший поднимает взгляд, он смущён. — Эм… я просто очень редко остаюсь дома один, и я хотел, чтобы ты пришёл, чтобы… я сделал что-нибудь для тебя, — жмёт он плечами, глядя Юнги прямо в глаза. — Вот и всё, — он тянется к пиву и делает глоток. — Значит, это не для того, чтобы залезть ко мне в штаны? — прямо спрашивает он. Чонгук давится, лицо тут же краснеет. Кашляя, он отставляет бутылку на стол. Юнги ухмыляется, ждёт, пока Чонгук восстановит дыхание. — Нет, хён, какого чёрта, — сбивчиво выдаёт он в конце концов. — Чтобы ты знал, тебе не пришлось бы прикладывать столько усилий ради этого, знаешь, — продолжает Юнги, показывая в сторону стола. Чонгук с ужасом смотрит на него. — Это не… в смысле, я хотел… но… хён, какого хера, — сдаётся он, смеша Юнги. Он придвигается ближе и целует. Дыхание Чонгука сбивается, и он придвигается ближе, отвечая. Юнги давит на плечи, отстраняясь на достаточное расстояние, чтобы посмотреть в глаза. — Спасибо, — тихо говорит он. — Правда. Ты очень постарался, — Чонгук, который был удивлён и озадачен ещё секунду назад, вдруг улыбается, взгляд очень-очень тёплый. Он смотрит на Юнги взглядом, пропитанным… наверное, это называется лаской. Нежностью. Этот взгляд так сильно отличается от тех, что он обычно ловит на себе от… него, и Юнги чувствует, как что-то в сердце отзывается болью. Он забирается к Чонгуку на колени, и целует снова. Младший не торопится. Когда Юнги седлает его, он опускает ладони на его бёдра, только, кажется, потому что так удобнее. Его губы горячие и нежные. Чонгук наклоняет голову и углубляет поцелуй, убирает руки с бёдер, взамен обхватывая лицо Юнги, поглаживает своими тёплыми пальцами его щёки. С этим простым проявлением ласки Юнги выдыхает, льнёт ближе, кладя обе руки на плечи Чонгука. Одна из ладоней младшего сдвигается с его щеки на волосы. Юнги отстраняется; целуя Чонгука, он, почему-то, постоянно забывает дышать. — Хён, — голос Чонгука низкий и глубокий, слышно что-то близкое желанию, а взгляд всё ещё ласковый; он всё равно смотрит на Юнги, как на самое ценное, что есть на свете. — Мне очень нравится этот цвет на тебе, — прочёсывает он пальцами волосы старшего, и Юнги невольно вздрагивает, позорясь. — Мне тоже, — отвечает он ровным голосом, сарказм сглаживается улыбкой. — Поэтому я и покрасился в него снова, — на это Чонгук широко улыбается. Старший нежно поглаживает его лицо, и Чонгук, кажется, трезвеет. Его взгляд опускается на губы Юнги, и тот, подчиняясь, склоняется, целуя его снова. Как и до этого, губы Чонгука мягкие, движения лёгкие и медленные. Но теперь руки Чонгука сжимают его талию на порядок сильнее прежнего. Юнги обвивает шею младшего руками, впутывает пальцы в волосы, на что тот едва слышно стонет, встречаясь с ним взглядом на считанные секунды, после чего Чонгук возвращается к его губам. Он стонет громче, когда Юнги проводит по его торсу пальцами, переводит руки с бёдер на спину, прижимая старшего ближе. Тянет за подол футболки сзади, словно спрашивая разрешения, и, не чувствуя сопротивления, поднимается выше к талии, рёбрам, груди, спине. Юнги от ощущений только и может схватиться за футболку младшего, сжимая в кулаках. Чонгук спускается поцелуями ниже, зацеловывая шею, ключицы, медленно опускаясь ниже, к плечу. Футболка Юнги слетает на пол, и он жмётся ближе к Чонгуку, который поглаживает и целует рёбра. Старший ведёт бёдрами по чонгуковым, и тот стонет, шепча его имя. Чонгук ёрзает, сдвигается дальше по дивану, удобно обхватывая Юнги под бёдра, прежде чем подняться, прижимая его к себе, как что-то очень ценное. Юнги, тем не менее, не замечает. Он слишком занят, посасывая нижнюю губу младшего, и стонет, когда их языки встречаются. Чувствуя, как Чонгук опускает его на мягкую кровать, Юнги удивлённо оглядывается; что не так с этими двумя, почему они так любят носить его на руках? И почему он так увлёкся? Почему никогда не замечает, когда его куда-то несут? Какого хера. Чонгук нетерпеливо скидывает с себя футболку. Юнги тянет его за брюки ближе к краю кровати, освобождает от лишнего. Рот старшего наполняется слюной, как только Чонгук освобождается от белья, и тут же обхватывает член губами, практически не задумываясь. Чонгук шипит и едва удерживается на ногах. Зарывает ладонь в волосы Юнги, не заставляя, а, скорее, просто чтобы хоть за что-то держаться. Чонгук на его языке твёрдый и горячий. В голове проскальзывает мысль, как было бы круто заставить его кончить вот так. Это не может не интриговать. Юнги стонет вокруг члена, Чонгук толкается в его рот, ругаясь. Он входит так глубоко, и Юнги расслабляет горло, в который раз чувствуя благодарность за отсутствие рвотного рефлекса. Чонгук замедляет ритм, но Юнги не расслабляется, ведёт пальцами по его бедру выше, к яйцам младшего, вызывая у него очередной стон. Второй рукой проводит по основанию члена, когда младший зовёт его по имени. Чонгук отстраняется и толкает Юнги назад, на кровать, и прежде чем он возразит, целует, едва не вылизывая рот. От внезапной смены положения у Юнги голова немного кругом идёт. Чонгук тянет его выше, укладывая головой на подушку, Юнги слышно шорох, когда младший тянется в сторону, туда, где стоит прикроватная тумба, и выставляет на неё бутылочку смазки и презерватив, и губы Чонгука снова на его, заставляя постанывать. Большие ладони поглаживают его, тёплые пальцы, кажется, оставляют горячие дорожки на его коже. Касания и самому Чонгуку в удовольствие; младший очевидно не торопится. И наконец, наконец он спускается к поясу его джинс. Юнги приподнимает таз, Чонгук стаскивает с него всю оставшуюся одежду, обнажая. Целует его медленно, томно, обхватывает пальцами член старшего, неторопливо двигаясь вверх и вниз. Юнги тяжело дышит, толкаясь в руку, но Чонгук сжимает его не крепко, не так, как хотелось бы. — Чонгукки, — хнычет он. Имя младшего на его губах звучит, как мольба. Продолжая двигать рукой так же, Чонгук заглядывает в его лицо, и его собственное бесстрастно, ему даже забавно наблюдать за ним таким. Он дразнит. Мелкий придурок. Юнги стонет, не столько от неудовлетворённости, сколько от удовольствия, когда Чонгук всего на мгновение сжимает его член сильнее, после чего снова ослабляет хватку. — Мне нужно, — задыхается Юнги. — Я хочу тебя… блять… в себе. Чонгук приподнимает бровь, затем целует его, и вовсе убирая руку с члена, чтобы дотянуться до чего-то. Юнги разводит согнутые в коленях ноги, приподнимает даже, когда слышит щелчок, когда бутылёк открывается, и следом такой же. Пальцы Чонгука теплые и скользкие, когда он прижимается ими ко входу Юнги, осторожно надавливает, чтобы мышцы привыкали. Юнги хнычет, хватаясь крепче за его волосы. Чонгук опускается губами ниже, касается шеи старшего, входя по первую фалангу. Юнги стонет его имя. Его переполняют ощущения. Губы на шее, палец в нём, а те, что не задействованы — поглаживают торс. Воздух горячий, Юнги кажется, он тонет. Очередной палец, очередной стон, очередная волна удовольствия. Юнги одновременно и любит, и ненавидит то, что Чонгук, кажется, вообще не собирается спешить. Он медленно двигает пальцами в нём, мягко и осторожно растягивая, задевая простату, от чего удовольствие подобно вспышкам молнии. Юнги благодарен, что Чонгук нежничает. Правда. Но, блять, он хочет его прямо сейчас. Очередной палец. Юнги шипит, и младший втягивает его в поцелуй, проводит языком по его нижней губе, свободной рукой поглаживая его волосы, лицо, торс, опускаясь к бёдрам. Мышцы старшего быстро привыкают к растяжению, и Чонгук уже толкается в него снова, скручивает пальцы, попадая в самую точку, заставляя Юнги дрожать. Чонгук вынимает из старшего пальцы, и тот хныкает от внезапного чувства пустоты внутри. Младший открывает презерватив, и только раскатывает по члену, Юнги хватает его за плечи и переворачивает их, седлая Чонгука, и тот не может не замереть удивлённо, коснувшись подушек затылком. Тут же придя в себя, Чонгук поднимается по кровати выше, усаживаясь, опираясь спиной на изголовье кровати, опускает ладони на бёдра Юнги, когда тот медленно опускается на его член, вырывая стоны из них обоих. Чонгук переводит руку на талию Юнги, сжимая крепко, когда тот опускается до конца. Юнги выгибается назад (Блять, Чонгук), и Чонгук жадно осматривает открывшуюся кожу, бледную и гладкую, местами покрасневшую от прикосновений, возбуждения и тепла в комнате. Старший привыкает к размеру члена внутри, и на пробу ведёт бёдрами. Чонгук матерится, притягивая его ближе, пряча лицо в изгибе шеи, кусая тонкую кожу. Одной рукой он прижимает Юнги ближе к себе, обнимая за спину, второй всё так же сильно держит за талию, пытаясь сдержаться. У Юнги останутся синяки. Чонгук сжимает кожу на талии ещё сильнее, и, кажется, ему жизненно необходимо оставить следы. Юнги немного приподнимается, начиная двигаться, по началу только водя бёдрами, растягиваясь, привыкая ещё больше, после чего хватается за плечи Чонгука, поднимаясь выше, ускоряясь, рот приоткрыт в постоянном потоке ругательств, стонов, повторения имени младшего. Он склоняется, касаясь его губ своими. — Юнги, держись крепче, — у Чонгука грубый голос. Юнги обвивает руки вокруг шеи младшего, когда тот начинает толкаться в него. Шлепки кожи о кожу разносятся по комнате. Юнги чувствует нарастающее чувство, что-то тянущее внизу живота, когда Чонгук входит в него. Его кожа горит, словно в огне. Чонгук касается простаты с каждым грубым толчком вверх, и Юнги знает, что не продержится долго. Ощущений слишком много. Он хватается за Чонгука сильнее, чувствуя, как в уголках глаз покалывает от слёз. — Чонгук, — хнычет он. — Я… я сейчас… блять, — Юнги чувствует ногти младшего, впивающиеся в кожу, и перед глазами темнеет. Оргазм берёт верх, отключая, кажется, все остальные ощущения, и он бы упал, если бы Чонгук не прижимал его к себе так сильно. Младший вздрагивает под ним, кончая считанные секунды спустя. Они смотрят друг другу в глаза, пытаясь восстановить дыхание. — Красивый, — бормочет Чонгук, опуская взгляд на его губы, прежде чем накрыть их своими, целуя лениво и нежно. Когда сердце Юнги, наконец, замирает до нормального ритма, он отстраняется, рассматривая младшего снова. Чонгук сдвигается, переворачивает их, укладывая Юнги на подушки. Дышит тяжело, но удовлетворённо. Чонгук чмокает его в лоб, прежде чем уйти в ванную за полотенцем, чтобы вытереть их. Чистый, умиротворённый, в уюте, Юнги устраивается удобнее, пряча лицо в подушки. Чонгук закидывает руку на его талию, крепко прижимая его к своей груди. Уютная тишина в комнате затягивается, и Юнги уже где-то между сном и реальностью, когда Чонгук говорит: — Я… я так рад, что выбрался тогда в клуб. Я так рад, что ты там был. Я… Я просто очень рад, что встретил тебя, хён, — он звучит мягко и почти смущённо, неуверенно подбирая слова. Но каждый слог пробирается прямо в сердце Юнги, все слова до одного. Он откидывается назад, оборачиваясь так, чтобы быть к младшему лицом. — Я тоже, — сонно бормочет он. Глаза закрыты, но он всё равно находит губы Чонгука своими, целуя, прежде чем удобно устроиться на его груди, и уснуть. *** Чонгук, вообще-то, очень умный. Он быстро учится и отлично усваивает информацию. Чего для преуспевания на парах, обычно, хватает. Тем не менее, пялясь уже часа пол в книгу, ему кажется, он набросится на любого, кто произнесёт хоть цифру рядом с ним. Он откидывается назад на диване, закрывает глаза, и хнычет. — Пошла нахуй эта математика. Ещё одна цифра — и я съебусь на Меркурий, — зло говорит он. — Там очень жарко, — сухо отвечает Хосок. — Я возьму солнцезащитный крем, — парирует он, сжимая переносицу. — Отдохни, Куки. Мне кажется, ты сейчас откинешься, — тепло говорит Чимин, усаживаясь рядом с Хосоком на диван, переплетая с ним пальцы. — Пойдём, выпьешь с нами. Мы собираемся потанцевать. Тэтэ будет в любую минуту. Чонгук приоткрывает глаз, щурясь на соседа. — От математики к людям, которые выматывают не меньше, ужас, — честно отзывается он. Со стоном он поднимается, собираясь в свою комнату. Ещё довольно рано. Он, наверное, даже успеет добраться до кампуса и занять одну из комнат для тренировок на пару часов. Ему всё равно нужно порепетировать движения перед концертом. Он слышит хлопок входной двери, а затем глубокий голос, который заставляет сердце биться чаще, вызывает дрожь. Тэхён. С той самой ночи, когда он рассказал, через что прошёл, Чонгук понимает, что думает о нём даже больше обычного. Иногда, он приходит переночевать к Тэхёну, и они просто спят. Иногда, Тэхён остаётся у него и спит в его комнате. Они не занимаются сексом. Иногда Чонгуку хочется спросить, почему, но он не хочет давить. В дверь его спальни тихо стучат, как раз, когда он продевает руки в рукава укороченной футболки, в которой любит заниматься. — Можешь снимать обратно, — с ленцой тянет Тэхён, опираясь плечом на дверной проём, большие пальцы в отверстиях для пояса на джинсах. На губах привычная ухмылка, а глаза проходятся по Чонгуку всё ниже, по лицу, спускаются к открытой части груди, животу, к ногам в широких спортивках, и назад, задерживаясь на глазах. У Тэхёна есть привычка облизывать губы; Чонгук не уверен, знает ли он, что делает и как это выглядит. Но сейчас он проходится языком по губам, кажется, осознанно, соблазняет. Чонгук сглатывает, лицо ощутимо горячеет. Он быстро накидывает сверху рубашку, и отворачивается в поиске худи. На улице слишком холодно даже для зимы. — И куда ты вообще собираешься? Точно не с Мочи и Хосок-хёном, выглядя вот так. Чимини никогда бы не разрешил, — спрашивает Тэхён, подходя к кровати Чонгука, чтобы присесть. — Хочу немного попрактиковаться. У меня выступление через несколько месяцев, и прямо сейчас я ненавижу математику, — отвечает Чонгук, ища, что бы ещё на себя надеть. — Ненавидишь математику прямо сейчас? Разве её не нужно ненавидеть всё время? — Тэхён морщится в отвращении. — Ну, ты не ошибаешься. Но, оказывается, высшие учебные заведения вносят поправку в это правило. Они заваливают формулами так, что я ненавижу математику даже больше обычного теперь, — ухмыляется старшему Чонгук. Тэхён улыбается в ответ, мягко и… почти ласково. — Можно, я с тобой? — наконец, спрашивает он. Чонгук удивлённо приподнимает брови. — Тэтэ, мы уходим! Догоняй, если с нами, а я хочу уже выпить, покаааа, — кричит из гостиной Чимин. Входная дверь громко хлопает, и теперь они наедине, и он, почему-то, прекрасно это осознаёт. Чонгук смотрит на Тэхёна, который, судя по потемневшему взгляду, понимает то же. Теперь, когда его взгляд пробегает по Чонгуку, младший чувствует, как сердце сильнее заходится в груди. — Конечно. Если хочешь. Но будет скучно, я просто буду заниматься, — тихо отзывается он. Тэхён изучает его, нижняя губа закушена, он кивает, что понимает. Смотрит на Чонгука ещё немного, едва не заставляя ёрзать от нервов, затем поднимается, и первый выходит из комнаты. — Вообще-то впереди лучше тебе идти. Я не знаю, куда идти, — громко зовёт он из гостиной. Чонгук делает глубокий вдох, собираясь с мыслями, и идёт следом. С Тэхёном в его студии немного иначе, чем с Юнги. Юнги обычно тихо сидит спиной к стене, глядя на Чонгука со смесью обожания и неверия. Он больше наблюдатель, чем активный участник. Тэхён тоже сидел у стены… первый час. Когда Чонгук решает сменить плейлист, склоняясь над компьютером, Тэхён тихо подходит со спины. — Куки. Покажи, как ты делаешь это. Чонгук возвращает ему удивлённый взгляд. — Показать, как я делаю что? — То, что ты сейчас танцуешь. Покажи, что нужно делать, — терпеливо повторяет Тэхён. Чонгук сглатывает, выпрямляясь, с сомнением осматривает Тэхёна. — Хочешь попробовать выучить мою хореографию? — уточняет он. Тэхён кивает, кусая губу, взгляд излучает уверенность. У Чонгука нет причин для отказа. Это занимает ещё полтора часа, но Тэхён быстро учится. И он довольно неплох. Когда Чонгук падает на пол, тяжело дыша, весь потный, Тэхён опускается рядом, такой же измотанный. Они лежат немного в молчании, пытаясь отдышаться. Младший скидывает футболку, вытирая пот ею же, что стало привычкой. Тэхён берёт его за руку, и открывает глаза, когда Чонгук переворачивается и нависает над ним. В его чертах нет беспокойства, только покраснел от нагрузки и жары в помещении. Взгляд опускается на губы Чонгука, и он неосознанно облизывает свои, прежде чем заглянуть в глаза. — Чонгук… что ты делаешь? — тихо спрашивает он, почти шепотом. В ответ, Чонгук сокращает расстояние между ними, и целует. Тэхён отвечает тут же, медленно, вылизывая рот младшего и углубляя. Низ живота тянет, когда Чонгук льнёт ближе, вдыхая его запах, смесь чего-то вроде корицы и, вероятно, его собственного запаха. Тэхён легонько отталкивает его, и Чонгук подчиняется, отстраняясь, глаза, он уверен, затянуты желанием. — Чонгук, что ты имел в виду, когда говорил, что существует не один тип отношений? — Чонгук хмурится. Он говорил это очень давно. — Потому что ты продолжаешь меня целовать, и вести себя, словно хочешь меня, или вроде того. Но, ты очевидно встречаешься… — Тэхён не может проговорить имя вслух, сглатывает. — Встречаешься с кем-то другим. Чонгук нежно касается лица Тэхёна кончиками пальцев, и поднимается, садясь. Старший остаётся лежать, не выпуская руки Чонгука из своей. — Хён. Отношения — это не всегда только два человека. Есть другие… варианты. — Варианты, — хмыкает на слове Тэхён. — Например? — Ну… есть отношения, в которых у партнёров могут быть другие партнёры, свободные отношения. И ещё те, в которых участвует больше двоих человек, вместе. Иногда они построены исключительно на сексе. Иногда… в них может быть намного больше смысла, — лицо Чонгука, кажется, излучает тепло, и он неосознанно сжимает пальцы, касаясь тэхёновой руки. — И, — начинает Тэхён после пары минут молчания. — Вы в отношениях, в которых это, — показывает он на их руки, — приемлемо? — и опускает голову обратно на пол, поднимая на Чонгука взгляд. — Что это вообще? — задаёт встречный вопрос младший. Тэхён замолкает. Сжимает его пальцы своими, заглядывая в глаза. — Зависит от того, что между вами двумя, — медленно отвечает он. — Юнги-хён мой парень. Но это не значит, что ты не можешь тоже быть моим парнем, — говорит Чонгук, даже не успевая подумать. Он нервно сглатывает, краснея, кажется, сильнее. Тэхён садится, на лице читается вопрос. Под внимательным взглядом его щёки начинают гореть сильнее. — Чонгуки, — голос Тэхёна глубокий, глубже обычного. — Ты хочешь, чтобы я был твоим парнем? Чонгук округляет глаза, опуская взгляд на скрещенные ноги. — Я… В смысле… Я не говорил… — Чонгук шумно выдыхает. — Сейчас это не важно, — отрезает он, резко поднимая взгляд. Тэхён приподнимает бровь. — Нет? А что тогда, по-твоему, важно сейчас? — он сейчас смесь любопытства, озадаченности и сарказма. Младший сглатывает, смотрит серьёзно. — Хён, почему ты не можешь с ним поговорить? Тэхён избегает его взгляда, приподнятые в удивлении брови едва видно под чёлкой. — Что? Если что и не важно сейчас, так это это, — выдавливает из себя смешок, пытаясь не показать, как на самом деле глубоко задет. Это всё неправда. Всё это притворное равнодушие рассыпается под пристальным взглядом Чонгука. Тэхён выдыхает, смотрит вниз на их руки, выводя большим пальцем круги на коже младшего. — Я не могу. — Почему это? — Какая разница, Чонгук? — Тэхён звучит устало, словно сама эта тема выматывает его больше часов, проведённых за танцами. — Перестань от него убегать, раз так. Если это не важно, тогда перестань всё это, — раздражённо взрывается Чонгук. — Ты не понимаешь, — шепчет Тэхён. — Ну так помоги мне понять, — почти умоляет Чонгук. — Чтобы всё получилось, ты должен говорить со мной. Ты должен говорить с нами. Как мы можем помочь, откуда нам знать, что ты чувствуешь, если ты не рассказываешь об этом, хён? Тэхён резко отворачивается, как от пощёчины. Внезапно, он кажется очень задетым. Он сжимает руку Чонгука до побелевших костяшек. — Мне страшно, — шепчет он. Чонгуку хочется поторопить, чтобы тот высказывался быстрее, но он знает, что ничего не дождётся так, поэтому молча сидит, решая, Тэхён заговорит с ним сам, когда соберётся с мыслями. Со вздохом, старший опускает взгляд в пол и: — Это не так... это не то, что у нас с ним… это не то, что было между нами. И то, что между мной и… не то, что могло бы быть между нами с тобой. Это по-разному. Юнги-хён… то, что я чувствую к нему, отличается. Он смотрит прямо в глаза, и Чонгук ещё не знает ничего, но понимает, что Тэхёну больно. — Я правда забочусь о тебе… я правда забочусь о вас обоих. Но то, что я… чувствую к тебе, совсем не то, что я… чувствую к нему, — голос низкий, Тэхён делает много пауз. Чонгук замирает, тут же думая о худшем; может, он не нравится Тэхёну… в нужном смысле. — Ты мне очень… нравишься… Чонгук, очень, — продолжает он, краснея, тут же опровергая дурные мысли младшего. — Но… то, что я чувствую к Юнги-хёну… просто… совсем не так. — Он тебе совсем не нравится? — помогает Чонгук, когда молчание затягивается. — Нет, как раз наоборот, — тихо отвечает Тэхён. — Он тебе очень нравится? — пожатие плечами. — Ты любишь его? — пауза, и медленный кивок. — Да, — шепотом отзывается он. — Оно всегда причиняло боль, это слово, — Чонгук хмурится, озадаченный, пока не понимает. — Это слово доставляло мне только проблемы, — ему плохо, Тэхён едва не выплёвывает слова. — Это слово… оно мне не нравится. Из-за него больно, — опускает он взгляд на их переплетённые ладони. — Юнги может… он может сделать так же. Он может… причинить мне боль. И это пиздец пугает, Чонгук, — наконец, они встречаются взглядами, и глаза старшего отражают его усталость, как будто вес всего мира на его груди, и он устал бороться за каждый вдох. — Поэтому я не могу. Я… люблю его… но я не могу. 14:54 Чимини-хён :) : Я буду не один ;) ;) ;) 14:57 Я: …-_- 14:59 Чимини-хён -_- : В смыслееее…. 15:01 Чимини-хён -_- : Если ты хочешь присоединиться мы будем рады ;) 15:04 Я: -_____- 15:05 Я: х ё н 15:05 Я: нет. господи нет. 15:09 Самый Бесячий Сосед На Свете: Я думаю мне очень понравится такой сэндвич из танцоров 15:15 Я: пожалуйста перестань писать омгг 15:17 Самый Бесячий Сосед На Свете: ??? ты правда не думал обо мне так? 15:18 Самый Бесячий Сосед На Свете: В смысле, ты *видел* меня??? Я же ангел. 15:30 ЁБНУТЫЙ ХЁН НЕ ОТВЕЧАТЬ: Чонгуки ????? Юнги зевает в объятиях Чонгука, пока они валяются на диване старшего. Они смотрят что-то на Нэтфликсе, но ни один из них, кажется, не обращает внимания на действия на экране. Чонгук потерялся в мыслях, как только переступил порог квартиры. Старший, судя по всему, понимает, но не давит. Вместо этого, он где-то между сном и бодрствованием, крепко сжимая чонгукову руку. — Хён, — говорит Чонгук, наблюдая за бегущими финальными титрами шоу, которое они даже не смотрели. Юнги мычит в ответ, давая понять, что слушает, не открывая глаз. — Почему ты никак с ним не поговоришь? — тихо спрашивает Чонгук. Юнги в его объятиях напрягается, резко садится, переводя взгляд на Чонгука, его лицо серьёзное, а чёрные глаза, кажется, собрались поглотить Чонгука полностью. — Что ты сказал? — напряжённо просит повторить он. Чонгук со вздохом поднимается, садясь рядом, жалея, что разрушил их умиротворённость. — Почему ты не хочешь с ним поговорить? — повторяет он. Юнги моргает, лицо нечитаемо. — Я надеялся, послышалось, — говорит он, потирая глаза. — Я не могу. Чонгук закатывает глаза так, что, кажется, вот-вот увидит собственный мозг. — Вы, блин, одинаковые. Наверное, поэтому и любите друг друга так сильно, — Юнги это озадачивает. — Он сказал то же самое на этот вопрос. На это брови Юнги приподнимаются. — Так вы… говорите? — Да, — просто отвечает Чонгук. — Я думал, у меня всё сложно с людьми, но вы двое? — он тяжело вздыхает, сжимая руку Юнги в своей, когда тот щурится. — У вас с общением всё намного хуже. Особенно, когда дело касается друг друга. Мне уже кажется, это свойственно всем музыкантам, — с излишней эмоциональностью проговаривает он. Юнги ухмыляется. — В этом есть смысл, но это всё равно ничего не меняет. Я не могу. — Он тебя любит, — не подумав ляпает Чонгук, слишком расстроенный таким выводам. Юнги закатывает глаза. — Это правда. Он сам мне сказал. Юнги моргает, тяжело вздыхает. Чонгук не может разобрать ни одной эмоции старшего, их слишком много, пока они, наконец, не сужаются до неверия. — Чонгук… ты не понимаешь, — младший едва останавливается, чтобы не закатить глаза снова. — Тэхён не… он не знает, как любить кого-то. Не знаю во всех подробностях, только то что в прошлом у него было мало хорошего. И это пиздец отразилось на нём. Он не умеет любить, детка. И я не позволю попасться на эту… ложь… снова, — говорит он тихо, уязвлённо. Чонгука это выводит из себя. — Почему ты настолько плохого мнения о нём, хён? Он, очевидно, не какое-то бесчувственное чудовище. Господи, ты ведёшь себя, как будто влюбился в андроид или что-то вроде. — Я не думаю о нём плохо, — спорит Юнги, выглядя таким же раздражённым, каким Чонгук себя чувствует. — Думаешь, — напирает Чонгук. — Ты только что сказал, он не умеет любить. Это хуйня полнейшая, и ты это прекрасно знаешь. Юнги напрягается, и они замолкают ненадолго. — Я не позволю, чтобы наша первая ссора была из-за другого человека, и выяснения, любит он меня или нет, ладно? Перестань, — говорит он, наконец, мягко, но уверенно. Чонгук исходом не доволен. — Нет. Не будь таким мудаком с ним, хён. Он умеет любить. Он любит тебя. Ты ведёшь себя, как будто у него нет чувств, просто потому что их выбивали из него, — зло говорит Чонгук, тут же жалея, что вообще открыл рот. Он не собирался проболтаться вот так. Блять. Старший сбит с толку; у него всё на лице написано. Чонгук успокаивается, нервно сглатывает: — Я не должен был это говорить. — Нет, к чёрту это, Куки. Что это значит? Намджун говорил, что я многого не знаю, но не мог сказать, что происходит, потому что это не его дело. И теперь ты говоришь эту херню, и я должен просто проигнорировать и забыть? Вам, блять, лучше рассказать, пока я не надрал кому-нибудь задницу, — к концу, он переходит на крик. Чонгук вздрагивает, тихо матеря свой длинный язык. — Я правда не могу рассказать, хён. Но ты уже знаешь. У тебя есть то, что тебе сказали, и эта деталь… ну же. Ты умный. Собери всё в кучу, — помогает ему Чонгук, чувствуя вину. И Юнги так и делает. Чонгук видит, как старший хмурится, собираясь с мыслями. Беззвучно проговаривает что-то, какие-то мысли, пока не вздрагивает. Юнги вскидывает голову, ловя взгляд Чонгука, его и так бледное лицо кажется ещё светлее. — Ты же не… ты же не имеешь в виду, что его… избивали? Чонгук просто кивает. — Не только. С ним всё намного хуже. Но, правда, не я должен рассказывать тебе об этом. Я вообще не должен был ничего говорить. На лице Юнги ужас, он тут же краснеет от ярости. — По ебалу нужно дать тому, кто это сделал. Уф, хочу, чтобы они прочувствовали, через что он прошёл. — Хён, — Чонгук берёт его руку в свои. Его трясёт; он вне себя. — Детка, — прозвище застаёт Юнги врасплох, и он возвращает Чонгуку удивлённый взгляд. — Сейчас важно не кто делал ему больно когда-то. Сейчас важно, чем мы можем ему помочь. И если ты поговоришь с ним, это будет отличным первым шагом. Он открывается мне, потому что я не ты. Мы плохо друг друга знаем, чтобы любить… но я правда за него переживаю. Но ты? Он любит тебя уже какое-то время, — Чонгук видит, как Юнги тяжело сглатывает. Он подхватывает телефон со столика, открывает ютуб, ищет, пока не находит нужное видео. Чонгук передаёт телефон Юнги. На экране появляется Тэхён, он подаёт знак диджею, а потом поворачивается обратно к телефону, закрывает глаза и начинает петь. Это выступление, на которое Чимин вытянул его неделю назад. И старший, кажется, настолько потерялся в собственном тексте, истории о боли, одиночестве, разбитом сердце, и, наконец, надежде. Толпа движется в ритме, совершенно очарованная человеком на сцене, его голосом. Когда Тэхён сбивается, они кричат в знак поддержки, помогая своим неудержимым потоком любви. Наконец, допев, Тэхён открывает глаза, он в слезах, и смущённо улыбается. Юнги крепко сжимает в руках телефон. — Я не слышал этой раньше. Я написал музыку, но никогда не читал лирику, — мягко говорит он. — Он никогда не показывал мне её, — старший тяжело сглатывает снова. — Включишь ещё раз? — шепотом. Чонгук подчиняется, молча сидит, пока Юнги слушает песню Тэхёна с закрытыми глазами. Когда видео заканчивается, Юнги поднимает на него взгляд, тёплый и грустный, глаза на мокром месте. — Куки, он правда сказал тебе, что… — говорит он, пристыженный, боясь договорить. — Да, — шепчет в ответ Чонгук. Старший кивает больше себе, чем Чонгуку, уставившись в чёрный экран телефона в руках. — Он уже заставил меня пройти через ад, когда я признался ему в любви, — безэмоционально произносит он. — Я не мог — не могу — позволить себе подумать, что он может заботиться обо мне, что он может… любить меня, — Юнги беспокойно ёрзает; Чонгук понимает, ему скоро понадобится сигарета. — Он столько хуйни со мной наворотил, Чонгук. Думаю, я имею право чувствовать сомнения. — Конечно, — соглашается Чонгук. — Но, я думаю, нам нужно поговорить. Все вокруг продолжают это повторять. Все думают, что он меня любит, — Юнги облизывает губы, тянется за пивом, брошенным на столе, делает глоток. — Я поговорю с ним, — заключает он. — А теперь пойдём со мной в кровать. Я устал, — Юнги выставляет руку, и Чонгук тут же берётся, втягивает старшего в поцелуй.