Kuksuger

Самая обычная среда стала для Джонса самопровозглашённым выходным посреди учебной недели. Повод был достаточно веский: траур по безвременно ушедшей идеальной форме носа, который был безжалостно сломан и весьма побаливал — сначала от вчерашней экзекуции ледяным компрессом, от чего почти физически чувствовалось приближение менингита, а после — от дурацкой привычки морщить нос по поводу и без. В родном американском футболе ему, конечно, наносились физические уроны гораздо более серьёзного вида и тяжёлой степени, но никогда ещё от костылей или гипса не страдало чувство прекрасного. А прекраснее своей везучей на смазливые гены мордашки юный и весьма влюблённый в собственное Я молодой человек мало что в жизни знал. Конечно, уже несколько врачей убеждали парня, что перелом закрытый и без смещения, и что лёгким куском пластика серьёзно сломать нос невозможно, но всё напрасно. Самовнушение - страшная вещь. Особенно, когда дело касается внешнего вида. Особенно, когда ты подросток. Наглотавшись обезболивающих сразу после завтрака и облепив нос разнообразными бинтами и пластырями, от чего он разноцветием стал напоминать локальный бразильский карнавал и привлекать ещё больше внимания, Джонс взял себя в руки и решил выйти в люди. Вернее, пока что показаться только одному человеку, что одним из первых узнал о физическом уроне юного американца. В конце концов, этот парень видел его ещё и не при таком внешнем виде и состоянии. — Теннесси вызывает Квебек, приём! — Ты хотел сказать, Нэшвилл вызывает Монреаль? — Я хотел сказать, я вызываю Мистера Зануду! Кучерявый блондин по ту сторону экрана сдержанно хихикнул, будто чихнув. Двоюродный брат Джонса был совершенно замечательным парнем, добрым, миролюбивым и воспитанным канадцем с милым именем и милым голосом. В общем, полная противоположность нашему самоотверженному грозе хороших манер, школьных лузеров и всего подряд в принципе. Объединяла их, пожалуй, только искренняя любовь к спорту: Мэттью любил хоккей ещё сильнее, чем Альфреду нравился американский футбол. И этот славный малый резко становился главной персоной всего мира, когда неугомонному янки требовался совет или сочувствующий собеседник для многочасового сеанса эмоционального выговаривания. Сегодняшний разговор предполагал в себе и первое, и второе. Сублимируя невозможность распространяться о загадке сломанного носа среди школьных приятелей, — о родителях не шло и речи, он слишком крут, чтобы рассказывать за семейным ужином о своих делах, — Фред обрушил эту шикарнейшую историю со всеми подробностями на, как обычно, несопротивляющегося брата. Спустя практически час эмоционального повествования с полным набором жестикуляций, интонационной окраски, матерных оборотов и эмоциональных вскакиваний со стула, Джонс последний раз рухнул на сиденье, измождённо выдохнул и закурил прямо в комнате. Нет, это был не секс, а изнасилование самого себя. — Интересная сутуация. А меня-то ты почему решил спросить? Знаешь же, я в конфликтах мало что.. — Мэттью немного растерянно пожал плечами, заправляя прядь светлых кудрей за ухо. С другой стороны, это был глупый вопрос, скорее к самому себе. Первый раз, как будто? С тем же околориторическим вопросом в качестве интро он объяснял ему принцип устройства водородной бомбы, технику осознанных сновидений и рецептуру настоящего мексиканского фахитос. В любое время дня и ночи, если не был на тренировке. Личная Википедия и Гугл в одном флаконе. Даже информации с популярных и авторитетных сайтов парень доверял только после консультации с братом. Заметив, что незаметно удалился в пространные раздумья, Мэтт вернулся в реальность и честно попытался подхватить упущенную нить разговора. Щедрый на пустую, но содержательную ненужными фактами болтовню кузен с новыми силами разглагольствовал уже как минуты две. — ..помимо прочего, ты мой брат, хочешь ты того, или нет. Ещё ты всегда давал неплохие подсказки.. — Советы. — Это тоже. А ещё вы похожи с этим ёбаным финном. — Ты же говорил, что он норвежец. — И ты туда же? Да плевать мне, кто там этот скандинав! Важно лишь то, что эта северная морда меня бесит! — Финны, кстати, не скандинавы. — задумчиво пробормотал Мэтт. — Ты, кстати, тоже бесишь. — Прости. Так чем мы с ним похожи? — С виду – нежный хлюпик, а оказалось — дерзкий и хитрый мудак. Но это он мудак, Мэтт. Ты просто дерзкий и хитрый. На льду. — Спасибо. – канадец криво улыбнулся в ответ. Искренне не получилось. Что ж, у Ала, например, никогда не получалось корректно выражаться. — Так что мне с ним делать? — Точно не лезть в драку. На твоей стороне будет сила, а на его — правда. Лучше используй его же оружие. — Авторитет? Я могу с парнями его затравить! Пойдёт? — Нет. Нет. Ал. Это не поможет. К тому же, с таким добрым именем школа его просто пожалеет, а вам с дружками дадут по башке. Вообще не вовлекай сюда своих атлетов. Один на один. Кстати, с чего вы вообще начали конфликт? — Слушай.. А я и не помню, прикинь! Вроде мне что-то от него надо было, а он огрызнулся.. — Зная, как ты обращаешься с просьбами, я не удивлён. — Это же не повод мне нос ломать! За столько лет футбола не сломал, а тут каким-то сраным подносом..! Слушая резко подлетевший от злости децибел и так звонкого от природы голоса, Мэттью оставалось только сдержать в себе тяжкий вздох и устало помассировать переносицу. Всё начинается заново. Ал, как истинный американец, души не чаял в правде и справедливости. Но только в своих собственных. Логичное торжество кармического бумеранга этот упёртый ослик был готов оспаривать в высших судебных инстанциях. * * * — Я хотел поставить тебя на место, а ты развязал войну. Глупо. Поздним вечером стоя на пороге чужого дома, Фред, словно репетируя роль протагониста в голливудском фильме, пафосно бросил эту фразу, гордо, — если не надменно, — глядя в синие глаза собеседника поневоле. Синие глаза, к слову, смотрели не менее гордо. А скрещенные на груди руки заявляли о не меньшем своенравии. — То же самое могу сказать тебе. Спокойный по сути своей норвежец, сейчас с титаническим трудом удерживал на лице серьёзное выражение. Жертва тяжёлого мяча и многократных падений выглядел в своём образе брутального вестника проблем настолько комично и идиотически, будто выпал из массовки дешёвого сериала про наркоторговцев. Не хватало только длинного чёрного плаща и громового дождя за спиной. И зубочистки во рту. И тёмных очков на переносице. Но заменяющий их белый пластырь смотрелся не менее грозно и впечатляюще. Боевая рана, действительно. — Дальше будем молчать, или сам уйдёшь? Альфред не сразу распознал, что оппонент обратился именно к нему. Слишком увлёкся крутыми виражами сёрфинга на волнах собственного воображения, где он эпично и буквально одной ухмылкой победителя размазывает пришлого выпендрёжника по стене, как обнаглевшую муху по обеденному столу. Кто-то насмотрелся дешёвых сериалов. Ох, подождите. Это же Соединённые Штаты. Юный мистер Джонс был воспитан на таком дерьме и даже гордился этим. — Ты охуел со мной так разговаривать, селёдка? Ща в банку закатаю! Норвежец расцепил сложенные на груди руки и слегка расправил плечи. Между распрямившимися бровями пролегла морщинка. Этот идиотский подкол его не задел, но разозлила пустая трата времени с никчёмным пафосным стоянием на месте. Если этот клоун пришёл сюда устроить пятиминутку бессмысленной драмы с нотками артхауса, то Кеттиль явно был против. — Я не понимаю, какого чёрта ты припёрся. Либо выясняем сейчас всё по-мужски, либо ты идёшь отсюда нахер и продолжаешь плакаться директору, как побитая шлюха. Хотя, ты и есть побитая шлюха. Slått hore. Подобных формулировок Фреду Джонсу в свой адрес не приходилось слышать просто никогда. Такого ему не говорили ни как докучающему однокласснику, ни как ненавистному сопернику на футбольном поле, ни как весьма нерадивому сыну, ни как сверх меры и слишком часто наглеющему ученику. Его называли как угодно, за глаза и в лицо, вплоть до самых красочных ненормативных формулировок. Даже строгий тренер, — после проигрышей логично сильнее всех орущий на Ала, как на Капитана, — с долей справедливости называл его по-всякому, но до такого не доходило. Треск порванного шаблона отозвался в черепной коробке громче, чем огромная колонка во время концерта, репетирующий в закрытом актовом зале школьный оркестр и самый грандиозный салют на 4 июля вместе взятые. Затылок и виски ощутили резкий прилив жара, будто на голову натянули шапку, вымоченную в горячей воде. Нос, утихнувший в своей уже привычной боли, отозвался нарастающим скоплением тепла, медленно растекающегося по носоглотке и внутренним стенкам. Да, однажды пришлось выбрать футбол именно для выплеска подавляемой внутренней агрессии. Остолбеневший с широко распахнутыми глазами Джонс стоял достаточно долго, минуту точно. В какой-то момент норвежцу надоело ждать чуда и, цыкнув языком, он закрыл дверь. Правда, она почему-то не поддалась до конца. А потом резко ударила в голову. Классическая стеклянная вставка в деревянном корпусе разразилась трещиной. Сигурдссон запнулся и оступился, несмотря на удобные домашние тапочки. Вместе с болью в череп издёвкой прилетел спорный в своей давности флэшбек про глупое развязывание войны. Здесь не школа. И не Норвегия.