Kuksuger

[два с половиной месяца назад] — Криво. Правее.. Слишком. Левее.. Опять криво! Дай сюда, косорукая ты дура. — Да пошёл ты! Плакат мой, и я буду вешать его так.. — Будешь вешать его "так" у себя дома. А это моя комната, так что.. Кх.. Охуела совсем?! Наспех приклеив плакат на кусок скотча за один угол, Кеттиль другой рукой тут же в ответ на физический аргумент идентично долбанул кулаком по чужим рёбрам, точно как получил сам пару секунд назад. Вопреки стереотипам, девушка не согнулась пополам со слезами на глазах, а лишь издала азартный клич и набросилась на норвежца с внезапным сеансом спарринга. Хрупкая на вид девчонка махала кулаками, как кенгуру, сверкая дьявольским оскалом, как душевнобольная. Лицо Сигурдссона, впрочем, тоже не отличалось адекватностью — он состроил какую-то маньячную гримасу со взглядом исподлобья и принялся отвечать и уклоняться. Били, естественно, в корпус и не сильно. По приколу же. Хрупкий каркас икеевской кровати с тонкой железной решёткой дрожал при каждом прыжке отъявленных боксёров. К жалобному поскрипыванию каркаса на секунду добавился какой-то другой звук, но ему никто не придал значения. А потом мужская половина противостояния выпала из боя, выпав, вернее, вылетев с кровати. Прямо как в мультиках, пятками кверху. Очень громкий и полуистеричный смех наполнил комнату от края до края. Согнувшись в три погибели и уже сидя на кровати на корточках, блондинка хохотала в голос, то переходя на фальцеты, то затихая и беззвучно трясясь с зажмуренными глазами. Кеттиль же, искренне охая, медленно перекатывался по пыльному ковру с боку на бок, стараясь перетерпеть болящие от удара рёбра. — Браво, Андерс! Браво! Настоящий джентльмен! — наконец отсмеявшись, возликовала русоволосая победительница, поднимая с кровати помятый от следа ноги плакат, на котором подскользнулся парень, и целуя изображение мужчины на глянцевой бумаге в губы. — Там вообще-то моя вонючая нога была. — прерывая романтический порыв к листу бумаги, буркнул с пола норвежец, потихоньку поднимаясь. Здорово же приложился. — Твоя вонючая нога по всей квартире была вместе со своей подружкой, — девушка, ухмыльнувшись, поправила чёрную футболку с норвежским гербом и декоративными порезами на плечах, и тряхнула светлой гривой, взметнув в воздух отросшее каре и длинную косую чёлку, падающую на глаза, — что ж теперь, не приходить к тебе? — Сделай милость. — Сделай кофе. — Вам как обычно, миледи? — не без издёвки блондин пригнулся в полупоклоне. — Без сахара. Я на диету села. Остановившись в дверях комнаты, Кеттиль медленно обернулся и посмотрел на подругу. Взгляд был пристальным и очень внимательным. Как будто никак не мог узнать. — Леони. Ебанутая ты женщина. Лучше найди себе парня и сядь на нормальный мужской хер. Мозги на место встанут. Совсем с ума сошла. Худее костлявой бабы, с которой встретишься после ещё одной подобной фразы, ты всё равно не будешь. Леони устало закатила синие глаза. Зря ляпнула, надо было самой кофе делать. Теперь достанет со своими шикарными спичами про предназначение женщины как крутобёдрой и большегрудой матери и жены, а не.. — ..вешалки для пальто на входе. И ты среди них. Боевая подруга Сигурдссона хмыкнула, поправив чёлку. Такая же стереотипичная, как и Великое Предназначение, женская интуиция была здесь абсолютно ни при чём. Просто иногда Кеттиль был до тошноты предсказуем. А ещё у его пашущего в учёбе мозга не хватало памяти на бытовую жизнь, и он постоянно повторял одно и то же, слово в слово. И интонацией тональность в тональность. Любо-дорого было лишний раз закончить за него "старую песню о главном", оборвав Великое Слово Мужчины на середине и узрев, как он в тысячный раз мелко взбесится. Вот это, в отличие от одной и той же тематической пластинки, не надоедало совсем. — Кто бы говорил про вешалку, дрищара~ Ох, этот чудесный тонкий звук. Он в который раз скрипнул зубами. Попеременный дружеский степ на больной мозоли бесценен. — Ольсен. Лучше засоси ещё разок плакат с Брейвиком, а я пока кофе сварю. С сахаром. И пожрать тебе разогрею. Вешалка. * * * Окраина Бергена была лучшим местом для жизни в Самой Счастливой (согласно многочисленным опросам мирового населения) Стране. И Кеттиль, искренне не чаявший души в родине, считал, что ещё более Счастливой и Самой она станет без некоторых представителей населения. Да, он был националистом. Эта характеристика вполне мирно уживалась с лаврами отличника и постыдным клеймом неугомонного хулигана. Парень вёл здоровый образ жизни, шутки ради иногда ходил в музыкальную школу на скрипку и штудировал законодательство родной страны. Благодаря не слишком давнему панковскому прошлому, в котором были замешаны беспорядочные половые связи, алкоголь и куча свободного времени, он успел поиметь немало проблем: от штрафов на сотни сотен крон до обвинений в беременности очередной давалки в чужой косухе. Спасали его только социальные службы благодаря статусу сироты, а в летнем исправительном лагере он познакомился со славным парнем Бьорном, мирно загремевшим за идеи правого толка. Так "Хаер" оставил пиво, гитару и детские выходки, и стал просто "Кетом". Шутливые подколки кошачьим прозвищем, постоянные мольбы подстричься, развлекательные вылазки в лес, увлекательные исторические вечера и обязательные профилактические свидания с беженцами. Что ж, не самый худший расклад. Безусловно, некоторые проблемы имели место, но они были незначительны. Например, та же самая Леони. Вернее, её отец. Вообще, кто бы мог подумать, что милая дочурка самого директора школы окажется одинаковых с потрясшим школу Кеттилем взглядов? Без зазрения совести насочиняв с три короба что-то про очередную подружку, Леони часами пропадала в гостях у лучшего друга. У Сигурдссона было хорошо и не было никаких родителей. Общие друзья, театрально шушукаясь, вовсю шипперили двух челкастых блондов, обещая подарить на свадьбу танк или ещё что-нибудь приятно-полезное. Главная якобы парочка всей компании лишь веселилась вместе со всеми. Конечно, они могли бы, пользуясь ненадобностью конспирации, преспокойно удовлетворять естественные человеческие потребности в тепле и сексе, но.. Но они мало того, что не воспринимали друг друга романтически привлекательными единицами, так ещё и оба не употребляли алкоголь, что сводило возможность подобных контактов к абсолютному нулю. Плюс, конечно же, присущее правым понятие о чести и моральной дисциплине. Впрочем, это не помешало господину Ольсену возненавидеть парня пуще прежнего за "отвратительное влияние" на Леони. Иной раз такой сдвиг на почве подозрений всего и вся во всём и сразу казался до смешного абсурдным, но бывший полевой командир есть бывший полевой командир. — Если ты действительно считал, что сможешь наебать бывшего военного, то ты не такой уж и криминальный гений, парень. — Если вы протираете штаны в школьном кабинете, то вы едва ли даже бывший военный. * * * Кеттиль стоял у двери злосчастного кабинета и мрачно шептал норвежскую матершину сквозь зубы. Он проклинал Леони с её неугомонностью вот уже третий день, и вот уже третий день белобрысая авантюристка отлёживалась в больнице. Кто, ну кто вообще придумал брать её с собой на взлом школы? Кто позволил ей так откровенно плясать на минном поле, добровольно вырвавшись из тени ответственного за проникновение в здание? Кто допустил в её голове гениальную мысль, что она со своими маленькими кулачками окажется сильнее приехавших полицейских? Кто не проследил за тем, как она слетела с лестницы в попытке убежать? Кеттиль. Потому что такая версия засела в контуженной голове её папеньки. И потому что задержали только их двоих. Но фигурант всех школьных разборок и не думал впадать в панику, на совесть прикрывая подругу и вызывая огонь на себя. Ещё и не такое переживал. Интересно, как только господин директор со своей незодоровой манией не списал тошноту Леони после сотрясения мозга на внезапно раскрытую беременность за авторством сами-понимаете-кого? Хотя, судя по столь кардинальным мерам, он додумался и до этого. — Скажи мне, Сигурдссон. — преисполненным безграничным терпением голосом осведомился директор, кончиками пальцев ровняя стопки бумаг и папок и неотрывно наблюдая глазами этот процесс. — Зачем ты здесь на этот раз? — Понятия не имею, господин директор. — отрешённо, но с разгорающимся лукавством на дне зрачков, спрашиваемый пожал плечами. — Даже вы сами не в курсе. Ошиблись, наверное. Я пойду, пожалуй. — СИДЕТЬ! Только что абсолютно невозмутимый директор сдержанно двигал по столу бумажки, а сейчас это был вышедший на прямую связь через чужую душу Люцифер. Сигурдссон, уже было приподнявшийся со стула на пару сантиметров, кулём обвалился обратно. От звуковой волны, наверное. Синхронно с приземлением ученика обратно на сиденье, за дверью тонким звоном передала привет директору разбившаяся вдребезги кофейная чашечка секретарши. С лица на пару секунд сползло издевательское выражение, и провокатор взглянул на начальника школы с подобием уважения в глазах. Последний раз от ора одного человека уши закладывало только на хоккее, и то когда сборная одержала какую-то ошеломительную победу, а диктор по этому поводу выпал из образа "серьёзного голоса" и проорал на всю ледовую арену. Так что сейчас было очень даже мощно. Есть ещё порох в пороховницах, не такой уж господин Ольсен и представитель древних цивилизаций, оказывается. С издевательской серьёзностью выпрямив спину, Кеттиль выразил всем своим видом полную готовность и заинтересованность в диалоге. Лучше так, чем окончательно оглохнуть при очередной попытке к бегству. Спустя десяток секунд, когда пугающе проступившие жилы на лбу разгладились, ноздри перестали раздуваться в порыве гнева, а лицу вернулся привычный землистый цвет, разговор был продолжен. — Мы долго думали, что с тобой делать. Очень долго. И наконец нашли решение. — Исключение из школы? — конечно, ну до чего же эти великие умы ещё могли додуматься? Камо-о-он, и ради этой предсказуемости надо было устраивать своё ведьминское собрание на Лысой Горе? — Нет, это было бы слишком просто. — господин Ольсен убедительно усмехнулся, как от неплохой шутки. Словно это и не он только что до потери координации рук напугал своим рёвом бедную секретаршу в соседнем кабинете. — Ты не угадаешь. — Уже интересно. Трудовой лагерь? — Бесполезно, сбежишь. — Верно. Внеклассные занятия? — Смешно. — Перевод на домашнее обучение? — Даже не мечтай, Сигурдссон. — Тогда остаётся.. Переход в другую школу? — Практически. Но всё равно не угадал. А теперь, Сигурдссон, заткнись и слушай. То, что, покорно заткнувшись, услышал Сигурдссон, просто отказывалось укладываться в голове, не желая послушно заползать привычной информацией в ящички и полочки мозга. Вскоре после начала ввода в курс дела, он просто перестал моргать и превратился в живую статую. К чёрту все ваши кражи баснословно дорогих картин или махинации с многомиллиардными контрактами. Вот она — Афера Века. Это был практически идеальный план. Потрёпанную скандалами, наказаниями, дрянной репутацией и всем остальным, включая дворовых собак, тряпичную куклу по имени "сукин сын, поганая мразь и отродье дьявола" отправят на мгновенный сеанс таинственной реставрации за плотно закрытые двери комиссионного зала, откуда на бархатной подушечке торжественно вынесут потрясающую, благоухающую парфюмом, разодетую в шелка и хлопок, фарфоровую куклу с золотой заколкой в волосах, по имени "Кеттиль", которая предназначается для зарубежной частной коллекции. Спускаясь на грешную землю и говоря максимально просто и коротко, из личного дела и документальной истории Сигурдссона вытащат все грешные моменты, создадут ему образ безупречной репутации с упором на неплохо работающую голову, полностью обеспечат приличным гардеробом, представят как махрового интеллигента, приукрасят всё это раза в три и торжественно сошлют за границу в качестве ученика по обмену. Принимающая школа получит эталон ученика, приятного глазу биоробота с искусственным интеллектом, а родная альма матер — уважение, авторитет, охапку благодарностей от школы-партнёра и неплохую денежную сумму от Министерства Образования за каждый выигранный парнем смотр умников в той или иной форме. А родная Норвегия, благодаря хвалебным статьям в местной газетёнке, получит ещё и капельку престижа. Короче, Бондиана нервно курит в коридоре. — И куда вы меня собрались отправить? Господин директор не ответил, но с его лицом стало происходить что-то странное. Не на шутку перепугавшийся на третьей секунде искривления чужого лица Кеттиль уже подумал про инсульт, но ещё через несколько секунд всё стало яснее. Собеседник очень-очень медленно и очень-очень сладко, с неподдельным предвкушением и удовольствием растягивал губы в подобии улыбки, которую изображал Гринч-Похититель Рождества. Кажется, улыбнувшись до конца, он закатит глаза и кончит себе в штаны. Увы, нет. — Туда, где тебя обязательно выслушают и поймут. Туда, где ты будешь абсолютно свободен и счастлив. Туда, где тебе давно самое место. — В могилу к отцу? — В Соединённые Штаты Америки! Кеттиль стиснул зубы и долбанул ладонью по столу, словно он здесь что-то решает. Нет. Чёрт возьми, нет! Faen! Dra meg baklengs inn i fuglekassa! Pule! Больше этого чёртового Ада на Земле он не ненавидел даже Данию. Даже грёбаные мусульманские страны. Даже Россию. В Америке его раздражало всё: от распродаж гаражного барахла на подстриженных газонах участков по выходным до огромных упаковок в супермаркетах со свинскими порциями мороженого, молока и чипсов, от неуравновешенных домохозяек с их сраными реалити-шоу до проклятых, избалованных и просто непозволительно мерзких жирдяев за рулём авто или, — ебануться можно! — тележки-скутера для передвижения по "США в миниатюре", как он презрительно называл Wallmart. Даже Трамп его выбешивал. Иначе, как хайпящую на грязи банковскую шлюху, не имеющую отношения к патриотизму, национализму, и политике, он Господина Президента просто не воспринимал. Относительно этнического состава данного государства лучше просто тихо и тактично промолчать. Развёрнутые размышления на эту тему грозили националистичному Сигурдссону либо сердечным приступом, либо нервным срывом. Куча отпугивающих образов в форме концентрата всего, что так ненавидел парень, в одной точке земного шара. Безупречная месть. И точка. Да я в аэропорту вскроюсь по прилёту. А лучше - прямо в самолёте. — Я не поеду в эти ебаные Штаты. — Правильно. Ты туда полетишь. Тебе осталось только упаковать свои чёртовы шмотки. Будешь одеваться по форме, как прилежная девочка. И вести себя точно так же. — А если не буду? — Колония. Не улыбайся, Сигурдссон, я не шучу. Даже не надейся, никакие социальные органы тебя не спасут. Я лично приложу все усилия, чтобы ты оказался в самой настоящей тюрьме. И поверь мне, с гуманным и цивильным исправительным учреждением, в котором тоскует твой любимый Брейвик, это не будет иметь ничего общего. — Заставят жрать фастфуд в американской тюрячке? — театрально ахнуло юное дарование. — Погоди-ка, стой. Стой. Как у тебя с географией? — Отлично. — Я тут забыл кое-что.. — директор наморщил лоб, хмурясь в искренней попытке вспомнить нечто очень важное. — Не подскажешь, где находится один городок.. Называется, кажется.. Стурскуг. После пространных и протяжно-задумчивых фраз, простое для норвежского уха название прозвучало резко и чётко, припечатав стальным прессом. Кеттиль снова выпал из реальности. Ноги почему-то онемели. Этого просто не может быть. Но хорошее знание географии, в том числе, родной страны, заставляло поверить в услышанное. Речь шла о крошечном населённом пункте. На самой границе с Россией. Один из уроков социологии был посвящён теме вопиющего социального неравенства и рассказывал о тюремном заключении и его особенностях в Европе и разных странах. На отрывке про самую большую страну в мире растерялся даже Кеттиль. Отдельный, огромный, загадочный и очень страшный мир, так похожий на саму Russland. Такое навряд ли допустимо было рассказывать и показывать на обычном школьном уроке. В классе оказалось много впечатлительных. — Это против закона. — с ощущением полнейшего морального разгрома из последних сил проговорил Сигурдссон. — У войны свои законы. У военных, кстати, тоже. * * * "Новый дом" с самого аэропорта встретил мрачного скандинава бодрыми ритмами банджо и скрипки. Нэшвилл гордо носил звание всеамериканской и мировой столицы кантри. А где кантри — там и преданные ценители. Проще говоря, деревенщина и конченое быдло на пикапах. Проще говоря, рэднеки. Последней каплей стал творческий порыв нескольких потных бородатых мужиков с банками постоянно проливающегося пива прорыгать свою любимую песню прямо в автобусе до города. Не выдержав, Кеттиль пулей вылетел из транспорта на ближайшей остановке. Даже поселение бомжеватых цыган на задворках родного Бергена не вызывало в нём неудержимого порыва хорошенько проблеваться. Проскользнувшая в отчаянии мысль попробовать суицид обрела более реальную форму. * * * — Ребята, знакомьтесь, это наш новый ученик по обмену! Кетэль приехал к нам из Норвегии, и он быстро найдёт с вами общий язык! Что скажешь, дорогой? — Меня зовут Кеттиль. Очень приятно. Очень. Жизнь в музыкальной столице штата оказалась тем ещё роялем в кустах. И если местные дарования отличались непревзойдённым талантом рыгания по нотам, то норвежец мог похвастаться другой звуковой фишкой. По переезду в Нэшвилл он научился виртуозно скрипеть зубами. Føkk deg.