Ты в сердце моём

Суматошная ночь перешла в такое же утро. В этот раз к рядам страдающих от бессонницы присоединился и Энакин. Да, если признаться честно, он даже и не пытался заснуть, так и просидел до рассвета на кухне, глядя в окно и думая о Падме. «Это моя вина, моя и ничья больше. Зачем я отпустил её на эти переговоры? Надо было уговорить остаться. И почему я не предвидел случившееся?» — терзался он мысленно. Об Асоке он почему-то почти не думал, считая, наверно, что с ней всё обстоит лучше, нежели с его женой. Лишь под утро ему удалось забыться тяжёлым сном и там он опять увидел её, живой и здоровой, только какой-то странной. Зачем она одела это белое платье? Ведь прежде никогда не любила этот цвет, исключение сделала только для свадьбы. Что же теперь? Женщина подошла к кухонному столу, за которым, положив голову на сложённые руки, спал её муж. Легкие руки опустились ему на плечи и нежный голос, похожий на звон серебряных колокольчиков ласково произнёс: —Не тревожься обо мне, милый, вспомни, ты всегда называл меня Ангелом, а теперь я стала им и мне хорошо, очень, я счастлива! Радуйся же и ты. Голос растаял в воздухе и образ любимой тоже начал исчезать, прежде чем Энакин успел спросить, что же она имела ввиду. От всего этого он мигом проснулся и увидел, что так и заснул, сидя за столом. Скайуокер медленно встал и потянулся, от неудобной позиции затекло всё тело, а голова раскалывалась от долгих переживаний и фактически отсутствия нормального сна. Утро уже вступило в свои права, первыми робкими лучами заглядывая в окно. Приемные часы медкорпуса скорее всего ещё не начались, но Энакин всё равно решил пойти туда, ведь на месте ему не сиделось, какая-то неведомая сила толкала его вперёд. И забыв даже умыться, молодой человек спустился вниз и снова отправился пешком, дорогой он увидел, как на площадке приземлился знакомый истребитель. Он выделялся из всех непривычным бордово-красным цветом эмблемы и принадлежал определенному товарищу, который сейчас и спускался с трапа. «А ведь он ещё ничего не знает» — подумал Энакин про Магистра Пло, а это именно он сейчас вернулся с миссии — «Вот пусть только узнает не от меня, я не в силах произнести это вслух.» И Энакин заспешил дальше, прежде чем кел-дорец его увидит. Он знал, что представляет для пожилого Магистра Асока и не решился причинить ему боль. В медкорпусе оказалось довольно тихо, что впрочем не удивляло, учитывая ранний час, когда одна смена врачей уступала место другой, дневной. За стойкой регистрации сидел уже другой сотрудник—молодой парень в белой робе со знаком распознавания на верхнем кармане. Увидев подошедшего Скайуокера, парнишка отчего-то отвёл взгляд и покраснел. —Здравствуйте, я пришёл узнать о состоянии сенатора Амидалы — сказал Энакин, хотя это было и не нужно, регистратор и без того знал к кому пришёл Рыцарь. И немного помолчав, решил всё же переложить тяжелое бремя на другие плечи. —Подождите немного здесь, сейчас выйдет врач, дежуривший вчера и всё вам объяснит — сказал парнишка и нажал кнопку вызова на своей приборной панели. Энакин замер в предчувствии недоброго, вспомнив, что вчера именно регистратор и сообщил ему нужную информацию, почему же не может сегодня? Скоро ответ нашёлся, вот только неизвестно, лучше ли стало от этого. Мужчина просто физически ощущал, как внутри его черепа начинает вращаться маятник, помещённый в хрустальную вазу, от этого его звук получается звонким и одновременно глухим. С каждой секундой вращение усторяется и вот он уже задевает за стенки вазы, от чего возникает противный царапающий скрип. —Вы только не волнуйтесь — начал издалека подошедший врач — Вам потребуется большое мужество, чтобы принять случившееся. Сегодня ночью состояние ваших жены и ученицы неожиданно ухудшилось. Мы приняли все надлежащие меры, но не всё закончилось успешно. Состояние Рыцаря Тано в конечном итоге стабилизировать всё-таки удалось, а вот ваша жена, к сожалению, умерла. Маятник последний раз ударился о вазу и она разлетелась в осколки, с глухим звоном разлетевшиеся в стороны. Все звуки и запахи вокруг словно притупились, доходя до сознания будто через толстое покрывало, наброшенное сверху чьей-то заботливой рукой, чтобы мучительно-острые стрелы реальности ранили не так болезненно. Что бы боль от все же полученных ран стало хоть ненамного меньше или смогла дать знать о себе не прямо сейчас, а немного позже, неважно насколько, главное, не в эту секунду. Не в этот момент, когда ты не в состояние воспринять всё адекватно тяжести случившегося. Такое бывает, когда в бою получаешь ранение. В первый миг испытываешь только шок и лёгкую дрожь по всему телу, боли ещё нет, она появляется, когда проходит мгновение этого шока. Сейчас так же, только рана, увы, неизлечимая. Энакин стоял неподвижно, боясь даже вздохнуть излишне сильно, чтобы не спровоцировать новую боль. И это безмолвие тревожило сильнее, лучше бы он закричал. Но Скайуокер не издавал даже стона, затем, словно подкошенный, рухнул на банкетку и схватив себя руками за голову, принялся раскачиваться из стороны в сторону, сильно дергая себя за волосы, почти вырывая их. —Как? Скажите мне, почему это случилось? Всё же ведь было хорошо! — вырвался из его груди этот отчаяннный, полный невероятной боли крик. —Мы сами в недоумении, это произошло ночью, состояние после операции было удовлетворительным, причём у обеих и вот, после полуночи обе начали резко умирать. Спасли только одну — сам не зная зачем оправдывался врач. —Почему именно она? Скажите! Я требую ответа! — крик стал громче. Энакин встал и схватив собеседника за плечи принялся ожесточенно трясти, как будто это бы что-то изменило. —Прекратите, пожалуйста, мы искренне сочувствуем вашему горю, но никто не застрахован от подобного — увещевал медик, пытаясь освободится от железной хватки Скайуокера. В конце-концов это удалось и отойдя на всякий случай на пару шагов от Джедая, продолжил — Можете ознакомиться с заключением, оно уже готово. —Знаете, что с ним сделаете? — выкрикнул Скайуокер и ломанулся вперёд по коридору, спеша как можно быстрее покинуть это ужасное место. Место, где пахло смертью, в которое он никогда больше не сможет войти без содрогания. И уже у выхода к лестнице его настиг знакомый голос того, с кем должно было его обьединить общее горе. Он, конечно же, обо всем узнал, Магистры, почти час назад, пряча глаза, сообщили товарищу о том, что его приёмная дочь попала в аварию и теперь находится присмерти. И отложив отчёт перед Советом на вечер, Магистр Пло отправился сюда, спеша как можно быстрее увидеть Асоку. Про смерть сенатора ему сказать не успели и потому, заметив в дверях Скайуокера, кел-дорец, ничего не подозревая, спросил: —Энакин, как там Асока? Тебе удалось что-то узнать? Эти слова послужили катализатором, в один миг выведшим Скайуокера из молчаливой прострации. Два этих невинных вопроса подняли в его душе нестерпимую бурю доселе дремавшей ярости. Как нагло и как бесцеремонно ворвались они в его сердце, напомнив об утрате, да ещё и ткнув тем, что жива осталась вовсе не та, кому он отдал свою жизнь. Горе и отчаяние внезапно вылились в бессильную злость. Злость на самого себя и невозможность повернуть всё обратно. Она клокотала внутри и требовала выхода, а для этого был необходим тот, на кого можно её излить, кто-то, на кого можно переложить хотя бы часть вины. Магистр невольно подсказал ему это. —Ничего я об этом не знаю и знать не хочу! Я видеть больше её не желаю! — рявкнул Энакин, глядя в упор на кел-дорца. Тот недоуменно взглянул на него и спокойно поинтересовался: —В чем дело? Или я о чем-то не знаю. —Да, не знаете! А я знаю! Моя жена теперь на том свете, а ваша безрассудная дочь жива! Ненавижу! Почему не случилось наоборот? — не слыша и не желая слышать продолжал бесноваться Скайуокер, забыв о необходимости скрывать семейное положение, да и был ли теперь в этом смысл? —Энакин, о чем ты говоришь? Ты явно повредился разумом — Пло явно решил, что младший товарищь сбрендил, говоря о какой-то жене. —Пускай там, по ту сторону, всё поменяют! Я хочу, чтобы моя жена осталась жива! А эта ваша дочь, не способная даже сопровождение выполнить достойно, пускай отправляется вместо неё! Зачем ей вообще жить, такой неумелой! Ненавижу её! Этого Пло уже не вытерпел и ответом на эту жуткую в своей несправедливости тираду последовала грубая, отрезвляющая пощечина, такая сильная, что у Скайуокера клацнули зубы, а на щеке осталось несколько ссадин от когтей кел-дорца. —Ты точно лишился разума, Энакин, как только язык повернулся сказать такое? — почти выклюнул всегда уравновешенный Пло и почти брезгливо отодвинув Скайуокера от двери, вошёл в отделение.