Ты в сердце моём

Днём в палатах интенсивного контроля зажигали свет, неяркий, нераздражающий, и поэтому причиной пробуждения он стать не мог. И не стал. Асока проснулась совсем по другой причине—странного холода внутри, ощущения того, словно у неё из души вырвали значительный клок и назад его уже не вернуть. Девушка осторожно открыла глаза и покрутила ими вокруг. Всё было так же, как и вчера—светло-бежевые стены палаты, круглый светильник на стене, но что-то было всё же иначе. Притом, не только с ней, хотя эта необычная трубка, возле левой ключицы, вставленная в вену, оптимизма не добавляла. Так же как и браслеты прибора регистрации показателей, надетый на запястья, сам же прибор издавал равномерный писк, говоривший о том, что всё в порядке. Хотя, какой же это порядок, когда любое движение и даже вздох отзываются болью в груди, отдающей влево. Асока скосила взгляд туда и увидела плотную белую повязку с подсохшими пятнами крови, туго перетянувшую ей грудь. «Всё ясно, о том, чтобы встать, нечего и думать» — пронеслось в голове у Тано, прежде чем она поняла, что же ещё её насторожило. Соседняя кровать была пустой. Белье на ней чистое и аккуратно застелено. Падме исчезла. Где же она? И тут девушка вспомнила сон, очень необычный и странный, виденный сегодняшней ночью. Ей виделось, что она умирала. Что просто в какой-то момент стало вдруг резко не хватать воздуха, однако, пошевелиться и позвать на помощь она, почему-то не могла. Движение словно застыло в её теле, не в силах никак проявить себя, всё, что было возможно—это просто мучительно наблюдать за тем, как смерть неумолимо приближалась, выдавливая из атмосферы остатки воздуха. Потом появились противные пищащие звуки, идущие неизвестно откуда, а где-то сбоку послышалось шевеление и голоса. Они тут, рядом, но спешат отчего-то не к ней. Неужели никто не видит, что она умирает? Похоже, что нет. И тут её холодеющей руки коснулось что-то мягкое и тёплое, заведомо знакомое и близкое, следом прозвучал сильно изменённый охриплостью, но всё-таки узнаваемый голос. Что же он сказал? «Живи вместо меня», вроде бы так. Её просят жить, но она не может, у неё не получается. Попытки вздохнуть каждый раз заканчиваются неудачей. Да если бы и было иначе, то зачем? Кому она здесь нужна? Кто будет переживать за неё? Поэтому, нет, Падме, живи лучше ты, у тебя семья, муж, народ, а у меня—никого. Но что же это твориться? Два медицинских дроида, гремя металлическими конечностями, стремительно подкатили к её кровати и, как по команде, принялись проводить над ней какие-то манипуляции и в течении следующего часа Асока не принадлежала себе. Её переворачивали, подключали к ней какие-то приборы, втыкали иголки, а под конец снова вставили в горло ужасную трубку, ту самую, что и во время операции. После наступило забытие, абсолютное и черно-непроницаемое, не содержащее в себе никаких видений. Закончилось оно лишь несколько минут назад. Асока с небольшим трудом подняла руки и потёрла виски. В голове немного прояснилось, хотя вопросов всё равно оставалось достаточно, например, такие: что же случилось с Падме? Знает ли Энакин обо всем? И почему же при любом неосторожном движении сердце будто бы замирает на время, чтобы потом снова начать делать удары в неровном, рваном ритме? —Что же со мной твориться? — сказала Тано вслух. Слова отозвались неприятной царапающей болью внутри горла, на котором словно растянули тонкую сухую пленку и, стягиваясь, она доставляла ужасные муки. Девушка не заметила, как один из огоньков монитора, слева от неё, загорелся красным сигналом—свидетельством изменения в показателях. За то заметили в кабинете врача, который тотчас же поспешил в указанную палату. Открывшаяся дверь, явила взору тогруты того самого человека, что дважды спасал ей жизнь. Теперь она смогла наконец разглядеть его, это оказался мужчина средних лет с заметной уже сединой, зеленые глаза его смотрели внимательно и тревожно. Он явно был рад, что пациентка пришла в себя, но не знал, стоит ли сообщать ей сейчас о смерти подруги. Мужчина помнил, как та переживала о ней и до последнего вздоха просила спасти. Что будет с ней, когда она узнает, что ничего не вышло? И чтобы отвлечься от этих мыслей, решил приняться за то, зачем, собственно, он и пришёл сюда. И присев на стул возле кровати, начал задавать пациентке вопросы о её состоянии. —Как твоё самочувствие? — спросил он первое. —Нормальное, вроде, — слегка помявшись, ответила Асока, попутно прислушиваясь к себе — только вот голова кружится и в горле как после уксуса. —Что ж, в твоём нынешнем состоянии это нормально. Тебе швы без наркоза накладывали, потом остановка дыхания была, организм в шоке от таких потрясений, вот и вредничает — улыбнулся врач, внимательно глядя на девочку. —А это мне для чего? — спросила она, показывая на датчики прибора. Ведь если с ней всё нормально, зачем же тогда контроль? Прежде чем ответить на этот вопрос, врач о чем-то задумался, ища нужные слова. И посмотрев ещё раз на монитор, отмечая результаты жизненных показателей, наконец-то заговорил: —Понимаешь, дело здесь в том, что твоё сердце, получив большую перегрузку, на время потеряло способность выполнять свои функции. Поэтому пока ему необходим поддержка, но это ненадолго, скорее всего, уже завтра оно придёт в норму и тебя отключат от монитора. На самом деле, всё сказанное являлось правдой только отчасти и причиной сбоя в работе сердца являлась остановка дыхания, случившаяся ночью и никто не знал, сколько именно продлится это явление. —Да, я заметила, что оно не порядке, особенно, когда я пытаюсь встать — согласилась Асока с его объяснением. —Так, а вот с этого места расскажи подробнее, что-то я не учёл такого — попросил мужчина, нажимая что-то на приборной панели. И едва пациентка закончила говорить, как в палату вкатился медицинский дроид. —Странно, очень странно — пробормотал врач и велел дроиду отключить аппаратуру, нажав на большую коричневую кнопку панели и снять жизненные показатели Тано в отсутствии поддерживающих механизмов. —Постарайтесь не двигаться — велел дроид и принялся считывать частоту пульса, ритм сердечных сокращений, величину давления и количество вдохов и выдохов в минуту, вместе с их глубиной. Как раз минуты на всё и хватило, большего Асока не выдержала и по прошествии шестидесяти секунд с ней начало твориться нечто жуткое. Лицо начало стремительно сереть, потом посинело, дыхание стало почти неразличимым и вскоре по всему телу прошлась резкая судорога. Показатели, и без того, невысокие, стали стремительно снижаться. —Подключай всё назад, подождём до завтра — приказал врач дроиду, после чего, дождавшись, когда Асока придёт в себя после этого эксперимента, сообщил ей, как можно доверительнее: — Похоже, я поспешил с выводами и до завтра мы оставим тебе эти украшения — кивнул он на браслеты датчиков — Ещё назначу один препарат, примешь вечером, завтра повторим. Асока согласно кивнула и вдруг сказала то, что врач меньше всего ожидал услышать, полагая, что первым эту тему надлежит начать ему. —Скажите мне, пожалуйста, только честно, Падме, вернее, сенатор Амидала, с ней...она умерла? — задала она самый трудный вопрос. То, чего она всей душой не хотела, но что начинала уже давно подозревать. С того самого сна...или не сна, вовсе. —К сожалению, ты права, я очень хотел бы, чтоб было иначе, но профессия не велит говорить неправды — понизив голос ответил ей врач, он знал, что последует за этим разговором и успел подготовиться. —Почему же это случилось? Когда? — голос Асоки сел и снова охрип, до того оглушило и придавило к земле известие. Думать об этом, догадываться, подозревать и слышать подтверждение—совсем не одно и то же. Раньше была ещё надежда на то, что ей показалось, теперь же иллюзий не оставалось, разбились все об это обтекаемое согласие с её вопросом, об это суровое медицинское заключение, где холодно и до боли равнодушно-официально говорилось о том, что одним близким человеком стало меньше. Отчего же так несправедливо? Почему из двоих двоих выжила не Падме, необходимая и всеми любимая, а она, Асока, никому не нужная и никем нелюбимая. Так нельзя. —С тобой всё нормально? Может быть, нужно успокоительное? — спросил врач, встревоженный долгим молчанием пациентки и её отрешенным видом. —Нет, не нужно, я в порядке, мне просто нужно побыть одной — проговорила она наконец, в тайне решив как ей поступить.