Ты в сердце моём

Возле палаты номер семь стояли двое мужчин и о чем-то беседовали. Дверь была достаточно прочной, чтобы звук мог через неё проникнуть и это в данной ситуации являлось плюсом. —Скажите, насколько серьёзно её состояние? — поинтересовался Магистр Пло, стоя напротив врача, того самого, что недавно вышел из этой палаты. —Вы знаете, боюсь пока делать серьёзные прогнозы, ведь времени прошло ещё немного, но на данный момент порадовать особенно нечем — ответил мужчина, не зная, стоит ли говорить о своих подозрениях. —Сделайте всё возможное, чтобы она жила, эта девочка для меня—всё — попросил Магистр, не желая верить даже в возможность того, что Асока может умереть, что, впрочем, до сих пор оставалось вероятным. —Мы проводим необходимую терапию, поддерживаем нужные показатели, сделать сейчас большее мы не можем, следует выждать некоторое время и понаблюдать за изменением в состоянии — как можно мягче и обстоятельнее пояснил медик, решив всё же пока промолчать. —Могу я сейчас навестить её? — только и смог спросить Магистр. —Не думаю, что сейчас ей нужно кого-то видеть. Она только, что узнала о смерти сенатора Амидалы и попросила никому к ней не заходить — предостерёг врач, незаметно подходя к двери. —Мне можно — твёрдо ответил Магистр и решительно направился к палате, игнорируя все предупреждения, зная, что сейчас необходимо Асоке и дать это мог только он. —А кто вы ей собственно будете? — беспомощно спросил медик, понимая, что против такого напора ему не выстоять. —Я её отец — твёрдо произнёс Магистр и открыл дверь. *** После ухода врача, Асока устало легла на подушку и бессмысленным взглядом уставилась на временной индикатор, висевший над дверью. Глаза оставались сухими и холодными, слез не было, лишь тупое, жгучее опустошение и острая боль от невосполнимой утраты. «Падме больше нет и никогда я больше не услышу её голоса, не приду к ней в гости. А Энакин...представляю, как ему сейчас плохо, он ведь любил её больше жизни» — думала Асока, трогая руками белую простыню, которая укрывала её до груди, едва скрыв повязку, видневшуюся из-под светло-голубого халата. Она была в курсе истории любви своего учителя и искренне восхищалась тому, что пройдя столько испытаний, они сумели сохранить своё чувство и остаться верными ему. Самым сложным из испытаний оказалась таинственность их отношений от Совета. Жизнь в постоянном страхе разоблачения, часто будучи оторванными друг от друга по причине занятости каждого в своей сфере. Но обиднее всего было то, что буквально на днях Совет принял решение об изменениях правил Ордена и разрешении на создание семей. «Как же наверное тяжело было ему это услышать, столько всего пережить, не сломаться и не изменить самим себе, когда им было так трудно и теперь, когда ничто уже не мешает...неужели страдали зря?» — девушка размышляла об этом и чувствовала невольную вину, ведь, кто знает, присутствуй на тех роковых переговорах не она, а кто-то поопытней, то быть может, всё бы обошлось. Вслед за этой мыслью пришла другая, не менее тяжёлая. Асока впервые за утро вспомнила Раша и всю историю их отношений, вплоть до последнего дня. «Знает ли он, что со мной случилось? Придёт ли ко мне? И, если да, то захочу ли я его видеть? Не знаю» Асока и вправду не могла понять как ей теперь относится к тому, кого она так сильно любила. Измена его безусловно оставила в душе Тано неизгладимый отпечаток, в её голове просто не укладывалось как можно поступить так? На её взгляд, если у тебя не осталось чувств к своему избраннику, то нужно сказать честно, а не вести двойную игру. «А может быть это я во всем виновата? Была слишком навязчива и недостаточно вникала в то, что чувствует он.» И несмотря на всю боль от поступка Раша, Асока с недоумением констатировала, что чувства её никуда не исчезли, просто немного изменили направленность. Теперь это была не страстная эмоциональная привязанность, готовая выжечь всё на своём пути, а что-то тёплое и нежно-мягкое, заставлявшее душу замирать от трогательного желания заботиться и отдать свою любовь, только бы принял. «Но нет, не примет, у него теперь другие отношения. Райо сказала, что у них всё хорошо, что ж, желаю им счастья, может и мне как-нибудь повезёт.» Но подумав так, в душе Тано чувствовала, что навряд ли сможет поверить кому-то снова и открыть своё сердце, не боясь, что его снова предадут. Асока посмотрела на капельницу, поставленную медицинским дроидом по просьбе врача. Там была какая-то странная голубоватая жидкость, которая быстро стекала ей в вену по прозрачной трубке. По словам врача там был препарат, влиявший на нервную проводимость сердца, которая в данный момент была не в порядке. Асока мало что поняла из объяснений врача, но суть была ясной—после аварии у неё начались проблемы с сердцем и неизвестно когда они исчезнут. И тяжело вздохнув, Тано снова опустилась на подушку и прикрыла глаза. И тут дверь палаты начала открываться. Девушка не стала открывать глаза, не хотелось никого видеть. «Подумают, что я сплю и уйдут» — решила Асока, но, вопреки ожиданиям, неизвестный визитёр не ушёл, а зайдя в палату, прикрыл за собой дверь и присел на стул, возле кровати. Даже не посмотрев, она поняла, кто это пришёл, то колебание в Силе, что появилось после его появления, нельзя было спутать с другим. А уж когда на её руку, лежавшую поверх простыни, опустилась тяжёлая ладонь с грубоватой кожей, сомнений и вовсе не осталось. От этого прикосновения внутри стало как-то теплее и мучительно захотелось прижаться душой к этому теплу, зная, что боль от этого уменьшиться. Так бывало всегда. Когда однажды, несколько лет назад, на одной из миссий Асока впервые увидела гибель клонов и восприняла это очень эмоционально. Потом она весь вечер плакала именно на его плече, тогда ей стало легче, а теперь... Тогрута приоткрыла глаза и пустым взглядом посмотрела на своего друга и фактически отца. —Здравствуй, милая, как ты себя чувствуешь? — как можно более ласково спросил Магистр, не убирая руки. Ему было просто физически больно видеть свою любимицу в таком состоянии. Асока была очень бледной, лицо и руки её покрывали мелкие ссадины и синяки. И почему она смотрит так, словно всё безнадежно? —Магистр, мне очень тяжело, я не верю, что это правда, она не могла умереть — прозвучал в ответ тихий, как шорох опавших листьев, голос. —Да, я уже знаю о смерти твоей подруги, ты вправе переживать об этом, но не стоит изводить себя настолько, в первую очередь ты должна думать о себе, своём здоровье — сказал наречённый отец и приподнял подушку, помогая Асоке сесть. —Нет, вы не понимаете, то, что случилось—неправильно! Несправедливо! Так быть не должно! — сказала девушка ожесточённо и сжав руки в кулаки сильно ударила себя по коленям. Магистр схватил её за руки: —Асока, не делай так, тебе запрещены резкие движения — встревожился он. —Это вы сейчас говорите мне, а должен был Энакин так же сидеть возле Падме, оберегая от лишнего беспокойства! Она должна была жить! Она! Не я! — голос Асоки становился более резким и ожесточённым. Эмоции начинали просыпаться взамен безмолвному горю. —Почему же именно он? Ведь у неё есть семья — удивленно спросил Магистр Пло, услышав ещё раз эти два имени вместе. —Да затем, что они были женаты уже несколько лет! Любили друг друга! Были счастливы, а теперь её нет! А я никому не нужна и выжила, как так? И едва вымолвив это, со стоном упала на грудь приёмного отца и глухо разрыдалась. Горько, отчаянно, с надрывом, щедро залив солеными потоками тёмную робу Магистра. Он крепко обнял свою любимицу, бережно, чтобы не навредить ещё сильнее, прижал её к себе, пытаясь передать своё тепло и спокойствие. Однако, вместе с этим, он испытал некоторое облегчение, что она наконец перестала держать горькие чувства в себе и заплакала. —Не стесняйся, поплачь, в этом нет ничего такого, со слезами горе быстрее уйдёт — приговаривал Магистр, гладя Асоку по спине. Понемногу она затихла и не поднимаясь от его груди, решилась сказать: —Энакину, наверно, тяжело меня видеть, поэтому он не приходит, скорее всего, жалеет, что я осталась жива. Это прозвучало не в вопросительной, а в горько-утвердительной интонации. Магистр искренне удивился проницательности своей девочки, правда после некоторых её слов он понял состояние Скайуокера, но от этого не стал меньше сочувствовать Асоке. Очень хотелось помочь ей избавиться от незаслуженного чувства вины, но не знал, как это сделать, всё, что сейчас было возможно—это просто быть рядом и поддержать своим присутствием. —Вы передайте ему, что я готова это исправить, пусть не беспокоиться — сказала она твёрдым голосом. Заметив, что слезы иссякли, Магистр велел Асоке поспать, чтобы восстановить силы и опустив подушку, поправил на ней простыню и сидел рядом, держа за руку, до тех пор, пока с подушки не раздалось спокойное сопение. Он ещё не знал, что уже завтра от его спокойствия не останется и следа.