Чёрный-Серый-Белый

Признайтесь, что Вас всегда бросает из крайности в крайность: то Вы абсолютно не похожи на других, считаете себя личностью, то представляетесь себе самой обычной серой массой. Эти рассуждения, порой, наводят Вас на мысли о Вашем слабоумии, иногда на скуку, сплин, и, в конечном счёте, на размышления о убийстве. Не важно кого: близкого человека, врага, или себя. Я открою Вам секрет, чтобы Вы не думали обо всём этом. Вы ненормальны. Ваше окружение ненормально. Все ненормальны. Весь мир потихоньку сходит с ума. Великий ум сказал, что здесь всё переплетено. Я не согласен. Здесь всё спутано, связано самым безумным образом, но никак не переплетено. Эта конструкция выглядит как нить Ариадны из греческого мифа. Люди выходят из лабиринта, пройдя множество испытаний, но в мифе запомнили только Тесея, потому что он дошёл до конца. Так и в жизни: запоминают только того, кто чего-то добился. Никому не интересно знать о тех, с чьей помощью «герой» добился всего этого. Кого ещё запомнят? Очевидно же, безумцев, которые «особо отличились». Например, величайшие актёры, писатели, поэты, музыканты, маньяки, убийцы и насильники. Они останутся надолго в памяти, а «второй план» будут помнить в лучшем случае при жизни. Мерзко. Гадко. Но это правда, которую знает каждый, но не хочет признавать. Истина всегда такая. Её никому не приятно слышать. Так, опять я заговариваю Вам зубы своими нравоучениями и трачу время. Вы не так скоро поймёте к чему это. Та ночь выдалась холодной. Ингрид спала беспокойно, постоянно переворачиваясь с боку на бок. В голове её мелькали события прошлого. Ей снились лишь обрывки, картинки, совершались голоса. Перед глазами девочки быстро проносились вагоны поездов, дома, в которых она жила, люди, которые её воспитывали. Всё это смешивалось в такой нелепый, странный, но реалистичный сон, от которого сердце и душа Инги как будто умирали. Вы, наверное, слышали выражение «Вся жизнь перед глазами промелькнула». Так говорят, когда страшно. Инга была в ужасе от всего произошедшего ещё очень долго, поэтому к ней такое выражение относилось всегда. Она никогда не отходила от этого. Мне всегда было интересно: а если бы Ингрид знала всю правду, то что бы тогда было? Сумасшествие? Трагедия? Безразличие? Может быть простая досада? Скорее всего, она бы умерла от тоски. Это серьёзная тема, над которой можно размышлять ещё очень долго, но я же обещал — без занудства. Правду, как Инга, так и Вы, узнают как обычно — в своё время. А пока что нынешний день не предвещает ничего плохого. Ингрид, как я и сказал, спала достаточно плохо. Она проснулась среди ночи от того что что-то стучало в её окно. Девочка проснулась, подумала, что уже утро, и это балуются мальчишки, но открыв глаза, она увидела, что в комнате абсолютно темно и, решив что ей показалось, повернулась на бок и закрыла глаза. Но стук не прекратился. Он даже усилился. Стук был не ровным, а как азбука Морзе, которой Ингу немного научил один парнишка в строгой форме, который отвозил её от дома фрау Думм — Ингиной тёте по папиной линии, которая воспитывала девочку некоторое время. Эта женщина была противной, глуповатой, постоянно ходила сгорбившись, как будто на её плечах кто-то сидел. Глаза её были мутно-серого цвета, всегда смотрели с каким-то негодованием или грустью. Ещё она имела невероятно странную привычку: каждое утро она начинала с ворчания. Ей было абсолютно не важна причина, просто это такой человек. Женщина любила читать газеты по вечерам, а особенно ей нравилось находить во всех статьях политические скандалы. Будь то какой-то стишок или рецепт — фрау Думм додумывала про себя и начинала ругаться: — Вот, — скажет она бывало, тряся головой как старая лошадь, — одни предатели! А властям все равно! Сегодня статейки такие пишут, а завтра на улицу против Фюрера пойдут? Предатели! Всех их расстрелять мало! Из-за таких и гибнет страна! Обычно после этого тётя добавляла ещё несколько непечатных выражений и с горечью в сердце шла готовить ужин. Тётя как-то странно относилась к Инге: она и не любила и не ненавидела девочку. Что-то среднее было в сердце этой женщины. Маму девочки женщина люто ненавидела, но никогда об этом не говорила вслух. Инга рассталась с тётей, когда та узнала о болезни девочки. Это было очень странно даже для меня, ведь это же никакое не сумасшествие, не заразная болезнь, а особенность, которая выделяла девочку из толпы. Но, как я уже сказал, женщина была глуповатой, поэтому вопрос «что скажут люди» волновал фрау больше всего. За девочкой приехали на служебном автомобиле двое: женщина и парень в строгой водительской форме. В руках женщины была толстая серая папка с бумагами, которые нужно было подписать фрау Думм. В это время Ингрид сидела на улице и плакала: она привыкла к тёте и не хотела с ней расставаться. Боль, которая была в душе ребёнка — боль, вызванная предательством. — А я слышал, что здесь живёт одна волшебная девочка, — сказал парень, выйдя из авто и подойдя к ребёнку, — ты не знаешь, живёт ли здесь кто-то? — В этом доме живём только мы с тётей, — ответила девочка и шмыгнула носом. — Ах, ваше Величество, простите меня пожалуйста, не знал я Вас в лицо, — сказал водитель и поклонился. Девочка удивлённо посмотрела на парня, на что он ответил: — ах, Вы не знаете ещё. — Скажите, пожалуйста что происходит? — спросила Ингрид. — Ох, не знаю, — хитро улыбнувшись сказал водитель, — это же опасно. — Почему? Скажите, пожалуйста, — попросила Инга, заинтересованная в разгадке великой тайны. — Ох, хорошо, только молю, никому не слова. Вы — королева государства Сомния. Мы ищем для Вас Великий Замок, где Вы будете счастливы. — То есть я только поэтому так часто переезжаю? — спросила девочка, немного успокоившись. — Да, Великая Коро… — Я не верю, — воскликнула девочка, — вы бы сразу отвезли меня к маме. — Это пока что невозможно, королева вынуждена решить дела в нашей стране. — И какие же у меня здесь дела? — с недоверием спросила девочка — Вы должны стать хорошим человеком, прожить счастливую жизнь и умереть в глубокой старости. — Но это же слишком долго, — сказала девочка, опустив голову, — и тем более, когда я умру, то маму точно не увижу. — Увидишь, вот посмотрим, — тихо ответил парень, заверяя Ингу в этом, — только обещай, что никому ни слова не скажешь об этом, а то мне достанется. — Хорошо, — пообещала девочка, — а ты обещай, что больше не будешь называть меня на «Вы». — Обещаю. А теперь вытри слёзки и улыбнись, — сказал водитель. Девочка его послушалась, и на лице её отразилась яркая, солнечная улыбка, которая затмила бы любую тучу. Когда они останавливались в дороге, парнишка учил Ингрид азбуке Морзе и алфавиту в целом. Дорога показалась короткой, и Инга не заметила, как очутилась в другом месте. Так девочка и научилась расставаться. Тук тук тук… тук тук… тук… тук тук тук… Инга поняла, что это зовут её. Она вскочила с кровати, включила свет и, привыкнув к нему, выглянула в окно. Девочка увидела как птица бьётся о стекло, пытаясь попасть внутрь. Инга поняла, что птице холодно и открыла окно, впустив её в дом. В комнату пахнуло свежестью и холодом, которые пробрались сквозь ночную сорочку девочки и обдали её тело неприятными ощущениями. Птица залетела внутрь помещения и начала летать под потолком, пока не устала и не села на шкаф, опустив голову вниз и высокомерно глядя на девочку. Инга подумала что гость голоден и принесла корочку хлеба, накрошила его в мисочку и поставила рядом со шкафом. Птица недоверчиво спустилась со шкафа и начала клевать крошки, и Инга смогла рассмотреть гостя. Это был маленький, почти птенец, чёрный воронёнок с блестящими глазками. Накормив ворона, Инга открыла окно, думая, что птица улетит, но гость, зевнув, взлетел на прежнее место — на шкаф. Девочке ничего не оставалось делать, как выключить свет и лечь в кровать. Утром, когда Ингрид проснулась, она увидела, что воронёнок сидит на подоконнике и тоскливо смотрит в окно. Девочка улыбнулась, сладко потянулась, встала с кровати и выпустила птенчика. — Сегодня будем учиться читать, — сказала мама Инге за завтраком. — А когда именно? — спросила девочка. — После завтрака. А потом займёмся письмом, — сухо ответила мама. Сегодня она явно была не в настроении. Это странно, ведь папа тоже был каким-то подавленным. — Целый день будут занятия? — боясь сказать лишнего спросила девочка, смотря то на маму, то на папу, и думая о том, что могло бы произойти. — Да, — подбородок женщины чуть сморщился, а на глазах будто наворачивались слёзы. Как-то необычно было видеть эту женщину грустной. Обычно она была хотя и ворчлива, но в глазах всегда горел огонёк. После завтракали в тишине, только лишь тихонько стуча ложками об тарелки. Поев, мать отправила девочку в комнату, а сама, перемыв посуду, поднялась после, скрипя ступенями. — Меня ждут на работе после обеда, поэтому тебе стоит учиться прилежно. В твоих интересах быстрее всему выучиться. Ты же не хочешь, чтобы над тобой смеялись, — сказала мать, — а теперь начнём. Мама рисовала карандашом на старых упаковочных листах какие-то непонятные завитки и давала пробовать делать это Инге. Получалось плоховато. Первая буква выглядела как какие-то две соединённые на концах палки с перекладиной, вторая как очки на носу у фрау Блиндер, третья как месяц, четвёртая как сумка за спиной у путешественника, а пятая как гребешок. Алфавит-то Инга знала, но ей не давалось писать красиво. Долго она писала эти буквы. Что-то получалось, что-то нет, мама терпеливо учила девочку, поправляла, если что-то было не так. Инга тренировалась целый день, пока к вечеру у неё не стало получаться писать лучше. Она старательно выводила буквы, по-детски закусывая губу и проговаривая чуть слышно: —Aaa… Bee… Ceee… Dee… Eee. А потом начинала заново. К вечеру опять прилетел воронёнок. Инга накормила его, и птенчик вернулся на уже насиженное им место. «Главное чтобы мама не увидела, она может поругать», — подумала про себя Инга и снова принялась за письмо. Когда мама пришла, она была рада успехам дочки. — Молодец, — довольно сказала она, — но всё же немного кривовато. Старайся делать не такой сильный нажим. Вдруг гость дал о себе знать, громко клацнув клювом. Фрау Армер начала оборачиваться, ища то, что могло издать такой звук, но поняв, что в комнате никого нет, пошла готовить ужин. — На этот раз, нам повезло с тобой, дружок, — выдохнув сказала Инга, — Как же мне тебя назвать? — снизу донёсся зов мамы, — ничего, придумаю завтра тебе имя. А пока что лети на своё место. Птица послушно кивнула головой, будто поклонившись, и исполнила просьбу хозяйки, и девочка, улыбнувшись, посмотрела на него и вышла из комнаты. За ужином папы не было. Инга не осмелилась спросить где он. Дело было не в том, что мама могла разозлиться — вопрос мог ранить сердце женщины. В доме стояла тишина. Она была не приятной, а скорее пугающей, немного давящей и страшной. На улице была метель, слышался свист вихря. Только лишь в комнате девочке стало комфортнее и она смогла расслабиться. Она легла спать рано — ночное приключение давало о себе знать. Ворон же сел, немного распушив перья. В доме опять стояла тишина. Сверху спали девочка с птицей, а внизу, на кухне за столом, сидела фрау Армер и горько плакала из-за меня.