Аритмия

       Он стоит у окна, сосредоточено вглядываясь вдаль, на улицу, где уже закончилась жизнь дневная и началась шалая, безумная – ночная. Вглядывается внимательно, будто боится что-то пропустить. Его шея напряжена, спина выгнута дугой. Я знаю это состояние, эти нервные движения, напряженное ожидание чего-то, чего он сам пока не осознает.        Стоя у двери и смотря на него, я испытываю почти физическую боль. Мы были так счастливы когда-то – давно, сейчас уже кажется, будто в прошлой жизни, в альтернативной Вселенной. А теперь я дошла до того, что научилась угадывать желания его тела, когда он сам еще не вполне их понимает. Наверное, так и должна делать идеальная жена. Наверное, мне стоит этим гордиться. Но – нет. Хочется только забиться в уголок и заплакать от боли. Как, когда все стало так больно? Не знаю.        - Гарри!        Он научил меня быть хорошей актрисой. Никогда не устану повторять себе это, единственный способ не свихнуться больше, чем уже есть. Сейчас, когда душа в очередной раз кричит от горя и обиды, мечется, словно в клетке, от бессилия, голос мой звучит подобно щебетанью птиц – легко и беззаботно.        Он оборачивается. Тоже играет. Словно бы не заметил, как я вошла. На его губах цветет улыбка, пожалуй, счастливейшего человека, он протягивает руки, показывая, что жаждет заключить меня в объятья.        - Любимая. Ты долго. Заставила меня ждать.        Моя роль птички пока устраивает нас обоих. Я порхаю в его объятья, прижимаясь крепче к груди. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты, я вдыхаю его запах – миндальный, терпкий, чем-то напоминающий лес. Родной. Мой Гарри, почему ты не можешь принадлежать только мне? Почему я обязана делить чудесный аромат твоего тела с кем-то еще?        Он аккуратно берет меня за подбородок, целуя в губы. Поцелуй пока еще не жадный, долгий, но уже довольно требовательный. Как только он его закончил, я с улыбкой поднимаю на него взгляд, бесполезно пытаясь отогнать от себя почти невыносимое желание закричать – почему он смотрит вот так не только на меня, почему, мой Гарри? Мой. Мой!        - Позволь сегодня мне порадовать тебя, любимый, - щебечу я вместо крика, почти смущенно тут же опуская глаза в пол, - у меня для тебя сюрприз.        Конечно, он заметил свой подарок, выпирающий из моего кармана, но ведь ему так нравится играть! Выгнув бровь, он с притворным удивлением переспросил:        - Сюрприз? Моя очаровательная женушка решила меня удивить? Что ж, я не против.        Я угадала с его желанием. Смотря на меня сейчас, он улыбается, словно сытый кот, а глаза его полны энтузиазма и горят огнем. Еще немного – и кажется, будто в его взгляде зажгутся звезды. Я бы продала душу Дьяволу, лишь бы так горел его взгляд от моего присутствия, а не потому, что я принесла с собою столь желанную для него игрушку. Я готова продать душу Дьяволу, только чтобы ошибиться в своих догадках. Ошибиться хотя бы раз.        Но – нет, бесполезно надеяться, что что-то изменится. Осталось только попробовать, наконец, это принять.        Сбросив халат, я опускаюсь перед ним на колени, смотря, как он в нетерпении пританцовывает. Нет-нет, не так быстро. Я должна насладиться своим мужчиной, снова готовым сбежать от меня, прежде чем дурацкая игрушка его у меня отнимет. Впрочем, он быстро переключил внимание со своих предвкушений на меня, обнаженную, и лукаво улыбается. Как мне всегда бесконечно нравилась эта улыбка довольного котяры! Одна из причин, почему я влюбилась в Гарри, была его манера улыбаться, освещая целый мир вокруг.        Подмигнув ему, я аккуратно расстегиваю ширинку, не спеша вползая пальцами во внутрь. Он замер, дышит носом, втягивает ноздрями воздух. Нам некуда торопиться, потому мои пальцы замирают на этом взволнованном бугорке, предвкушающем разрядку.        Проведя подушечками сквозь ткань трусов, я выныриваю из своей импровизированной норки, резко снимаю пояс и, встав, кусаю его за губу. Он не ожидал такого поворота событий, отпрянул слегка, но, едва первая волна удивления прошла, довольно дерзко улыбнулся мне, облизав тонкую ниточку крови на верхней губе. Такая игра ему по душе.        - Гар-ри, - отрывисто, нараспев, шепчу я, обдавая горячим дыханием его ухо, - любовь моя, побудешь сегодня моим нижним? Пожалуйста!        Он молчит. Мне нужно его согласие. Облизав ему ухо, я повторяю, как мантру, снова:        - Пожалуйста. Я прошу.        - Любой твой каприз, дорогая, - подняв кверху руки, сдается он.        Я вознаграждаю его ласковым укусом в шею. Обычно он любит играть подобным образом со мной, но, раз уж мне позволено командовать, стоит сменить правила игры.        Мне нужна покорная игрушка. Раз уж я обязана использовать чертовы штуки для того, чтобы удовлетворить его сегодня, то хотя бы контроль ситуации нужно полностью взять в свои руки и только в свои. Должна же быть какая-то компенсация и у меня. С секунду подумав, я толкаю его на постель. Он смеется, падая туда, словно в море, ныряя на белоснежную простынь. Ждет дальнейших действий своей госпожи, пока еще не пытаясь, не смотря на согласие, перенять инициативу, как это бывает обычно. Наверняка, поджидает момент.        Подняв с пола сброшенный пояс, я сажусь на кровать, сверху на него, и обвязываю им запястья. Вот и прекрасно. Не будет трогать меня, меньше всего на свете мне хочется этого. Он все еще смеется, даже когда я снимаю его брюки вместе с трусами, потом вонзаюсь зубами в торчащий призывно возбужденный сосок. Кажется, забава действительно ему нравится. Хорошо.        Сидя сверху и ощущая пульсацию его возбуждения, я начинаю медленно ерзать на нем, как будто бы нахожусь в седле. Он напрягся, я чувствую, как мгновенно твердеет его живот, как раздуваются крылья носа при каждом вздохе. Хм, нет, так не пойдет. Пока он не лишен возможности видеть, будет противиться моим действиям, а мне это не нужно. Решение приходит быстро. К счастью, пояс от моего халата довольно широкий, чтобы использовать его в качестве повязки. Спрыгнув с мужа, я подняла его и вскоре он уже превращен в слепого котенка.        Ему не нравится. О, ну конечно, Гарри все привык контролировать, ему все нравится держать под контролем, а тут я со своими невесть откуда взявшимися правилами. Он ерзает подо мной, насколько это позволяют плененные руки, с явным намерением поскорее освободиться. Нет, я этого не позволю. Во всяком случае, не сегодня.        - Расслабься, милый, - устроившись сзади и целуя его спину, шепчу я в ухо, обдавая его жарким дыханием. Так странно. Внутри меня замерзли все льды Антарктиды, превратились в ледяные осколки, а дыхание горячее, - ты никому не можешь доверять так, как мне.        Стянуть с него остатки одежды, когда он в таком положении, оказалось задачей легчайшей. Одежда упала вместе с его каким-то изумленным вздохом. Мистер Саксон, конечно же, не привык, что его имеют, особенно, когда это делаю я, маленькая послушная Люси, дорогая правильная женушка. Ничего, один раз переживет.        Мои руки смыкаются на его животе, ласково зарываясь в волосы там. Он такой теплый, так знакомо пахнущий, чуть-чуть колючий, потому что все еще напряжен. Как я всегда любила его тело, каждый кубик, каждую родинку, каждую царапинку, если они были. Даже в те черные дни, когда оно принадлежало не мне, всплывая в воспоминаниях, когда я комкала подушку, мечтая ощутить его присутствие рядом, бесконечно любила эти знакомые, изученные за много лет рельефы и этот чудесный запах. Когда Гарри был не со мной, я брала флакончик его духов в ванной и дышала им каждый раз, ложась в постель, глупо пыталась обмануть себя. Раньше я безумно по нему скучала, когда мы были вместе, но не рядом. А теперь, пожалуй, наступило оцепенение. Или за три с половиной года, что прошли со времен его последнего увлечения, просто отвыкла от мысли, что снова придется его с кем-то делить.        Сейчас, когда склонившись к его плечу, я нежно целую покрытую родинками спину, а мои пальцы гуляют по напрягшимся кубикам на животе, внутри все снова бушует. Все всколыхнулось, еще острее дав понять мне, как я не хочу, не желаю его ни с кем делить. Никогда. Если бы мне хватило решимости, я бы убила его, только после этого обретя уверенность в том, что он мой. Только мой и больше ничей.        Аккуратные поцелуи перешли в покусывания в шею и, судя по улыбке на его лице, ему нравится. Не сильно, но ощутимо впившиеся в нежную пульсирующую жилку зубы вызвали его довольное урчание, меж тем я изнываю от желания искусать его до смерти. С одной стороны – потому что запах его тела все еще сводит меня с ума, с другой – из жажды мести. Проложив дорожку языком по его шее, я осторожно покусываю влажный след. Он научил меня красться кошкой, медленно изводить свою жертву, не набрасываться на нее горой. Он научил меня так много, мой невыносимый Гарри, мистер Президент.        Кусать я не перестала, правда, нырнув головой в пах, сменила место дислокации. Он терпит, думаю, ему это даже нравится, поскольку с губ слетает сдержанный стон. На миг оторвавшись от своего увлекательного занятия, я понимаю, что он прикусил губу и по ней течет кровь. Поцеловав его, я проглатываю маленькую красную ниточку, находя ее соленой.        Едва только моя рука, проплыв по спине, опускается к его ягодицам, он жадно втягивает воздух в себя, задержав на несколько минут в легких, и громко выдыхает. Затем облизывает губы, словно довольный кот, объевшийся сметаны. О, он предчувствует, он уже знает, что будет дальше. Когда мой палец начинает новое путешествие, Гарри урчит, жмурясь, явно счастливый от того, что я, наконец, даю ему то, чего он так желает. Он напряжен, но – одновременно – расслаблен, растягивается на подушках, продолжая втягивать воздух в себя почти так же, как сигаретный дым. У него внутри пожар, чувство, что вот-вот взорвется Везувий и, кажется, он так сконцентрирован на предчувствии будущего желанного удовольствия, что даже почти не реагирует на несколько довольно увесистых шлепков по заднице. А обычно дергался, не позволял ничего подобного с собой делать.        Он готов. А я – нет. Как хочется сейчас разбежаться и выпрыгнуть из окна. Упасть в огромную черную бездну, разбиться насмерть. Раствориться в пространстве, чтобы никогда не чувствовать и не ощущать этой бесконечной боли.        Мне бы касаться этой белоснежной бархатной кожи, всегда горячей, и чертить на ней карту из поцелуев. Мне бы прижиматься крепче к нему, зарываясь в густую поросль волос на груди, вонзаться в него, смыкать руки на его животе, целовать, лишая воздуха. Мне бы… Есть так много всего, что я бы хотела сделать, если бы не чертово «бы» между нами. Так много всего.        Но сейчас я просто трахаю его страпоном. Однажды я вышвырну эту мерзость из нашего дома. Однажды я наберусь смелости. Смогу. Когда он перестанет истекать всеми потами и задыхаться от наслаждения всякий раз, когда я делаю это, как всегда. Как сейчас, впиваясь ногтями в подушки, совершенно забыв, что нужно дышать, выдыхая воздух с хриплым стоном из глотки, а ощущения – из сердца.        Кому я вру? Я никогда такого не сделаю. И это не поможет. Тут же появится новая игрушка, еще более вычурная, подходящая его запросам, его вкусу. А потом еще одна игрушка – живая и вполне удовлетворяющая его желания. И я снова буду пылиться в закромах, как старый плюшевый медведь, о котором все забыли, оторвали лапу, но выбросить не могут из ностальгии.        Тем временем мой импровизированный член вонзается в него так глубоко, что, еще немного, и, кажется, протаранит его насквозь. С его губ срывается крик, перешедший в тихое всхлипывание, и вся эта симфония моего унижения и его наслаждений завершается его вздохом, наполненным восторгом.        Когда я освобождаю его руки из плена и развязываю глаза, он все еще лежит, замерев, словно изваяние, почти не дышит, только шумно выдыхает горячий воздух, сперший грудь.        Ну что ж. Зато мне подарят участок. И я смогу посадить много цветов.        Он смотрит на меня, позволяя мне слизать текущую по его подбородку ниточку слюны, смотрит и улыбается.        - Милая… Останешься сегодня здесь?        - Завтра важный день, Гарри, - мягко улыбнувшись, я глажу его теплую щеку, - нам нужно отдохнуть. Думаю, сегодня я останусь в своей спальне. В следующий раз – обязательно. Ладно?        - Ну хоть немного полежи рядом, - пальцы, выскользнув из моей руки, замирают на бедре, и я узнаю этот почти детский взгляд, которому никогда не могла отказать.        - Как зовут, Гарри? – улыбнувшись, сквозь подступивший к горлу ком, тихо спрашиваю я. После секса он спокойнее обычного, рассердиться не должен.        - Кого? – взлетевшая вверх бровь символизирует его полнейшее не понимание происходящего. Похоже, он действительно не понимает, о чем я спрашиваю.        - Твое новое увлечение. Как зовут?        - Милая, - он подвигается ко мне чуть ближе, - единственное мое увлечение зовут Люси, она лежит рядом со мной и задает глупые вопросы.        Поцеловав меня в висок, как глупое дитя, он отворачивается к стене, притворно-сонно вздохнув:        - Ладно, завтра действительно сложный день. Иди к себе, дорогая. Доброй ночи. Хороших тебе снов.        Тенью выскользнув из его постели, я тихо выхожу в коридор, бегу на одних пальцах в свою комнату, так быстро, как это позволяет выбранная манера передвигаться. Как страшно. Я сама почти стала тенью и ничего не чувствую. Почти. Остается лишь ждать, когда и эти осколки чувств разобьются о реальность.        Нет смысла надеяться, что я смогу уснуть. Зарывшись лицом в подушку, я не пойми сколько времени лежу, как каменная статуя, едва дыша и прогоняя из своей головы затесавшиеся там мысли. Только одна почему-то крутится, как заевшая пленка: посадить маки, посадить на новом участке маки.        Ближе к рассвету, мне таки удалось погрузиться в некое подобие сна, выключить мысли, совершенно забродившие и смешавшиеся в кашу. Скрипнувшая входная дверь не вызвала ровно никаких чувств, только протестующий стон: нет, не трогайте меня. Не нужно. Может быть, завтра я просто не проснусь больше.        Но его запах, тяжесть его тела, накрывшая меня, словно одеяло, вкус его слюны, вонзившийся в мой приоткрытый в изумлении рот, заставили меня прийти в себя.        - Гарри? Ты что?        Вопрос: «Что ты делаешь?» тонет в его горячих поцелуях. Он набросился на меня, словно дикий зверь, приватизировав каждый сантиметр моей кожи, атакуя шею, ложбинку груди, срывая ночную рубашку, бормоча что-то невнятное, вдавливая меня в кровать так, что кости хрустнули.        - Люси – сквозь зубы простонал он, входя в меня, сразу довольно глубоко, и, рыча, начинает двигаться внутри – разгоряченный, кипятящийся. Мне только и остается, что, ахнув, закинуть ноги вверх, к нему на плечи, и двигаться ему в такт.        Он не хочет, видимо, пропустить ни одной моей клетки, ни единого участка на моей коже, целует закрытые глаза (кажется, я плачу), веки, щекочет ресницами, прижавшись лицом к моему лицу, покусывает губу, подбородок, попутно вонзаясь в меня глубже, возвышаясь надо мной, как всегда любил. Приподняв голову, я целую его, куда только могу достать – в острое плечо, в родинки на спине, он потный и я забираю чудесные капли в рот, пью их, оставляю себе навсегда.        И пока он кончает, в меня, наплевав на безопасность, пока из его губ вырывается смесь стона, рычания и изумленного вздоха, оставляя внутри меня свой след, я понимаю, что, как и всегда, хочу только одного:        - Гарри! Будь со мной, слышишь? Люби меня! Будь со мной!        Вместо ответа он тяжело падает на меня, лишив возможности шевелиться. Впрочем, уже через несколько секунд уютно устраивает голову на моем животе, перед тем легко коснувшись его губами.        - Милый, - зарывшись пальцами в его волосы, шепчу я, - мне нужно в душ.        - Не хочу спать без тебя! – капризно отвечает он, обнимая за талию.        - Я скоро вернусь, Гарри.        Коротко поцеловав его в нос, я выскальзываю из постели. И ловлю себя на том, что улыбаюсь. Точнее, сияю, как небесное светило.        Мой Гарри. Как мало мне нужно для счастья. Лишь чтобы он был рядом только со мной, со мной одной.        И спал на моей подушке, свернувшись калачиком, как я вижу, вернувшись в свою спальню. Он любит, когда я сплю голая, прижимаясь к нему, всегда любил. Говорил, что ему нравится, когда я его грею.        Сняв халат, я проскальзываю в кровать, прижавшись к нему, я обнимаю его за плечи, слушая, как в ответ он бормочет что-то невнятное, закрываю глаза и, вздохнув, погружаюсь в долгожданный сон, втягивая в себя знакомый обожаемый запах.