Льдышка

- И какого хрена ему здесь надо? – не скрывая раздражения, спрашивает Гил у закрывающего магазин Ивана. Байльшмидта неприятно удивляет, что он вновь видит того придурка из клуба, уходящим прочь от книжного. Очкарик с нехилым самомнением снова был здесь, снова клеился к его (ну, ладно, почти к его) Ваньке. Да сколько ж можно-то, а? - У меня тот же вопрос к тебе, – хмыкает Ваня. Это звучит без капли негатива, уже привычно и обыденно. – Альфред хотел поговорить. Я не захотел разговаривать. Он ушёл. С тобой это, к сожалению, не срабатывает. - Может, хоть сегодня ты меня пригласишь? – спрашивает Гил, благополучно пропустив мимо ушей последнюю фразу. - Нет. Я иду не домой, а в полицию. Писать заявление на одного сталкера, который уже месяц мешает мне работать, – без ноты юмора сообщает Ваня. Возможно, пару недель назад Гил поверил бы в это, забеспокоился и слинял (правда, лишь на некоторое время). Но сейчас он уже довольно неплохо разбирается в странных шутках своего почти-что-парня, а потому и не придаёт этому никакого значения. - О, и с чего же тебе делать это сейчас? – усмехается Байльшмидт, преграждая ему путь и вынуждая остановиться. - Я довольно терпеливый, – пожимает плечами Ваня, пытаясь сдержать улыбку. – Но ты слишком раздражаешь. - Неа. Ты же сам сказал, что меня можно терпеть. Так куда пойдём? К тебе или... - В полицию, – равнодушно отзывается Ваня, отводя взгляд и обходя Гилберта. Шутка уже не кажется такой смешной, как в первый раз, но Байльшмидт всё равно усмехается и идёт рядом, пытаясь развязать совершенно не клеящийся разговор. Возможно, ему бы уже давно наскучило повторение подобного изо дня в день, если бы только не одно «но». Гилберт чувствует, как постепенно «оживает» Иван, видит, как теплеет его взгляд, как появляются первые искренние улыбки. Разве можно останавливаться сейчас, когда эта льдышка в его сердце, наконец, начала таять? К тому же, не так давно Гил решил временно отказаться от своей метки. Временно. Никаких татуировок – на запястье красуется чёрный напульсник. Большинство знакомых относятся к этому с тактичным пониманием. Младший брат – с молчаливым неодобрением и беспокойством. Лучший друг… что ж, к его подколам он уже привык. Только вот, приходят они действительно к отделению полиции. Шуткой это не было. Возможно, правды в словах Вани тоже было немного, но проверять наверняка как-то не хочется. Гил недоумённо смотрит на ссутулившегося и втянувшего голову в плечи Ивана, спешащего скрыться внутри. Байльшмидт не идёт за ним, ждёт снаружи, пытаясь придумать какое-то нормальное альтернативное объяснение этому визиту. Получается плохо. Вернее даже сказать, не получается вовсе. Иван выходит довольно скоро, но окликнуть его или догнать Гилберт не решается. Парень слишком погружён в свои мысли и даже не замечает его, пройдя практически рядом. Да что же там такое произошло?.. Шанс найти ответ хотя бы на этот вопрос, пусть и мизерный, но есть. Поэтому Гилберт решает дождаться, пока нужный ему человек закончит работать. Да, последние месяца три они практически не общались и не вполне правильно обращаться после столь длительного перерыва с немаленькой такой просьбой, но другого выхода всё равно нет. Ваня же сам не расскажет. Слишком упрямый. Вновь начинается дождь, и Гил прячется под козырьком, нервно теребя в кармане пачку сигарет. Курить у полиции не лучшая идея, а потому он лишь разглядывает спешащих домой, в спокойствие и уют, прохожих и обдирает упаковку, чтобы хоть чем-то себя занять. Наконец, из здания выходит и заклятая подруга его детства – Элизабет Хедервари. Всё же, плюс небольших городов в том, что почти всюду у тебя имеются если уж и не преданные друзья, то хоть просто приятели и знакомые. - Привееет! - Что тебе нужно, Байльшмидт? – устало откликается Хедервари, останавливаясь и поднимая зонт выше, чтобы прикрыть и его. Гилу определённо везёт. Сегодня она едва ли не в лучшем за весь последний год расположении духа. - Разве я не могу соскучиться по самой милой и очаровательной служительнице правопорядка? – столь грубой лестью подругу детства, конечно, не купишь, но свернуть разговор в полушутливое русло лишним точно не будет. - Нет, не думаю, – хмыкает Элизабет. Выглядит она как-то иначе чем раньше. Глаза сияют восторгом, сама чуть от счастья не светится. Не будь она замужем, Гил решил бы, что девушка беспросветно влюблена. – Ты не на машине? - Нет. Пешие прогулки полезны, знаешь ли. - В такую погоду? – Хедервари смотрит на него как на идиота. Её обычный взгляд, по которому он даже успел соскучиться. – Ладно, бедствие ходячее, мне всё равно в твою сторону. - Премного благодарен! – сев в её машину, Гил пытается отвесить церемониальный поклон – насколько, конечно, это позволяет замкнутое пространство. - Смолкни, – смеётся подруга, защёлкивая ремень безопасности. – Как Аличе и Людвиг? - Медленно сходят с ума. Пытаются втянуть в это и меня, но я пытаюсь оставаться взрослым адекватным человеком. - Когда это ты успел им стать?.. – беззлобно фыркает Хедервари. А после замечает напульсник. Не то что бы Гил его прятал. Нет, даже наоборот, ему нужно, чтобы он оказался замечен, чтобы Хедервари сама подняла эту тему. И она поднимает. – Что с твоей с меткой? - Вот об этом-то, как раз, я и хотел поговорить, – вмиг цепляется за эту возможность Гилберт. Он почему-то нервничает очень сильно, намного сильнее, чем ожидал. И мысли оттого путаются, складный, полушутливый рассказ с убедительной просьбой в конце рассыпается на разрозненные осколки, объединить которые крайне сложно. – Слушай, к вам тут один парень заходил сегодня. Часа полтора назад. Высокий такой, симпатичный. Лет двадцати примерно. Русые волосы, синие глаза. Лицо такое, немного по-детски округлое, и нос у него чутка круп… - Откуда ты вообще знаешь Брагинского? – почти что со злостью спрашивает Хедервари, разворачиваясь к нему. Благо, остановка на светофоре даёт для этого время. - Кого? – не сразу понимает Гилберт, растерянный из-за такой резкой перемены настроения подруги. Лишь через пару секунд до него доходит, что это фамилия его Ваньки. За прошедший месяц с небольшим как-то не до выяснений было. – А… Мы встречаемся. Кажется... Хедервари включает аварийку и сворачивает на обочину. Дурной знак. Не стоило начинать разговор так внезапно, а тем более спрашивать в лоб. Но кто ж знал, что она его знает?.. - Гилберт Байльшмидт, – подчёркнуто официальный тон и тяжёлый взгляд девушки заставляют Гила чувствовать себя не в своей тарелке, – оставь парня в покое. - Не могу, – неожиданно твёрдо отвечает Гилберт. Нет, он действительно чувствует, что не может вот так просто отказаться от Ивана. С самого начала чувствовал это. Но если тогда это нечем было объяснить (В самом деле, ну не называть же это любовью с первого взгляда – слишком глупое и совершенно не подходящее определение. То ли дело «вожделение с первого взгляда» – и для похоти, и для ревности, и даже для всех этих преследований подходящее оправдание), то сейчас Гил влюблён в него. Причём влюблён, как всегда, совершенно неадекватно и абсурдно упрямо. Без вариантов мирного разрешения. – Я не могу, потому что… потому что мы – родственные души! Фраза срывается сама собой, но в это Гил уже не верит. Нет, он смотрит на вещи разумно, едва ли не первый раз в жизни. Но подсознание штука странная. Порой оно слишком упорствует и неустанно выдаёт то мысли, то сны, а теперь даже и слова о несуществующей родственности душ. - Ты его запястье видел? – тихо спрашивает Элизабет, отводя взгляд. Она хмурится и поджимает губы. Тема ей не просто неприятна – Хедервари отчего-то слишком остро сопереживает его Ваньке. Настолько, что у Гила даже против воли проскальзывают мысли об их возможном личном знакомстве и даже вполне себе приятельском общении. Глупо. Как они могут быть друзьями-приятелями, если у них нет общих знакомых? Ну, помимо Гила, разумеется. Нет, здесь дело в другом. Скорее всего, это лишь простое сочувствие, жалость или нечто подобное, в зависимости от того, что конкретно творится в голове у Хедервари. - У него тату, – упрямится Байльшмидт, не собираясь отказываться от произнесённых слов. Девушка вздыхает, но ничего больше не говорит на это. – Знаешь, мы сами как-нибудь разберёмся с нашими отношениями. Лучше скажи, из-за чего он приходил? - Я не имею права сообщать тебе подробности дела, – вяло откликается Хедервари, устало потирая переносицу. Конец тяжёлого рабочего дня не очень располагает к серьёзным, эмоциональным разговорам. Но когда Байльшмидта это волновало?.. Гил удивлённо смотрит на неё, сомневаясь в том, что расслышал верно. Ничего ж себе скорость у них. Ванька же только сегодня к ним заходил. И уже… - Оперативно вы... Я думал, сначала заявление пишется… - Ты совсем сбрендил? – Элизабет вновь смотрит на него, как на идиота, значит Гилберт опять понял что-то не так. Но где здесь можно ошибиться? Ваня пошёл в полицию, подруга твердит про дело. Ну сходится же всё! Вот только что – «всё»? – Пожалуйста, скажи, что ты не делал ничего противозаконного. Гилберт. - Да что мы всё обо мне да обо мне… – скалится Гил, нервно ероша волосы. Ну, не сказать, чтобы он прям сильно-сильно закон нарушил, но преследование человека всё же не особо приветствуется обществом. – У тебя как дела? - Иногда мне хочется тебе хорошенько врезать, – выдыхает Хедервари и неодобрительно качает головой. Она молчит почти с минуту, а затем, изменившись в лице, заметно повеселев, говорит: – Я встретила свою родственную душу. Гил зависает на несколько секунд. Нет, он, конечно, рад за подругу, вот только её родственная душа была найдена лет этак пятнадцать назад в параллельном классе. Всё это время они были неразлучны, строили планы на долгое и счастливое совместное будущее, смотрелись вместе до отвратительного идеально, и Гил, признаться, даже малость завидовал их полнейшей идиллии. - Погоди… А как же тот очкарик-музыкантишка?.. - Ну, все когда-то ошибаются, – смущённо отзывается Хедервари, явно и сама чувствующая неловкость из-за всей этой ситуации. – Но мы расстались друзьями. И он тоже встретил свою родственную душу. Они столкнулись в магазине. Видел бы ты их вместе! До чего они мило смотрятся, оба такие смущённые и неуверенные. Когда-то давно, ещё в раннем детстве, они жили на одном этаже и проводили вместе много времени. А потом семья Родериха переехала и… - У меня нет ни малейшего желания слушать про похождения твоего мужа, – Гилберт прикрывает уши и Элизабет тихо смеётся, наконец, переставая восторженно вещать на эту тему. – Лучше скажи, кто твоя родственная душа. - Это очень милый и светлый человек, – юлит Хедервари. Кроме этого она больше ничего не произносит. - О, так это секрет, – хмыкает Гил, а Элизабет реагирует как-то совсем уж странно. Вздрагивает, смотрит на него испуганно и растерянно, совсем как в тот первый день их не-вражды. - Да. Пока да, – шепчет она нервно, вглядываясь в метку, принявшую форму подсолнуха. Странная схожесть их меток в счастливом состоянии родственных душ уже давно перестала волновать Байльшмидта. Подсолнух – не самый редкий символ, хоть и не такой частый как солнце, радуга или та же божья коровка. – Я пока ещё не могу точно назвать, что чувствую, но… блин. До сих пор не верится. - Ну, что ж, – прочистив горло, Гилберт чрезмерно серьёзным тоном, говорит: – удачи вам и всё такое. Надеюсь, твой новый парень не такой придурок, как твой муж. - Гил! – возмущённо восклицает Хедервари и смеётся вместе с ним. Возле квартиры Гилберта встречает уже знакомая картина: младший брат сидит под дверью, ожидая его возвращения. Это было бы забавно, если бы не настолько беспокоило Гилберта. - Опять. Слушай, может я всё-таки дам тебе ключи? А то это всё происходит как-то уж слишком часто, – ворчит старший Байльшмидт, открывая дверь. – Поссорились? - Нет, – хмуро отвечает Людвиг. Ну конечно же нет. Они никогда не ссорятся. Не настолько, чтобы уходить из дома совсем. – Ловино приехал её навестить. Что ж, это действительно уважительная причина. Ведь Ловино, старший брат Аличе, та ещё бочка дёгтя для их отношений. Вечно нервный, чрезмерно опекающий сестру, придирающийся к каждой мелочи и на дух не переносящий Людвига. Хорошо ещё, что из-за своей работы он в последние два года редко бывает дома и наведывается лишь раз в несколько месяцев, порой лишь на день или два. - Да, тебе действительно лучше переждать здесь, – соглашается Гил, проходя на кухню и мимоходом пряча в мусорку пару обёрток от готовых обедов. Самому возиться с готовкой нет ни времени, ни желания. Но теперь хоть пару-тройку дней (а то и неделю, если Ловино задержится) это будет головной болью Людвига, а не его. - Как твои поиски?.. – спрашивает младший брат скорее по привычке проявляя беспокойство, чем пытаясь лезть в его личную жизнь. - Я решил, что не стану его искать, – Гилберт опускает ниже съехавший напульсник, чтобы даже случайно не взглянуть на метку. Он не хочет вновь сомневаться в своём решении. Не хочет вновь «в последний раз» разглядывать изображение, представляя, как где-то там, далеко или же совсем близко преданная им родственная душа точно так же разглядывает своё запястье. Нет. Хватит. Ни сегодня, ни завтра, ни через год. Или?.. - Знаешь, я встретил одного парня… – об Иване он брату не рассказывал совсем ничего. Хотя бы потому, что их отношения и можно измерить этим ёмким «совсем ничего». Да Людвиг и не спрашивал. У него своих проблем навалом. Взять тот же визит Ловино. - О. Так ты… встречаешься с кем-то, – взгляд Людвига перемещается на напульсник. Конечно, он сам давно об этом догадался. Вот только никогда раньше Гил не прятал метку. Ни в одних отношениях. - Не совсем, – Гил пытается говорить непринуждённо и жизнерадостно, лишь бы не выдать всё то дерьмо своей жизни, от которого его собственные мозги давно пришли в негодность. – Он говорит, что не заинтересован в отношениях и большую часть времени пытается меня оттолкнуть. Гилберт открывает холодильник в поисках чего-то относительно съедобного. Всё же, готовка станет обязанностью брата лишь завтра, а сегодня было бы неплохо тоже что-нибудь съесть. - Брат, пожалуйста, скажи, что ты не преследуешь его. - На ужин жаренная варёная картошка. Будешь? Людвиг вздыхает тяжело и совсем устало, добавляя к собственным проблемам и переживаниям ещё и это. - Ты же знаешь, что за это есть статья?.. - Да что вы с Хедервари заладили: противозаконно, статья… Ваня вовсе не против!.. Нет, он, конечно, говорит, что я его достал, что хочет, чтобы я оставил его в покое, но всё это ровным счётом ничего не значит! Я чувствую, что его тянет ко мне так же сильно, как и меня к нему! – Гил вдруг осекается, поняв одну крайне важную вещь, что упорно избегал замечать ранее. – Я рассуждаю, как маньяк?.. - Да. - Спасибо за поддержку, – выдыхает старший Байльшмидт, нервно проводит рукой по волосам, ероша их, и с ненавистью и отвращением смотрит на свой напульсник, как будто это именно метка виновата, что всё складывается именно так, а не иначе. – Как думаешь, может лучше вообще забить? - Ты шутишь? – удивлённо и недоверчиво спрашивает Людвиг, для которого даже день без взгляда на собственную метку – пытка. А стоит только представить, что он вдруг сам решит отказаться от Аличе, и кажется, что сумасшествие совсем рядом. - В том-то и дело, что нет, – Гилберт опускает руку и перекладывает на сковороду картофель, скорее для того, чтобы занять себя хоть чем-то. – Я веду себя как влюблённый идиот. - Всё настолько серьёзно? - Я не знаю, – Гил пытается вновь задать себе вопрос о выборе между Иваном и родственной душой. Казалось бы, ну что тут сложного, ведь это как подбрасывание монетки: лишь орёл или решка, лишь два варианта. Только никто не предупреждал, что эта грёбанная монетка-решение способна упрямо зависать в воздухе, так и не собираясь падать. – Я вообще перестал что-либо понимать, как его встретил.