Льдышка

Людвиг съезжает в тот же день – точнее, вечер – когда Иван даёт внезапное согласие на свидание. Непонятно, то ли Судьба действительно на стороне Гила, то ли готовится какой-то глобальный облом и нужно рассеять его бдительность. Но Гилберт всё же хочет считать, что первое. Нет, правда, ну куда уж больше с этими обломами? Они с Брагинским и так немало накосячили оба, так теперь всё просто обязано пройти гладко и максимально обычно. Так же, как и у всех парочек, на всех (ну, или почти всех) первых свиданиях. В пятницу Гил ещё на работе отправляет брату сообщение в стиле: «Не планируй никаких внезапных визитов ко мне, сегодня я не один». Только несколько более убедительное и распространённое. Если совесть у Людвига есть – а насколько Гилберт знает своего брата, она точно есть – то никаких проблем возникнуть не должно. Ну, почти. Первые проблемы начинаются уже в подъезде. И они-то, как раз, к младшему Байльшмидту никакого отношения не имеют. Ладно, сломанный лифт вовсе не является неожиданностью. Нет, правда: Гил куда больше удивился бы, окажись он сегодня исправен. Пешком на шестой этаж, конечно, не близко, но это хотя бы не девятнадцатый. Так что дело не в нём – проводка в подъезде совсем накрылась. Никакой реакции на движение, ни на одном из этажей светло не становится. Зайдя в квартиру, уже всем своим нутром предчувствуя новую головную боль, Гилберт включает свет. Тот, естественно, не включается. Несколько секунд щёлканий выключателем ни к чему не приводят, если не считать лёгкой степени паники. - Какого хрена?! – недовольно вопрошает Байльшмидт, обращаясь то ли к потолку, то ли к самой Судьбе. Звонок в управляющую компанию разъясняет, что свет в доме отрубили планово, и если бы Байльшмидт «смотрел глазами, а не совокуплялся через них», то без труда заметил бы «хоть одно из долбанных объявлений, коими разукрашен весь подъезд на всех грёбанных этажах». Времени на то, чтобы цапаться, нет. Да и сорвавшийся на него парень, похоже, в конец задолбался отвечать сегодня на однотипные звонки-жалобы и без него близок к увольнению по собственному желанию. К счастью, Гил вспоминает, что где-то среди завала в шкафу были свечи. Может, удастся списать всё на романтический вечер. Вдруг Иван на самом деле романтичная натура. Очень хорошо притворяющаяся романтичная натура... Свечи, вино, два бокала, заказанный с доставкой из китайского ресторанчика ужин – и уйма волнения. Вот он, рецепт первого (и, если Судьба милостива, не последнего) свидания. Нет, в самом деле, ну что ещё может пойти не так? Ну, помимо того, что пойти не так может что угодно, вплоть до того, что это согласие – на самом деле отнюдь не смешная шутка Ивана. Но не может же он быть настолько жесток?.. Лишь когда раздаётся стук в дверь, Гилберт осознаёт, насколько же он нервничает. Байльшмидт бросает на себя мимолётный взгляд в зеркало и тихо матерится – остаётся лишь надеяться, что Иван не имеет ничего против его старой, растянутой и застиранной, но всё-таки любимой футболки, ведь переодеться во что-то более приличное времени уже нет. - Привет! Иван задумчиво окидывает его взглядом и хмыкает. Хмыкает, кажется, довольно, вполне удовлетворённый его внешним видом. - Так ты способен носить нормальную одежду? Я думал, костюм к тебе прирос, – насмешливо, но вовсе не язвительно тянет он. И, прежде чем Гил успевает ответить, добавляет: – но всё же немного жаль, что сейчас он не на тебе. На галстук у меня были особые планы. - Я... – Байльшмидт хочет ляпнуть что-то про то, им и без галстука скучать не придётся, но вовремя себя одёргивает. Нет уж, он ведь решил в кой-то веки сделать всё правильно. Нормальное – насколько это, конечно, возможно для них – свидание. Ничего лишнего. Никаких пошлостей. Никаких поспешных действий. Ваня нужен ему не на одну ночь, а на более длительный срок. Возможно и на всю… Мысли Гила сбиваются, когда Иван заходит в квартиру. Дорожная сумка, набитая под завязку, занимает всё внимание Байльшмидта. - Почему у тебя сумка?.. Иван вздрагивает и рассеянно смотрит на неё, как будто только сейчас замечает, что руки у него не пусты. Он хмурится и неуверенно опускает сумку на пол. Опускает до нелепого осторожно, будто там взрывчатка, и от одного неловкого движения всё рванёт к чертям свинячьим. - Утром переезжаю на новую съёмную квартиру. Захватил, чтобы не мотаться туда-сюда лишний раз. Ты ведь не против, что она здесь постоит, да? Ваня неуверенно смотрит на Гилберта, которому, в общем-то, и правда без разницы. Да даже притащи с собой Ванька не одну сумку, а сто, Гил и слова бы против не сказал. Хотя, ходить, наверное, было бы затруднительно. Но если расставить их одна на другую, оставив небольшой проход… Гил вздрагивает, отгоняя от себя мысль об этом сумочном апокалипсисе, и кивает Брагинскому, всё ещё ждущему ответа. - Ты каждый месяц переезжаешь, что ли? – спрашивает Гилберт, чтобы спросить хоть что-то. Тишина звучит как-то совсем уж неловко. - Если везёт, задерживаюсь на полтора-два, – нехотя отвечает Иван, проходя вперёд и осматриваясь. – Рано или поздно судимость всплывает, и соседи... Не хочу провоцировать бессмысленных конфликтов. Это всё равно ни к чему хорошему не приведёт, лишь вытреплет нервы как мне, так и им. - Почему тогда не живёшь с сёстрами?.. – звучит вопрос в никуда. Парень игнорирует кухню с романтическим ужином, без особого интереса заглядывает в особенно ярко (по сравнению с остальной квартирой) освещённую гостиную и заходит в совершенно тёмную спальню, полностью успокоив своё любопытство. - Свечи? – Иван, наконец, задаёт вполне ожидаемый вопрос. Времени придумать необычный ответ к нему было предостаточно. У Гилберта даже несколько неплохих вариантов имеется, но… - У меня не было иного выхода. Внезапно вырубили свет и... – честный ответ лишь смешит Ивана. Не совсем то, на что Гил рассчитывал, но, в общем-то, тоже неплохо. Байльшмидт переставляет свечу из коридора в спальню, на комод. Маловероятно, что Иван видит в темноте, хотя кто его знает… - Моё «везение» в действии. Очередной дурной знак, – говорит Брагинский, всё ещё посмеиваясь, и осторожно поднимает эту свечку, разглядывая её. Гил тихо матерится, вспомнив про гравировку. Для свадьбы брата сердца и кольца – это, конечно, норма. Но для всей этой и без того нервной ситуации?.. - Не сказал бы, что дурной. Как по мне, так вполне интересно вышло. Свечи, романтика, ты – чем не идеальный вечер? – Гилберт всё ещё не теряет надежды перевести всё в позитивное русло. Хоть это и звучит с наигранным весельем, искренность фразы всё же сохраняется. - Что ж, если это для тебя «идеальный вечер», боюсь спросить, что же тогда «вечер не задался», – бормочет парень, ставя свечу на место. Гравировку он, разумеется, заметил, но, хвала Судьбе, ничего неправильного не подумал. - То же самое, но без тебя. - Банальный подкат, – хмыкает Ваня, внимательно осматривая Гилберта, словно выискивая в нём нечто, ведомое одному только ему. – Знаешь, ты очарователен. - Само собой! – ухмыляется Гил, никак не ожидавший подобного комплимента. - И просто невыносим. Как у тебя выходит быть таким раздражающим и милым одновременно? - Ну, – Гил нервно облизывает губы, не в силах подобрать подходящие слова для ответа. Случайно оттолкнуть от себя Ваню ой как не хочется. Вот только Брагинский вовсе не собирается «отталкиваться». Наоборот: он стягивает с себя футболку и расстёгивает джинсы. – Погоди... что, вот так сразу?! - А ты хотел бы, чтобы я играл недотрогу? – удивлённо спрашивает Ваня, останавливаясь. - Нет, я... – слова куда-то деваются. У Гила была пара мыслей, как продолжить разговор, но сейчас они кажутся такими нелепыми и неуместными, что даже он понимает: не надо. Никому из них этого сейчас не надо. В конце концов, они взрослые люди. И скрывать неловкость банальными несмешными шуточками точно не стоит. Вот только как быть, если они оба заметно нервничают и характер у обоих оставляет желать лучшего? – Знаешь, раньше я никогда... - Совсем? – Ваня неестественно улыбается, пытаясь взять всё под контроль и поступить так, как хотят они оба, но как будет неправильно. – Неужели всё так запущено? - С парнем, – терпеливо объясняет Гил, стараясь не опускаться взглядом ниже лица собеседника, что действительно сложно делать. – Парни меня не привлекают. Не привлекали... Брагинский чуть склоняет голову вбок, с интересом наблюдая за его нелепыми попытками не потерять самообладание. И всё же он – редкостная сволочь. Ведь знает же, всё знает, но всё равно испытывает. Неумолимо медленно приближается, обжигающе и ехидно шепчет на ухо: - И что же ты тогда делал в том клубе, м? Забрёл по неопытности? Гил зажмуривается и нервно облизывает губы в предвкушении дальнейших его действий, столь живо рисуемых услужливым подсознанием. - Вань... погоди. - Никаких душещипательных бесед. Или я ухожу. Выбирай. И Гилберт выбирает. Притягивает его к себе, проводит ладонями по обнажённой коже, неторопливо и наконец-то нормально целует. Так, как хочется, а не так, как успевает. Иван смеётся в поцелуй, запускает пальцы в волосы Гила и вообще ведёт себя на удивление нормально, что в иной ситуации это даже насторожило бы. Как-то слишком уж легко с тем, кто столько времени ускользал и отталкивал всеми возможными методами. Не может же быть, чтобы в одночасье… Может. С Брагинским – что угодно может. - Дай угадаю: ты совершенно не знаешь, что делать дальше, – смеётся Ваня в этот раз искренне, беззлобно пытаясь поддеть, начиная какое-то извращённое подобие игры, с понятными лишь одному ему правилами. - Я читал, – возмущается Гил, вновь целуя, но любовник, всё ещё посмеиваясь, мягко его отстраняет. - Боюсь спросить, но всё же: что ты читал? - Ну… пару-тройку статей в интернете. - Статьи в интернете, – повторяет парень задумчиво и как-то обречённо. – И что же ты там вычитал? - Нужна смазка. Только у меня её нет, я не планировал ничего такого. Думал, ужин и так, по-мелочи… – принимается оправдывать собственную недальновидность Гилберт. Всё-таки, он должен был прислушаться к мыслям из разряда «если вдруг». Ведь это же тот парень, для которого даже «спасибо» несколько искажено в значении. Что уж говорить об их «свидании». - По-мелочи? – недовольно тянет Ваня, будто и вовсе не ожидавший подобного ответа. Несколько секунд он хмурится и молчит, а затем вновь улыбается, возвращаясь в игривое расположение духа. – Ну, а если играть «по-крупному»? Чем же нам её заменить? - Слюна? – растерянно предлагает Гил, куда больше сосредоточенный на прикосновениях, чем на поддержании «беседы». - Судьба милостивая… – смеётся Ваня, вмиг отстраняясь. Гилберт недовольно ворчит и тянется за ним, но любовник непреклонен. – Хорошо, что я предусмотрительный. Ванная комната там? - Ага, – Байльшмидт кивает и остаётся один. Он прислоняется лбом к холодному оконному стеклу и прикрывает глаза, стараясь не думать о том, что сейчас происходит в его ванной (что весьма сложно не представлять с воображением-то Гила). Нет, он правда не понимает, что в этот раз пошло не так. Почему Ваня так старательно избегает всего, что так или иначе касается чувств? Ему не плевать, это видно. Но что за бред творится в его мыслях и куда это в итоге их обоих приведёт? Сейчас об этом думать бессмысленно. Нужно дождаться более удачного момента, к примеру, утром, и добиться согласия на «разговор по душам». Маловероятно, что Брагинский сдастся так просто, но Гил его никуда не отпустит, пока они не обсудят всё и вместе не придут к нормальному (хотя бы условно нормальному) обозначению для их отношений. Хоть они и не родственные души, это же не должно значить, что они не могут быть счастливы вместе. Совсем не должно! Гилберт конкретно так заморочился на эту тему, даже список составил, запасаясь аргументами для возможного спора с Брагинским. Сколько в истории известно случаев, когда родственные души были глубоко несчастны друг с другом? Если задуматься, не так уж и мало. Да и такое, что «меченные» оставались лишь лучшими друзьями, тоже не редкость. К чему далеко ходить: прабабушка Гила свою родственную душу всю жизнь называла своим милым другом. Правда, немного подумав, Гил всё же решает вычеркнуть из того мысленного списка аргументов бабулю, так как под конец жизни она всё же сошлась со «своим милым другом», и жили они душа в душу. Это несколько пессимистично для их с Брагинским случая. Иван, совершенно не догадывающийся о тяжёлых раздумьях Гила, обнимает его со спины. Горячее соприкосновение обнажённой кожи будоражит мысли предвкушением, избавляя от тревожных мыслей, но вместе с тем вызывает прилив и какой-то невероятной нежности, вполне себе фаустовское желание остановить мгновение. - Стоял бы так вечно, – бормочет Гилберт, наслаждаясь объятьями. А может, вся эта тягомотина с недоотношениями и вовсе уже закончилась? Может, всё само собой как-нибудь устаканится постепенно, без ссор, скандалов и потрясений? - Значит, ничем более интересным мы заниматься не будем? – с притворной обидой возмущается Ваня, и Гил тут же разубеждает его, целуя, подталкивает к подоконнику, заставляя сесть. – Ну вот, я думал, что у нас романтический вечер – а ты собираешься трахнуть меня у окна. Гил вздрагивает и потрясённо смотрит на ухмыляющегося парня. В полумраке комнаты, освещённой лишь свечами, его глаза невероятным образом отливают тёмно-фиолетовым цветом. Лишь обман зрения, но как же он выбивает из колеи! - Хоть сейчас ты можешь не… - Нет, не могу, – смеясь, тянет парень, расстёгивая джинсы Гила и стягивая их вниз вместе с нижним бельём. Пальцы неторопливо, дразняще касаются возбуждённой плоти, а улыбка на губах Вани становится какой-то уж совсем по-детски невинной. Завтра. Всё дерьмо их отношений они будут разгребать завтра. Именно так решает Гилберт, прижимая охнувшего от неожиданности любовника к холодному оконному стеклу и получая в отместку несильный укус и смешок. А на сегодня у них есть несколько иные планы, которые никто, включая их самих, не нарушит.