Привязанность

Корусант. Горы Манараи, особняк Императора. Очередной званый прием. Изысканный ужин, столь же изысканная музыка. Небольшая группа особо приближенных к Императору. Принц Ксизор плотоядно ухмылялся, глядя на Лею. Джеру это не нравилось, но он держал себя в руках и, следуя многолетней привычке, ни на шаг не отходил от Императора. Гранд мофф Питта и Гранд мофф Тиггелинус о чем-то шептались в уголке. — Думаю, тебе не о чем беспокоиться, мой мальчик, — Император положил руку Джеру на плечо. — Лея не из тех, кто легко поддается на фаллиенские трюки. — И я бы не советовал ему даже пытаться, — голос Вейдера, искаженный вокодером, звучал тихо, но было отчетливо слышно, что он полон яда. Император коротко хихикнул — и умолк. Что-то изменилось в окружающем мире. — Владыка Вейдер, — ровным тоном окликнул он. — Ты чувствуешь? — Да, учитель, — Повелитель Тьмы тоже напрягся. — Что случилось? — Джер не замечал ничего необычного. — Что-то блокирует течение Силы, — ответил ему отец. — Блокирует? Разве это возможно? — Есть некоторые существа, которые способны это делать, — Император, стараясь не выказывать беспокойства, скользил взглядом по залу. Такое необычное явление могло означать только одно. Кто-то пришел сюда с очень недружелюбными намерениями. Кто-то пришел сюда за ним. Или за Вейдером. Но скорее всего — за ними обоими. Палпатин любил получать подтверждения своей правоты. Но не в этом случае. Увы, он оказался прав. Восемь головорезов, вооруженных до зубов, оказались в зале прежде, чем кто-то из гостей успел хоть как-то среагировать. — Спокойно, — сказал верзила, возглавлявший этот мини-отряд. — Здесь нам нужны только двое. К сожалению, в этом старый ситх тоже не ошибся. Они пришли сюда за ними обоими — учителем и учеником. Нетрудно было догадаться, кто был их заказчиком и спонсором — а подобная вылазка определенно стоила немалых затрат и требовала не одного месяца подготовки. Жалкие остатки Альянса не желали успокаиваться. Сейчас он не мог прощупать обстановку с помощью Силы, но был почти уверен: все ребята из Алой гвардии, охранявшие периметр, были уже мертвы. Он позволил себе ощутить жалость — всего на несколько мгновений. Справиться с его личной охраной было весьма и весьма нелегко. Значит, наемников было куда больше. Вейдер размышлял примерно о том же, разглядывая нападавших через прорези маски. Сейчас он чувствовал себя на редкость ущербным. Ему нечасто приходилось задумываться о том, насколько ограничены его возможности без Силы. Сейчас он был даже меньше, чем обычным человеком — он был инвалидом, с ограниченной подвижностью, и хуже того — с крайне ограниченным восприятием. Он настолько привык ощущать окружающую действительность через Силу, что давно уже перестал замечать, насколько его шлем ограничивает обзор. Все, что он мог сейчас — это видеть лишь троих из восьми головорезов одновременно. О том, чтобы отразить выстрелы их тяжелых бластеров или хотя бы уклониться от них, не стоило даже мечтать. Он переглянулся с учителем. Сейчас они не могли чувствовать друг друга с помощью Силы, не могли использовать боевое слияние, но поняли друг друга без слов. Какими бы ни были обстоятельства, ситхи не сдаются без боя. Ситхи потянулись было к мечам, но их остановили. Нет, не злобно-ехидное хихиканье наемников, понимавших, что их жертвы чувствуют себя практически беспомощными. Это был Джер, который осторожно протиснулся между ними, аккуратно придержав за плечи обоих. — Думаю, сегодня моя очередь, — тихо сказал он, и вышел вперед, лицом к лицу с главарем. Гости Императора в страхе жались по углам — кроме Леи, которая, наоборот, подобралась поближе к отцу. Джер аккуратно снял с пояса тяжелый металлический цилиндр. Главарь наемников ухмыльнулся. — И что ты сделаешь? Ты не сможешь пользоваться этой вашей Силой. — Я никогда не мог, — просто ответил сын Императора, и атаковал раньше, чем тот успел заметить алое лезвие, вырвавшееся на свободу. Он прекрасно понимал, что не может отражать выстрелы бластеров так же эффективно и точно, как Вейдер, что рикошет может задеть кого-нибудь из гостей, но сейчас это не имело значения. Важно было только одно: чтобы никто из его близких не пострадал. После того, как главарь пал, его спутники заметно растерялись. Они явно не ожидали такого отпора, уверенные, что ситхи не смогут с ними справиться, лишенные Силы. Но Джер не был ситхом. Он не знал, каково это — отдаваться во власть Силы и позволять ей руководить его действиями. Он привык всегда рассчитывать только на себя — свои чувства, свои реакции, силу своего тела. Палпатин чуть сдвинул капюшон и, не скрывая восхищения, следил за тем, как старый клинок его учителя со зловещим гудением рассекает воздух — и тела врагов — в руках его сына. Меньше, чем через минуту все восемь были мертвы. Сколько их было снаружи — никто не знал, но ситуация, тем не менее, стала несколько более обнадеживающей. Вейдер, не раздумывая, запер на старинный засов тяжелые двери, ведущие в зал — без Силы ему пришлось поднапрячься — и вызвал подмогу. Ждать пришлось недолго: оставшиеся снаружи даже не успели толком сообразить, что делать, когда раздались выстрелы. Судя по грохоту, Вирс не стал мелочиться и высадил пару танков. «Особняк Императора потребует изрядного ремонта», — подумал Вейдер, с удовлетворением слушая знакомые звуки. Наконец выстрелы стихли и звякнул комлинк. — Милорд, — раздался голос генерала, — все нападавшие уничтожены. Здесь остались только какие-то животные. — Какие животные? — поинтересовался Император, перехватив руку Вейдера, державшую комлинк. — Такие… мохнатые. Длинные, — генерал явно не был силен в зоологии. — Уберите их, — жестко распорядился Вейдер. — Немедленно. — Эээ… так точно, милорд, — откликнулся Вирс. Он определенно не очень понял, что означало слово «уберите»: выстрел из бластера или транспортировку на некоторое расстояние, но на всякий случай выбрал второе. Через несколько долгих минут Император и Вейдер облегченно вздохнули, чувствуя, как окружающая действительность возвращается в привычное состояние. Вейдер в очередной раз проверил, в порядке ли Лея. Палпатин с легкой улыбкой глядел на сына, и в его глазах светилось нечто, что можно было даже назвать… нежностью. — Ты в порядке? — Джер приблизился и осторожно коснулся его лица кончиками пальцев. Он бы никогда не позволил себе такого — ни наедине, ни тем более при посторонних, но сейчас его волновало только одно: не ранен ли отец. Тот не стал отвечать — только обнял сына и притянул его к себе, краем глаза заметив, как зашептались Питта и Тиггелинус. Его изменившееся отношение к Джеру явно вызывало у них беспокойство. Шив хмыкнул, вспомнив недавнюю беседу Тиггелинуса с Такелом. Такел рассказывал собеседнику грязные подробности интимных отношений Императора с его слугой — выдуманные, разумеется. Правда, ни один из них не знал, что пресловутый Император любит деревья ч’ала не только за игру красок на стволах. Это были настоящие живые микрофоны, благодаря которым Палпатину удавалось узнать невероятное множество весьма интересной информации, сплетен, слухов. Иногда эти слухи его забавляли — вот как сейчас. Иногда — как сейчас — их можно было использовать для достижения своих целей. Джер по-прежнему упорно отказывался публично признаваться в том, что он — сын Императора. В какой-то степени Шив мог его понять: он сам долгие годы постоянно третировал Джера, шпынял его за малейший промах, и хуже того — позволял это делать своим подчиненным. Жалел ли он об этом сейчас? И да, и нет. С одной стороны, такое отношение заставляло Джера постоянно совершенствоваться. Все-таки у мальчика был от природы сильный характер — многие дети знатных родителей, испытывая постоянное давление, необходимость соответствовать уровню, и так далее, ломались, не справлялись и катились вниз по наклонной. Его сын — наоборот, упорно продолжал карабкаться вверх. Но с другой стороны, такое отношение оставило свой, не очень приятный отпечаток на его характере, и особенно — самооценке. Джеру пришлось выстроить вокруг себя непроницаемую стену, стать замкнутым и неэмоциональным. Хотя его тщательно взращиваемая холодность была только внешней — Палпатин чувствовал это иногда, короткими вспышками, когда глубоко запрятанные боль и гнев на мгновение вырывались наружу. Но все-таки сын любил его, несмотря ни на что. Чувствовать это было странно и… приятно. Может быть, поэтому Шив никогда не отпускал его далеко от себя. По правде говоря, он и сам был очень привязан к сыну, но до недавнего времени не мог объяснить, почему всю его жизнь придирался к нему, зачем заставил всех думать, что Джер — лишь ничего не значащий слуга, почему он никогда не относился к сыну, как… к сыну. Шив уткнулся носом в щеку Джера, по-прежнему не выпуская его из объятий. Он наблюдал за тем, как Вейдер пытается — и никак не может найти общий язык с Люком. А потом… потом едва не потерял своего собственного отпрыска. Тот случай в Невисеке заставил Палпатина особенно остро ощутить, как много времени он потерял. И насколько большего мог бы достичь Джер, если бы его жестокий, равнодушный отец относился к нему по-другому. Дело было даже не в покровительстве, не в возможностях, нет. Джер мог бы вырасти, понимая, на что он имеет право уже в силу своего рождения. Веря в свое право быть на самом верху, получить то, чего он заслуживал — а он заслуживал многого, и не потому, что был сыном Императора, а потому что долго, упорно и непрерывно работал над собой. Так же, как и сам Шив. Конечно, сейчас, после стольких лет отвержения ему трудно было публично признать тот факт, что Палпатин — его отец. Это значило бы так же публично признать и то, что отец всегда презирал его, считал недостойным своего внимания — в отличие от многих своих приближенных. Шив пока что не знал, как это исправить. Но он найдет способ. — Ты в порядке? — тихо спросил Джер, обеспокоенный его поведением. — Не знаю, сынок, — так же тихо ответил Палпатин. Он вдруг ощутил… не раскаяние, нет. Сожаление. — Ты ранен?! — Я должен был относиться к тебе по-другому, мой мальчик, — Шив проигнорировал вопрос. — Совсем по-другому. Всю твою жизнь. — Все в порядке, отец, — едва слышно произнес тот. Палпатин улыбнулся. Слышать «Мой повелитель» из уст Джера в последнее время его откровенно раздражало. Хотя предыдущие… сколько там? двадцать пять лет, подумать только! — он воспринимал это как должное. Но теперь все поменялось. Палпатин искоса взглянул на Вейдера. Тот в каком-то смысле тоже был его сыном… любимым сыном, в отличие от Джера. Вот только… — Я не смог тебя уберечь, малыш, — еле слышно прошептал Шив. Он вдруг вспомнил совершенно отчетливо себя, таким, каким он был сорок лет назад. Вспомнил отчаяние и ярость, которые завладели всем его существом, когда он понял, что его сын лишился способности чувствовать Великую Силу. «Мне не хотелось бы подозревать, что ты хочешь использовать своего сына, чтобы убить меня», — дипломатичным тоном заметил тогда Дарт Плэгас, почуяв обуревавшую его ученика ненависть. На самом деле, он не подозревал — он был в этом уверен. Сидиус, разумеется, не стал отрицать очевидный факт. Но было еще кое-что. Это удивительное ощущение, когда он впервые почувствовал своего ребенка в Силе. Свою плоть. Свою кровь. Другое существо, настолько родное, настолько близкое ему, что ни одному учителю и не снилось. Этого ощущения больше не было. И оно никогда не вернется. Сидиус хорошо, даже слишком хорошо понимал, что чувствовал Вейдер, когда узнал о смерти своей жены и ребенка. Он почувствовал это на собственной шкуре. Может быть, даже хуже: его сын по-прежнему был жив, был рядом с ним, и каждый миг своим присутствием напоминал ему о том, что они оба потеряли. Именно это заставляло Шива постоянно шпынять сына, снова и снова напоминая тому, что он — неспособный, недостойный, ущербный. Он словно выплескивал на сына свою собственную боль, превращая ее в раздражение и гнев. Но разве мальчик был виноват в том, что случилось? Нет. Это была только его, Шива, вина в том, что он не смог уберечь сына. Вина, которая вызывала в новую боль, которая превращалась в новое раздражение и гнев… но Джер не делал попыток от них защититься, чувствуя, что это бесполезно, и это снова вызывало где-то в подсознании чувство вины, которая снова превращалась в раздражение… и так до бесконечности. — Прости меня, сын, — еле слышно прохрипел Император, чувствуя, как горло словно сжала невидимая рука, мешая говорить и дышать. Кажется, в последний раз он испытывал это отвратительное ощущение целых сорок лет назад… за девять месяцев до того, как родился Вейдер. Его душили слезы. Но он, разумеется, не мог позволить себе демонстрировать эмоции, тем более, такие… тем более, на публике. Император вдруг осознал, что они здесь далеко не одни, что гости уже отошли от шока после нападения и с любопытством наблюдают, как он неприлично долго обнимает своего — по всеобщему мнению — слугу. Он буквально заставил себя разжать объятия. Заодно ему пришла в голову одна интересная мысль. Кажется, он придумал, как уговорить Джера признаться обществу в их родственной связи. — Гранд моффам сегодня будет о чем посплетничать, — ехидно заметил Император. Джер окинул взглядом место короткой, но жестокой схватки. Трупы уже убрали, крови после светового меча не оставалось, и теперь только легкий запах озона напоминал о случившемся. — Нет, нападения в нашей среде — дело обычное. Месть, интриги, конкуренция — сам знаешь. Мне кажется, их больше интересуют наши с тобой, — он выдержал многозначительную паузу, — близкие отношения. — Думаешь, кто-то догадался? — лицо Джера застыло в привычной бесстрастной маске, скрывая… страх? Палпатин ухмыльнулся. — Им странно видеть меня таким сентиментальным. Разумеется, кое-кто стал строить догадки. Наиболее очевидные, на их взгляд. Так что подумай, мой мальчик, кем ты хочешь, чтобы они тебя считали — моим сыном, — он сделал еще одну паузу, — или моим любовником. — Лю… — Джер поперхнулся, — любовником? — О! — Шив усмехнулся, — ты даже не представляешь, какая изощренная фантазия у некоторых наших Гранд моффов. Сам я бы никогда не додумался до таких подвигов, которые они мне приписывают. Глядя на слегка позеленевшее лицо сына, он подумал, что, возможно, в этот раз его удастся уговорить. В конце концов, он всегда может сказать, что его сын сохранял инкогнито из соображений безопасности, пока не научился достойно защищаться — а в том, что он научился, вряд ли кто-то усомнится после происшедшего сегодня. — Но почему они так решили? — Джер все еще не мог прийти в себя. — Ну, — его отец пожал плечами, — все знают мой холодный жестокий характер. И я… кхм… редко кого-то обнимаю, тем более на публике. Нетрудно догадаться, что я отношусь к тебе по-особенному. Джер покачал головой. Ему все еще было не по себе. — Но предположить такое… — его едва заметно передернуло от отвращения. — Брось, — отмахнулся Палпатин, — даже Вейдер не догадался. И я думаю, сегодня как раз подходящий момент, чтобы объявить о нашем с тобой родстве. Джер замялся. — Прости, — сказал он наконец. — Я думаю, не стоит. Несколько долгих секунд Шив молчал. Сын не имел в виду «неподходящее время», скорее, он хотел сказать «никогда». — То есть, ты предпочитаешь, чтобы тебя считали моим любовником? — голос Императора заледенел. — Моей подстилкой? Тебе это нравится? — Дело не в этом, — ровным тоном ответил Джер. — Твое отношение ко мне изменилось. Сильно изменилось. Но… — он все-таки отвел взгляд, — я не думаю, что это надолго. Шив ничего не ответил. Он понимал, что после двадцати пяти лет пренебрежения у сына нет оснований доверять ему. И, ситх побери, это было больно. Он попытался прощупать эмоции Джера — и в очередной раз натолкнулся на неприступную стену. Настолько неприступную, что даже Дарт Сидиус не мог за нее проникнуть. Интересно, перестанет ли сын когда-нибудь закрываться от него? Однажды — в тот день, когда он отдал Джеру световой меч Дарта Плэгаса — Шиву удалось взломать эту броню, но только однажды и очень ненадолго. Едва придя в себя, мальчик снова спрятался в свой панцирь. Впрочем… он потратил сорок лет на то, чтобы испортить отношения с сыном. Странно было бы думать, что все изменится за несколько месяцев.