Огненная Кэтнисс

Конан не любит трусов. Но он трус, и это первая причина, по которой он себя ненавидит. «Гильдия героев» — гордо гласит покосившаяся табличка. А вы знали, что быть главой такой гильдии — значит редко выходить за ее пределы? Быть лидером в общем-то трудно, куда сложнее, чем он предполагал. В стране идёт война. Запад уже охвачен борьбой с «псами». Работы все больше, платят все меньше и опасность гораздо выше. Правительство не справляется, люди беднеют, люди умирают. А он сидит в своем пыльном домике и роется в бесконечных бумажках. Хорош герой. Герои рискуют жизнью сами, а не заставляют делать это других. Знали ли вы, что глава гильдии должен печься о своей жизни, а иначе некому будет удерживать ее участников вместе? Он якобы важен, хотя на деле, что он Конан лично сделал такого, чтобы вдруг стать ценнее других? Конан не любит лицемеров, но он лицемер, и это вторая причина, по которой он себя ненавидит. Армия правительства запрашивает мага. И он отправляет своего брата. Своего лучшего друга — Фрэнсиса. Рыжий азартно улыбается и кидает напоследок что-то про двойную оплату. А Конан завидует ему. Отправляет его на смертельно-опасный квест и завидует. Это четвёртая причина, по которой он себя ненавидит. Когда Фрэнки уходит, Конану кажется, что глаза Кэтнисс преследуют его повсюду. Холодные, таящие в себе какой-то немой вопрос. Они не сказали ей, что Фрэнсис может не вернуться. Конан не любит лжецов, но лжёт и это какая-то там уже по счету причина его самоненависти. Кэтнисс заслуживает знать, но у него язык не поворачивается. Будто бы, если он скажет ей это, то усугубит свои собственные страдания. Нет. Пусть лучше Кэтнисс говорит о Фрэнки, будто бы ему ничего не угрожает. Так, наверно, у мага больше шансов вернуться. Живым. Конан не решается встретиться со взглядом Кэтнисс, которая (он отчётливо чувствует это) уже которую минуту смотрит на него. Они все (кроме Фрэнсиса) сидят у костра. Конан рассеянно треплет рыжие волосы Курио, и, кажется, уже боится этого цвета. Его драгоценная сестрёнка. Так много лет прошло с тех пор, как они на пару гонялись по огромному родительскому дому. Отец был рыцарем, и Конан верил, что это почётно. Пока не понял, за что в действительности борются рыцари. Нет, не за справедливость, нет, не за честь. За деньги, конечно, за деньги. Маленький Конан сжимает в руках деревянный меч и клянётся бесконечное количество раз защищать мать и сестру. Отец умирает на одном из заданий. Спустя пару месяцев их дом уже полностью разорен такими же, как он. Мать убита. Сестра пропала без вести. А Конан слаб, ужасно слаб и трясется в бессильной отчаянной злобе. Это главная причина, по которой он себя ненавидит. И будет ненавидеть всегда. Он находит Курио спустя семь лет в старой развалившейся больнице. Сестра встает ему навстречу и, с трудом разлепив засохшие губы, удивленно шепчет: — Ты так подрос за эти месяцы, братик. Солнечные блики касаются ее рыжей головы с остриженными волосами, худое тело одето в старенькой серое платье, ноги изуродованы бесконечными шрамами. А страшнее всего ее глаза. Тусклые, зелёные, горящие беспокойным любопытством. В тот момент Конан, наверно, окончательно осознал, что за все те годы, что он считал сестру погибшей, с ней произошло что-то куда страшнее. Если бы Фрэнсис не помог ему тогда, Конан бы больше не смог заглянуть в глаза Курио, слишком отчётливо в них была видна искалеченная душа. Ему помог его лучший друг, его брат, которого он теперь отправил на смерть. Как о таком сказать? Ну, что ты смотришь, Кэтнисс? Курио тогда рассказывала ему красивую историю, про то, как она убежала из дома вслед за бабочкой. Она не помнила ни о смерти матери, ни о смерти отца, ни о том, что с ней случилось за те семь лет, что они были разлучены. Она в свои тринадцать думала, что ей шесть. Девушка хмурится, перехватывая руку, и раздражённо поправляет венок из цветов на своей голове. Они снова вместе уже четыре года, но стёртые из ее памяти воспоминания все ещё не вернулись к ней. Вот бы и ему про все так забыть. А лучше кинуться в самую гущу битвы, страх смерти видимо неведом только тем, кто стыдится своей жизни. И он стыдится. Конан хочет сейчас быть на поле боя вместе с Фрэнсисом. Что будет, если маг и в самом деле не вернётся? Сегодня Конан видел сон. В нем был Фрэнсис. Она стоял на том самом месте, где они когда-то нашли Курио. Маг был во сне совсем мальчиком, таким, каким Конан впервые увидел его. Худой, болезненный, бледный, с ужасным клеймом на голой спине и с горящими бешеными темно-зелеными глазами, на дне которых бесконечная злоба. Только волосы были другие, вовсе не огненно-рыжие, как положено магу, а цвета меди, как у Курио. Цвета въедливой ржавчины. Для Конана это цвет отчаянья. Фрэнсис такой худой, израненный, злой, и этот немой и одновременно оглушающей вопрос в его глазах: — Зачем ты меня убил? Конан выбегает из пыльной палаты с огромным окном, а там уже Кэтнисс. Красивая, изящная, нежная. Обхватывает его шею руками, доверчиво жмется к груди. И так спокойно, как будто бы дождь после грозы. А потом она тянется к его губам и мягко шепчет: — Зачем ты его убил? И волосы у нее вдруг тоже медные, и она смеётся, и душит, душит внезапно длинными локонами. Конан кричит, вырывается. А вокруг все рыжее, рыжее… Из воспоминаний о сне его вырывает голос друга. Фрэнсис поднимает к костру и о чем-то начинает спорить с Кайлом, а потом ловит его взгляд и улыбается, мол: «Думал что ли не вернусь?». У Конана гора падает с плеч, и он даже не злится, когда маг устраивает дурацкое шоу с костром. Он хорошо помнит то темное небо и траву, и восторженный взгляд Кэтнисс, впервые обращённый не на него, и радостный шепот Курио. Да, Конан никакой не герой Как бы он ни пытался, ему не забыть, что он не смог защитить главных людей в своей жизни. Скольких бы он ни спасал, пустые мертвые глаза матери с ним повсюду. Конан все же идеалист, он, может, даже слишком много от себя требует. Но он будет стараться, слышите, ради тех, кто ещё жив, ради тех, кто дорог ему. Пусть загораются бешеные костры Фрэнсиса, летят быстрые стрелы Кэтнисс, пусть раздаются дурацкие боевые кличи Кайла, пусть закипают ядовитые зелья Эдварда, и парят в воздухе кисти Каттджи. Это теперь его дом. И этот дом Конан защитит настоящим тяжёлым железным мечом. Ну, а пока помните друзья, что нужно оставаться позитивным в глазах опасности. — Великий маг? Готовься к инквизиции, придурок, —шипит Каттджа, и Конан впервые с того момента, как ушел Фрэнсис, смеётся, потому что друг теперь снова здесь.