Огненная Кэтнисс

— Кэтнисс, — тихо зову ее из темноты и аккуратно стучу по деревянной поверхности. В ответ тишина, впрочем дверь и так незаперта. Проскальзываю в комнату и издалека слышу ее приглушённое сбитое дыхание. Внутри все как-то неприятно сжимается. Если что-то не так с Фрэнки, я протягиваю ему стакан, тихо надеясь, что когда станет совсем плохо, он позовет меня. Но если страдает Нисса, я сразу впадаю в ступор, это просто что-то не правильное, я знаю: она всего лишь человек, и, как все, способна на разочарования, как все терпит боль, но Кэтнисс просто не должна плакать. Не должна. Она же маленькая стальная леди, которую мы спасли от крови и огня, которая всегда вставляет нам мозги на место. Иду дальше в темноту, на звук ее всхлипов, набатом звучащих в моей голове. Вот она, я вижу ее в дальнем углу, зелёной плащ слегка приоткрывает бледные плечи, длинные пальцы путаются в коротких светлых волосах, и вся она какая-то слишком маленькая, трясущаяся, на себя привычную не похожа. Чертов Фрэнсис! Тихо подхожу к Кэтнисс со спины, стараясь даже не дышать, будто бы это может ее напугать или ранить. На самом деле, это я сам боюсь, да? Просто боюсь вновь оказаться бесполезным, оказаться неспособным ей помочь. Протягиваю руку и дотрагиваясь до нее, Нисса вздрагивает, резко оборачивается и упирается в меня взглядом своих водянистых, мутных от слез глаз. — Эй, — говорю так тихо, что сам себя ели слышу, — ты в порядке? А похоже, что да?! Она стыдливо прячет влажные глаза, шумно вздыхает, и, пытаясь контролировать свой голос, говорит: — Зачем? Зачем он его… Я мягко беру Кэтнисс за руку, стараясь поймать ее мечущийся взгляд, в надежде, что это сможет ее успокоить. — Слушай, я понимаю, что это напомнило тебе, — я замялся, подбирая слова, — о том дне… Кэтнисс хмурится и смотрит преувеличенно грозно, но глаза блестят и рука дрожит в моей руке. — Ни о чем мне это не напомнило! Я вовсе не такая слабая, я изменилась, — она опускает голову вниз, чтобы я больше не мог видеть ее глаз, — просто хочу знать, что вы скрываете. Ты ведь знал больше, чем все остальные в том лесу? Тяну ее на себя, прижимая к груди. Не выход, я знаю, но… Плащ совсем съезжает с плеч Ниссы, и я вижу ее немногочисленные шрамы, каждый из них — напоминание о моей никчемности. Сжимаю ее покрепче, глупо так, это я должен позаботиться о Кэтнисс, а вместо этого сам жмусь к ней, ища успокоения. Она ведь сейчас вновь спросит, будет сверлить меня этими своими невозможными глазами, и от чувства вины и стыда мне придется все рассказать. Шумно выдыхает, и этот свистящий звук отдается во мне странным гулом. Поднимает голову, я не отвечаю на ее взгляд. — Говори, — это тон, он, верно, остался ей из прошлой жизни, если бы Фрэнки сейчас это услышал… — Ты ведь знаешь про Некромаса, — девушка согласно кивает, — видишь ли, мы с Фрэнки, когда ещё были просто наемниками, пару раз сталкивались с его «псами», так что кое-какой опыт остался с тех времён, — делаю пауза и пару секунд смотрю на темную стену перед собой, Кэтнисс не шевелится, — а теперь, когда армия Некромаса так сильно разрослась, правительство отправляет запросы во все гильдии, требуя, в первую очередь, магов. Потому что простые войны могут заразиться гнилью. Это болезнь, что-то вроде того, сначала она делает тело нечеловечески сильным, а потом приводит к медленной и мучительной смерти, человек гниёт изнутри. Поэтому ее так называют. Нисса смотрит на меня, не мигая, это признаться честно выглядит очень жутко, и если бы только не мог чувство под своими пальцами тепло ее кожи, то с лёгкостью принял бы за призрака. — Значит, Фрэнсис, ходил не на простой квест? Голос все ещё неестественно холоден, но так мне даже спокойней, это лучше, чем тот прерывистый шепот, который был до этого, ее сдавленные всхлипы. Понимаю, что уже давно должен был ей ответить. — Да, мы ещё должны были выплатить деньги… Налог. Она резко сжимает мои плечи, и я чувствую кончиками своих пальцев закипающую в ней злость. — Так почему? Почему я узнаю об этом только сейчас?! Я сглатываю и тщетно пытаюсь найти более вразумительное оправдание чем: «Прости, я просто не хотел тебя беспокоить» или «Прости, я все ещё опекаю тебя, да я знаю, ты ненавидишь это» — Эм… Фрэнсис просил не говорить Понимаю, что это звучит ещё хуже, чем два предыдущих варианта. Кто в это поверит? Разве что тот, кто никогда не видел Фрэнки. Кэтнисс закипает и резко отталкивает меня назад. — Почему ты просто не можешь сказать правду? В темноте ее глаза кажутся бездонными. — Говори, — тоже самое слово, тот же самый тон. Встаю с пола, чтобы не быть ниже Кэтнисс. Она вытянутая и напряжённая сейчас более всего походит на стрелу. — Ты же знаешь, — молчу, надеясь, что эти слова уже все объяснили. Ее плечи опускаются, и она едва слышно смеётся. Неправильно так, неестественно. Не решаюсь больше подойти к ней. — Прости, — тихо добавляю. Она кивает, находясь уже в каком-то полубреду. Наверно, за одну ночь с ней произошло слишком много всего. Пячусь назад, ни капли не по-геройски, но Нисса сама же меня отпустила так что, так что… — Просто отдыхай, ладно? — Больше не волнуйся обо мне, — поднимает голову, обнимая себя за плечи, — я способна на многое, никогда не буду тебя тяготить, я воин. Улыбаюсь Ниссе, она — в ответ, дверь с тихим скрипом закрывается.

***

Воздух необычайно тяжел и кажется даже застревает где-то в грудной клетке. На моих ногах — железные цепи, запястья в плену у мозолистых безжалостных рук. На голову камнями падают слова: «Огненная тварь! Ведьма!». Не могу поднять глаз, будто стыжусь, будто виновата, и свирепая безразличная толпа тянет ко мне свои бесчисленные руки. Конвоиры заслоняют меня. Им не нужен самосуд, им нужно зрелищное повешение. — Но это не я, — мои слова так отвратительно тихи, что их невозможно различить среди множества брошенных в меня ругательств. И я, как какой-то жертвенный агнец, послушно иду за тюремщиками и вдруг вижу его. Мир внезапно сужается до двух ослепительных зелёных огней, с презрением и надменностью глядящих на меня. «Ведьма! Ведьма!» — слышу издалека в полусне. И он улыбается. Что-то внутри меня ломается с оглушительным треском, воздух вдруг послушно выходит из моего открытого рта. Холодно, мне очень холодно, отчаяние своими стальными руками давит мне на горло А Фрэнсис улыбается. — Не я! Это не я! — захожусь в безумном крике и получаю звонкий удар по щеке. Рвусь к магу навстречу, будто могу порвать оковы, разнести всю толпу, будто могу голыми руками справиться с ним. Тюремщики тянут меня назад, так что железо раздирает кожу, хватаются за мои длинные светлые волосы. — Ты, — рычу я, — прежде чем сильный удар по голове лишает меня света. А там в темноте только твой злой смех. Почему ты решил, Фрэнки, что я должна умирать за тебя? Просыпаюсь, даже не думаю вытирать слезы. К чему? Неровной походкой иду к воде, погружаю в нее свои бледные руки, потом лицо, задерживаю дыхание и моя боль медленно уходит вместе с пузырьками воздуха. Выныриваю, с жадностью втягивая кислород, он режет мне лёгкие. — Все хорошо, — шепчу себе, массируя веки, — все хорошо, Кэтнисс, ты жива, он этого не сделал. Он этого не сделал. Все призраки прошлого — бледные тени. Я не боюсь. Я не боюсь. Я не боюсь. Просто дурацкие сны преследуют меня уже которую ночь.