Огненная Кэтнисс

Солнце клонится вниз, и его ослепительная багряная кровь падает Конану на лицо. Он кажется расслабленным, но мне больно от того, как сильно он сжимает мою руку. — Там дальше будет какой-то занюханный постоялый двор, — не скрывая отвращения, сообщает Фрэнки. — Хорошо, — откликаемся мы с Конана хором, я продолжаю, — остановимся там. Я не сразу заметила, что Фрэнсису не нравятся закаты, почему он, как ребенок, не способен проститься с солнцем на пару часов, для меня остаётся загадкой. Я же люблю их, а ещё — сумерки и прохладный воздух ночи. Всё уродство, все страдания, всё зло, прятавшиеся пока солнце высоко, незаметные под его яркими, режущими глаза лучами выходят наружу, как бы тьма не старалась их скрыть. А, может быть, у моей любви к ночи есть ещё одна причина. Просто однажды на рассвете я должна была умереть. Постоялый двор действительно представлял собой печальное зрелище, и отвращение Фрэнсиса быстро передается и мне. Конан с присущим ему оптимизмом заявляет что-то вроде: «Зато есть где спать!». Я ещё раз вглядываюсь в его черты, на мгновение знакомое чувство сжимает сердце, все передо мной плывет, и мир превращается в какой-то неясный водоворот из отчего-то влажных темных каменных стен, лениво пляшущих на них, огненных бликов, пьяных выкриков и удушливого запаха алкоголя. Если ночь обнажает истину, значит и меня она не пощадит… Отбрасываю эту мысль, сейчас я должна не потрошить свое сердце, а попытаться помочь члену моей семьи. Конан все ещё кажется спокойным, но на дне темных глаз лежит что-то странное, мерцающее в свете факелов. Страх? Сомнение? Или даже какое-то тайное знание? Он как-то подозрительно косится, и я понимаю, что они с Фрэнки ведут немой диалог. Резко разворачиваюсь. Фрэнсис похож на недовольного ребенка. — Я спать, — отрезает, — хочешь пить? Пей один! Конан, видимо, делает какие-то пассы руками у меня за спиной, и лицо Фрэнсиса с каждой секундной становится все более и более недовольным, так что мой мученический вздох переходит в смех. Перевожу взгляд на Конана. Конечно, сейчас не время пить или отдыхать, но в такой ситуации я, наверно, должна быть чуть менее строгой, правда? — Завтра мы отправимся в путь рано утром, навряд ли сможем найти здесь лошадей, так что не засиживайся слишком долго и, — немного запинаюсь, — если тебя что-то волнует, просто скажи об этом нам. Упираюсь взглядом в глаза Конана, которые в свете факелов сами походят на два огонька. Тот неловко мнется, явно не собираясь признавать, что слова гадалки его задели. Я знаю, что он гораздо менее беспечный, чем хочет казаться, а ещё я уверена, что после случая с Курио он стал больше верить в судьбу. Возможно, все мои планы летят к чертям, но я просто делаю шаг вперёд. — Сам знаешь, что у тебя самые лучшие друзья в мире, и они никогда не приведут тебя в дурное место. Если врёт одна часть предсказания, значит лжет и вторая. Улыбка скользит по моим губам. Лицо Конана становится более мягким. Наверно, я говорю правильные слова. Тогда почему получаю лишь молчание в ответ? Делаю ещё шаг и протягиваю руку вперёд, едва касаясь его локтя, Конан смотрит на меня как-то странно, завороженно. Выдыхаю, собираясь сделать ещё один, последний шажочек и… — Боже! — голос Фрэнсиса, как гром среди ясного неба, и вообще с каких это пор он обращается к Богу, — да наш малыш Кон-Кон напугался бредней старой мымры! — Я не… Попытки Конана оправдаться весьма бесцеремонно прерываются, когда огненный маг резко тянет меня назад, так что мои плечи ноют от сильной хватки, а нагретый сухой воздух вокруг Фрэнки обжигает. — Фрэнсис! — воплю я, — не смей меня так швырять туда-сюда! — Иди-ка поспи, Нисса, — цедит сквозь зубы, и продолжает издевательским тоном, обращаясь к Конану, — уж я-то тебя, бедняжку, утешу, буду обнимать всю ночь, хочешь? Ну, кто лучше меня защитит тебя от страшной тьмы? Лицо Конана уже пошло красными пятнами, хорошо ещё, что никто кроме местных пьяниц не слышит этот дурацкий и достаточно громкий разговор. — Хватит нести чушь, Фрэнки, — холодно отрезает Конан, меж тем пятясь назад, подальше от распалившегося мага, — я ни капли не испугался, что за бред? Просто выпить хочется, ну, ты же понимаешь? Вчера пили, сегодня… На слове пили кто-то издает торжествующее хрюканье. Свет факелов угрожающе мигает, я кидаюсь вперёд, проглатывая негодование. — Фрэнки, ну полегче, — предостерегающе произносит Конан, оглядываясь, —они, конечно, пьяны, но не настолько… Не настолько, чтобы не заметить огненного мага прямо у себя под носом. Не хватало нам только лишних проблем. Каждый маг должен служить государству, состоять в гильдии. В случае малейшей опасности с его стороны, мага предписано немедленно уничтожить. А в некоторых районах страны до сих пор идёт негласная, дикая в своем невежестве охота на ведьм. Да, я знаю, что Фрэнки уже должен был быть убит бесчисленное количество раз, но даже так, если он сейчас просто вызовет страх и истерию у местных, ничего хорошего не выйдет. Нам придется спешно уйти отсюда и спать под открытым небом, начавший моросить ещё с того момента, как мы зашли внутрь, дождик совсем к этому не располагает. Собираюсь осечь Френсиса, привести его в чувство, не время играть с огнем, даже если это всего лишь факелы. И тут что-то внутри меня сжимается, так что я издаю короткий и сдавленный смешок. Осечь? Привести в чувство? Разве не я сама сегодня тряслась от страха перед ним, перед его магией, прятала глаза. Судя потому, что он был со мной резок и по опаленному краю плаща, все совсем не просто. Его дурное настроение приходит все чаще и чаще. Сжимая кулаки, медленно иду к напряжённой спине мага. Горячий воздух жжет мне лицо, и нос внезапно улавливает запах дыма, хоть ничего ещё и не горит. Как в тот день. Дым, гарь, толчок вперёд, зажжённые свечи в миллиметре от моего лица, крики, боль, запах крови и железа где-то впереди и все по кругу. Повторяется бесконечное количество раз, пока я, кажется, вечность тянусь к плечу Фрэнсиса. Проще было бы просто позвать, но голос как всегда предает меня. В горле как будто бы застряло что-то острое. Я должна сделать это. Это очень легко, Кэтнисс, ты же воин. Ну! Рука наконец выпутывается из невидимых воздушных оков и безвольно падает на тёмно-синий плащ. От боли шиплю, но не успеваю отдернуть ладонь, Фрэнсис первый отшатывается от меня. — Фрэнки, — наконец выговариваю, голос мой на удивление спокоен. Маг оборачивается, и я ожидаю увидеть суженные звериные зрачки, но на меня смотрят почти человеческие глаза, которые маг тут же закатывает, попутно успевая бросить взгляд на мою ладонь. — Да, сам все знаю! Буду тише воды, ниже травы… Что вы оба, как напуганные наседки, смотреть тошно! — Сам ты курица! — с лёгкой истеричностью произносит Конан, — достал, ненавижу тебя, никогда не можешь вести себя нормально! Фрэнсис надувает щеки, передразнивая его. — Иди пей давай, а то там скоро ничего не останется. И помни, сын мой, алкоголь — это яд. Конан, кажется, в двух секундах от того, чтобы запустить в мага чем-то тяжёлым, поэтому это очень беспечно со стороны Фрэнки, так вот запросто поворачиваться к нему спиной. Маг проходит нарочито далеко, так что запах гари едва долетает до меня. Потерянно смотрю ему в след, но он не оборачивается. — Мне остаться с тобой? — тихо спрашиваю. Конан качает головой, выдавливая улыбку. Всегда так. Улыбаемся друг другу, тянем к друг другу руки, но где-то на самом дне в каждом из нас живет скрытая боль, которой суждено там и остаться навечно. — Присмотри лучше за этим придурком, — проводит рукой по моему плечу, и мне отчего очень неприятен этот жест, так что я слегка вздрагиваю, но он этого не замечает, — я недолго, не волнуйся. Киваю. Разворачиваюсь и быстро бегу по лестнице вверх. Несмотря на всю убогость постоялого двора, на него частенько заглядывают путники, в том числе солдаты правительственной армии. Вот для их любовных утех здесь и существуют небольшие отдельные комнатки. Пришлось выложить приличную сумму за простую каморку, но лучше так, чем спать на полу в общей комнате. Когда я открываю дверь, створка окна угрожающе хлопает. По телу идут крупные мурашки. Кто догадался устроить здесь сквозняк? В помещении горят свечи, но все равно достаточно темно. Мне удается разглядеть Фрэнсиса, уже успевшего пристроится на единственной кровати в комнате. — Я тоже, — громко и отчётливо произношу я, обессиленно рухнув на вторую половину кровати, тихо надеясь, что створки не распахнуться вновь, у меня больше нет сил двигаться, — тоже тебя ненавижу! Маг, видимо, не счел нужным отвечать мне. С уверенностью могу сказать только одну вещь: «Я устала». Бессонница, кошмары, ссоры, страхи, наконец, изнуряющий путь и тяжёлые сумки — все это истощило меня. Поэтому все, что я сейчас делаю, все, что я сейчас говорю, происходит уже как будто не со мной. Головой я понимаю, как поступила бы в данной ситуации, что почувствовала бы, но чувства и поступки уже не мои. Внутри пусто. И, может быть, мне нужно просто замолчать и заснуть, а завтра все покажется мелочью, забудется. Ничего не вспомню ни о Конане с железным, закрытым на множество замков взглядом и словно чужой руке на моем плече, ни о старухе с ее мрачными предсказаниями, ни о моей опалленной ладони, ни о Фрэнсисе… — Зачем ты начал дразнить Конана? Мы ведь не дети. Разве страх — это что-то настолько отвратительное? Мы могли бы уничтожить его раз и навсегда сегодня, а вместо этого он теперь останется с Конаном. Неужели тебе все равно? Свечи в комнате начали беспокойно извиваться. Я глубоко вздыхаю. — Прекрати чуть что пускать в ход магию! В конце концов, я сейчас возьму в руки лук и выстрелю тебе в голову! Воздух вокруг меня заметно нагрелся. Боковым зрением я могла видеть, как постепенно нарастает пламя в свечах. Ощущение, что я говорю не с человеком, а с огнем. И это наконец пробуждает во мне вполне отчётливое чувство. Раздражение. Мне все равно, если в комнате становится жарко, мне плевать, о чем шепчутся костры. Я хочу говорить с человеком, и он ведь там есть, я точно знаю, видела, а иначе, как бы полюбила его. — Фрэнсис, — максимально строго произношу я и, преодолевая усталость, лениво переворачиваюсь на бок, лицом к нему, — можешь ты меня послушаешь?! Со всей силы ударяют рукой по его плечу и тут же в ужасе отдергиваю ее. Ладонь ломит, и кажется на ней поселился маленький огонек от свечи, постепенно пожирающий кожу, миллиметр за миллиметром. Ну, блин, та же ладонь! Фрэнсис откатывается подальше от меня со сдавленным бурчанием, и едва не падает с кровати вниз. Лучше бы упал, конечно. — Ты как ребенок… Неужели непонятно, что в костер не лезут руками, — голос его звучит слегка непривычно, поэтому я настораживаюсь. — Фрэнки, — зову уже не со злостью, а с опаской, — с тобой все хорошо. Маг с трудом переворачивается, и я вдруг замечаю насколько он бледен, зрачки кошачьих глаз сужены и беспокойно мечутся по комнате. Он меня ищет? —Фрэнсис, — подаю голос, и он наконец переводит взгляд на меня, прищуриваясь. С ног до головы меня пронзает страх. Почему он так плохо выглядит? Ему больно? — Чем я могу тебе помочь? — произношу максимально дружелюбно и медленно. За это время Фрэнсис, видимо, решает делать вид, что ничего не происходит. Маг пытается встать, но пошатываясь опускается обратно. Воздух в комнате нагревается до такой степени, что мне становится тяжело дышать. Невыносимо душно, и пламя в свечах мечется как бешеное, разбрасывая искры по комнате. — Дай нож, — заторможено просит Фрэнсис. Я встаю и резко распахиваются окно, впуская сырой ночной воздух. В комнату проникает запах дождя. Пламя негодующе шипит, и тут мне уже становится страшно по-настоящему. Снимаю с пояса нож и протягиваю его магу. —Фрэнки, пожалуйста, успокой его, а иначе ты тут все сожжешь. Ты же знаешь, что я не смогу оставить тебя здесь одного? Не хочу сгореть заживо. Это было бы слишком страшно и иронично. Маг потерянно глядит на нож, будто видит его впервые в жизни, и не может понять, что перед ним. Сжимает обеими руками, то поднося ближе к лицу, то отводя от себя. — Фрэнсис, — снова зову я, но он не сводит взгляда с ножа. Может стоит позвать Конана? А если что-то случится за то время, что я буду бежать вниз в питейный зал? Решаюсь сделать пару шагов вперёд, но все мое тело тут же выступает против этого. Ноги дрожат, и будто бы их и вовсе нет, я не могу на них ступить, безвольно опираюсь на подоконник. Инстинкт велит не приближаться к месту большого скопления магии. И на ненавистный мне миг я подчиняюсь ему. Но Фрэнсис с такой ненавистью смотрит на нож, что я перестаю переживать о том, что он может сделать с другими, и просто начинаю бояться, что он пораниться сам. Я не могу бросить своего друга. Даже если все внутри меня содрогается. Разве он не заслуживает помощи только оттого, что он не человек? Разве я могу предать его из-за ночных кошмаров? Отталкиваюсь от подоконника, двигаясь навстречу Фрэнсису. — Нисса, — так резко переводит взгляд с ножа на меня, что от неожиданности я едва не отскакиваю назад, — сделаешь для меня кое-что?

***

Малявка напряжённо смотрит на пучок засушенной травы в своих руках. От такого взгляда ему впору загореться. — Миледи, — доносится мальчишеский голос со стороны входа, и Малявка, отчаянно пытаясь придать своему лицу царственное выражение, оборачивается. Мурцисс стоит в дверях с застывшей полуулыбкой, в точности повторяющей улыбку Мурциллы, в тот момент, когда она просит несчастного простачка попробовать приготовленный ею «сок», который всегда оказывается палёным зельем. — От мамы не было вестей? — Нет, к сожалению. Разноцветные глаза не дрогнули, и полуулыбка, как приклеенная, осталась на лице. Малявке нравился Мурцисс за его послушание, вежливость и благозвучное «миледи», но иногда ей казалось, что люди в десять лет так себя не ведут. — А Он не вернулся? — голос мальчика понижается и приобретает особое выражение. Малявка как ни старалась никогда не могла понять, что мальчишка вкладывает в эти две буквы. — Нет, он на квесте с остальными Мастерами, — в голосе девушки вновь появилось раздражение. Разумеется, чужие семейные драмы — глубоко не ее дело. Но чудовищная ложь, и вот эта дурацкая надежда в на секунду ставших по-настоящему детскими глазах злили ее. Малявка в свое время быстро распрощалась с надеждой. — Мурци! — возле двери раздался радостный девчачий визг, и в лабораторию тут же влетела его обладательница. Курио вцепилась в плечи мальчика мертвой хваткой, хорошенько сжав его в своих объятиях. Смотрелось жутко нелепо. Курио исполнилось тринадцать, она уже была ростом с Малявку, и фигура ее начала приобретать женственные очертания, Мурциссу же было всего десять, но рядом с Курио он выглядел ещё младше своих лет. Абсурдность ситуации заключалась в том, что из них двоих по умственному развитию мальчик был явно старше, а потому, как терпеливый взрослый маленький человек, сносил все издевательства рыжеволосой. — Что тетя Цилла не вернулась? — радостно уточнила сестра Конана, никто не успел ей ответить, — тогда пошли поиграем! Ты обещал! Малявка потерла вески, морщась от громкого голоса Курио. На самом деле, у ее злости и раздражения была одна истинная причина. Долгое отсутствие Эдварда и Мурциллы. В пустой лаборатории ей вечно казалось, что кто-то хищным взглядом смотрит ей в спину, и картинки из прошлого вереницей проносились у нее в голове. Мурциллу было не найти, но была возможность связаться с Эдвардом. И каждый раз, когда она, доведённая до отчаяния, была уже готова провести ритуал, гордость сжимала ей горло и настоятельно просила бросить эту затею. «Если бы он был хорошим слугой, то не оставил бы меня одну так надолго! Или хотя бы связывался бы со мной!» Вот что она себе говорила, бросая пучок несчастной травы обратно на стол. Да и, в конце концов, разве было кому-то под силу забрать у нее въевшийся под кожу страх? У Малявки на голове корона — заместо щита в руках. — Мурцисс должен мне помочь, дорогая, он не может сейчас никуда уйти, — последняя фраза прозвучала немного нервно. Конечно, она просто выручает бедного мальчика, полуулыбка которого плавно начала переходить в нервный тик, вымученную неестественную гримасу, ничего больше! Курио хочет играть, и Мурцисс кидает ей мяч, весело смеясь, как по команде. Миледи желает, чтобы он помог ей, и мальчик покорно сушит травы на заднем дворе. Эдвард считает, что Мурциссу стоит научится делать рассчёты пропорций для зелий, и он учится этому. Мама хочет, чтобы сын нравился всем, и он, как самый послушный и лучший мальчик на свете, делает для этого все. Она склоняется над ним, сверля точно такими же, как у него, разноцветными глазами. — Ты не стараешься! Папа совсем тебя не любит. Мурцисс, неужели так сложно не расстраивать меня? Мама хочет, чтобы он был самым непроблемным ребенком из всех, потому что проблемные только раздражают. Люди шепчут ей вслед «сумасшедшая». И она болезненно кривит рот. — Это все от того, что ты не стараешься, Мурцисс! И это фраза без конца набатом звучит в его голове, доводя мальчика до тошноты. Мама хочет, чтобы он исправил ее ошибки. Отец хочет, чтобы он просто исчез. Воображаемая мать напротив мило улыбается, готовясь начать очередное нравоучение, но Мурцисс наконец замечает, что пауза уже давно затянулась, и Миледи подозрительно смотрит на него. — Да, Курио, я не могу пойти с тобой, я обещал сделать кое-что… — Тогда я тебе помогу! — безапелляционно заявляет девушка. От тебя больше проблем. — Не надо, тебе будет скучно, не хочу, чтобы ты грустила, я слышал Боб со Смельчаком вернулись, может они с тобой поиграют? Курио морщит веснушчатый носик, и проникновенно смотрит на него своими опустевшими сумасшедшими глазами. — А разве тебе не грустно из-за мамы? — Да уж, хорош сыночек! Совсем по матери не тоскует! — раздражённо добавляет его виденье. —Что ты? —ласково откликается Мурцисс, нарочно смотря только на Курио, — мама всегда со мной. Девушка согласно кивает, подражая мягкой улыбке друга, и все никак не может припомнить, а где же ее мать?