Огненная Кэтнисс

Длинные пальцы нащупывают пульс на бледном девичьем запястье, проверяют температуру, касаясь лба. Эдвард наклоняется ближе к ее лицу, чтобы вслушаться в приглушенное дыхание. Наконец, алхимик разворачивает голову девушки, разрывая светлые волосы на затылке для того, чтобы обнажить уродливое тёмное пятно. Фрэнсис вглядывается в лицо согильдийца, тщетно пытаясь найти на нем хоть каплю эмоций. Языки костра пляшут, отражаясь в очках Эдварда, и кажется, что у него вовсе нет глаз. — Ну, что скажешь? — Думаю, что вы и без меня все видите, Мастер. Фрэнсис громко фыркает, а нет, вот они его глаза, смотрят даже не с издевкой, а с жалостью! И это выбешивает, выводит из себя, так что хочется дать волю гневу и огню, но Фрэнки ограничивается лишь почти беззлобными словами: — Это тебя Мэл так выдрессировала? Мастер! С каких пор таким вежливым стал? Эд улыбается при упоминании о Малявке, но улыбка быстро исчезает с его лица. — Фрэнки, — голос через чур серьёзен даже для алхимика, — это гниль, пока еще только у головы, но ты и сам знаешь, пара дней и она достигнет сердца. Огненный маг как будто не слышит его или не хочет слышать, так и застывает с изогнутыми в дразнящей усмешке губами. Блики пламени блуждают по его лицу, тени ложатся возле глаз, горящих даже ярче, чем положено не человеку вроде него. — Что ж, — тихо и угрожающе, — и это все, что ты можешь мне сказать? Алхимик снимает очки и устало трёт веки. Ему не впервой иметь дело с капризными волшебниками. Глупо боятся того, кем управляют эмоции, ведь они лишь краткий миг, вспышка, которую хорошее зелье с лёгкостью способно погасить. — Нет, не все. Тебя ужасно не идут короткие волосы. Фрэнсис смеётся. Эдварду часто приходилось слышать его издевательский, гнусный, задорный смех, но никогда еще он не был таким. Прерывистым, клокочущим в груди и вырывающимся из нее рваными звуками. Конечно, ему было не смешно, но Эд знал, что Фрэнсис скорее умрёт, чем позволит кому-то увидеть свою боль. Это была одна из тех черт, за которые он уважал мага. — Иди к черту, — Фрэнсис сложил губы в подобие улыбки, но глаза все еще пугающе светились в ночи зелёным цветом, — я прекрасен был, есть и буду! Он быстро накрыл Кэтнисс своим плащом. — Ты вроде как уже месяца три бегаешь за армией Некромаса, изучаешь гниль, нашел способ вывести эту заразу? — Пока что ни один из испытуемых не протянул дольше пяти дней. Может, Кэтнисс и была заражена непривычным способом, рана нанесена остатками тёмной магии в том квартале, но это совсем не облегчает ее участь. Да и место нехорошее, голова, ее не отрежешь, как руку. — Значит я должен ее убить? Эдвард пожал плечами. — Чем раньше она умрёт, тем меньше ей придется страдать. Фрэнсис усмехнулся. — Это правило и для здоровых работает. Маг не знал, как ему следует поступить. Погнаться по следу тёмной магии, оставшемуся в таверне, в надежде найти Конана или же остаться с Ниссой? Девушка умирала, и он не знал способа, чтобы ее спасти, было совершенно бесполезно сидеть возле ее бледного тела и смахивать пот со лба, не было смысла в том, чтобы трясти её за плечи и молить очнуться. Фрэнсис видел смерть много раз, и на лице Кэтнисс начала проявляться ее печать. Но Конан… Он мог быть уже мёртв, и как бы ни хотелось Фрэнки верить в непобедимость и неуязвимость своего друга, тот был человеком, что оказался один на один против сильнейшего чёрного мага, оставившего тот след в таверне. Как он мог раньше его не почувствовать? Быть может, и то, что его силы резко вышли из-под контроля, было виной неизвестного колдуна? В любом случае, если бы Фрэнсис только не был таким жалким слабаком в ту ночь, Конан и Кэтнисс были бы в порядке. Они оба слишком много значили для него, для существа, давшего клятву верности огню. И теперь, когда Фрэнсис кажется теряет их, его собственное тело будто сжимается не в силах удержать ни магию, ни взявшиеся из ниоткуда чувства, ему словно вновь девять лет и он абсолютно одинок и беззащитен. И что это, черт возьми, так ноет в груди? Душу-то он вроде продал. Конан или Кэтнисс? Он вновь кидает взгляд на девушку, лежащую возле его ног. Конан сказал бы позаботиться о Ниссе, Кэтнисс настаивала бы на спасении Конана. Все равно что выбирать правая рука или левая, когда обе почти оторвало. — Оторвало руку, — задумчиво повторил за своими мыслями Фрэнсис. — Что? — Ты так хотел заполучить мои волосы, почему? Эдвард нахмурился, явно не видя никакой логики в словах согильдийца. — Ты природный маг, твое тело отличается от тела обычного человека. Поэтому для меня оно ценно. Фрэнсис кивнул, аккуратно ведя ладонью по волосам Ниссы, едва касаясь. — Раз мое тело такое особенное, что даже гниль его не берет, быть может, оно способно помочь ей? Ты когда-нибудь пробовал что-то подобное? Глаза Эдварда прежде мутные серые незаинтересованные вдруг загорелись новой мыслью, Фрэнсису даже показалось, что зрачки алхимика резко расширились. — А это интересно, если ты только дашь мне попробовать! Даю 30 процентов на благоприятный исход, но даже если она умрёт, то что её убьёт болезнь или инородные частицы твоего тела?! Да, они несомненно не приживутся в ней, но если добавить одно из моих зелий, то… — И что я должен отдать? Руку, ногу? Эдвард покачал головой. — Этого будет мало. Если все, что я слышал о природных магах верно, то мне нужны твои глаза, хотя бы один. В них часть твоей проклятой силы, они зеркало твоей души. Говорят, тот, кто съест глаз огненного мага станет бессмертным, проверим, Фрэнки? Эдвард схватился за свою тканевые сумку и спешно достал оттуда заострённый изящный нож. Ему явно не терпелось завладеть столь ценным для алхимика компонентом. — И где же гарантия, что ты не отравишь меня своим зельем и не заберёшь глаз себе, вместо того чтобы излечить Кэтнисс? Эд улыбнулся и коротко рассмеялся. — Даю гарантию в сто процентов, да и к тому же, Мастер, мы же согильдийцы, как-никак. Фрэнсис сжал губы, рассеянно потянувшись к плечам в поисках огненно- рыжих локонов, их там, конечно, не было со вчерашнего дня. — Ладно, это всего лишь глаз, если навредишь ей, я найду и убью тебя, нет, сначала я убью Малявку! — Договорились, Мастер. А я, пожалуй, не буду давать вам одно из моих обезболивающих зелий, так вы будете уверены, что я вас не отравлю. Эдвард махнул ладонью, подзывая Фрэнсиса к себе. — Уверяю, будет очень больно, невыносимо. Действительно хочешь этого? Результат не предсказуем, Кэтнисс может не выжить, а ты останешься калекой. Маг ничего не ответил лишь притянул руку алхимика с ножом ближе к своему лицу. — Никогда не думал, что ты способен на жертвы ради другого. — Закрой свой рот и режь наконец. Впервые в жизни Эдвард слышал голос Фрэнсиса таким обреченным и слабым. Конечно, он и прежде знал, что между троицей мастеров есть особая связь, но что она сильна настолько, он не мог предположить никогда. Выверенным движением алхимик нажал на рукоятку ножа, Фрэнсис сжал зубы покрепче. Нет, Эдвард никогда не мог подумать, что сварливый самовлюбленный маг, использующий свою силу лишь для потехи и разрушений, надменный глупец, что всегда с презрением смотрит на остальных способен на что-то подобное. На что-то вроде привязанности, любви? Не уверен. Зато точно знает, что если ничего не выйдет, Фрэнсис правда попытается его убить. Вводит нож глубже, с губ мага слетает крик. Впервые замечает, насколько юный у него голос, насколько рыжий демон молод. Пламя в костре рвётся ввысь и ревет, вторя крикам Фрэнсиса. Жар опаляет край плаща алхимика. Ему нравится быть на грани смерти, в такие минуты его сердце, такое холодное и бесчувственное, бьётся хоть чуточку быстрее, его разум, привыкший мыслить чёткими категориями, выверенными процентами, слабеет под натиском первородного страха. Но лишь на минуту. — Держи себя в руках, ты мне мешаешь. И голос Эдвард, как всегда спокоен.

***

Вокруг так светло. Все белое, как снега на ее Родине. Когда она впервые увидела снег из окошка их маленького домика, и мать пугливо опустила руку на ее волосы, ей было так же спокойно и страшно одновременно, как сейчас. Нисса будто бы чувствует это невесомое касание на своей голове. Мама такая молодая. Моложе, чем положено быть матерям. У нее тонкие руки, длинные белоснежные ресницы и пугливые глаза. Овечьи, сказал бы отец. Что-то клокочет в груди и рвётся наружу. Страх, крик, отчаяние? Просто на одну ужасающую минуту Ниссе, кажется, что ей вновь четыре года и все это придется пережить заново. Мать в ее воображении слабо улыбается и стыдливо прячет взгляд: — Прости меня, Кэти, но придётся.