Осколки памяти

12.06.2016 Коротко о сегодняшнем дне: Поругался со Скоттом, оскорбил Элисон. Точнее не так, в обратном порядке. Послал Эллисон куда подальше с ее советами, попытался объяснить Скотту куда именно она может пойти, и заодно поругался еще и со Скоттом. Я сидел в кафе. В том самом, «Моне», в нашем кафе за нашим столиком. Один. Потому что никто не нужен. Потому что царапины с плеч все еще не сошли, потому что Дерек чуял, кем от меня пахнет, потому что он не злился, а лишь печально улыбнулся. Потому что Питер, блядь, не брал трубку, а Скотт решил, что Питер меня изнасиловал. Это что, шутка какая-то? Я попал в реалити-шоу? А потом пришла она. Села прямо напротив меня, будто только ее я и ждал. Заказала клубничный коктейль, хотя обычно заказывает латте, и водила трубочкой по дну. — Чего тебе, Эллисон? Да, я люблю друга, и с Эллисон ему очень повезло (не уверен по поводу тестя). И я люблю Эллисон. Но не сегодня, не в тот момент. Потому что тогда мне нужна была поддержка, а не нотации. — Хотела поговорить с тобой о болезни. Понимаешь… «Понимаешь», — одна из фраз, которую нельзя говорить умирающему. Да, блядь, я все понимаю. Но это моя жизнь! Хочу и спускаю ее в унитаз. Хотите помочь? Помогайте, но не надо читать мне лекции по поводу праведной жизни. Ведь я не сказал. Ни Скотту, ни Лидии, ни Эллисон, а Питер, я уверен, ничего не сказал Дереку. Питер ничего плохого не сделал, как я уже говорил. Это я, это все я. Но у Питера плохая репутация, а я умираю. А еще, как мы уже выяснили, я мудак. Я тоскую по нему, хочу накричать, ударить, хочу его ненавидеть, но видеть. Видеть рядом, чувствовать его тепло, его заботу. Знать, что я не один. Что я не подохну в одиночестве. Но Питера не было рядом, зато была Эллисон. — Эллисон, без обид, но не пойти ли тебе к Скотту? Она тяжело вздохнула. Видать, с самого начала понимала, что разговор будет не из простых. — Я хочу тебе помочь, Стайлз. И меня прорвало. — Вы все хотите помочь. Все кричите, какие вы верные и отважные, но где вы, когда так нужны? Ах да, сладкие голубки, вам же нет ни до кого дела. Воркуете себе мило вдвоем и никто не нужен. — Слушай, Стайлз… — Нет, ты слушай! Пока ты и твоя чокнутая семейка не перебрались в этот городишко, жизнь здесь более-менее была сносной. Но нет, вам надо было все усложнить. Охотники, оборотни, чертов Неметон, войны кланов. Что могло быть лучше? Ах да, обратить подростка в оборотня, сделать вид, что это не ваша вина, не ваша ответственность. А потом втихаря трахаться с этим оборотнем, трепля папочке нервы. Я замолк лишь, когда она залепила мне пощечину. Мне будто по тормозам вдарили. Скотт уже стоял у дверей. Уверен, он все слышал. Эллисон вся в слезах убежала. Я даже сообразить не успел, что сказал. А потом Скотт подлетел и вот я уже лежу на полу, а из носа у меня хлещет кровь. Я знал, что это моя вина, но… Но рядом не было ни Питера, ни Дерека, которые могли бы удержать меня от опрометчивых поступков. А когда дело касалось Эллисон, Скотт терял трезвость ума. А я никогда не умел вовремя заткнуться. Уж точно не сам. — Скажи своей шлюхе, чтобы проваливала из этого городка. Напряжение в кафе можно было пощупать пальцами. Я никогда не видел Скотта таким. Разве что, когда его отец снова заявился в город. И он никогда не бил меня, мы никогда не дрались, потому что нам нечего было делить. Он все еще сдерживал себя, спрашивал, почему я это делаю, но меня было уже не остановить. Я говорил и говорил, пока Скотт не вдарил мне хорошенько и я не потерял сознание. Придя в себя, я вернулся домой. На вопрос отца, что со мной случилось, я честно ответил, что подрался со Скоттом. Я заперся в комнате и бил по стене, пока не содрал кожу с костяшек пальцев, а по запястьям не потекла кровь. Уверен, Питер и Дерек уже сегодня будут осведомлены о том, что я сделал. Они тяжело вздохнут, поругаются, но придут к выводу, что я не намеренно все это сделал. Все как один скажут, что все это болезнь. Вот только болезнь здесь ни при чем. Я хотел, чтобы Скотт избил меня, раз уж ни Питер, ни Дерек не в состоянии этого сделать. Я хотел бы, чтобы они колотили по мне, как по боксерской груше, пока я не упаду замертво. Чтобы хоть что-нибудь почувствовать… Чтобы, сука, я мог почувствовать хоть что-нибудь. Чтобы я знал, что я все еще живой. 15.06.2016 Я хотел, чтобы Питер пришел? И он пришел. Сорвал дверь с петель и буквально влетел ко мне в дом. Наверное, это как-то связано с пеплом рябины, который я поленился убрать с подоконника в своей комнате. Хотя это его не оправдывает. Я был на середине лестницы, когда меня грубо прижали к стене. Ублюдок ободрал мне щеку и оставил огромный синяк на плече. Но извиняться он был не намерен. Я был готов послать его к чертовой матери, обвинить в незаконном проникновение, но его взгляд… ох, его взгляд говорил о многом, и коронная фраза была: «Только не рыпайся, хуже будет». Питер не злился. Скорее был разочарован мной. И это связывало мои кишки тугим узлом. Не знаю, почему я не хочу его разочаровывать. Мне нравится, когда он считает меня равным себе. Несмотря на мою болезнь он все еще считал меня достойным противником и… частью стаи. Но сегодня… Я видел, как его вера в меня угасает, я видел, как теряю его, как совсем недавно терял своих друзей, как теряю свою жизнь. Я схватился за голову и осел. В глазах потемнело, стало неестественно тихо. Эта тишина не успокаивала, а давила на уши, провоцировала. Я закричал. А когда открыл глаза, то обнаружил, что лежу на ступенях. Питер сидел на полу, прислонившись к стене шестью ступенями ниже. Я не ждал извинений, не ждал слов утешений и поддержки. Это ведь Питер. Старый добрый лицемерный Питер. К тому же я знал, что виноват. Нет… Уж себе-то зачем врать? Я хотел, чтобы он пришел, хотел, чтобы он обнимал и утешал меня, хоть и понимал, что после нашей последней встречи это невозможно. Рядом с ним мне было спокойно, рядом с ним мне было не так страшно умирать. Но когда это все было так, как мне хотелось? Я был готов терпеть его избиения. Черт, да я хотел, чтобы он врезал мне. Я заслужил. Я подонок, и последняя неделя только доказала это. Но к чему я не был готов, так это к нотациям. Не знаю, откуда он ее взял. Наверное, купил сразу два экземпляра, чтобы довести меня. Он аккуратно раскрыл книгу со множеством закладок разного цвета и принялся зачитывать. — «Поведение пациента становится странным, он совершает поступки, которых раньше не совершал». Вот тебе пример, Стайлз. Раньше ты бы не полез ко мне с поцелуями, испугавшись хотя бы клыков и когтей. Меня будто ударили. Одним мощным ударом отправили в нокаут, я мог лишь открывать и закрывать рот. Не знаю, что меня больше задело, эта чертова книга или то, что он вспомнил про тот день. — Вот тебе еще один. Скотт — безродная дворняжка, не заслужившая статуса альфы, и по совместительству твой лучший друг. Как так вышло, что не он, а я нянчусь с тобой? С каких пор нерушимая дружба распалась, а ты предпочитаешь проводить выходные не за приставкой с лучшим другом, а за бутылкой виски, которую нахально украл из ящика отца? Меня передернуло. С этой чертовой деменцией я забыл, что перед мной не сосед, любитель стричь газоны, а оборотень, который отчетливо слышит стук моего сердца, моего вранья, и уж тем более он чует, как от меня несет алкоголем. Понял ли он, в каком я состоянии, раз мешаю таблетки с виски, или решил, что я всего лишь привлекаю внимание, как делал всегда? Он смотрит долго, выжидательно. Я слышу утробный рык, рвущийся из его груди, и прекрасно знаю что за ним последует. Удар. Хлесткий, болезненный. Я не пытался увернуться. Мне это нужно. Я плюнул ему в лицо. Меня несло, меня трясло, я уже не мог остановиться, только не сам. Мне нужна была помощь, я молил о ней, но меня никто не слышал. — Хочешь еще кое-что прочту? — Не надо, — проскулил я. Я был унижен, я был раздавлен. Я хотел лишь одного — закрыть уши руками и долго и отчаянно кричать. Но мои руки крепко держали, а в уши лилось все больше и больше медицинских терминов, а воображение услужливо подкидывало нерадужные картинки моего будущего. — Да выкинь ты уже эту книгу, — яростно прокричал я. Надо было бороться, надо было проявить мужество, напомнить ему, что однажды это я помог сжечь его. Убил однажды, смогу сделать это вновь. Я был готов к удару, был готов к клыкам на моей шее. Я ждал, что мне вырвут язык за такие слова. Не ожидал я лишь влажного, горячего языка, лизнувшего сонную артерию, властных рук, забравшихся мне под худи. Кажется я плакал. Не помню точно. Но Питера это не остановило. Думаю, он понимал, что мне это нужно. Он все понимал без слов. Меня отымели в собственном доме на лестнице, почти не раздевая. И знаете что? Это было охуенно! Ненависть не ушла бесследно, я все еще был зол и напуган, но властные и расчетливые действия Питера приносили мне уверенность. Уж он-то знает, какого это умирать. Он знает, что меня ждет. Рана на плече пульсировала (никогда никогда никогда не пытайтесь остановить оборотня, который пытается оставить вам засос. Ему это не понравится), но боль отрезвляла меня, заставляла чувствовать себя живым. То, что мне сейчас было нужно. Мы перебрались ко мне в комнату, на случай если отец придет с дежурства раньше, меня силой и угрозами заставили убрать весь пепел рябины из комнаты и вообще из дома. Я лежал на краю кровати, меня крепко прижимали к горячему телу. Холодный браслет на руке холодил мне лоб. Питер лениво поглаживал мое оголенное бедро, нарочно царапая его когтем. Я попытался возмутиться, за это когти вошли глубже. Поэтому теперь я молчал. Я знал, что от меня ждут определенных слов, типа: «Этого больше не повторится» или «Это было помутнение, но сейчас мне лучше». Но это не так, лучше не будет, напротив, теперь подобное будет происходить чаще. И мы оба это понимали. Похоже только мы с Питером и понимали это. — Ты следил за мной? — без упрека спросил я. Конечно следил, я не сомневался, что он не оставит меня одного. — Да, — честно признался он. — И ты сильно изменился. Я закатил глаза, забыв, что оборотни видят в темноте. Питер навис надо мной. Я видел в его глазах вселенскую усталость. — Ты же любишь Лидию, забыл? С 3 класса. А теперь, значит, на мужской пол потянуло? Я не просил объяснений, я сам знал, что начал делать вещи, которые раньше бы мне и в голову не пришли. Но близость смерти отмела страх. — Ты хочешь, чтобы я начал оправдываться? — Нет, Стайлз, я хочу, чтобы ты включил голову. — Хорошо. Я принял правила игры, но на своих условиях. — Я включил голову и знаешь, что узрел? Ты сейчас в моей комнате, голый нависаешь надо мной не потому что любишь и будешь со мной до самого конца. Питер молчал, он ждал продолжения. Я чувствовал, как его тело напряглось. — Мы взрослые люди, не будем клясться в вечной любви на пороге смерти. У нас было на это уйма времени. Честно говоря, я не знаю, почему ты сейчас здесь со мной, хотя мог бы быть в любом другом месте. И, пожалуй, я должен сказать тебе спасибо за это, но… Питер прижался ко мне лбом. — Молчи. Просто молчи. И чувствуй. Глаза у него были закрыты, я тоже закрыл свои. Он невесомо коснулся губами моих губ. По моему телу пробежали мурашки. Это, черт возьми, было самое интимное, самое крышесносное, что я когда-либо чувствовал. Мы были так близко, как никогда не были раньше… и никогда не будем после. Грудь резко сдавило. Уже привычная горечь и привкус крови во рту. Питер положил руку мне на сердце. Никаких обещаний, никаких признаний в любви, у нас был лишь этот момент, который после я буду вспоминать, как единственный светлый, после того, как мне поставили диагноз. Питер все еще не открывал глаз. Я бы заметил, его глаза светят неоном, но они были закрыты. Он блаженно водил руками по моему телу, будто запоминая, будто точно зная, что на этот раз мы последний раз вместе. Я чувствовал, как начинает кружиться голова, я куда-то проваливаюсь, во что-то мягкое и липкое. Питер нежно провел носом по виску, и я готов был заскулить от этой нежности. Он знал, он, сука, все знал. Я должен был почувствовать все это, прежде чем умереть, но сам никогда бы не отважился. И я должен был сказать спасибо, пока у меня был такой шанс, но ком в горле и рука на сердце не позволили мне этого сделать. — Никогда не забывай это, — шепнул Питер мне на ухо, продолжая тереться носом о висок. — Никогда не забывай, что были моменты, за которые ты был готов отдать жизнь. Вскоре я уснул, чувствуя под боком тепло мужского тела. И это нисколько не пугало меня. 18.06.2016 Потерялся в четырех стенах. Типичная история про Стайлза Стилински. Только я мог заблудиться в собственном доме. Отец застукал меня в своем кабинете, когда я… Наверное, я открывал окно. Да, да, точно, это было окно. Или стоял у стола… …Помню свежий воздух из окна, слегка прохладный. Вроде вечер, хотя я не помню, как провел этот день. Видимо, сильно устал. Помню что-то твердое под руками — подоконник или все-таки стол? — Что ты делаешь, сын? — внезапное появление отца напугало меня и сбило с толку. Что я тут делал? — Я тут ищу… — попытался объяснить я. А что я, собственно, ищу? Я забыл. Отец сбил меня с мысли. Я пошел спать пораньше. На часах уже ночь. Выходит, я разбудил отца? Сидя за столом с дневником в руках, смотрю на звезды. Сегодня они кажутся особенно яркими. Через несколько часов взойдет солнце, но ложится спать нет никакого желания. Сделал себе сэндвич, чтобы перебить привкус виски. Пожалуй, лучше буду смотреть всю ночь на звезды. 19.06.2016 Отец пришел с работы поздно. Уставший и какой-то потрепанный он скинул куртку на диван и плюхнулся на него сам. Я, как и раньше в детстве, выбежал его встречать, споткнулся на ровном месте и брякнулся ему под ноги. Отец устало улыбнулся мне, потрепав по макушке. Мне не хватало этого. Я уже забыл его прикосновения, забыл, когда в последний раз мы проводили вместе выходные или выбирались куда-нибудь. Я помог ему разуться, поднес тапочки и сел рядом на диван. Мы сидели так около десяти минут, я наслаждаясь, отец отдыхая. А потом он спросил: — Сын, что на ужин? Я перевел глаза с потолка на отца, нахмурился, вспоминая, а потом засмеялся от всей души. Я хохотал так, что свалился с дивана, стянув за собой плед и куртку отца. Тот, к слову, смотрел на меня как на умалишенного. Отдышавшись, я наконец смог ему ответить: — Прости, я забыл приготовить ужин. 20.06.2016 В книге красным выделена Одна фраза: «Исчезает возможность ориентироваться в пространстве». С этого-то все и началось, а точнее закончилось. С того, что я перестал отдавать себе отчет в своих действиях, перестал понимать кто я и что делаю. Это случилось резко, в один момент, а не постепенно, как я ожидал. Хотя и тут я могу привирать, я просто не помню. Стоило догадаться, что случай с шахматами будет не единственным. Он был не первым, с чего бы ему становится последним? Это случилось утром, еще до завтрака. Я решил пробежаться. Хотя правильней это было бы назвать бегством от проблем. Стены давили на меня, и я решил, что неплохо было бы прогуляться, пока людей на улице не очень много. Я вставил наушники в уши, сделал музыку погромче и побежал. Я бежал вдоль своей улицы, пробегая знакомые дома, миновал школу, но в лес не пошел. Мимо проносились магазины, владельцы которых только явились на работу, вывески «закрыто» сменялись на «открыто». Хозяева приятно улыбались… но не мне. Меня теперь старались избегать. Я рванул вперед, опустив глаза на землю. Асфальтированная дорога быстро мелькала перед глазами, а потом… потом я поднял глаза и понял, что понятия не имею, где нахожусь. Я заблудился. То есть место я знаю или знал когда-то, но в тот момент, я понятия не имел, где нахожусь. Меня охватила паника. Я пробежал максимум пару километров, но уже не знал, где нахожусь, будто никогда раньше здесь не бывал. Не было даже чувства де жа вю. Я просто не знал, где я. Никаких идей. Меня будто похитили и выкинули в незнакомом месте. Я стал озираться по сторонам. Мне незнакомы эти люди, эти места. Я посмотрел на часы. Когда я вышел из дома? Не помню. В какую сторону я побежал? Не знаю. И вот тогда я испугался по-настоящему. Всего на пару минут. А потом отпустило. Я снова был собой, знал, кто я и где нахожусь, но эти две минуты мне никогда не выкинуть из головы. Ведь с этого дня означало, что деменция полностью вступила в свои права. Оказалось, я был недалеко от школы. Вот так вот, представляете? Я тысячу раз проходил эти места, но не узнал их в те две минуты. Скажите, ничего страшного? Но я-то знаю, что это не так. Именно потому что я болен, именно из-за диагноза, это означает, что никогда уже ничего не будет хорошо. Я теряю себя. Так быстро, что уже не уверен, а был ли когда-нибудь другой я? Сейчас я здесь, сейчас я помню, кто я и что со мной происходит, а что будет через минуту? Вдруг однажды я сделаю что-то такое, о чем не захочу помнить, что не смогу пережить? Например, причиню вред своим друзьям? Скажите, я не такой? Но ведь я уже навредил Питеру, или наврежу. Как я уже говорил, я не всегда последователен в своих рассказах. Я рассказываю так, как помню, а точнее так, как вспоминаю. Я боялся, что схожу с ума. Мне всего девятнадцать, мне не полагается забывать имена знакомых, слова посреди разговора. Ах да, я же болен. Болезнь протекает настолько стремительно, что я не успеваю привыкать к симптомам. Я больше не мог молчать и все рассказал доктору Ричардсу. А вскоре мне подогнали этот милый браслет. Серебристый, холодный, немного тяжелый со зловещей надписью по центру: «Нарушение памяти», с именем и адресом на обратной стороне. Это случилось почти неделю назад, я поставил отца в известность и он, с присущей шерифу скупостью, кивнул, а потом спросил не надо ли мне чего. Остальным я не сказал. Никому. Ни Скотту, ни Лидии, ни уж тем более Хейлам. А потому, как я мог объяснить, что не помню точно, что сказал Эллисон в тот день, знаю лишь, что заслужил тот удар. 24.06.2016 Опять достал Питера. Перестал ходить в группу поддержки. Я уже ушел дальше, чем они. Меня не вернуть. Приходится вести записи — сделай это, сделай то. Потому что запомнить все это самостоятельно я уже не в состоянии. 25.06.2016 У вас когда-нибудь было такое: вы идете в комнату, вам надо что-то сделать, но, едва переступив порог, вы забываете зачем пришли? Не страшно. Через какое-то время вы наконец вспоминаете, что вам надо было сделать, вновь заходите в комнату и… обнаруживаете, что уже сделали это. И я даже не знаю, что больше пугает, то, что ты слишком часто забываешь, что собирался сделать, или то, что не помнишь вещей, которые, оказывается, когда-то сделал. Жизнь меняется. Люди меняются. Колесо жизни катится, а я никак не могу угнаться за ним. Спотыкаясь, я лечу на землю и некому меня поймать. 26.06.2016 Я пытался проанализировать слова Питера, но любая мысль почему-то ускользала от меня. Он принес мне таблетки из аптеки и булочки с тыквой из кондитерской. Булочки я съел сразу, запив их вишневой колой. Питер протянул мне пузырек таблеток, я сделал вид, что не заметил. Меня резко потянули за шкирку, зло посмотрели в глаза. У него красивый цвет глаз, жаль, человек дерьмо. Я крутил крышечку у пузырька, крутил намеренно в другую сторону. Но и в другую она не открывалась. Она не откручивалась. Царапала руку, гремела, но не открывалась. Питер молча забрал у меня пузырек, открутил крышку и высыпал мне на ладонь две таблетки. Они прыгали у меня на руке, словно кузнечики на траве. Питер забрал их, бережно перекинув себе на ладонь. Запрокинул мою голову, спиной уложив меня себе на грудь, закинул пилюли мне в рот и подставил минералку ко рту, чтобы я запил. Я слышал, как бьется его сердце, чувствовал, как грудь вздымается и опадает. Таблетки как и раньше оказались противными на вкус, но сегодняшний их прием был намного приятнее. Питер смотрел прямо, не пряча глаза, как это делают другие, но его мысли все равно были сокрыты от меня. Одна его рука покоилась у меня на сердце, в другой он сжимал пузырек таблеток. И смотрел на меня. Запоминал. Изучал. А потом, как бы невзначай, обронил: — Если держаться за что-то слишком долго и слишком сильно, оно сломается. Я не понял, что он хотел сказать. Может, раньше бы понял, но не сегодня. — Ты держишься за прошлую жизнь, но ее уже не вернуть, Стайлз. Придется приспосабливаться к новой жизни. И я знал, что он прав. И он из-за этого бесил еще сильнее. Я хотел закричать. Так громко, чтобы больше ничего не слышать, в особенности его голос. Я не мог, просто не мог. Мне нужен был совет, мне нужна была поддержка, а не нотации, не чопорная фраза «Ты справишься». Мне нужно больше, мне нужна надежда. Ненавижу эту жизнь, ненавижу этих людей. Ненавижу Питера за то, что носит мне булочки, за то, что заставляет пить таблетки, за то, что заботится, черт возьми. И еще я ненавижу этот чертов браслет на руке. Фраза «Нарушение памяти» выедает мне мозг. Не знаю, зачем мне все это. Кому от этого станет легче? Не помню, когда Питер ушел из дома. Не помню, когда перестал слышать его сердцебиение. Оно просто внезапно исчезло и стало так тоскливо. Трубку он не поднял. И я напился. Так сильно, что все вокруг закружилось, а свет стал приглушенным. Я потерялся в себе, я потерялся в этом мире и, черт возьми, на какое-то короткое время я забыл, что умираю. Отца не было всю ночь. Я не стал звонить ему и узнавать, где он, не стал искать. Мне было все равно. Впервые со смерти матери мне было наплевать на отца, какой-то частью мозга я даже хотел, чтобы это он умер десять лет назад, а не мама. И я даже думать не хотел, что эти мысли и мое поведение хоть чуть-чуть связаны с моей болезнью. Больше ничего не хочу об этом слышать. Это я, это все я. И всегда был. 30.06.2016 Они смотрят. Глаза, они вечно следят за кем-то. Наблюдают, исследуют, что-то выискивают. Они что-то знают, что-то замышляют. Они так смотрят на меня, что мне кажется, будто я сделал что-то не так. Будто что-то натворил, просто не помню этого. — Не парься, — так сказал мне Скотт в школе за обедом. Мне нужен не его совет. — Дыши глубже, — посоветовал Дерек, грубо прижав меня к стене. Я глубоко вздохнул, в глазах прояснилось, но руки все еще подрагивали. Питера в лофте не было. Я не видел его уже четыре дня. Дерек прижимал меня к себе еще довольно долго, пока я, трясся, объясняя, зачем мне нужен его дядя. Он лишь гладил меня по голове, но так и не сказал, где носит Питера. Я принял таблетки, выданные мне другим Хейлом, не тем, которого искал. Меня передали из рук в руки отцу, снова погладили по голове, печально проводили взглядом. Они так смотрят, будто знают чего-то, чего не знаю я. Я должен узнать, во что бы то ни стало! 01.07.2016 Что ж, теперь я знаю, почему Питер перестал заходить. Это случилось пять дней назад, я помню нашу последнюю встречу, помнил ее все эти дни. Вот только помнил не все, выборочно, как сказал доктор. Мой мозг просто стер то, что я не хотел помнить, что не захотел запоминать. Я заснул. После душевного разговора и сногсшибательного секса с Питером я заснул. Не знаю, почему мой мозг решил удалить это воспоминание. Не помню, с чего вдруг мы решили переспать. Может и не было этого вовсе, ведь когда я проснулся Питера рядом не было, а я был одет. Не знаю точно, что меня разбудило. Вроде что-то разбилось. Или кто-то стоял надо мной. Может, мне стало холодно? Не открывая глаз, я шарил рукой по кровати. В поисках тепла. Питера или одеяла — это было не важно. Мне надо было чем-то укрыться. Не нашел. Ни Питера, ни одеяла. Сукин сын свалил, даже не попрощавшись. Собственно, чего я ожидал? На кухне я нашел отца. Отца и початую бутылку бренди. Я стоял в проходе и просто смотрел, как стакан за стаканом отец гробит себя. Я не мешал ему. Не пытался отобрать бутылку, как делал это раньше. Но я и не присоединился к нему. Просто стоял и смотрел, явно действуя отцу на нервы. Возможно мы обменялись парой-тройкой обвинений. Возможно, он винил меня в смерти матери. Велика вероятность, что я пожелал ему скорейшей смерти. Или сказал что-то о том, что мама умерла, лишь бы от него сбежать. Я говорил, а он все пил и пил. А я устал. Я больше не мог это выносить. Я должен был положить этому конец. Я был зол… А еще этот Питер. Не помню, когда он появился. Видимо, это все из-за того, что я убедил себя, будто он ушел, а он все это время был дома. Я вроде только по лестнице спустился, а потом Питер уже прижимает меня к полу. Обвиняет в чем-то. Вокруг осколки, отец стоит в оцепенении, позволяет Питеру страдать хуйней. Что он там нес по поводу невменяемости? Не помню точно. Помню, что был зол. Помню, что рука горела огнем, видимо, порезался об осколок на полу. А Питер все нависал над мной, что-то говорил, точнее кричал. — Я помочь тебе пытаюсь, дубина, а ты все сопротивляешься. Этот чертов Ричардс давно бы уже упек тебя в клинику, если бы не я и твой отец. Приди в себя уже наконец! Упоминание доктора Ричардса ударило меня очень сильно. А я только проникся к нему. А потом я решил, что Питер врет. Я говорю «решил», а не «понял», потому что доказательств у меня не было ни тогда, ни сейчас. Я просто злился, а в руках у меня был осколок, и я… Ну, а сами как думаете? Я просто воткнул его Питеру в висок и вытолкал за дверь. Кровищи было! Но убирать ее я не стал. Бесят! Все они! На утро крови и осколков на кухне не осталось. Очередная бутылка виски из мини-бара исчезла. Наверное, отец пил всю ночь.* 02.07.2016 Нашел у себя под кроватью несколько бутылок. Выбросил их. Убрал в комнате, избавился от других улик. Сменил повязку на руке. Рана быстро заживает. Гулял по лесу, лежал на траве, смотря на голубое небо. Считал деревья в лесу, сделал венок из ромашек. Я ходил к Дереку, умолял его рассказать мне, где сейчас Питер. Он лишь потрепал меня по голове. Просил больше не приходить. Не словами. Жестами. Я все понял. Прибрался во всем доме. Приготовил ужин. На троих. Привычка. Через два часа все это полетело в мусорное ведро. У отца сегодня дежурство, Питер снова не придет. Я не голоден. Поужинаю таблетками, как и последние шесть дней. Ушел выть на луну. Она смеялась надо мной. Но не очень громко. Она-то тоже одна, и она мертва. Бездушный кусок камня в космосе. Вот и все, с кем я мог поговорить. Я думал весь день. Я плакал, я кричал, я разбил зеркало в ванной, я залил все кровью. Легче не стало. Ничего не изменилось. Я отправил одно единственное смс: «Прости меня». Потому что я, сука, виноват! А потом расхерачил телефон о стену. 03.07.2016 Питер не звонил и на смс не ответил. Не заходил домой, не заглядывал к отцу в участок. Вообще ничего. Я потерял его. И это пугает меня даже больше мертвого кролика в моей ванне и окровавленного ножа под подушкой. Я принял душ. Вместе с кроликом. А потом позвонил. Дерек все убрал, прибрался в комнате (просто раскидал все по разным углам), вымыл меня, затем вытер. Долго мыл мне голову, видя, как я млею от этого. Помог одеться. Лишь раз коснулся члена. Об этом мы не говорили. И о Питере тоже. Дерек сделал мне несколько сэндвичей и налил апельсиновый сок. С таблетками все выглядело не так уж и плохо. Он лег рядом со мной, прижав к своей груди, и велел мне засыпать. Было всего лишь семь вечера. Я ворочался десять минут, после чего уснул. Сердце у Дерека бьется не так, как у Питера. Оно частит, будто он чего-то боится. Питер никогда ничего не боялся. 07.07.2016 Помните, я говорил про убийство футболиста из нашей школы? Я уже говорил, что не был с ним знаком? Никогда не любил футбол. Так вот расследование продолжается, хоть и без меня. Какие-то подростки обнаружили машину, спрятанную в кустах. Оказалось, эта машина того самого футболиста. Копы обыскали ее, и нашли его куртку, школьные тетради и еще какие-то мелочи, в общем, сомневаться не приходится, это его машина. Но не успели копы как следует поработать с ней, как кто-то ее сжег. Явно заметал следы. И я впервые не рад, что прав. А теперь готовьтесь, самое интересное. Сегодня пришли результаты экспертизы. Они нашли отпечатки пальцев на сожженной машине. Точнее на той части, что осталась цела… …мои отпечатки.