nxt 2 u

— …И ведь правду говорят — ничто так не сплачивает людей, как общая тайна. Ухмыляется. Гаденыш. И ведь так говорит, будто знает обо всем. Сынмину надоело ему улыбаться, строить из себя прилежного студента, когда в мыслях он давно уже набил его мерзкую физиономию. Спорить с социологией — бесполезно, следовательно, нельзя и поспорить с преподавателем, а все, о чем он сегодня рассказывал, как ножом по сердцу. Сынмин уверен, что Хенджин сейчас чувствует то же самое... нет, ему в сто раз хуже. Ким Сынмин терпеть не может свою бесполезность, свою трусость, боится последствий и из-за этого завидует Минхо, которому на все это совершенно наплевать. Но он воспитан по-другому: всегда был правильным мальчиком, пытался все держать под контролем. Стабильность — признак мастерства, жизненное кредо ответственного старосты и лучшего сына своей мамы. Нарушить его, показать себя настоящего людям — своеобразное препятствие, которое он не может ни при каких обстоятельствах обойти. Или однажды он уже сделал это?.. Сынмин хоть и был пьян тогда, но отлично помнил этот вечер, когда Минхо и Хенджин, почувствовав алкогольную легкость, решили поведать сенсационные подробности своей жизни. Парень тоже тогда подхватил эту волну, но смог раскрыть себя только одному-единственному человеку. Сынмин понимал, что сделать это нужно было уже давно, но всем известно, какую злую шутку может сыграть алкоголь. — Сынмин, — неуверенно обращается к другу Хенджин, — я хочу задать один вопрос. — Какой? — отвечает он обычным дружеским тоном, но в то время же время пребывает в ужасе. — Что было, пока я был пьян? Я кое-что рассказал, да?.. Оба парня жутко нервничают, Сынмин сжимает кулак, готовый врезать самому себе. — Ты ничего не помнишь? — для него это выгодный расклад, но в глубине души Сынмин был расстроен из-за того, что все случившееся теперь уйдет в небытие, совсем не имея значения.  — Нет… Отрывками помню, что говорил Минхо, а дальше — пустота. Но я уверен, что собирался сделать кое-что, точнее сказать. И я все-таки сделал это?.. — Хенджин видит, каким осмысленным взглядом на него смотрит Сынмин, значит точно понимает, о чем идет речь. — Да, — не стал врать друг. — Бля, — ругается Хенджин, понурив голову, и, сделав глубокий вдох, задает волнующий вопрос: — Ладно, можешь рассказать мне все, что я тогда наговорил? Сынмин шумно сглатывает. — Ну, ты признался в том, что… — сказать это вслух труднее, чем казалось, — твой брат лез к тебе. — И все? — уточняет Хенджин, которого терзали сомнения. — Ты чего-то не договариваешь?.. — Тут нечего добавить. Ты выглядел очень подавленно и сказал, что раньше к тебе приставал твой брат. Потом тебе стало плохо, и я помог тебе дойти до дивана, потому что решил, что лучше тебе лечь спать. — И я просто отключился? — Да. Сынмин снова использует свой принцип — ложь во благо. — Почему ты не пишешь конспект? — интересуется парень, направив взгляд в пустую тетрадь соседа. — Как ты собираешься готовиться к его заданиям? — В жопу пусть себе засунет этот конспект, — огрызается Хенджин. Обычно на парах он старается всегда все записывать, но Сынмин прекрасно знает, почему его друг так ненавидит этот предмет, поэтому нисколько не удивляется. — Я, конечно, понимаю, что препод… то есть твой брат, — начинает он, и Хенджин кидает на него недовольный взгляд, — полный говнюк, но я не хочу, чтобы у тебя потом были проблемы. — Меня все равно не отчислят. Он этого не позволит. — Тогда вообще бы не ходил на эту пару. — Не хочу, чтобы он думал, что я от него бегаю. Сынмин считает, что Хенджин прав. Плюс он рад, что его друг рядом с ним. — Друг — хорошее слово, но часто дружба перерастает в нечто иное. О других видах отношений в обществе мы поговорим на следующем занятии. Поработайте со своими конспектами, так как на следующей лекции будет проведена дискуссия. Будьте добры, отвечайте на мои вопросы, чтобы мы могли быстрее перейти к новой теме, — заканчивает лекцию преподаватель и, дожидаясь момента, когда в аудитории станет меньше людей, обращается к интересующему его студенту: — Хван Хенджин, останься на пару минут, пожалуйста. «Чертовщина», — паникует Сынмин, придумывая, что предпринять в этой ситуации. — Хенджин должен срочно помочь мне в Студсовете, — быстро проговаривает он, будто подгоняя друга. — Извините, Хван-сонсэнним. — Он мне нужен совсем ненадолго, — настаивает тот. Он мне нужен. «Блядь». — Это очень срочно, — Хенджин хватает рюкзак и, несильно толкая Сынмина в спину, торопится к выходу из аудитории. — Я попозже к вам зайду. — Я надеюсь, ты соврал, — говорит Сынмин, после того, как они скрываются из виду. — Насчет чего? — с нотками раздражения отвечает Хенджин, поправляя лямку рюкзака. — Насчет того, что позже зайдешь. — Плевать на него, — отмахивается, но явно нервничает. Дорога ведет вперед по коридору. Пары кончились, значит впереди еще целый день, который хорошо было бы потратить на подготовку к завтрашним занятиям, но никто из них двоих пока не настроен на учебный лад. — Ты домой? — спрашивает Сынмин, спускаясь вниз по ступенькам. — Да, а ты? — Может зайдем ко мне? Сынмин долго набирался смелости, чтобы задать этот вопрос, несмотря на то, что раньше пригласить друга к себе домой было обычным делом. Даже сейчас Хенджин не считал это чем-то странным, смущающим. И что же тут такого? Ведь когда-то они могли весь день просидеть в гостях друг у друга, играя в видеоигры. К слову, Сынмин тогда еще жил с родителями, еще не было всех этих проблем, подобных загонов, а делиться своими секретами, говорить по душам считалось чисто девчачьим занятием. — И чем ты предлагаешь заняться? — Можем купить пива, поиграть во что-нибудь, нетфликс посмотреть, ну или ты хочешь заняться учебой? — Сынмин просто не может прямо выдать: «Нужно поговорить». Он боится, что эта фраза вызовет у Хенджина подозрения, вовсе отобьет желание идти к нему домой. — Первые три варианта мне нравятся больше, — соглашается тот, заметно воспрянув духом. «Друг — хорошее слово», — все крутилось в голове у Сынмина. Но часто дружба перерастает в нечто иное… В тот вечер Сынмин чувствовал себя просто отлично — подружиться с хенами со второго курса было его маленьким достижением. Не зря же он весь месяц помогал Чан-хену настраивать инструменты, так как в Студсовете частенько заставляли решать организационные вопросы. Перед церемонией посвящения Сынмин в качестве ответственного за репетиции сыграл для музыкальной группы университета немаловажную роль. Старший сразу признал его, сказав: — Сразу видно, что пацан шарит! Сынмин вообще парень общительный, так как активистская деятельность другого и не подразумевает, но с Чаном они действительно подружились и в коридорах университета не просто здоровались в знак уважения, потому что так требовали негласные правила этикета, а разговаривали на самые различные темы, делились новостями, порой теряя счет времени. Из-за этого нередко приходилось со всех ног спешить на пару, ведь Сынмин староста, а старостам не подобает приходить в аудиторию после преподавателя. Так, позже Чан познакомился с его школьными друзьями — Хенджином и Минхо, а те с лучшим другом старшего — Уджином. Ничего необычного в их знакомстве не было, тут сработала система — друг моего друга, но дальше их общение приняло весьма интересный оборот. Началось все с обычного совместного ланча в университете, закончилось пьянками у Сынмина. Или все-таки это и была точка начала отсчета? Признание Минхо определенно связало парней, теперь они могли назваться компанией со своими личными темами для обсуждения, непонятными для иного круга людей. И, когда все еще не успели переварить неожиданную гейскую историю любви, казалось бы, супернатурального парня, последовал новый шок-контент, не менее интересного содержания. Атмосфера напоминала клуб анонимных алкоголиков, где каждый может поведать о своих проблемах. — …Я не считаю, что целоваться с другим парнем — это плохо… Только если он не твой брат. — Че?! — в унисон восклицают Чан и Уджин. Минхо будто вмиг трезвеет: — Какой брат? Ты про Хенвон-хена, что ли? — У меня кроме него братьев нет. А лучше бы вообще не было! — неестественно громко завывает Хенджин, положив голову на стол. — Эта мразь ко мне лезла. Мой собственный брат, мой гребаный препод по социологии, которому уже сука под тридцатку, домогается меня. Далее Хенджин начинает несильно, но ощутимо биться головой о стол и неразборчиво ругаться. Алкоголь передаёт привет и от этого товарища. Просит не беспокоить. Сынмин в шоке. Все, честно говоря, в шоке. И вроде бы опьянение отупляет… Здесь же все обострилось раз так в пять. Никто понятия не имеет, что делать, как помочь Хенджину, и что вообще ему сказать. Видимо, пьяного парня не особо волнует окружение, и он спокойно продолжает зарабатывать шишки на своей голове. Даже пьяный парень номер два сидит неподвижно, похоже, трогательная история о любви выжала из него все соки. Так все и сидят в абсолютной тишине — кто-то продолжает пить, понимая всю абсурдность ситуации, кто-то нервно постукивает пальцами по столу. Каждый чем-то занят, но чувствуется какая-то гнетущая пустота. — Я… бля… мне хреново, — Хенджин подрывается со своего места. Очевидно, рвотные позывы заставляют быстро направиться в туалет. — Ну, это пиздец, — произносит Минхо, тупо пялясь в одну точку. Сынмин совершенно не соображает — то ли соджу, то ли Хенджин вызывают в нем такое смятение. Скорее все и сразу. Пришло время выполнить свой дружеский долг. Парень спешит к не очень хорошо чувствовавшему себя другу, но путь до туалета кажется таким длинным, несмотря на то, что квартира совсем небольшая. В какой-то момент Сынмин упирается в стену, наблюдая за тем, как Хенджин прощается со своим ужином. «Надо ж было так напиться», — корит себя инициатор пьянки, борясь с внутренним хаосом, как в голове, так и в организме. Казалось, еще чуть-чуть и он тоже будет обнимать свой унитаз. — Хенджин, ты… у тебя… хорошо все? — мямлит Сынмин, безуспешно пытаясь связать слова. — Тебе помочь? Для Хенджина помощь сейчас явно не была лишней, но он совсем не в состоянии хоть что-то ответить. Парень лишь жалобно всхлипывает, не имея возможности даже нормально встать. — Принести воды? — единственное разумное решение, пришедшее в слабо соображающую голову Сынмина. Впрочем, никому из присутствующих не было сейчас лучше. — Да, — кратко бросает Хенджин. Хотя бы на это у него хватило сил. Сынмин отправляется обратно, попутно словив все стены. Кое-как набрав в стакан воды, он снова возвращается к другу, преодолевая головокружение и тошноту. — Спасибо, — Хенджин медленно тянет руки к спасительной влаге и после того, как выпивает, решает прополоскать рот. Сынмин помогает ему встать, хотя сам почти на ногах не держится. Вместе они с трудом добираются до дивана, моментально завалившись на казавшуюся тогда лучшую вещь в мире, изобретенную человечеством. Несколько минут они лежат в полной тишине, и Сынмин думает, что Хенджин начинает засыпать. Количество выпитого алкоголя невыносимо клонит в сон, но некое давление не перестает их терзать. Столько всего навалилось, столько мыслей в голове, и ни одна из них не помогает хоть в чем-нибудь разобраться. Сынмин слышит, как в соседней комнате Минхо продолжает что-то рассказывать хенам, но разобрать слова было трудновато. Парень просто надеется, что с ними все будет хорошо, и его квартира останется в целости и сохранности. — Мне никогда не было так хуево, — тихо проговаривает Хенджин, поворачиваясь к другу. Сынмин открывает глаза. «Не спит». — Не надо было столько пить, — вполне разборчиво отвечает он, — хотя я сам прилично так нажрался. — Не в этом дело… Я специально напился, — признается Хенджин. — Зачем? Ты же знаешь, что только Минхо способен оставаться живым после такого. — Сынмин, — из уст Хенджина это имя звучит как-то по-особенному, сугубо лично, а вынужденное бездействие и томное молчание принимает романтический оттенок, — я не знаю, что делать. Сынмин не знает тем более. — Это правда? — спрашивает он так, что Хенджин без контекста понимает, о чем говорит его друг. — Угу, — после недолгой паузы протягивает тот. Все это совершенно не укладывается в голове, вызывая жуткий когнитивный диссонанс. Сынмин — лучший друг Хенджина еще со средней школы и соответственно знаком с его семьей, весьма благополучной. Он никогда не подозревал Хвана старшего в чем-то нечто непотребном, вызывающем отвращение, тем более Сынмину Хенвон всегда нравился или, по крайней мере, вызывал у него уважение. Старший брат Хенджина создавал впечатление человека, о котором обычно говорят «сын маминой подруги», казался заботливым хеном, который вдобавок к красивой внешности имел острый ум и даже умудрился в свои двадцать шесть лет стать преподавателем в университете. Девушек на своем курсе Сынмин делил на три группы: те, кому нравится Хенджин, те, кому нравится Хенвон и все остальные, не подходящие ни к одной категории. Конечно, в университете было еще много симпатичных парней, но за последний месяц староста наслушался слишком много разговоров о братьях Хван среди представительниц женского пола. Зная то, как оперативно девушки могут разузнать все о предмете воздыхания, уже через несколько дней всем на факультете уже стало известно о том, что преподаватель социологии является старшим братом нового студента-первокурсника. Самое удивительное, что ни один из них абсолютно не обращал внимания на противоположный пол. У Хенджина, несмотря на его, как некоторые любят говорить, неземную красоту и вовсе никогда не было девушки. Не то что бы Сынмин жаловался, но теперь то он знает причину, и это заставляет серьезно задуматься. — Мне было пятнадцать, — внезапно начинает Хенджин. — Так стыдно вспоминать то, каким тупым я был тогда. Этот ублюдок признался, что почти всю жизнь был влюблен в меня, в своего родного брата. Он наблюдал за тем, как я моюсь, он… несколько раз заставал меня за просмотром порно… Это так отвратительно… Как-то, когда родителей не было дома, он зажал меня прямо в коридоре, полез ко мне своими грязными руками. Я был так напуган, что даже не смог убежать. Теперь я понимаю, что ничем не лучше, я такой же извращенец, потому что позволил этому продолжаться, я дал этому уроду войти во вкус, и не успел заметить, как стал первым приходить к нему, — он говорит с придыханием, еле слышно. Сынмину очень сильно хочется обнять его, взять за руку, дать понять, что он нужен не только своему ужасному и помешанному брату, что в мире есть человек, который искренне любит его, испытывает чистое, непорочное и большое чувство, не требуя ничего взамен. Нельзя с уверенностью сказать, что он просто боялся признаться или быть непонятым Хенджином. Наверное, Сынмин до недавнего момента всего-навсего не осознавал всю серьезность его отношения к другу, или тогда уже больше, чем к другу. Хенджин, естественно, ни о чем не догадывался, так как дальше своего брата он попросту никого не видел. Сынмин понял — наступило время это исправить. — Наверное, теперь ты не захочешь со мной общаться… — Хенджин отворачивается от друга, но тот, будто прослушав сказанное, отвечает: — Я тоже должен признаться. Идеальный момент подвинуться ближе, когда чувствуешь опьянение, и оно исходит совсем не от алкоголя. Идеальный момент, когда все предельно ясно в одном лишь взгляде, и уже не нужны никакие слова. Сынмин запускает пальцы в его волосы, такие шелковистые и мягкие, другой рукой дотрагивается до его ладони, которую он всегда хотел держать без страха, чувствуя приятное напряжение. До этого момента им обоим были чужды такие ощущения, волнительные, но безумно сладостные, возбуждающие и умиротворяющие одновременно. Хенджин глубоко вздыхает и смотрит на Сынмина совсем иначе, чем раньше. В комнате стоит кромешная тьма, но это не мешает им глядеть друг на друга, любоваться, на минуту позабыв обо всем. Расстояние между их телами уменьшается с каждой секундой, в то время как увеличивается желание. Время летит так быстро, и Сынмин не успевает понять, когда смог так осмелеть, разрушить ту стену, что отделяла его от таких манящих пухловатых губ Хенджина. Это первый поцелуй Сынмина. Неуверенный мягкий поцелуй влюбленного мальчишки. Но Хенджин отстраняется. — Я… прости… — Сынмин растерян. Ему становится жутко неловко, и хочется убежать куда подальше, но Хенджин все еще не отпускает его руку. — Я украл твой первый поцелуй? — он нежно улыбается. — Да, — парень краснеет. — Я не знаю, что на меня нашло… — Я хочу, чтобы ты кое-что знал обо мне. Скорее всего тебе это не понравится, и ты больше не будешь считать меня жертвой. Может даже не захочешь быть со мной. Но я доверяю тебе. Больше мне некому рассказать об этом. Сынмин на все сто процентов уверен, что бы Хенджин сейчас не сказал, это ни за что не заставит думать о друге плохо. Он до последнего верил тому, кого так сильно любил. Считал, что иначе это будет предательством. — В прошлом году Хенвон переехал в другую квартиру, и я понял, что не могу без него… не могу кончить. Я смотрел порно... и подумал о хене… Я… Просто у меня был такой период… Это тяжело. Мне было страшно, противно, мерзко, голова не работала, работало лишь то, что было ниже. Я пытался сделать это сам, но не мог дойти до конца без его помощи. Я не раздумывая пошел к нему, рассказал обо всем, и мы… «Пиздец». Хенджин отпускает его руку и отворачивается, не в силах вспоминать об этом кошмаре дальше. Но несмотря на это все Сынмин не испытывает отвращение, скорее наоборот чувствует бо́льшую потребность в том, чтобы помочь другу. Сейчас им обоим тяжко. — Я ненавижу себя, — Хенджин продолжает изливать душу, но к другу так и не поворачивается. — Я не заслуживаю чьей-либо любви, потому что я позволил ему использовать себя, а самое ужасное то, что я хотел этого. Я никчемная тряпка, которая не может в себе разобраться. Сегодня хен сказал, что я принадлежу только ему. Я послал его, но думал совершенно иначе. Я снова подпустил его к себе слишком близко, почти отдался, как продажная шлюха прямо на столе в аудитории, но в итоге смог остановить его. Наверное, больше мне нет смысла врать самому себе, ведь я снова и снова возвращаюсь… — Мне все равно, — перебивает Сынмин, вновь пытаясь придвинуться ближе к другу. — В смысле мне не все равно на тебя, ты мне нравишься таким, какой ты есть. Я всегда завидовал тебе и Минхо. Вы уверенные в себе, вокруг вас всегда было много девушек, а я не знал, каково это — быть любимым. И только сейчас я понял, что мы все вообще не такие, какими кажемся на первый взгляд, что за маской уверенности кроятся миллион комплексов, страхов и постыдных секретов. Минхо постоянно твердит про то, что у него всегда все схвачено, а теперь даже не может расстаться с раздражающей девушкой, потому что стыдится признаться в том, что гей или же просто не может сказать, что она ему неинтересна. На самом деле я всегда ревновал. Ревновал тебя к девушкам не потому, что тоже хотел их внимания, а потому, что всегда ждал твоего. Сынмин больше не может бояться, не хочет оставлять все, как есть, будто его это устраивает. Хенджин ни за что бы не пришел к нему первым, он был забит еще до того, как такое понятие как «любовь» начало его интересовать. Сынмин знал, что ни одна девушка, да и вовсе никто в этом мире не могут дать его другу то, что он готов отдать ему сам. Хенджин, бесспорно, до неприличия красив, но Сынмин дружил с ним еще до того, как настиг этот чудесный период, когда гадкий утенок превращается в прекрасного лебедя. Он знал все его пристрастия, привычки, слабости — самая страшная из них открылась сегодня, и она должна остаться между ними. Сынмин вплотную приблизился к нему, во всех смыслах. Хенджин обнажил свою душу так, что теперь можно было дотронуться до нее и оставить там частичку себя. Сынмин был не против остаться полностью, бесповоротно и навсегда. — Ты пьян, — Хенджин мягко прикасается к щеке Сынмина. — Ты тоже, — он улыбается и берет руку Хенджина в свою, переплетая пальцы. Их словно ударяет током, когда Сынмин касается гладкой кожи Хенджина, слегка поглаживая ее. Губы двоих неотвратимо приближаются друг к другу, и в определенный момент снова встречаются, но теперь это не то робкое соприкосновение, а самый настоящий глубокий, чувственный и страстный поцелуй, заставивший Сынмина содрогнуться от осознания того, что это реально происходит. Он целуется с Хенджином, черт возьми. Они пьяны, безумно пьяны, настолько же сильно Сынмин влюблен в него, и каждый раз, когда язык Хенджина возбуждающе касается его языка, эта мысль всплывает и четко отпечатывается в его сознании. Парни не могут оторваться друг от друга, будто наверстывают упущенное за столько лет проведенных вместе. Сынмин не думал, что поцелуи настолько влажные и скользкие, но в то же время приятные, в особенности, если обладатель чужих губ — Хенджин. Он наваливается на Сынмина, продолжая жадно целовать, а тот и не думает сопротивляться. Хенджин определенно намного опытнее своего друга, и поэтому, можно сказать, что он руководит процессом, задает темп, прижимает к себе, порой касается нужных мест, заставляя извиваться под ним. Сынмин так невинен, но одновременно пылок. Утопая в наслаждении, они совсем забывают, что не одни в квартире. Было уже просто-напросто наплевать на окружающий мир, их не волновало, как на это могут прореагировать. Возможно, Чан и Уджин несильно бы удивились, раз вполне адекватно восприняли откровения Минхо, а вот он сам мог бы серьезно обидеться на то, что они не сказали ему раньше. Но для начала — было бы что говорить. Происходившее было чем-то необъяснимым, но безусловно являлось правдой, которую Сынмин теперь никогда не сможет опровергнуть. — Ты уже посмотрел второй сезон «Очень странных дел»? — спрашивает Сынмин, доставая из рюкзака пиво и чипсы. Хенджин кидает свои вещи рядом с диваном, на котором удобно располагается, даже не подозревая о том, что на нем случилось чуть меньше года назад. — Нет, совсем забыл про него, — отвечает друг, открыв банку. — А ты? — Я все собирался, но никак руки не доходили. Если хочешь, то давай посмотрим. — Давай. Сынмин присоединяется к Хенджину, усаживается рядом с ним, вынужденный бороться с нахлынувшими воспоминаниями, так не вовремя заставляющими краснеть. Пока идет серия, он украдкой кидает взгляд на Хенджина, который совершенно этого не замечает. Иногда парень комментирует происходящее на экране, а Сынмин лишь притворяется внимательным зрителем. Хенджин просто мастерски отвлекает друга от сериала одним своим видом, совсем не подозревая об этом. Сынмин чувствует себя маленькой застенчивой девочкой, которая боится заговорить с понравившимся мальчиком, только вот есть одно маленько «но»… Они взрослые парни, которые знают друг друга полжизни, и никаких подобных проблем и возникать не должно, но судьба распорядилась иначе — сделала Сынмина влюбленным в лучшего друга, а того бросила на растерзание старшему брату. Время шло, а жить с этим проще не становилось. — Ты в норме? — спрашивает Хенджин, обратив внимание на Сынмина, словно зависшего на пару секунд. — А, — через некоторое время отвечает он, — все нормально. «Ненормально». — Я просто зову тебя, а ты не отзываешься. О чем-то задумался или пива много выпил? «Я должен сказать тебе, что я…» — …Я в тебя влюблен. Пауза. Невыносимо долгая пауза. Или Сынмину просто так кажется. Он проговаривал эту фразу в голове каждый раз, когда смотрел на него, не успев полностью осознать, что сказал это вслух, застал Хенджина врасплох. Никто ничего не говорит, они даже не смотрят друг на друга. Только телевизор на фоне хоть как-то разбавляет эту проклятую тишину. — Извини, — Хенджин отвечает не совсем то, что ожидал услышать Сынмин. — За что? Очевидно, он не знает. — Я поцеловал тебя. Хенджин помнит. И от этого Сынмин покрывается мурашками. Неужели он врал ему? Притворялся, что ничего не было. Они оба притворялись. — Ты помнишь? — Нет, не совсем. Я знаю это. Я чувствую, — Хенджин даже не смотрит на него, но говорит спокойно. «Черт», — Сынмин не может придумать, что ответить. В подтверждении уже никто не нуждается. — Это было здесь, — в итоге произносит он. Хенджин встает, а тот понятия не имеет, как на это реагировать. — Ты уходишь? — Сынмин в панике задает вопрос, надеясь на отрицательный ответ. — Пойду воды попью. После пива привкус раздражает. После того, как друг удаляется на кухню, Сынмин готов рвать на себе волосы, но все еще остается неподвижным. Внутри все горит, в то время как на лбу проступает холодный пот. Ему очень некстати сильно захотелось воды, так как в горле ужасно пересохло от волнения. Очень неловко идти туда, где находится Хенджин, но он бы в любом случае вернулся. Может быть. Лучше бы этот кошмар быстрее закончился. — Тоже попить захотел, — Сынмин замечает на себе взгляд Хенджина, который снова, как назло, заставляет краснеть. Руки словно выходят из строя, когда Сынмин пытается налить себе воды, пролив половину мимо кружки. Будто весь мир хочет, чтобы ситуация стала еще более неудобной. — Блин, — он цокает и тянется за тряпкой. Руки сильно дрожат, поэтому Сынмин ужасно боится того, что еще раз что-то сделает через одно место. — Ты точно в порядке? — спрашивает Хенджин, наблюдая за другом, у которого очевидно все не очень хорошо. — Да, — неумело лжет он. — Ты врешь. — Вру. Их взгляды случайно встречаются, прямо как в кино, они такие многозначительные, в то время, когда все вокруг совершенно теряет значение. Сынмин вновь вспоминает это чувство, вспоминает, что называют бабочками в животе. Хенджин стоит совсем рядом настолько, что можно почувствовать его дыхание, до мелочей рассмотреть лицо, чья красота буквально сносит крышу. Внезапно он приближается к Сынмину и, толкая рукой, прижимает к стене, заставив ошарашенного парня ощутить себя загнанным в угол. Можно с ума сойти от того, какое расстояние между ними теперь. Когда Хенджин вдруг целует Сынмина оно и вовсе исчезает, позволяя им почувствовать, как бешено бьются сердца друг друга. Количество их поцелуев можно пересчитать по пальцам, но Сынмину кажется, что так должно было быть всегда. Ему чертовски нравится то, как Хенджин прижимает его, вцепившись в шею так, что порой не хватало воздуха. В ответ Сынмин отчаянно его целует, будто это был последний раз. Но реальная жизнь отнюдь не кино. — Ты ведь все знаешь? — Хенджин резко отстраняется, как и в ту ночь. Что-то снова останавливает его. — Ты о чем? — вопрос был лишним, Сынмин догадался к чему клонит его друг. — Ты понял. Больше избегать этот разговор нельзя. На этот раз Сынмин не собирается врать. Они слишком далеко зашли, стоя здесь, буквально в сантиметре друг от друга. — Да, я все знаю. Хенджин дышит прямо в губы Сынмина, тяжело и быстро, но после того, как слышит ответ, делает шаг назад. — Это была ошибка. — Какая ошибка? — сердце все еще стоявшего у стены парня стало биться еще сильнее, но теперь уже от страха. — Это все, — нервно отвечает Хенджин, опустив взгляд вниз. — Не нужно было рассказывать тебе. — Почему? — возмущается Сынмин. — Я твой лучший друг. — По-твоему это дружба? — громко, практически сорвавшись на крик произносит Хенджин, отчего Сынмину становится неприятно. — Ты сам сейчас сделал это. — Я не дурак, Сынмин. Я вижу, как ты на меня смотришь, знаю, когда ты врешь. Ты совсем не умеешь скрывать свои чувства. — Хочешь сказать, что ты умеешь? Сразу после того, как вдавил меня в эту гребаную стену?! Общее настроение слишком быстро меняется. Еще минуту назад все было отлично, а теперь образовался мерзкий осадок, застрявший комом в горле. — Я не должен… — Хенджин мнется. — Не должен был рассказывать тебе. И целовать тебя. Я виноват. Прости меня, но это неправильно. — Ты серьезно? — Сынмин медленно опускается на пол, постепенно теряя связь с внешним миром. Ему стыдно смотреть в глаза парня, который говорит настолько задевающие вещи. Но в то же время хочется подняться и врезать ему, вразумить, что ошибкой является только то, что он сейчас пытается доказать. — Прости меня. Пожалуйста, — продолжает извиняться он. — Мне нужно идти. Прости… Сынмин не замечает, как он уходит. Он не хочет слышать, как закрывается дверь. Это слишком больно. Друг — хорошее слово, но часто дружба перерастает в нечто иное. А иное — это не всегда то, чего мы хотим.