— Ты никогда не был Ханом, — презрение человека, благодаря которому ты появился на свет, застревает отвратительным комом в горле. — Разве ты мой сын? — в Джисоне от него только глаза, а взгляд никакой, ничей — даже не мамин.
Чужой среди своих.
— Прости, — это не извинение. Это неизбежность, от которой Джисон прятался всю жизнь, думая, что ничто, кроме него самого, не сможет предопределить собственную судьбу. Выбор без выбора.
— И это все, что ты можешь мне сказать? — Нет, не все. Но в этих стенах Джисон все равно останется неуслышанным. Он молчит и тупо разглядывает свои кроссовки, пока отец не повышает голос: — У тебя совсем нет совести?! Ты не чувствуешь ответственности?! Если у тебя не осталось никаких моральных принципов по отношению к себе, то кто тебе давал право втаптывать в грязь свою семью?! Я дал тебе все, а ты всегда упрямился, решив встать на ноги самостоятельно. Я дал тебе свободу, я позволил тебе делать все, что ты хочешь, а ты перешел все границы — и взамен я получил нож в спину. Да как ты посмел?! — кажется, еще чуть-чуть и Джисон отхватит по лицу, но этих слов достаточно для того, чтобы осознать собственную ничтожность. — Так и будешь стоять носом в пол?
В присутствии разъяренного отца каждый вдох дается с трудом, не то что слово. Пальцы нервно скребут вспотевшую ладонь, каждая клеточка тела в напряжении настолько, что Джисон будто начинает чувствовать кончики волос. От такого нависшего черной тучей кошмара они ненароком повыпадают.
— Я понимаю, что виноват, — полушепотом произносит Джисон, колко реагируя на каждое последующее изменение в лице отца, — но я не хотел, чтобы из-за этого у вас начались проблемы.
— Это не слова взрослого человека, Хан Джисон, — тот рубит с плеча. — На тебе лежит огромная ответственность, осознай и прими же ее наконец.
— И что же мне нужно сделать? — и знать не хочется, хочется только выйти отсюда. Прямиком в окно. Сбросить не только осточертевший груз, но и самого себя.
Хан-старший начинает издалека, спрятав подозрительную ухмылку за грубыми узловатыми пальцами.
— Я все знаю, — сидя на рабочем кожаном кресле, он отворачивается от сына к окну, наблюдая за тем, как далеко внизу кипит суетливая городская жизнь. Для Джисона время резко останавливается: «Этого не может быть». — Ты думал одного видео мало? Думал, что мы не знаем, кого ты водишь к нам домой? Это жилье пока не стало твоей собственностью. И как ты посмел обмануть родную мать? Лгать ей в лицо — какая наглость… Зачем ты устроил эту дурацкую клоунаду?
— Он… — Джисон и заикнуться не успевает, как тот подскакивает с места и шагает прямиком к запуганному мальчишке.
— Что «он»? Будешь оправдываться? Это не тот случай, чтобы делать из родителей дураков. Послушай, — тон становится чуть ниже, пропорционально ему растет атмосфера злостного угнетения, — я тщательно подготовился к этому разговору, в отличие от тебя. Я знаю все и больше о твоем дружке, — последнее неприязненно акцентирует, — даже больше, чем ты. Я все знаю о Ли Минхо, о том, где он учится, о его семье, о матери и где она работает, о младшей сестре. Скажу так — несладко им приходится, потому что я также знаю, что из себя представляет их отец, — происходящее жутко напоминает сцену из триллера, которая кончится тем, что череп Джисона окажется под дулом пистолета.
А он и не против.
— И зачем ты все это выведал?
— Чтобы тебе проще жилось. Джисон-а, ты должен понимать, какие у меня связи и почему одни выбивают себе место под солнцем, а остальные, — нетрудно догадаться, кто эти «остальные», — находятся там, где суждено. Ты не должен быть одним из них, хотя бы потому, что ты мой сын. Если ты сам этого не осознаешь, то я тебе помогу, — поддержки и бескорыстного желания в озвученных словах нет и в помине. — Если я еще раз увижу, услышу, узнаю или почувствую, что этот щенок вновь попытается испортить репутацию нашей семьи, опорочить то, чего я добивался долгим и упорным трудом, то он и его семья быстренько останутся ни с чем. И поверь мне, у меня есть ниточки, за которые можно дернуть, и я не стану колебаться.
Подобная жестокость и стремление отомстить тем, кто абсолютно не виноват, ошеломляет, ставит Джисона в обременительное положение.
— Ты серьезно готов разрушить жизнь моему другу за такой пустяк?! — он впервые повышает голос на отца. В прошлом он молча не слушался, затаив горькую обиду глубоко внутри, но теперь готов отвечать за свои слова, ведь на кону стоит судьба куда более близкого человека, чем собственный родитель.
— Можешь считать это пустяком, но ты прекрасно знаешь, что такое эффект бабочки. Не существует никаких друзей, Джисон. Семья — единственные, кому ты нужен, и кто тебя не предаст. И я намерен защищать именно свою семью, делая все в ее благо.
— Разрушив чужую?
— Пока они не будут этого делать — я тоже. Око за око, зуб за зуб.
— Да ты трясешься только за себя, за свои деньги, плевать ты хотел на других людей! — Джисон моментально вскипает и за нетерпение хлестким ударом получает по лицу.
Отпечаток отцовской ладони горит на щеке, выбивая невольные слезы.
— Еще одно поганое слово, и ты окажешься там же, где и твой обожаемый друг. Уяснил?
«Лишь бы подальше от тебя».
— Ты позвал меня только для того, чтобы сказать мне это все? — Джисон чувствует, что за этим всем кроется что-то еще.
— Я не собираюсь мириться с тем, как ты ведешь себя, и я имею на это полное право. У тебя есть долг, и все, что мы вложили в тебя, должно окупиться в несколько раз, — для Хана-старшего Джисон — не ребенок, а неудачная инвестиция. — А теперь иди к матери. У нее для тебя хорошая новость.
Он уходит с полной уверенностью, что для него теперь не существует ничего хорошего.
— Он ударил тебя? — мать делает вид, что волнуется о Джисоне, проводя тонкими пальцами по красной щеке. — Погорячился. Есть за что, — и даже она согласна с его насильственными методами воспитания. Воспитания взрослого человека, которого уже невозможно изменить.
— Отец сказал, что у тебя есть новость для меня, — опустим то, что она «хорошая».
— Да, есть. Ты помнишь Шин Рюджин? Дочь Шин Ынквана, одного из деловых партнеров отца.
— Смутно.
— Ты должен знать о том, что в последнее время отцу стало тяжело держать большую часть наших отелей на плаву, пошло падение акций… Мы не можем все это просто так оставить. К счастью, в целях помощи от господина Шин Ынквана поступило очень выгодное предложение.
— И при чем тут я?
— В твоей жизни наступает новый очень важный этап. Ты женишься, Джисон-а.
Тот, кто еще вчера смотрел «Спанч Боба» по телеку, читал «Ван Пис» и играл в приставку — женится. Тот, кто еще вчера самозабвенно целовал — и не только — одного из самых умопомрачительных парней универа — женится. И проблема в том, что вчера он любил этого человека, любит сегодня и скорее всего будет еще долго любить. Может быть всегда.
Но он женится. А Минхо никогда не поверит, что Джисон «перестал» его любить, чтобы уберечь.
Каково это — всегда любить того, кто никогда не простит? До этого момента Джисон не понимал, как можно променять счастье на рыночные отношения. Теперь понимает. Чужая меркантильность и собственная наивность сыграла с ним злую шутку. Смог ли бы он спастись, будучи более предусмотрительным? Или так было задумано с самого начала? Родиться для того, чтобы стать чужим капиталистическим инструментом, не сформировавшись как личность.
Деваться некуда. Либо будущее Минхо, либо ничье.
Обливаясь холодным потом, Джисон нажимает на кнопку «заблокировать».
— Потрясающе, столько наших давних планов теперь воплотятся в жизнь! — жена господина Шин отличается особой восторженностью. — А какое потомство у нас будет, красивое и здоровое, — она якобы шепчется с матерью Джисона, но слышит абсолютно каждый. Мерзко.
Шикарно оформленный светлый зал ресторана битком набит людьми, что звенят столовыми приборами и бокалами, наполненными сочетаниями виноградного, терпкого, крепкого и красиво переливающегося спирта.
Скромность и сдержанность отброшена в сторону: только блеск, сияние и яркие краски. Натуральный мрамор на полу контрастирует с хрустальными золотыми люстрами, а между ними ажурные вставки с подсветкой на стене. Основная часть мебели обита бархатом благородного сиреневого оттенка.
Джисон сидит в черной толстовке, никак не вписываясь во всеобщий праздник.
За это отец то и дело сверлит его недовольным взглядом. Маме все равно, она мило щебечет о всякой ерунде с матерью Рюджин. Сама девушка ведет себя тихо и выглядит слегка надменно, иногда отвлекаясь на свой смартфон. На Джисона никакого внимания. Из-за этого чувствуется дискомфорт. Он явно здесь лишний.
— А что мы все о себе да о себе? — внезапно меняет тему Шин Ынкван, статный мужчина, что выглядит старше отца Хана. Даже тот не скрывает, что чувствует превосходство своего бизнес-партнера. А вскоре и родственника… — Джисон, какие планы на будущее? Чем вообще занимаешься сейчас?
Лучше бы Джисона и дальше не замечали. Этого вопроса он боялся больше всего.
— Я фотограф, — после произнесенного Хан-старший шумно вздыхает. — Насчет планов пока не знаю, я не люблю загадывать, — это не тот круг людей, которому Джисон хотел бы распространяться о своих мечтах. Теперь все равно они останутся несбыточными.
— И все же хочется знать о стремлениях нынешней молодежи. Не скромничай. Твой отец нуждается в правой руке, помоги ему двигаться в верном направлении.
Правая рука отца — отец Хван Хенджина. Джисон не намерен вставать на его место. И разве может бессмысленная женитьба в этом как-то поспособствовать?
— Джисон у нас довольно своеобразный мальчик, способности есть, желания только не хватает, — укор матери неприятно давит.
— Все придет. Рюджин-а у нас тоже любит на всякое отвлекаться, помимо учебы. Но это молодость, ее не отнять, — мама девушки роскошная женщина, бесспорно, но манера разговора у нее будто перенята от аджум с местного рынка.
Джисон замечает мимолетный пренебрежительный взгляд Рюджин, адресованный матери. Он ее полностью понимает.
Пустые разговоры не перебивают мысли о Минхо, о том, как он мучается в догадках, почему Джисон пропал со всех радаров. Парень чувствует себя виноватым перед ним, перед родителями и перед Рюджин, которая также не горит желанием выйти за него замуж, но Джисон не в силах это остановить. Такова судьба, в которую он не верил, но в его семье все было предначертано с самого начала.
— Я очень рад, что наши дети проложат путь нашим начинаниям, — ратует господин Хан, вслед за ним семейство Шин широко улыбаются, звонко чокаясь в честь будущей помолвки.
«Ты рад? И это все, что ты хотел?» — думает Джисон, чей путь растоптали, повернув его в другую сторону. Туда, куда он не хочет ступать.
…— Марк, почему ты помогаешь мне? Чем я заслужил?
— Эй, ты опять меня так называешь… Почему ты вечно сопротивляешься? Тебе нужны какие-то особые причины? Все будет хорошо. Идем?
— Идем…
— Мне нужно выйти, — Джисон резко подрывается со своего места, обращая на себя всеобщее внимание. Он бы хотел сделать это бесшумно, но острый взгляд отца и без того вечно его сопровождает.
Нетипично побледневшее от стресса лицо, пухлые щеки, потерявшие румянец, искусанные алые сухие губы, понурый взгляд — Джисон ненавидит рассматривать себя в зеркале, его вид небрежен и некрасив. И только в отражении глаз того, кого он любил, Джисон находил в себе прелестные черты.
Потому что он улыбался, искренне, и был счастлив. Потому что именно Минхо дал ему почувствовать себя самим собой и выбрал его. Минхо не использовал Джисона, не подстраивал под себя, научив не прятаться под натиском толпы. Но это в один момент обрушилось, вернув все на круги своя.
Как это глупо — посадить цветок, который тут же распустившись, завянет.
Окно уведомлений пустует: ни сообщений, ни звонков. Ведь единственный, кто ежедневно писал и звонил теперь вне зоны доступа. В буквальном смысле.
Проходя мимо фойе Джисон замечает небольшой балкон, решив скрыться за его дверями, чтобы не возвращаться в фальшивую семейную идиллию.
— О, а я как раз тебя искала, — но сбежать не удалось. Джисон ничего не имеет против Рюджин, но довольно неловко в данных обстоятельствах оставаться с ней наедине.
— Еще раз привет, — несколько скомкано и потеряно произносит он, не зная куда себя деть.
— Привет. Чего ты застопорился? Я не кусаюсь, — подшучивает Рюджин, которая еще десять минут назад не выглядела расположенной к общению. — Сколько лет назад мы виделись в последний раз?
— Не помню… Лет семь? Восемь? — Джисон только сейчас вспоминает, какой она была тогда: маленькой, капризной и совершенно несговорчивой девочкой. Теперь перед ним зрелая красивая девушка, что точно знает себе цену. На ее фоне Джисон выглядит робким мальчишкой. И вряд ли такого мужа она хочет видеть рядом с собой.
— Думаю, что чуточку больше. Но не суть… Как дела? — неизвестно, чего Рюджин этим добивается. Хочет наладить контакт или просто разряжает обстановку?
— Если честно, я не знаю, что тебе ответить.
— Я понимаю, что ты в замешательстве. Кстати говоря, ты очень изменился. В лучшую сторону.
— Ты тоже. Как давно ты об этом знаешь? — Джисон напрягается от того, что слишком быстро меняет тему, но Рюджин это нисколько не смущает:
— На самом деле очень давно. Но я не знала, что это будешь ты. Не обижайся, но я даже надеялась, что это будет кто-то другой.
— Я так сильно тебе не нравлюсь? — ухмыляется Джисон, припоминая, что ранее они друг друга откровенно не переносили.
— Я же сказала, что ты очень изменился, возмужал. В детстве мы как-то не ладили…
— Ну, ты была мелкой вредной девчонкой, которая постоянно меня дразнила и ябедничала, что я не хочу играть с тобой.
— Извини.
— Да ладно уж, это было давно. Если бы не встреча с тобой, я бы и не вспомнил. Ты похорошела, правда. Я очень рад, что мы вновь увиделись.
— Но не рад, что при таких обстоятельствах.
— Да, — Джисон прячет взгляд, понимая, что они оба загнаны в угол.
— Брак по расчету… Почему родители так рьяно стараются испортить нам жизнь?
«Потому что нам не суждено быть с теми, кого мы действительно любим».
«Прости за личный вопрос. Тот парень с видео… Ты встречаешься с ним?»
От будущей жены нет смысла что-то скрывать.
«Встречался. Пока предки не узнали».
«Черт».
«Если на то пошло... у тебя тоже кто-то есть?»
«Да, есть. На данный момент. И он не в курсе всего этого».
«Черт».
Где же сейчас Минхо? Что он делает? Как у него дела? Думает ли Минхо о Джисоне? Потому что Джисон о нем — постоянно, везде и всегда.
Минхо ищет Джисона повсюду, не подозревая, что тот ловит его на каждом перерыве в университете, прячась как преступник. Потому что единственный раз, когда Минхо настиг его, им пришлось разойтись в последний и самый болезненный раз:
— Я еще раз повторю — я не смогу просто взять и выбросить тебя из своей жизни, но раз ты смог, то и у меня когда-нибудь получится. Спасибо за все.
И те лучшие снимки, которые Джисон собирался распечатать и развесить чуть ли не в каждой комнате родного дома, теперь придется удалить. Выбросить.
Как жаль, что так нельзя сделать со своими чувствами.
Сегодня Минхо приходил к нему. Он выбрал максимально неподходящий момент.
Сегодня Джисон наконец-то осмелился сказать ему:
— Ты можешь ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь, но, пожалуйста, отстань ты от меня уже наконец, просто отпусти. Если я сказал нам расстаться — значит, так было нужно.
«Ты мой жених, а я ничего о тебе не знаю».
«А что ты хотела бы знать? (¬_¬)»
«Ну, например, какая твоя любимая песня?»
«Их слишком много».
«Выбери любую, хочу что-нибудь новое послушать».
Тогда Джисон слушал песню «Don’t Look Back in Anger» одной из любимых в подростковом возрасте группы Oasis; смысл трека он не особо понимал, так как с английским не очень дружил, но при этом никогда не переключал ее при рандомном проигрывании плейлиста.
«Не оборачивайся в гневе, Ли Минхо. Я сделал это лишь потому, что до сих пор сильно люблю тебя».
Но все же для Рюджин он ответил:
«Drake ”God’s plan”».
Где сейчас Минхо? Не натворил ли он глупостей? Насколько ему больно? Почему он обвинял Джисона в каких-то абсурдных вещах?
Джисон приманка для Минхо? Чтобы Чанбин мог быть с Феликсом? Как это вообще могло прийти ему в голову? Джисон окончательно запутался. По кому теперь Минхо невыносимо страдает — по нему или Со Чанбину? Любил ли он Джисона также безрассудно, как любил Чанбина? Теперь закралось стойкое неприятное ощущение, что Джисон нагло влез в чужую историю третьим лишним. Но как тогда Феликс затесался четвертым?
Но есть ли смысл думать об этом в нынешнем положении?
Джисон может обратиться только к Чанбину, без вариантов. Он набирает его номер, думая о том, что неужели первый друг перевоплотился в последнего врага?
— Я не прошу тебя утешить его, я хочу, чтобы ты убедился, что он не наделал глупостей, что он не напивается где-нибудь в подворотне или не дерется с кем-нибудь. Я хочу быть уверен, что он дома в полном порядке.
И тогда Джисон даже не осознавал, насколько его опасения оказались реальными.
Как можно не заметить, что ты пригрел на груди змею?
— Почему ты так долго? Господин и госпожа Шин уже, наверное, заждались.
— Произошел один форс-мажор… Прошу прощения, — оправдывается Джисон, думая о том, можно ли назвать внезапное появление обозленного Минхо форс-мажором.
— Появились какие-то более важные дела? — отец как и всегда скептичен. Ему, к сожалению, ничего толком не объяснишь. — Подарок для Рюджин не забыл?
— Не забыл, — раздражается тот, кто в самом деле ничего не смыслит в том, что любят девушки.
— Выглядишь чудесно! — одна только мать преисполнена позитивом, рассматривая шикарный костюм Джисона, который сама и выбирала день тому назад. Мальчишку очень утомила восьмичасовая беготня по магазинам и салонам красоты, рожденная маминым желанием полностью поменять имидж сына за один день. Для нее это важно, а Джисона такие нововведения пугают.
Он проживает совершенно чуждую для него жизнь.
— Господин Хан, госпожа, добрый вечер! — дверь открывает Рюджин, уважительно низко поклонившись. Она сияет. Улыбка натянута правилами приличия, но отбрасывая это, девушка все равно прекрасна. Но и в то же время несчастна. — Вы как раз вовремя, мы только накрыли на стол. Проходите!
Обменявшись любезностями, все вошли в дом в ожидании праздника, знаменательность которого Джисон все еще не понимал. Или просто не хотел понимать.
Жена господина Шин буквально засыпала комплиментами внешний вид Джисона, что он уже со счету сбился, но приятно от этого было по большей части его маме, ведь это ее заслуга. Она удачно постаралась сделать из сына того, кем он не является.
Когда за столом начались активные обсуждения каких-то грандиозных бизнес-планов, старшие заметили, что детям крайне наскучило их общество, и было решено отправить их наверх, так сказать, дать молодым пообщаться тет-а-тет.
— Ты сегодня горяч, — Рюджин одобрительно рассматривает новый образ Джисона. Тот уже не удивляется.
— А обычно нет?
— Честно? Нет, — по-доброму смеясь, отвечает она. — Хоть ты и почти что мой муж, у меня есть молодой человек, и поэтому я не имею право заглядываться на других. Ты уж извини.
— Твой парень… какой он? — Джисон и сам не знает, что дернуло его это спросить, но Рюджин резко меняется в лице, демонстрируя уклонение от ответа.
— Какой? Хм… Да самый обыкновенный, — это явно не то, что она хотела бы о нем действительно рассказать.
— За что ты его тогда так любишь?
— А разве сейчас это имеет какое-то значение?
Реальность вновь бьет по лицу. Несправедливость, нарушение естественного порядка вещей заключила их в этой комнате, пока внизу родители считают свои драгоценные деньги, которые им принесет этот чертов брак.
— Я принес тебе подарок, кстати, — Джисон меняет тему, пока атмосфера не испортилась окончательно.
— Или тебя заставили? — а она снова ехидничает.
— Ты что думаешь, что я реально настолько невоспитанный придурок? — хоть это и правда немного обидно, но все же Джисон не принимает сказанное близко к сердцу.
Он достает из красиво сложенной упаковки корзинку со сладостями, что выбирал, по правде говоря, не настолько тщательно, как нужно. Лишь потому, что знал. Словно собирал этот подарок для другого человека.
— Я помню вас! Видимо, ваша девушка очень любит сладенькое. Как ей повезло с таким внимательным молодым человеком, — Джисона угораздило попасть на ту же тетушку-продавщицу, что и в прошлый раз, когда он покупал для Минхо его любимые шоколадки.
Как иронично, что в этот раз он действительно покупал подарок Рюджин. Своей невесте и чужой девушке.
— Джисон-а, это так мило с твоей стороны, мне правда очень приятно, но… — резкая пауза настораживает, — у меня аллергия на шоколад.
— Вот черт, — Джисону стало так стыдно за то, что он даже не удосужился поинтересоваться, что же послужит для нее хорошим презентом. Ведь в тот момент о ней даже не думал.
И сейчас она понимает это:
— Твой парень, судя по всему, сладкоежка, да? — неужели Джисон настолько очевидный?
— Как ты догадалась?
— Не знаю, просто, мне кажется, это логично. Я права?
— Ну… да. Прости, что я так жестко проебался…
— Да забей. Ты же мой друг, поэтому я не сдам тебя твоим родителям.
Обнадеживающе.
— И все же… Что мы будем делать с тем, что нам не нужен брак? С тем, что мы не нужны друг другу? — ненавистный вопрос затягивается петлей на шее, все туже и туже.
Рюджин молчит некоторое время. Джисон не требует от нее ответа, который сам не в силах отыскать.
Возможно они смогут узнать его, объединившись?
— Ты хочешь быть моим мужем? — она приближается вплотную, что вгоняет Джисона в краску и вызывает напряжение, что так нормально для молодого парня, но в данном контексте нормальным быть не может.
— Что за внезапный вопрос? — он не знает, как реагировать, поэтому немного отворачивает голову в сторону, чтобы скрыть смущение.
— Ты покраснел, — а эта женщина коварнее, чем кажется. Но какой цели она добивается? Тонкие пальцы играют с галстуком-бабочкой, переходят к разгоряченной шее, в контраст с холодными руками Рюджин.
Холодной принцессе подсунули фальшивого принца, который не может защитить даже собственный замок. И кто сказал, что женщины — слабый пол?
— Я просто не понимаю, что ты хочешь сделать, — Джисон паникует, она же, безмятежно дергая его воротник, отвечает:
— А может просто забить на все? Может брак по расчету — это не так уж и плохо? Может мы зря заморачиваемся, ведь сопротивление бесполезно? Что если принять нынешнее положение дел, м? — это так не похоже на Шин Рюджин, которая уже в самом детстве любила стоять на своем, даже если не права, которую Джисон с уверенностью бы назвал человеком принципа и не прогадал. Ее слова пугают, ровно как и то, что пространство между ними становится все теснее.
— Честно говоря, мне тяжело это представить, — но на деле Джисон нагло врет. Ему стыдно признаваться не только Рюджин, но и самому себе в том, что он действительно думал об этом и очень ярко представлял счастливую семейную жизнь: красавица жена и детишки, которые всегда ждут дома, в распоряжении крупный гостиничный бизнес, коллеги, с которыми можно зависать в баре каждые выходные. Мечтать о стабильности в жизни — это не грех, Джисон понимает. Но обретет ли он счастье, целуя эту женщину и занимаясь делом, к которому не лежит душа?
— Пожалуйста, только не пойми неправильно, — предупреждает Рюджин.
И тут же целует Джисона. Резко. Не в шутку, а по-взрослому. Опешив от неожиданности, Джисон не находит в себе смелости ее оттолкнуть. Это так просто — иногда отключиться и пустить все на самотек, ведь тяжело бороться тогда, как шансы на победу практически равняются нулю.
Рюджин ведет, хотя мужчина тут так-то Джисон, но видимо он пока что не врубается, что здесь, черт возьми, происходит. И, несмотря на это, целует в ответ так, будто все же предсказывал, что такое вполне может случиться. Поцелуй с девушкой не особо сильно отличается от поцелуя с парнем — губы то у всех почти одинаковые, — но ощущения иные. Рюджин держится на удивление настойчиво, цепляя Джисона за воротник, тянет его за собой, пока они не оказываются прямиком на ее постели.
Но здесь Джисон понимает, что его границы кончаются. Он нависает над томным взглядом за пышными ресницами, над алыми щеками, над волосами, небрежно разметавшимися по покрывалу, над влажными губами, целовать вновь которые ему не позволяет личное предубеждение.
Она еще смотрит на него, шумно вздыхая, не боясь ничего, спрашивает:
— Ты не хочешь?
Джисон привык, что ему не позволено что-то хотеть или не хотеть.
— Я…
— Ладно, забудем, — Рюджин тут же ускользает из-под чужого тела, присев на край кровати. Джисон растерян и боится комментировать произошедшее.
— Прости… — единственное, что он может сейчас выдавить.
— За что ты извиняешься?
— За это… недоразумение.
— Это не недоразумение, Джисон. Мы почти женаты, — трудно понять в каком тоне говорит Рюджин, то ли пренебрежительном, то ли насмешливом. Хотя смысл остается тем же.
— Я недоразумение. Я чертов гейский гей, — иначе как он объяснит, почему у него не стоит на чертовски горячую девчонку?
— Ты не должен извиняться за то, кем ты являешься. Это то же самое, что просить прощения за то, что ты кореец. Что было — то было. Тем более, это дало нам понять кое-что очень важное.
— Что же?
— Дело не в том, что ты гей, Джисон, а в том, что мы не полюбим друг друга.
Далеко копать не пришлось — истина всегда была на поверхности.
— Так все же… Твой парень, каков он? — но по факту Джисона интересует, почему она не может быть с ним.
— Он из бедной семьи, — и Рюджин понимает все без контекста, — но он очень хороший человек, я сильно люблю его.
— И как ты смогла познакомиться и сблизиться ним, учитывая твой круг общения? — в отличие от Джисона, она всегда находилась в тех местах, куда среднему классу вход воспрещен: элитная школа, престижный университет, затратные хобби по типу верховой езды или участия в телевизионных викторинах.
— Я не хочу рассказывать об этом в подробностях, но около года назад у меня развился ужасный стресс на фоне экзаменов и сопутствующего давления родителей. Меня никто не мог поддержать, близких друзей у меня тоже никогда не было, только подружки, с которыми я просто тусовалась, чтобы не тухнуть в одиночестве. Я начала впадать в депрессию, устраивать сцены, убегать или запираться, обрывая все контакты с людьми. Первое время родители хотели упихнуть меня в психушку, что еще больше усугубило наши отношения, но все закончилось тем, что психиатр просто выписал мне антидепрессанты, — Рюджин рассказывает об этом с неприязнью. Неприязнью к себе, не к родителям. И несмотря на то, что почти каждый второй подросток в Корее страдает из-за этого, обсуждать подобное не считается чем-то обыденным. — Я, зная о мощности этого препарата, иногда в тайне принимала больше, чем положено и в итоге… у меня развилась зависимость. В один прекрасный день он кончился, и тогда же я умудрилась поссориться с родителями, я уже даже не вспомню из-за чего, впрочем, я постоянно заводилась из-за всякой ерунды, меня все заебало. В голове у меня вертелась одна навязчивая ужасная мысль — передознуться. Обнаружив, что моего чудодейственного лекарства нет, я как ужаленная рванула в аптеку, при этом все еще пребывая в истеричном состоянии. Именно в аптеке я познакомилась с ним. Ну как познакомилась… я конкретно наехала на него, потому что он не хотел продавать мне таблетки без рецепта, который я благополучно оставила дома, и вместо того, чтобы вернуться, я решила устроить незнакомому мне человеку увлекательный вечер в компании повернутой почти что наркоманки. Он мог выгнать меня или же в конце концов продать препарат, но почему-то начал успокаивать меня и даже разрешил орать, материться, в общем высказать все, что у меня наболело, несмотря на то, что в аптеку вообще-то все ещё заходили покупатели. Честно, мне реально стало намного легче. Тогда его смена подходила к концу, и он проводил меня до дома. Парень, имя которого я еще пока даже не знала, в тот вечер выслушал меня, узнав о моей жизни больше, чем кто-либо из родных или так называемых подруг, при этом поддержал и позаботился о моей безопасности. И, конечно, после такого я не могла в него не влюбиться.
Забота та самая вещь, к которой привыкаешь еще быстрее, чем к антидепрессантам, и наверняка Джисон бы и сам влюбился в такого парня, увидев, как Рюджин буквально светится при мысли о нем. На ее лице все та же красивая улыбка, но в этот раз Джисон не сомневается в ее искренности. Она всегда улыбалась для него, для его родителей, но в этот раз здесь нечто другое.
И Джисон готов ее понять, ведь он тоже любит, любит по-настоящему, а теперь страдает из-за того, что их проведенное время вместе с Минхо станет лишь еще одной красивой любовной историей, былью, подобною которой сейчас рассказывает Рюджин.
— И как вы начали встречаться?
— Я стала слишком часто проходить мимо этой аптеки, а он не дурак, сам понял, в чем дело. И, к счастью, это оказалось взаимно.
— Подожди… Если он работает фармацевтом, то насколько он тебя старше? — Джисон, конечно, понимает, что любви все возрасты покорны, но обычно в аптеках его обслуживали тетушки, которым уже далеко за сорок.
— На самом деле он не фармацевт, просто подрабатывает у хорошего знакомого его родных, чтобы поднакопить денег на учебу. Он мечтает стать врачом, но его семья не может себе такого позволить.
— Твои родители знают о нем?
— Если бы не знали, то не пытались бы так яро выдать меня замуж. Ну что ж, теперь твоя очередь, — Рюджин поднимает на Джисона заинтересованный взгляд, будто две подружки собрались посплетничать.
— Очередь… для чего? — не догоняет он.
— Расскажи, какой он. Твой парень.
— Даже не знаю, с чего начать… — именно сейчас Джисон реально осознает странность обстоятельств, при которых у них с Минхо все в итоге закрутилось. — Ну, познакомились мы потому, что он хотел заставить моего друга заревновать. Поэтому поцеловал меня, приняв за его нового бойфренда. Это как раз-таки запечатлено на том самом видео.
— То есть тогда вы еще не были знакомы? — Рюджин не знала этого факта, и, похоже, он ее сильно удивил.
— Да. Это был ебанутый, но смелый поступок. И знаешь, он весь такой не от мира сего, живет как в последний раз. Он плохо контролирует свои эмоции, иногда слишком вспыльчив, может ужасно смутить, но он живой, настоящий. И верный.
И Джисон понимает, что именно за это он и полюбил Минхо. За то, что он свободен и пользуется этим на полную катушку. Минхо никогда не прогнется под кого или что-либо. Джисон ведь и сам был таким — до последнего стоял на том, чтобы стать фотографом, добивался расположения Минхо, пока все над ними смеялись, а сейчас в Джисоне что-то сломалось, и он предал свои идеалы. Предал Минхо. Только потому, что так хочет кто-то другой. И пускай это родные родители.
— Ты любишь его?
— Мне его не хватает, — жизнь без Минхо стала слишком нормальной, а этого Джисон совсем не хотел. — Думаю, да. Я люблю его.
— Знаешь, мы не вольны выбирать, в какой семье мы родимся, но вольны в выборе создания собственной.
И как ни крути, Минхо стал неотъемлемой частью его семьи. И нет никого ближе.
Именно поэтому на следующий день Джисон, весь такой причесанный и опрятный, с полной сумкой за спиной оказывается в другом конце Сеула, в бедном жилом районе, напоминающем гетто, где невольно оглядывается по сторонам, в надежде, что на него не накинется бандит. Прибыв по адресу назначения, он скованно стучится в незнакомую квартиру, боясь ошибиться дверью, встретившись лицом к лицу с каким-нибудь страшным и неприветливым алкашом. Но слава Богу дверь открывает — вот уж в чем Рюджин не соврала — высокий темноволосый красавчик, что совсем не вписывается в атмосферу этого неблагополучного района. Только, кажется, он не очень воодушевлен появлением нежданного гостя.
— Привет. Ты Чон Юнхо? — на всякий случай уточняет Джисон. Тот лишь безмолвно кивает, застыв у дверного проема. — Рад знакомству, я Хан Джисон…
Но Юнхо перебивает:
— Я знаю, кто ты, — видимо, он того же энтузиазма не разделяет. Мог хотя бы притвориться. — Заходи, — и наконец впускает.
Джисон входит в чужую квартиру, и по сравнению с прошлой она кажется чудовищно тесной. Он не знает, сколько времени ему нужно будет здесь перекантоваться, но именно сейчас, в таких весьма неудобных обстоятельствах, Джисон чувствует себя реально счастливым и свободным.
— Можно мне позвонить? — Джисон чересчур вежлив, он не любит кого-то стеснять.
— Пожалуйста, — но Юнхо видимо на него максимально все равно.
Джисон не осмеливается набрать
ему, поэтому выбирает запасной вариант.
…— Хен, я скоро вернусь к нему. Я сбежал.
— Сбежал откуда?
— Из дома. Подальше от предков. Я не женюсь. Передай Минхо-хену, что я теперь ни за что от него не уйду.
***
Феликс не пьян. Феликс слегка подвыпивший. И не слегка думает о Чанбине. Пытается отбросить мысли о том, что скучает, опустошая очередной шот. Феликс думал, что он все сделал правильно, только вот лучше от этого не стало.
Каким бы равнодушным он ни старался быть, в голове все равно не укладывается, что Чанбин сам в тот вечер пришел к нему и попросил прощения, при этом добавив то, что сделает для Феликса все что угодно. Тот самый Со Чанбин, который привык к тому, что люди пляшут под его дудку. Но Феликс не манипулятор.
К людям нужно относиться так, как ты бы хотел, чтобы относились к тебе. Так почему Феликс уверен, что он лучше? Кто давал ему право судить других, если он сам не особо сопротивлялся, когда ему откровенно пудрили мозги?
Может потому что он влюбился?
«Нет, это просто смешно», — Феликс уходит в стадию отрицания.
Да что такое это ваше «влюбился»? Вон Чан-хен кокетничает с очередной девчонкой по видеосвязи, зазывая ее выпить вместе с ним. Это ли не то же самое?
— Нас тут не очень много, приезжай! А вот мой младший братишка Ликс, — Чан вплотную приближается к нему, направляя камеру, но тот отворачивается.
— Ну, хен, отстань.
— Так, нуна, экстренное собрание. Я перезвоню чуть позже, детка, — подмигивает он, скидывая звонок, напоследок услышав гневное:
— Кристофер Бан, черт тебя!..
— Какой темперамент, — смеется он и вновь возвращается к младшему брату и его пьяным загонам: — Че с тобой, мелкий? Тебя то кто отшил?
Скорее кого он отшил сам.
— Никто, — Феликс понимает, что хен переживает за него, но в таком состоянии его советы вряд ли будут полезны.
— Я твой любимый старший брат, ты можешь поделиться со мной. Ты же понимаешь, что не стоит от меня что-либо утаивать? — просит раскрыть душу, а сам был против увиденного. И зачем рассказывать, когда понимаешь, что брат никогда не встанет на твою сторону? — Это все из-за Со Чанбина? — тут далеко ходить не надо.
— И что будет, если я отвечу «да»? Похвалишь меня за то, что я не связался с ним? Выбор сделан, поэтому нечего возвращаться к разговору о нем.
— Жесть, я и не думал, что это настолько серьезно, — Чан удивлен, но не возмущен. И, похоже, не может найти подходящих слов. — Понимаешь, мы все люди и совершаем глупые вещи. По природе мы те же животные, но у нас есть чувства. Но иногда мы стараемся подавить их, обнулиться ради собственной выгоды.
— К чему ты клонишь? — нравоучения Чан-хена порой вызывают ступор. То ли жизненного опыта не хватает, чтобы понять смысл, то ли он просто несет пьяную хрень.
— К тому, что иногда по каким-то дурацким причинам мы перестаем бороться за свое счастье, ведь проще предаваться инстинктам. У человека из основных их трое: самосохранения, лидерства и размножения. И порой я, к своему сожалению, осознаю то, что слишком часто полагаюсь только на них.
— И в чем мораль?
Чан-хен издает короткий смешок и продолжает:
— Я никогда не рассказывал, но на первом курсе я очень хорошо общался с одной девушкой, ее звали Ли Ынби, с филологического факультета. Мы познакомились, как ни странно, в библиотеке, потому что подобные ей обычно там и зависают примерно восемьдесят процентов свободного времени. А еще такие как она не переносят таких парней как я. Почему-то мне было интересно проверить, как она будет реагировать на внимание с моей стороны, как быстро клюнет на меня. Звучит стремно, согласен. Да, я вел себя как мудак, потому что я не имел никакого права проводить такие эксперименты. Ынби не красотка, к тому же не особо интересуется противоположным полом, но, честно, я пока не встречал девушек лучше нее. Она из тех, кто больше слушает, чем говорит, она не воображает из себя ту, кем не является, а еще у нее отменное чувство юмора. Вся проблема кроется именно во мне — я не люблю выходить из зоны комфорта, я люблю внимание доступных девчонок, с которыми можно позависать. Я полная ее противоположность. Не желая прощаться со своим стилем жизни, я, напившись сильнее положенного, не удержался и переспал с ее вечно липнувшей ко мне старшей сестрой на какой-то тусовке. Вообще не верится, что они родственницы, так как она, конечно, та еще… распутница — с аппетитными формами, смазливым личиком, игривым и весьма провокационным поведением. С такими не вариант иметь какие-то отношения, даже дружеские, а только… ну, ты понял, о чем я. Я сейчас и не вспомню даже имя этой девушки, но сам факт, что я предпочел ее, а не реально классную практически по всем параметрам Ынби, заставило меня понять, что я повел себя по-ублюдски, и прекратить дальнейшее общение с ней и ее сестрой. Ынби естественно узнала об этом, но я не в курсе, насколько сильно она расстроилась. Либо же ей было наплевать, потому что от меня это вполне ожидаемо, а может она очень разочаровалась в моем поступке. Я, похоже, никогда не узнаю этого, потому что с того дня, а точнее ночи, я больше не разговаривал с ней. Наверное, она уже и забыла, но я до сих пор жалею, что потерял хорошую подругу, потому что мне было страшно стыдно с ней поговорить об этом, — Чан-хен впервые рассказывает младшему нечто подобное, и Феликс в очередной раз убеждается в том, что старший только хочет казаться повесой и раздолбаем, но на деле он всегда заботится об окружающих. В случае с Ынби он прибегнул к радикальному методу — решил, что лучше прекратить общение, чтобы она не терпела чановы выходки.
— Ты думаешь, что был влюблен в нее?
— Может быть. Это было давно, но в любом случае я поступил ужасно эгоистично и не должен оправдываться.
— И к чему ты мне все это рассказал? — история, конечно, душещипательная, но не особо вписывается в чанликсовый антураж.
— К тому, что, если знаешь, что счастлив рядом с кем-то, не проеби этого человека из-за собственных принципов и тупости. Какое-то время меня меня бесило то, что Ынби совсем не похожа на собственную сестру, которая вечно где-то и с кем-то зависает, а не учится двадцать четыре на семь, ярко одевается и красится. Наверное, над ее привлекательностью поработал пластический хирург, но дело в том, что к Ынби я и правда что-то чувствовал, а к ее сестре нет. Она просто кукла, пустышка, с которой мне хватило всего раз переспать и даже не запомнить ее имя.
Самого себя нельзя обмануть. Чан-хен прав. В том и смысл, что, когда любишь, ты принимаешь человека таким, какой он есть. И не нужно изобретать велосипед.
— Но как же Минхо-хен? — Феликс все еще чувствует себя виноватым.
— Он не маленький мальчик, должен понять, что на этом жизнь не заканчивается. Ты не обязан мучиться из-за него. Я признаюсь, что не стану поддерживать здесь Минхо или тебя, так как Со Чанбин неприятен мне как человек, но останавливать или запрещать я тоже не собираюсь. Ты все равно сделаешь так, как захочется именно тебе. Главное, чтобы после ты не пожалел о содеянном.
Именно поэтому через два часа Феликс, все еще слегка пьяный и намеренный вернуть все на свои места, оказывается перед входом в квартиру Чанбина, пытаясь найти в себе силы, чтобы нажать на дверной звонок.
***
— У тебя осталась одна сигарета. Попилим на двоих? — Минхо выкурил слишком много для некурящего. Не то, чтобы Чанбин жадный, но его напрягает то, что он в который раз потакает чужим капризам.
— Сам в магазин пойдешь за новой пачкой, — недовольно бурчит тот, тщетно пытаясь вспомнить, когда в последний раз он вообще делился последней сигаретой, да еще и напополам. Достигнут новый уровень доверия.
Но теперь Со Чанбин на удивление сам, без чьей-либо подсказки, с ужасом осознает, что он
его не заслуживает.
И здесь речь идет не только о доверии.
Чанбин никогда не старался кому-то внушить обратное, но понимание того, что в мире есть люди, готовые положиться на него — заставляет Чанбина испытывать угрызения совести. То, что он поступил гадко почти что прописная истина, но, в силу своей инфантильности в данном вопросе, сам Чанбин не согласен мириться с новым положением дел. Он подпустил посторонних слишком близко, и теперь от этого пострадали не только они, но и сам Чанбин, зачинщик всего этого морального беспорядка.
На Минхо не взглянуть без жалости, он словно побитый кот, выброшенный на улицу. Породистый кот, потерявший свою ценность, гордость и смысл существования. Он старается выглядеть непринужденно, отпускать ироничные шутки, разводить пустую болтовню, лишь бы не думать о неловкости всей долбанной ситуации.
Проще сделать вид, что ничего не было. Чанбин по своей натуре часто забивает на какие-то важные вещи, вычеркивает их из своей памяти, не давая им всплыть в повседневной жизни. Но не в этот раз. Пока Чанбин не в силах раскаяться и признаться, Минхо ставит на кон свое будущее. Джисон придет за человеком, которого любит, но будет ли это тот же Минхо? Они вновь сойдутся, поклявшись друг другу в верности, либо же вся правда раскроется и больно ударит обоих, разрушив их союз — при любом раскладе Чанбин останется ни с чем.
У него больше не будет возможно единственного настоящего друга Хан Джисона, не будет Ли Минхо, чья хоть и слепая, но искренняя мимолетная любовь останется лишь воспоминанием. Любовь должна служить теплым ощущением, но хладнокровный Чанбин так обжегся. Теперь чем и как обработать рану?
— Я не могу пойти домой в таком виде, — констатирует Минхо. Чанбин, честно, не готов оставаться с ним рядом еще на одну ночь, но выгонять его после всего случившегося верх бесчеловечности.
— Оставайся, сколько влезет, — поэтому другого выхода нет.
Но и Минхо неудобно от того, что это совсем не дружеские посиделки.
— Я понимаю, что злоупотребляю своим положением, но сейчас лучше не показываться моей маме и сестре.
— Забей. Не думаю, что может случиться что-то хуже того, что уже произошло, — Чанбин как обычно идеально подбирает слова.
Выждав небольшую паузу, Минхо отвечает:
— А как бы ты себя чувствовал, если бы на моем месте был Феликс?
Чертов провокатор. Совершенно ясно и понятно, от кого он этого всего нахватался.
— А если бы на моем месте был Джисон? — Чанбин не уклоняется, бьет в ответ.
— Мы разве играем в захват инициативы? Не думай, что если ночью она была твоя, то ты тут самый крутой, — парирует Минхо, на что тот отпускает краткое:
— Ты придурок.
Но остроумия у него, конечно, не занимать.
— И без тебя знаю.
— Но если серьезно, Джисон хорошо к тебе относится, — Чанбин действительно так считает и в то же время уходит от темы о Феликсе, — в отличие от меня.
— Ага, и именно поэтому я сейчас нахожусь здесь с тобой, — звучит практически как оскорбление. — Это что, он попросил тебя меня выследить?
Чанбин так и ждал этого вопроса.
— Не совсем так.
— Тогда как?
— Врать не буду. Джисон правда попросил меня отыскать тебя, но он понятия не имеет о случившемся.
— Получается Джисон не в курсе, где я был?
— Угу.
— Хотя… какая теперь разница? — как бы Минхо ни старался сделать вид, что ему наплевать, не выходит. — Собираешься ему доложить? — и на этой фразе буквально сдает себя.
— А должен? — и по иронии судьбы именно Со Чанбин оказывается тем, кому не все равно. Лучше бы он никогда в это бы не ввязывался — тогда как минимум троим людям спалось бы спокойнее.
— Не знаю, насколько вы там близки.
Достойный поступок близкого человека.
— Дело ваше, разбирайтесь сами.
— Было бы в чем там разбираться. Ты сделал это лишь только потому, что он попросил?
Наверняка эти двое никогда бы не смогли ужиться вместе, так как Минхо задает слишком много сложных вопросов. Чанбин человек рассудительный, ему нравится размышлять о причинах поступков других людей, но он ненавидит примерять это состояние на себе. Ему всегда казалось, что он исключительно ясно понимает чужие мотивы, но теперь он перестал понимать собственное «я».
— Я у Джисона в долгу, я не мог его кинуть, — «А сделал в итоге в тысячу раз хуже».
Лучше бы Чанбин просто обидел его, вместо того, чтобы обременять себя и Минхо настолько грязным секретом.
— В долгу значит… И что же такого он для тебя сделал? — вот любит же лезть не в свое дело.
— Помог мне кое с кем познакомиться.
И этим обременил ещё одного человека.
— Можешь уже говорить прямо, что это был Феликс. Вчера Джисон мне сам в этом признался, после того, как я, случайно услышав ваш личный с Ликсом разговор, вломился к нему и наехал за то, что меня выставили клоуном, — по Минхо видно, что он чувствует себя глупо. Чанбин не меньше считает это абсурдом. Судьба так подло распорядилась, что из всех, кто был в универе тем вечером, именно Минхо услышал чанбинову тираду о разбитом сердце.
И если бы не это, то он никогда бы не оказался у Чанбина в постели.
Это точно чья-то злая шутка.
— Ты до сих пор веришь в то, что все это было мною подстроено? — ему одновременно смешно и хреново от того, что Минхо серьезно посчитал, что Чанбин на такое способен.
— Я вспылил, признаю. Конечно, сейчас, остыв, я понимаю, что это тупой бред, но тогда я моментально вышел из себя, поэтому здравый смысл помахал мне на прощание ручкой. С другой стороны, я не скажу, что я просто понавыдумывал всякого и сразу же в это поверил, ведь я пошел к Джисону, все еще надеясь, что он меня переубедит. Но… произошло совершенно иначе, — Минхо резко обрывает свою историю. Посмеялись с собственной глупости и хватит. Время приуныть, столкнувшись с жестокой реальностью.
— То есть ты до сих пор не веришь, что все время, когда Джисон был с тобой, он вел себя искренне? — почему-то Чанбину хочется, чтобы тот чувствовал себя виноватым.
— Тогда как ты объяснишь то, что он кинул меня и ничего не удосужился объяснить? — в свою очередь Минхо это совсем не нравится. — Ты что-то знаешь, да? И не хочешь говорить? Или это он запретил тебе? — он возмущается и копает под Чанбина, которого не так просто расколоть. — Теперь нет смысла скрывать это после всего, что произошло.
— Смысла может и нет, но, признай, что тебе не все равно, — в этом плане Чанбина не обмануть. — Ты думаешь что-то изменится, если я тебе расскажу? — он неуступчив.
На самом деле Чанбин абсолютно ничего не знает. Кроме того, что, оказывается, Джисон чуть не женился. Без подробностей он не находит пользы в раскрытии этой информации. Но, увидев радикальное изменение в поведении взъерошенного парня — в нервом взгляде, раздраженном тоне голоса, — Чанбин рискует надавить на Минхо. И считает, что это оправдано. Вроде бы их отношения наконец-то пришли к какому-то компромиссу, но Чанбин в силу привычки вновь охотно треплет чужие нервы. Наверное, избавиться от этого сродни тому, чтобы бросить курить.
— Блядь, понятное дело мне не все равно, если я вчера поехал в клуб в сомнительной компании и закинулся наркотой, — и все-таки Минхо это признает. — Ты решил так воспользоваться своим знанием и поиздеваться надо мной?
— Просто хочу, чтоб ты не выставлял себя, будто ты тут один такой бедный и несчастный, — Чанбин впервые за долгое время позволяет себе резко ему ответить.
Минхо в ответ гневно вздыхает, недовольно поднимает брови и, потушив очередную недокуренную сигарету, вскакивает со своего места, начиная собирать разбросанные по всей спальне собственные вещи.
Кажется, они друг друга неправильно поняли. Как обычно. Это тупик.
— Что ты делаешь? — Чанбин вновь обращается к нему, так как понимает, что реально взбесил Минхо, который теперь ни за что не пойдет на контакт первым.
— Шмотки собираю. Не видишь? — язвит. Все в его духе.
— Что за истерики? — тут и терпение второго начинает лопаться.
— Да, я бедный и несчастный, но я же не просил тебя мне помогать! — Минхо психует, на секунду остановившись от сбора, направив весь свой рассерженный взгляд на потерянного Чанбина.
— Меня просил Джисон. Ночью ты меня умолял кое о чем другом, — он явно сбалтывает лишнего, но если бой уже начался, то будь войне.
— И ты это, блядь, сделал. Спасибо тебе большое! — натянув на себя верхнюю одежду, Минхо, прежде чем уйти, выплескивает на Чанбина всю свою обиду: — Ты думаешь я буду жалеть тебя, если тебя бросил твой любимый Феликс? К черту вас всех!
Натуральная язва. Чанбину очень неприятно и больно.
Точно также чувствует себя Минхо.
Чанбин осознает это слишком поздно и не успевает сказать кое-что важное о послании Джисона, так как в дверь — с какого-то хрена — раздается звонок.
Минхо заметно начинает паниковать и все усугубляется, когда он видит, что Чанбин сам, кажется, не в курсе, кого сюда внезапно занесло.
— Что за?.. — хочет начать Минхо, но хозяин квартиры резко заталкивает его в соседнюю комнату, когда-то принадлежащую его родителям.
— Посиди пока тут. Не высовывайся, — Чанбин, захлопнув дверь прям перед его носом, направляется к источнику звука.
Неожиданным гостем оказывается Феликс. Чанбин смотрит в глазок, но не спешит открывать. Тот неугомонно звонит и стучит, почти что ломится. Как не вовремя.
Может быть Феликсу надоест, и он уйдет, решив, что дома никого нет? Возможно, Чанбин впустил бы его, если бы не Минхо. Пока что он обливается потом, тщетно пытаясь предотвратить кашу в голове. Присутствие Феликса горит красным сигналом перед желанием ликовать и тут же спрятаться. Чанбин все еще обездвижен и, кажется, не дышит.
Но Феликс поступает умнее, чем тот ожидал. Он звонит Чанбину на телефон, который все это время находился у владельца в руке, и громкий рингтон сдает его с поличным.
— Алло, — как ни в чем не бывало отвечает Чанбин.
— Я слышу, что ты дома. Почему не открываешь? — в голосе Феликса слышится недоумение, в то время как Чанбин пребывает в конкретном ступоре.
— А зачем ты пришел?
— Нам нужно поговорить.
«Нам»? Или только Феликсу?
— О чем?
— Может ты уже впустишь меня? — младший начинает злиться и что-то подозревать. — Ты там не один, что ли? — ловко попадает.
«Твою мать».
Актер из Чанбина нулевой. Ему повезло, что пока что Феликс находится за дверью, иначе бы он впервые увидел, как Чанбин, изрядно перенервничав, элементарно не может связать и двух слов.
— Я был в ванне, сейчас оденусь, — первые отмазки идут в ход. — Так что случилось? — Чанбину нужно выяснить потенциал, понять, насколько серьезный и долгий у них завяжется разговор, чтобы быстро разработать план действий. Он подвергает опасности не только чужие дружеские отношения, но и отношение к самому себе. Чанбин даже не знает, что из этого хуже.
— У тебя там точно никого нет? — у Феликса отличная интуиция, что в данный момент совсем не на руку.
— Я один. Сейчас открою, — Чанбин сдается.
Если Минхо так и дальше будет сидеть в родительской спальне, то все пройдет успешно. Чанбин тешит себя этими мыслями, но чувствует какой-то подвох.
Дверь отворяется. Феликс вроде бы выглядит совершенно обыкновенно, но все равно… как-то странно. Неизведанное чувство пошаливает прямо в легких, что очень хотелось бы свалить на вред от курения, но учащенное сердцебиение и вспотевшие ладони говорят об обратном.
Чанбин выглядит как идиот — он в этом уверен.
— Привет, — единственное, что приходит ему в голову.
— Давно не виделись.
— Ага. Вчера, — невозмутимо отвечает Чанбин, а в голове кричит: «Боже, это же просто формальная фраза».
— Я помню, — не менее растерянно отвечает Феликс.
Разговор явно не вяжется. Чтобы предотвратить нелепость происходящего Чанбин наконец решается пропустить гостя в свою прокуренную до невозможности комнату. Ему впервые стыдно за то, что он позволил себе и Минхо без остановки смолить в помещении. Ведь кто знал, что Чанбину стоило ожидать кого-то еще? Похоже, что Феликс особо не обращает внимание на запах, так как знает о чанбиновой вредной привычке.
И это еще не самое страшное, от чего Со Чанбин испытывает зависимость.
— О чем ты хотел поговорить со мной? Я думал, мы уже все обсудили в тот вечер, — он решает подтолкнуть Феликса, который явно до сих пор размышляет о том, с чего же начать.
— Я немного выпил перед тем, как прийти, но ты не подумай ничего такого, сейчас я соображаю трезво, — предупреждает он и внезапно выдает: — На самом деле я хотел извиниться.
— За что? — такого поворота событий старший не ожидал.
— Я был резок с тобой. Я включил гребаную гордость и повел себя как говно.
— Это скорее я вел себя как говно.
— Отрицать не буду, но… ты попросил прощения, а я не принял твои извинения. Но я надеюсь, что ты примешь мои.
Чанбин еще никогда так остро не чувствовал сожаления. За последние дни он не раз попросил прощения не только у Феликса, но и у Минхо, чья боль отравила жизнь им обоим. Но все без толку — Чанбин вновь и вновь сталкивается со своей неукротимой природой, непреклонной убежденностью в истинности и правоте собственных действий.
Он не сможет раскаяться, так как происходящее касается не только одного Чанбина. Но чем дольше продолжается ложь — тем неприятней его побуждения, что вмиг распространяются на других.
— Ты действительно хочешь быть со мной? — Чанбин все-таки набирается храбрости, чтобы задать подобный вопрос. Он боится, что в голове у Феликса преобладают мысли о том, что Чанбин слишком много о себе думает. Да кто он такой, чтобы хотеть иметь с ним хоть что-то общее? Может Феликс просто слишком хорошо воспитан, поэтому внутренние противоречия и вынудили его извиниться.
— Ты все еще сомневаешься в этом? — и все же это не обиходный акт прощения, намерения Феликса серьезны.
Вот только Чанбин так красиво проебался, что не понимает, как теперь ответить на его чувства. Они взаимны, он без сомнений это признает, но всплывающие воспоминания о прошедшей ночи и звонок Джисона, теперь не позволяют Чанбину быть с Феликсом искренним до самого конца.
— Феликс, я понимаю, что ты чувствуешь, но это не тот выбор, который ты должен сделать.
— Ты не имеешь права решать за меня. Я влюбился не в какой-то надуманный образ, я влюбился именно в тебя, — Феликс первым вносит ясность в их отношения, берет финальный аккорд. Чанбин больше не нуждается в аргументах.
Ли Феликс не протагонист его истории — он живой, здесь и сейчас идет навстречу Чанбину. Чанбину, который больше не придумывает сюжеты, а любит. И хочет сделать этого человека непомерно счастливым.
— Что здесь делает рюкзак Минхо? — Феликс совсем не к месту демонстрирует свою внимательность.
«Вот же черт!» — а Чанбин неподдельную панику.
— Это мой, — врет он, надеясь, что не палится.
— Забавно, у Минхо такой же, обычно он ходит с ним на тренировки.
Чанбин уже и забыл, насколько Феликс часто контактирует с Минхо. А они ведь вместе танцуют, то есть видятся почти все свое свободное время. И рюкзак как назло именно в любимой расцветке хозяина — темно-синей. Удивляться тут, конечно, нечему, но одно неверное движение и все, что начало налаживаться, снова полетит в тартарары.
— Что у меня могут делать его вещи? — старший все старается правдоподобно сыграть, надеясь, что Феликс и сам не хочет верить в то, что Чанбина и Минхо что-то связывает.
— Ну… Я не хочу сказать что-то лишнее… — менжуется Феликс, но тот находит верное решение для отвлечения, вовремя перебив его:
— И не надо.
А затем припадает к чужим губам. Делает то, что должен был сделать давно — целует по-настоящему, без театральности, не сдерживаясь внутренними оковами, с чувством, любя. Прижимает робко, ненапористо, будто не хочет спугнуть, ищет его руку, вкладывая свою горячую ладонь, второй проводит по холодной шее, что вздрагивает от прикосновения, сначала кончиками пальцев, позже обвивает полностью, сильнее притягивая к себе. И это разительно отличается от того, что Чанбин ощущал всего пару часов назад. Дело в не том «что» ты делаешь, а «с кем» — теперь он начинает понимать всю ценность истинного чувства и то, как легко к нему пристраститься.
— Восемь, — прерываясь, возвращается к отсчету Феликс.
Он все еще помнит об этом, и Чанбин улыбается оттого, что его это одновременно и смешит, и греет. Маленькая глупость, которая стала так много значить.
— Можешь больше не считать, — заключает Чанбин, — их точно будет больше пятнадцати.
И после пятнадцати он должен был отпустить Феликса. Какой смысл теперь насильно обманывать себя? Разве возможно добровольно отказаться от того, что не дает тебе морально разлагаться? Реально ли перебороть настолько мощную зависимость?
Отныне Чанбин осознает, чего лишился Минхо, и в полной мере ощущает страх перед невозможностью быть с тем, кого невероятно сильно любишь, так, что сводит грудную клетку, за кого готов отдать все что угодно, и даже больше.
А Минхо уже отнюдь нечего отдавать. И все остатки по своей же вине получил Чанбин. Может быть он бы и смог оценить Минхо по достоинству, но отвлечься на кого-то другого, когда голова забита иным — то же самое, что заставить себя думать на неродном языке.
Внезапно раздается хлопок двери, который Чанбин почему-то заранее предвидел и, в оправдание младшему, благополучно свалил на соседский шум. Он до сих пор не отпускает Феликса, но в то же время не расстается с прочно засевшей мыслью о том, что их дороги с Минхо с сегодняшнего дня окончательно разделились.
