***
Хенджин испытывает необъяснимое волнение, потому что не знает, как себя вести. Стоит ли ему дальше идти на поводу своих чувств или же обозначить границы? Казалось, что после истории со старшим братом больше ничто не сможет вывести его из равновесия, но их последний разговор все никак не может выйти у него из головы. …— Живи тихой, мирной жизнью, прилежно учись, не общайся с проблемными детишками и не влезай в передряги, и тогда ты точно никогда не станешь чьей-то мишенью. Когда неведомая хрень происходит только с тобой, то этому еще можно найти какое-то логическое объяснение, но, когда это затрагивает и твоих близких, то страшно подумать, кому еще и в какой степени могут нанести вред. Да и в чем и перед кем собственно все виноваты? А может лучше последовать совету Хенвон-хена и не пытаться лезть в чужие дела. Хотя, конечно же, хотелось бы прежде всего разобраться, что за чертовщина происходит. Минхо отчислили, и почему-то Хенджин чувствует свою вину, но ведь он сам ничего для этого не сделал. Вот именно, абсолютно ничего не сделал, даже не пытался его защитить. Но разве Хенджин должен брать ответственность за его ошибки? Да, они друзья, но каждый сам выбирает, как ему жить. Возможно Хенджин не прав лишь в том, что в нужный момент не оказался рядом. Недавнее поведение Минхо могло служить криком о помощи, который тот не смог распознать. Не поздно ли теперь все исправить? Если Сынмин уедет, то Хенджин останется один. Бан Чан, Уджин и Феликс ни в коем случае не перестают быть ему друзьями, но вряд ли смогут заменить двух самых близких. Их связывает слишком многое, и это отнюдь не просто отпустить. Хенджин не всемогущ, но хоть что-то предпринять он обязан. Минхо должен присутствовать на их последнем празднике, и Хенджин сделает все, чтобы лучший друг сдержал свое обещание. «Нам нужно что-то придумать, чтобы Минхо пропустили на территорию кампуса, и он попал на фестиваль» — Хенджин отправляет сообщение Сынмину, зная, что тот не откажет в помощи. «Я тоже об этом думал. Но ты уверен, что он хочет пойти?» — похвально, что даже в такие моменты его волнуют чувства людей, но Хенджин на сто процентов убежден, что это этот вечер они должны провести все вместе, без исключений. «Я не смогу развлекаться с мыслью о том, что где-то в мире плачет один Минхо». «Соглашусь. Но в универ и в обычный день без пропуска просто так не попадешь, а в этот раз из-за выступления знаменитостей будет усиленная охрана». Раньше Хенджин и не задумывался о том, что, не будучи студентом, при входе на территорию ВУЗа могут возникнуть сложности. А теперь их надежная защита является и плюсом и минусом. «Тогда почему бы Минхо не притвориться стаффом?» — он предлагает свою пока единственную вполне стоящую идею. «А ведь иногда тебя реально посещают умные мысли» — Сынмин вроде как и соглашается, но своим издевательским ответом отправляет того в нокаут. «Это был намек на то, что я тупой?» — абсолютно без понятия, как на это реагировать. «Нет, просто я рад, что ты так сильно стараешься ради Минхо. Мне нравится, когда ты отбрасываешь гордость и думаешь о других». Так вот каким Сынмин видит его. Гордым самовлюбленным эгоистом. Наверное, раньше бы Хенджин обиделся, но сейчас он действительно готов принять критику и работать над своими недостатками. Но, несмотря на это, слова Сынмина все же задевают его и дают понять, что они и правда отдаляются друг от друга. Ничто не длится вечно — дружба, любовь. Но Хенджин готов пойти на все, чтобы счастливые моменты продлились чуточку подольше. Если бы он вновь включил свою гордость, то скорее всего еще долгое время об этом бы жалел. Возможно до конца жизни. Если им и суждено разойтись, то лучше сделать это без угрызений совести. «Тогда нужно позаботиться о том, чтобы Минхо не приняли за какого-нибудь сасэн-фаната. Я обещаю, что постараюсь что-нибудь придумать. Увидимся на фестивале». Хенджин получает от друга еще одно сообщение и сразу же отвечает: «Удачи. Увидимся». Хотелось бы, чтобы сегодня в сутках было больше двадцати четырех часов. — Хенджин-а, я могу подвезти тебя вечером до универа. Еще сильнее хотелось бы, чтобы Хенвон-хен исчез. Из комнаты, дома, города, страны, из его, черт возьми, жизни. Прямо здесь и сейчас. — Не надо. У меня планы, — в грубом резком тоне врет Хенджин, желая, чтобы тот засунул предложение о помощи себе в одно место. — Какие еще планы у тебя могут быть перед фестивалем? Да ладно тебе, нам все равно по пути. Как же злит эта долбанная фальшивая братская забота. И кто вообще впускал его в чужую спальню? Почему он так уверен в своей вседозволенности? — Я надеялся не пересекаться с тобой ни до, ни во время, ни после фестиваля, — «Точнее никогда». Хенджин продолжает атаковать ненавистного брата накопленной за долгие годы желчью, умещая в едких фразах весь гнев, на который только способен. Но Хенвон сдерживает все нападки, не отступает, и младший вновь сталкивается с его надменным взглядом, что колет внутренности холодной крошкой. — Я же переживаю. Почему в последнее время ты так рассеян и напряжен? — старший никак не оставит свою абсолютно неискреннюю актерскую игру. — Может тебе стоит… расслабиться? — и эта внезапная смена тона на властвующий, наводящий страх, будто отрезвляет Хенджина. Как долго он будет убегать от всепоглощающего ужаса, преследующего его не только в жутких снах? «Почему бы тебе просто не пойти нахер?» — Я не могу успокоиться, пока ты здесь, — Хенджин недвусмысленно направляет взгляд на дверь, в то же время прячась от чужих хищных глаз. — Ты не сможешь избегать меня вечно, Хенджин-а, — Хенвон-хен всего лишь на мгновение как бы невзначай касается плеча младшего брата, а того в свою очередь словно током парализует. У него красивые аккуратные длинные пальцы, в каком-то роде аристократичные, но Хенджин и думать не перестает о том, как хочется их все переломать, наблюдая за чужими мучениями. — Надеюсь, мы еще встретимся сегодня, — его губы растягиваются в довольной улыбке, и, вдоволь насытившись чужой неприязнью, Хенвон вскоре покидает общество остервеневшего брата. — Псих, — злобно бросает в след Хенджин, сделав это чуть громче, чем рассчитывал. Хенвон-хен может быть действительно не расслышал, либо проигнорировал. Но точно понимал, что его собственное безумие заканчивается там, где начинается безумие Хенджина.***
В последний раз, когда родители серьезно отчитывали Чанбина, он был учеником старшей школы и сильно получил за то, что курил сворованные у отца сигареты. Но эта ситуация и рядом не стоит с тем, что приходится испытывать Чанбину сейчас. Конечно, он никогда не изображал из себя образцового сына, и, наверное, те уже давно с этим смирились, но он наконец пересек черту, сломав границы чужого терпения. — Чанбин-а, просто расскажи нам всю правду, — мать, сидящая рядом с отцом напротив, смотрит на него исподлобья, и нет ни доли тепла в этом взгляде. Она всегда была понимающей и шла навстречу сыну, но в определенные моменты ее строгость находила на Чанбина управу. Но какую же правду они пытаются из него вытянуть? — Я не знаю, что вы хотите от меня услышать, — он в растерянности уходит от ответа лишь потому, что родители — единственные люди, кому Чанбин не может нагло лгать прямо в лицо. Особенно отцу. — Мне даже интересно, какую отговорку ты для нас подготовил, — вступает в диалог он. Со-старший крайне неразговорчивый человек, что объясняет его профессия — прокурор со стажем все-таки. Ведь любое слово может быть использовано против вас в суде. Но то, что он уже на данном этапе включается в разговор, знаменует, что они собрались тут отнюдь не просто так поболтать и решить все проблемы мирной семейной терапией. — Я понимаю, что вас беспокоит мое отчисление… — «но что-то не похоже, что мы сидим тут только из-за этого». — Лучше поведай нам о том, из-за чего тебя отчислили, — отец чеканит последние слова, намекая на то, что он о чем-то знает. И это пугает, потому что Чанбин действительно не в курсе, в чем он так провинился. Да, бесспорно, он много косячил, но эти неприятные случаи никак не могли коснуться родителей. Ему не впервой слушать нотации из-за пропусков и не очень хорошей успеваемости, но обычно этим была озабочена только мать, а глава семьи уже давно заверил его в том, Чанбин — человек взрослый и ответственность за свои проступки несет только он сам. Так что же резко изменилось? — Скажи, только честно, ты употреблял наркотики? — в глазах женщины словно угасает последняя надежда, а Чанбин в ответ на вопрос изумленно хмурит брови, вскидывает руки и от искреннего негодования повышает голос: — Что за бред? С чего вы это вообще взяли? Какие к черту наркотики? Я разве похож на наркомана? — К счастью, пока не похож. «Пока?!» — Это еще не все, — вставляет отец. Чанбин уже и не знает, чему удивляться. — Проверенные источники нам также доложили о твоей связи с весьма сомнительной компанией, а точнее… — он выдерживает паузу, и парень готов поклясться, что, наверное, это первый раз, когда отец выглядит по-настоящему растерянным и даже скорее слегка смущенным, — с определенным студентом, с которым вы, судя по всему, периодически своеобразно развлекались. «О Боже». — Кто и что вам рассказал? Какой студент? Какие развлечения? — вопросы сыплются один за другим, но родители не спешат на них отвечать. — Ли Минхо, если память мне не изменяет. Знаешь такого? Сердце пропускает один удар. Чанбин и слова не может вымолвить. Каким образом информация о нем добралась до них? А самое главное в каком виде? После каких-то нелепых слухов о наркотиках, о коих он и помышлять не смел, кто знает, что еще за чушь о парне теперь гуляет на белом свете? — Ты и правда… — неуверенно начинает мать, и Чанбин прекрасно догадывается, какое слово она собирается сказать, — состоял с этим человеком в отношениях?.. — но вместо него, произносит это. Отношения с Минхо? Что они подразумевают под этим? «Пиздец». Подноготная Чанбина раскрылась, это факт. Но почему к этому приплели именно Минхо, любое взаимодействие с которым совсем язык не поворачивается назвать отношениями? Даже представлять не хочется то, что же еще родители могли услышать и неправильно понять. Хотя тут, как ни посмотри, правильно понять не получится. Привет, мам, пап, я сблизился с Ли Минхо во имя второсортного искусства, водил его за нос, а потом в порыве гнева на самого же себя переспал с ним. Ах да, кстати, в этот момент мы крутили роман с другими парнями. Вот так в голове Чанбина это выглядит. Может лучше ни в чем их не переубеждать, чтобы не сделать эту ситуацию более нелепой и запутанной? — Послушайте, Минхо просто мой знакомый из универа, даже не друг. — То, что он не друг — это понятно. Друзья таким не занимаются, — отец словно насмехается, и это бесит, хочется просто пробить кулаком себе лицо. — Ты можешь и дальше все отрицать, но я видел достаточно доказательств того, чтобы в это поверить, — он даже не желает слышать чанбиновы аргументы. Разговор только по фактам, и, кажется, кому-то срочно нужен адвокат. — Но вдруг есть вероятность, что его подставили? Или это чья-то шутка… — несмотря на то, что мама в безумном шоке, она до последнего защищает Чанбина. Это разбавляет атмосферу безысходности и греет душу. Душу, которая, похоже, прогнила до основания. — Те, кто сообщил об этом, не имели цели навредить нашему сыну. Так что он еще легко отделался. — Да кто это был? И о чем конкретно тебе рассказали? — Чанбину не терпится узнать, кому так прижало нажаловаться его отцу. Кому парень так мешает жить? — Поверь, это не имеет значения. Это мог быть кто угодно, даже кто-то похуже, учитывая твою дурную репутацию, — совершенно неизвестно, о какой известности идет речь, если по большей части Чанбин всегда был никому неинтересен, за исключением Минхо, из-за которого все и пришло к этому разговору. — Я видел ваши глупые безобразные переписки, слышал о драке и знаю то, что не так давно ты был вместе с ним в клубе, что послужило для меня большой неожиданностью, учитывая, что ты не любишь настолько людные и шумные места. А о том, в каком состоянии был… тот парень… и говорить не приходится. Вас связывают слишком много неприятных событий. Один раз — случайность, два — совпадение, три — закономерность, четыре — закон, — отец очень напрасно старается проследить в тех событиях какую-то логику. Неужели кто-то из знакомых заметил их и разболтал? Да какое вообще дело кому-то до того, как Чанбин проводит свое свободное время? — Я не хожу по таким заведениям, я был там лишь для того, чтобы помочь ему, — объясняется загнанный в угол парень, осознавая, что его слова сейчас и грамма веса не имеют. — Ты сам хоть понимаешь, как это звучит? Сначала пытаешь убедить нас в том, что этот человек просто твой знакомый, а теперь заявляешь о своих благородных намерениях. Зачем тебе помогать тому, кто для тебя ничего не значит? Чистая правда звучит как глупое оправдание. Теперь Чанбин и сам начинает верить в то, что совсем заврался. В первую очередь по отношению к себе. — Ладно, я уже понял, что у вас другой взгляд на эту ситуацию. Но неужели из-за этого меня могли отчислить? — в универе бывали скандалы и громче. Чанбин на это никогда не обращал внимания, просто знал. И если на чужие выходки закрывали глаза, то почему в этот раз все произошло абсолютно иначе? — Вообще-то все было не совсем так. Это я тебя отчислил, — эта новость будто бьет Чанбина по лицу с самого крутого разворота. Отец, чествовавший высшее образование, собственноручно лишает родного сына возможности получать знания. — Это была вынужденная мера. Я не мог позволить, чтобы твоя характеристика запятналась незрелыми поступками, поэтому решил, что ты уйдешь сам, не потеряв гордость, вместо того, чтобы дождаться момента, когда тебя заклеймят и закроют все дороги в успешное будущее, — это просто очередная отмазка, боязнь только за себя. Со-старшего уже давно не интересует судьба Чанбина. Так зачем он здесь разыгрывает из себя якобы заботливого родителя? — Ты ведь сам утверждал, что я уже взрослый и должен сам нести ответственность за свои поступки. И что же теперь изменилось? — не верится, что отец переступил через собственные принципы. Он сам не единожды утверждал, что человек не может повторить одну ошибку дважды. Во второй раз — это уже не ошибка, это — выбор. — Это не поступок взрослого человека, Чанбин. Ты прекрасно знаешь, через что нам с твоей мамой пришлось пройти после переезда в Пусан. Ты законченный эгоист, раз решил, что если мы уехали, то значит тебе можно делать все, что вздумается. Что скажут люди, узнав о твоих проступках? Им станет интересно, кто тебя так неправильно воспитал. Ведь все первоначально идет от семьи. У меня не железное терпение, поэтому я больше не намерен закрывать глаза на твои выходки. Не так давно имя Со Донхвана в сфере криминалистики Сеула звучало довольно громко. Отец достиг успеха, начиная с нуля, посадил за решетку немало преступников, заслужил всеобщее уважение, но однажды все пошло совсем по иному сценарию. Проиграть несколько дел с обоснованными обвинениями какому-то молоденькому адвокату — это нонсенс. Наверняка каждый на месте Со-старшего насторожился и понял бы, что что-то тут нечисто. Но когда начинаешь копать под тех, кто может вершить чужими судьбами, рискуешь и сам попасть под удар. Новенький никому неизвестный адвокат лишь пешка, которой можно легко управлять, чтобы скрывать тех, кто реально за всем стоит. И если первый раз это еще можно как-то спустить на собственную оплошность, но, когда группа людей один за другим проходят по одной статье и остаются безнаказанными, тут паззл выстраивается сам по себе. Чанбин всегда без преувеличений восхищался своим отцом, хоть никогда и не планировал идти по его стопам. Со Донхван для сына являлся настоящим сеульским героем, боровшимся с плохими парнями. Но именно острое чувство справедливости и погубило его. Сначала прокурора начали снимать с расследований, не подпуская к материалам дела, но это отнюдь не остановило его. И когда все вскрылось, Со-старшего понизили. Понизили настолько, будто позабыли о всех его былых достижениях, заработанных честным трудом. Когда-то один из лучших сеульских окружных прокуроров был переведен в промышленный район Пусана и, будучи штатным сотрудником, день за днем решал споры рыбаков, что совсем не блещут умом. В таком обществе несложно поехать крышей. Видимо, так и случилось, раз теперь собственный сын в его глазах стал выглядеть, как преступник. Чанбин не станет отрицать, что он часто ведет себя эгоистично, но он ни разу не помышлял о том, чтобы навредить родителям, которые, честно говоря, не так уж много времени посвящали его воспитанию. Да, мать, в отличие отца, проявляла к ребенку признаки любви и заботы, но Чанбин всегда был особенным ребенком, поэтому к нему относились очень аккуратно, с осторожностью. — То есть ты хочешь сказать, что признаешь мое поведение плодами твоего ошибочного воспитания? — Чанбину хотелось засмеяться, только вот ситуация страшная. Он никогда не смел препираться с отцом, а сейчас тыкает ему на собственную оплошность. Кажется, об этих словах наглый сын еще пожалеет, но все-таки в этой фразе есть доля правды. Чанбин отчетливо помнит тот момент, когда отец впервые проявил к нему должное внимание, подарив первый комикс. По правде говоря, именно после этого началась та самая маниакальная любовь к выдуманным историям, где добро всегда побеждает зло. С возрастом пришло осознание, что подлинными мерзавцами являются не какие-то карикатурные персонажи в лице Зеленого Гоблина или Джокера, а вполне реальные люди, окружающие нас повсеместно. А потом оказалось, что изучать злодеев намного интереснее, чем с ними бороться, но Чанбин и сам не заметил, как стал одним из них. Да, разумеется, он никого не убивал и не грабил, но приносил людям боль, даже тем, кому вовсе не хотел. В том числе и семье. — Ты всегда был сложным ребенком, но мы с твоей матерью столько вложили в тебя, чтобы сейчас понять, что все это было бессмысленно. Образ жизни Со-старшего и его подарок пробудили в Чанбине темную сторону, которую отец впоследствии старался избегать. Затерянный в выдуманных мирах сын не ведает о том, что такое отцовская любовь, но зато без труда проигрывает в голове каждый свой прошлый поход к психологу, за которые родители действительно выложили немаленькую сумму. Только все оказалось без толку. Со Донхван бесспорно вызывал уважение. И неподдельный страх. Это было сугубо личным, поэтому даже в те года, когда по школе пошел гнилой слушок о том, что отец Чанбина какой-то бандит, тот и не пытался хоть как-то защитить честь своей семьи. Его в принципе никогда не волновало мнение окружающих, его заботили лишь чужие грехи, настолько, что он перестал замечать свои. Теперь Чанбин понимает, почему отец не был рядом с ним, не стараясь хоть как-то сблизиться. Он тоже боялся. Может быть глава семьи просто хотел защитить ребенка от самого себя, но теперь Чанбин не помнит практически ничего, кроме холодных взглядов. Мужчина не должен показывать свои чувства, а уж тем более идти у них на поводу. Он всегда рассудителен и тверд в своих намерениях, он выше остальных и не проявляет свои слабости — именно такой пример всегда был у мальчика, который свято верил, что отец никогда не ошибается. И вот мир Чанбина рухнул прямо на глазах, но впервые в нем проснулось желание что-то восстановить, а не вновь разрушить. — Несмотря на то, что ты не заслужил, я все же дам тебе второй шанс, — продолжает отец, но и после подобных слов его тон мягче не становится. — Я уже упомянул о том, что мне удалось предотвратить попадание в твое личное дело скверных характеристик. Твое резюме все еще могут принять в любой местный университет. Впереди у тебя еще целых два года на раздумья о том, куда ты хочешь поступить, — глава семьи демонстративно поднимается с места, готовый поставить на этом удручающем всех разговоре жирную точку. И напоследок говорит то, что Чанбин сильнее всего не хотел услышать: — Но учти, когда ты вернешься из армии, я лично проконтролирую, куда ты направишь документы. Больше тебе не стоит тратить время на бесполезные вещи как рисование. Это всего лишь хобби, а не серьезное дело для становления квалифицированным специалистом. Будто бы Чанбина это когда-то волновало. Он не мечтает ни о деньгах, ни о славе, ни о создании семьи. Уставший парень просто хочет, чтобы от него все отстали. Желает тишины и спокойствия, карандаш в руке, которым с упоением вырисовывает черты его незаменимой музы. Но сейчас не муза покинула Чанбина, а он вынужден покинуть ее, так как не в состоянии сопротивляться. Идти наперекор отцу в данный момент не лучший выбор, так как пора серьезно задуматься о своем поведении. Раньше Чанбина ничего не держало в родном городе, а теперь он не знает, как с корнем вырвать рвение обратно. У него никогда не было стремления стать прилежным студентом, образование всегда стояло где-то на заднем плане, но Чанбин ни за что в жизни не подумал бы о том, чтобы бросить дело всей жизни, предпочтя изучению искусства что-то другое. Среди нудных пар очень редко проскальзывали действительно занимательные дисциплины, но все же отбирать возможность развиваться в единственной сфере, которая ему нравится — это уже слишком даже для отца. Ранее он не поддерживал, но и не запрещал, а теперь оставляет Чанбина без того, что ему реально дорого. С самого первого дня, когда мальчишка взял в руки принадлежности для рисования, он осознал, что это и есть его истинное призвание. И с недавнего момента в жизни появилась еще одна причина, благодаря которой Чанбин еще не впал в окончательную апатию. И имя ей — Ли Феликс. Но здесь, как бы он ни раскаивался, уйти будет правильным решением. Судя по разговору, родители ничего не слышали об этом парне, значит Чанбин все еще способен его уберечь от несмываемого позора, у него нет другого выбора. Он не в силах искупить вину после содеянного. Чанбин не достоин ни единого феликсового взгляда, прикосновения, ни единой мысли. Извинения могут служить лишь жалким оправданием, ведь прощения просят за ошибку. Но человек не может ошибиться дважды, во второй раз — это выбор. Запутавшийся парень снова и снова убегал от реальности, на мгновение поверив в то, что Минхо нуждается в нем как в кислороде. Они вместе убегали, но тот лишь искал утешения, а Чанбин нагло воспользовался, опять поставил себя выше чужих чувств, воображая себя неприкасаемым. И если раньше он с легкостью мог свалить вину на других, обличая страдания вкупе с грехами, то сейчас Чанбин ненавидит лишь себя самого. Все это время человек, не переносящий лживое общество, являлся обладателем самой лицемерной маски. У Феликса есть лишь один недостаток — он само совершенство. И Чанбин просто не готов ждать того момента, когда любовь разрушит их. Несмотря на то, что он опустошен своим уходом, Чанбин хотел бы, чтобы Феликс знал, что в этом безобразном мире солнечный мальчик с веснушками прекрасен для него. Лишь ему Чанбин смог в полной мере открыться, поведав о любимых вещах и сокровенных мыслях, в которых Феликс, возможно, и не был заинтересован. Но в любом случае, то доверие, которое мрачный и закрытый парень выразил к едва знакомому человеку, показало новую и, наверное, лучшую сторону Чанбина. Казалось, что это был очередной глупый эксперимент, но на деле угнетенный одиночеством парень так выразил чувство, когда человек непременно нуждается в другом человеке. Феликса никто не держал, и он на самом деле уходил, но в итоге вернулся, а Чанбин уже не смог ему дать то, что тот заслуживал еще с самого начала. Он не смеет оставаться рядом с Феликсом — такова будет плата за то, что провернул неудачную игру с его чувствами, плюнул в чистую и непорочную душу, желая запятнать ее своими грязными руками. Солнечный мальчик почти поддался соблазну, но Чанбин не получит свой трофей, позволив тому пасть в бездну. Пускай Феликс не сможет простить внезапное бегство — винить за это намного лучше, чем жить с грузом в душе, с мыслями о низком предательстве от того, кто стал близким человеком. Дорога в ад устлана благими намерениями. Пускай он обвиняет Чанбина в равнодушии, в отказе от дружбы и любви, в том, что ушел, даже не попрощавшись. Со временем Феликс перестанет искать ответы, забудет его, будет жить дальше, а там уже не будет места для Со Чанбина. Прошлое всегда догоняет, даже если бежать быстрее. Ведь Чанбину суждено оставаться одному, отказавшись от того, кто возжелает его спасти.***
Джисон взбудоражен предстоящей миссией, воображает себя Ларой Крофт, хоть и осознает, что проникновение в собственный дом, ключи от которого забрали родители, звучит не так уж круто. Он осознанно выбирает риск, несмотря на то, что на пути к цели Юнхо-хен все еще безуспешно пытается его отговорить. Но сдаваться Джисон не привык, поэтому он обязан вернуть преимущество в свои руки, ведь пока еще есть за что бороться. Уен-хен паркует машину в нескольких метрах от дома, на улице ни души, что существенно облегчает задачу. — Я, конечно, понимаю, что это бесполезно… Но все-таки спрошу в последний раз, — никак не унимается Юнхо, увязнув в сомнениях. — Ты серьезно хочешь сделать это? — сидя спереди, он поворачивает голову назад, чтобы впервые посмотреть младшему в глаза. — Да, хен, — Джисон нисколько не колеблется в ответе, но у самого все-таки поджилки слегка трясутся. С каждой секундой драгоценного времени становится все меньше, поэтому нет смысла тратить его на очередные обдумывания. — Хорошо, если ты так уверен, просто постарайся сделать все быстро и не попасть в неприятности, — старшему приходится смириться с чужим решением, остается только пожелать удачи. — Обещаю, что я не доставлю вам неудобств, — все еще стыдно за то, что пришлось втянуть посторонних в эту авантюру, но справиться одному было бы, наверное, нереально. — Поздно ты за это спохватился. Но обратного пути нет. — Давай, Джисон-а, не задерживайся там. В случае чего я позвоню тебе, так что возьми с собой телефон Юнхо, — наставляет Уен, будучи с самого начала на стороне Джисона. Оба хена как бы дополняют друг друга — один всегда поддерживает боевой настрой, а второй спускает с небес на землю. Лучше дуэта и не придумаешь. — У меня есть не больше десяти минут, — заявляет Джисон, прежде чем покинуть машину. — Я пошел! — Надеюсь, ты управишься за пять, — бросает напоследок Уен, наблюдая за тем, как младший направляется к дому. Незаметно перелезть через забор среди бела дня — задача не из легких, но Джисон ловко с ней справляется, хоть и замечает, что его физическая форма оставляет желать лучшего. Похоже, нужно почаще заниматься спортом. Лучшим вариантом, чтобы пробраться в запертый дом, оказывается подземное помещение с бассейном, входом куда служит небольшое окошко. В этом случае Джисон как раз-таки благодарен своему маленькому низкорослому телу. Это место так некстати, но приятно навевает воспоминания об их первом настоящем поцелуе с Минхо, но отвлекаться на ностальгию нельзя, поэтому Джисон незамедлительно поднимается наверх. И тут же его оглушает громкий звук сигнализации, заставляя вздрогнуть и в довесок сматериться. К счастью, парень все еще помнит код от охранной системы, что позволяет быстро избавиться от мерзкого орущего звука. После этого раздается телефонный звонок от перепуганного хена: — Что там у тебя за чертовщина? — рявкает ни на шутку разнервничавшийся Юнхо, но Джисон спокойно уверяет хена в том, что уже все уладил, хотя вероятности, что он выберется отсюда непойманным, теперь сокращаются в несколько раз. — Я скоро вернусь, — эта ситуация вынуждает ускориться, поэтому Джисон бросает трубку и направляется прямиком в свою спальню. И никуда больше. Здесь ничего не поменялось, все вещи лежат на своих законных, и не совсем, местах. Джисон берет все необходимое в надежде ничего не забыть, но на нормальные сборы нет и шанса, так что приходится в быстром темпе покинуть дом. Пока парень на всех парах бежит к машине, издалека слышатся звуки полицейских сирен. Был бы он на физ-ре, ему бы точно поставили высший балл, но теперь оценки не имеют никакого значения. Есть более важные вещи. — Сматываемся отсюда нахрен! — кричит перепуганный Юнхо, и Джисон готов поклясться, что это первый раз, когда он услышал от хена ругательство. Как только Джисон влетает в машину, Уен давит на газ и мчится на всей скорости, словно тут снимают фиг знает какой по счету «Форсаж». Остается только молиться, что старенький Форд не развалится от такой погони. — Ахуеть не встать! Это что сейчас было, пацаны?! — а другой хен веселится, совсем не запариваясь по поводу того, что они могут влипнуть в большие проблемы. — За дорогой следи, гонщик недоделанный! — сердится тот, но, кажется, они уже оторвались от полиции, как только выехали на городскую трассу, затерявшись среди других автомобилей. Если бы Джисон задержался еще хотя бы на минуту, скорее всего им бы влетело по первое число. Парня нереально трусит, но вместо того, чтобы паниковать, он заливается истеричным смехом. Джисон сам не понимает, какого черта сидит и смеется, как законченный псих. Защитная реакция, что ли. Но, как ни странно, Уен-хен подхватывает его волну, тоже начиная угорать. — Вы идиоты? — Юнхо в замешательстве одаривает их обоих тяжелым осуждающим взглядом, совершенно не находя в такой критической ситуации ничего смешного. — Да ладно тебе, братан, расслабься. Они же даже не успели заметить нас, — водитель хлопает свободной рукой того по плечу, но, похоже, этот жест не способен приободрить хена. — Ты думаешь, что в полиции работают умственно-отсталые? По камерам же легко рассмотреть номер твоей тачки. — Ага, меня это волнует также, как и двенадцать неоплаченных штрафов, — отнекивается Уен, ошарашив Юнхо своим заявлением еще больше. — Кретин, права бы у тебя отобрать за твое ребячество. А ты, — страшный в гневе хен обращается к Джисону, что уже почти пришел в себя, — может уже скажешь, куда нам ехать дальше, пока мы еще не застряли в полной жопе? — Не отклоняемся от курса. Как и договаривались, едем на батл. План чуть не попал под угрозу, но, к счастью, им удалось избежать неприятностей. Маршрут построен, и Джисону уже не терпится вновь увидеть Минхо, что после разлуки не покидал его мысли ни на секунду. Сейчас Джисона ничто не остановит, ведь ради своей любви он готов свернуть горы. До пункта назначения они добираются несколько дольше, чем рассчитывали, так как несколько раз пришлось простоять в ненавистных пробках. Сильнее всего это напрягало, разумеется, Юнхо, но с дорожным движением в будние дни оставалось лишь смириться. Успевают они где-то к середине всего мероприятия, но на входе обнаруживают, что для того, чтобы попасть внутрь, нужно вообще-то заплатить. Такое положение дел хенов не устраивает, поэтому они снова засылают младшего со всем разбираться. Джисон, честно говоря, не против встретиться с Минхо без посторонних, поэтому, не теряя ни минуты, заходит в просторный зал, сразу же обращая внимание на сцену, где уже кто-то выступает. Из-за слабого освещения рассмотреть объект поиска практически равняется нулю, и, наверное, среди зрителей нет смысла его искать. Джисон с помощью своей нелепой актерской игры представляется какому-то хмурому высокому и слегка пугающему мужчине участником батла, и тот, ничего не заподозрив, пропускает врунишку в длинный коридор, находящийся за сценой. Везде теснятся танцевальные команды, что, готовясь к выступлениям, не дают проходу. Минхо все еще в поле зрения не наблюдается, но зато на горизонте появляется кое-кто другой. — Феликс! — Джисон, окликнув его, замечает, что он почему-то хромает, опираясь на плечо незнакомого парня. — Хан Джисон? Что ты здесь делаешь? — Феликс искренне недоумевает, рассматривая замотавшегося друга. — Фотоотчет для газеты делаешь или просто поболеть пришел? — Что-то типа того, — отвечает на предположение тот, и тут же задает также свой немало интересующий вопрос: — Что с твоей ногой? Ты не танцуешь? — Подвернул во время тренировки, так что да, не танцую, — с долей разочарования произносит травмированный парень, после чего в разговор вмешивается ведущий его незнакомец: — Ликс, не вешай нос, у тебя все еще впереди, — подбадривает он, после чего обращается к Джисону с просьбой: — Слушай, можешь помочь ему дойти? Мы выступаем следующие, так что мне нужно бежать… — Да без проблем, — сразу соглашается тот, подставив Феликсу свое крепкое дружеское плечо и направившись с ним обратно в зрительский зал. — Обидно, наверное, столько сил и времени потратить впустую, — Джисон не силен в эмоциональной поддержке, но он действительно сочувствует другу, который сегодня не сможет засиять на сцене, ради которой так усердно работал. — Ничего страшного, рано или поздно нога заживет, так что не думаю, что все было впустую, — но, к счастью, Феликс отходчив. — Случались вещи и похуже, которые, видимо, реально не стоили никаких моих стараний и нервов. Раз уж мы встретились, я хотел бы задать тебе вопрос, — слегка замешкавшись, начинает он. — Какой? — Ты давно общался с Чанбин-хеном? — Хм… Около недели назад, — недолго вспоминает Джисон, после чего интересуется: — А что такое? — Я просто подумал, что, возможно, ты знаешь, почему он так внезапно уехал к родителям в Пусан. И как надолго. — Он мне не докладывает о своих перемещениях, так что я впервые об этом слышу. Не переживай, это же Со Чанбин. Не раскрывать причину — типичное его поведение, — размышляет Джисон, но на лице друга нет и тени облегчения. — Я слышал, вы сблизились в последнее время, — из-за реакции Феликса, любопытство берет верх. Эти слова скорее всего неуместны сейчас, но Джисон все еще помнит тот вечер, когда Минхо обвинил его в том, что лишь помогал своему дружку Чанбину сойтись с Феликсом. Хочется более подробно разобраться во всей этой ситуации, так как от скрытного хена не дождешься объяснений. — Да, мы сильно… сдружились, несмотря на то, что все твои рассказы о нем оказались правдой, — все-таки признается тот. Ведь ему и смысла нет врать. Хотя Джисону кажется, что между ними происходит что-то большее, чем просто дружба. — Ого, если Чанбин-хен позволил тебе к нему приблизиться, значит ты и правда важен для него. — Я уже и сам не знаю, так это или нет, — вздыхает Феликс и присаживается на свободное место почти в самом последнем ряду, как только они с Джисоном добираются до забитого чуть ли не до отказа зала. — Ох, и много же народу здесь, — замечает он, дожидаясь начала выступления своей команды. — И не говори. О, начинается, — Джисон направляет все свое внимание на сцену, где знакомая команда демонстрирует свое эффектное и мощное выступление. Но среди них Джисон не видит человека, ради кого проделал весь этот путь. «Какого черта? Я что, в глаза долблюсь?» — Почему Минхо-хена нет? — Джисон жутко озадачен, надеясь на то, что он всего лишь не узнал его в толпе танцоров. Но в это верится с трудом. — Джисон-а, его ведь отчислили. Ты разве не слышал? — Феликс, немного растерявшись, переводит свой взгляд на резко разнервничавшегося друга. — Чего блядь? — Джисон неожиданно даже для себя громко ругается, из-за чего люди, сидящие рядом, резко поворачивают головы в его сторону. — Отчислили? Когда? Из-за чего? — приходится снизить громкость, сдерживая свое ахуевание от посторонних ушей. — Давай договорим, когда выступление закончится, окей? В Джисона будто хлесткая пощечина прилетает, от которой он пытается оправиться оставшееся время до конца танцевального номера. — Ликс, мне срочно нужно идти, — как только действо заканчивается, взволнованный парень вскакивает с места и, словно в тумане, даже не знает, что делать дальше, куда направляться. — Так ты ради Минхо пришел? — добирается до истины Феликс и тут же делает жест рукой, заставляющий того сесть обратно. — На тебе лица нет. Ты же вроде как близок с хеном, если слухи не врут. Почему ты не знал? Между вами что-то произошло? — тут и догадливым быть не надо, чтобы понять, что произошел пиздец. — Это долгая история… Ты случайно не в курсе, почему его отчислили? — Вроде бы он что-то натворил, и универ посчитал его поведение неподобающим. Этого Джисон и боялся. — Мне нужно найти его. Ты же поможешь мне? — парнишка так перенервничал, что даже сразу и не додумался до того, что с помощью друга можно наконец выйти на связь с Минхо. — Чем? Хочешь, чтобы я позвонил и узнал, где он? — Да, было бы очень кстати. У меня сейчас нет телефона, поэтому я и приехал сюда, так как думал, что хен будет выступать. Только не говори ему, что это я попросил. Феликс нажимает на кнопку вызова и подозрительно долго ждет ответа. До тех пор, пока не слышит автоответчик. Повторный звонок также не дает никаких плодов. — Он почему-то не берет, — пожимает плечами парень, и Джисон уже готов был сдаться, обреченно понурив голову и вздохнув, но верный друг не бросает попытки. — Думаешь на этот раз возьмет? — теряет последние надежды тот, на что Феликс отвечает: — Поступим немного по-другому, — и в этот раз трубку поднимают почти сразу. — Хен, слушай, ты уже на фестивале? Прозвучит странно… Но ты или кто-нибудь из наших случайно не знают, где Минхо-хен? — после вопроса Феликса можно было немного расслышать, что отвечает Бан Чан на другом конце трубки. По тону голоса кажется, он в отличном настроении. — Что? Серьезно? — Феликс неподдельно удивляется. — Потом все объясню. Ты очень помог, спасибо. Пожалуйста, держи его там, пока я не приеду. Я скоро буду! — после этого он без объяснений завершает вызов. — Ну что там? — Джисону на месте совсем не сидится. — Тебе повезло, он сейчас в универе на фестивале с ребятами. «Какое облегчение». Кто знает, как бы долго Джисон искал Минхо, если бы не пересекся с Феликсом? — Я твой должник, спасибо тебе огромное! — настроение тут же взлетает до небес, за это парень премного благодарен. — Тогда я побежал, — Джисон не успевает попрощаться с другом, как тот его вновь останавливает: — Стой! Возьми и меня с собой, если тебе нетрудно. — Конечно, погнали, подбросим тебя. Хены ждут в машине, — он остается радостным до того момента, пока не вспоминает, что Уен и Юнхо потеряли Джисона уже на достаточно долгое время. В спешке он по глупости забыл взять телефон. Кажется, сейчас кому-то влетит. По дороге Джисон рассказывает другу о новых классных знакомых, все еще молясь всем Богам о том, чтобы хены не сильно на него наехали за такое длительное отсутствие. — Опа, а вот и наша сладкая парочка! — восклицает Уен, опустив окно тачки и громко свистнув. — Ну неужели, не прошло и года, — шумно протягивает Юнхо, как только парни садятся на заднее сидение. — Привет, — робко здоровается Феликс. — Так вот какой ты, Ли Минхо! Я Чон Уен, приятно познакомиться! Нам Джисон-и про тебя много хорошего рассказывал! — похоже, тот не въезжает в то, что происходит. — Хен, ты все неправильно понял. Это не Минхо, этого парня зовут Ли Феликс, он мой друг из университета, — так неловко оттого, что Джисону приходится нелепо объясняться. — Стопэ, — снова не догоняет Уен, — а где твой бойфренд тогда? Мы же из-за него сюда ехали. — Так вышло, что Минхо здесь нет и не было… — Джисону очень стыдно перед хенами, поэтому он пытается разбавить атмосферу хорошими новостями: — Но зато благодаря Ликсу я точно знаю, где он сейчас. — Капец, — и снова Юнхо не разделяет общего энтузиазма. — И куда на этот раз нужно ехать? Может ты с собой друга в поездку возьмешь, и нам больше не придется разъезжать по всему Сеулу? Уверен, вам двоим не будет скучно. — Поездку? Куда? — Феликс прямо не успевает отходить от потрясений, но Джисон не в состоянии ответить на все вопросы сразу. — По дороге все расскажу, — обещает он другу и после обращается к водителю. — Нужно ехать в универ, это не очень далеко. Там сейчас проходит фестиваль. Уверяю, что это последний раз… — Да ладно, все путем. Говори адрес, — Уену, похоже, все еще не наскучило их небольшое приключение. Здесь даже никаких слов благодарности не хватит, он и Юнхо слишком много сделали для человека, на которого им вообще должно было бы наплевать. Джисон задает новое направление и, когда машина трогается, он снова возвращается к диалогу с Феликсом: — Я думал, что ты захочешь остаться до конца батла, — просьба друга и правда немного ввела в ступор. — Наши уже выступили, тем более смотреть, как другие танцуют, честно говоря, ужасно невыносимо, — признается Феликс, вызвав у того краткий смешок. — Ну и на самом деле я бы тоже хотел поговорить с Минхо-хеном.***
— Сынмин-а, тебе надо было на актерское поступать, — Минхо подтрунивает друга после того, как они успешно обдурили охрану на входе универа, представив того заблудившимся стаффом популярной женской группы. — Вот уж не думал, что твой план реально сработает. — Просто в универе нет человека, который бы мне не поверил, — демонстрирует свое превосходство Сынмин. «Кроме одного». От которого он так и не смог скрыть свои чувства. Вместо того, чтобы поддаваться соблазнам, лучше бы давно уже похоронил их глубоко в себе. Навсегда. Тогда бы не пришлось делать выбор, который может причинить кому-то боль. Не страшно, когда отвергают тебя, это можно пережить, ведь только ты несешь ответственность за свои чувства. Но что же делать, когда тебе самому приходится оттолкнуть человека, который, потеряв тебя, утрачивает смысл жизни? Рано или поздно раны затянутся, но все это тяжелое время ты не можешь ничего предпринять, чтобы тому стало легче, не рискнув сделать еще хуже. Жизнь — не сказка, в которой все складывается чудесным образом цепи домино, когда ты получаешь все, что хочешь, достигаешь заветной цели, а рядом все люди, которых ты любишь. Иногда приходится чем-то жертвовать. Или кем-то. Сынмин как раз в том возрасте, когда хочется в руках держать весь мир, когда твердо стоишь на ногах, но сознание витает где-то в облаках. Перед ним открыто столько возможностей, но Сынмин все равно чувствует себя беспомощным. — Вообще это была идея Хенджина. Я изначально сомневался в том, что ты согласишься в этом участвовать, — рассказывает он, но Минхо, как ни странно, сегодня находится в довольно приподнятом настроении. — Да мне уже невыносимо дома зад просиживать. Самому пиздец как скучно, да еще и мать все мозги проела, напоминая о том, какой я сыночка неблагодарный, — жалуется в привычной манере тот, но после, приняв смиренное выражение лица, заявляет: — Но зато у меня было очень много времени на размышления… Я решил, что, а вдруг это к лучшему? Типа… может это знак, что я иду не в том направлении, что пора начать жизнь с чистого листа? В последнее время я реально запутался, творил всякую хрень, как ты знаешь, да и вообще моя студенческая жизнь еще с первых дней пошла через одно место. Теперь, опираясь на плохой опыт, я смогу измениться, сделать все совершенно по-другому. Я думаю, мое отчисление может послужить началом чему-то новому. — Вау, я горжусь тобой, — Сынмин, испытывая истинное уважение, одобрительно хлопает того по плечу. Он поражен, что природа настолько очистилась, что даже к Минхо пришло озарение. Сынмин был на сто процентов уверен, что вспыльчивый по натуре друг разнесет этот универ к чертям и где-то около года будет писать гневные комментарии, отпугивая абитуриентов. Но нет, в этот раз Минхо оказался умнее. Это не может не радовать. Только жаль, что внутренняя гармония воцарилась внутри него только после отчисления. Это означает, что они отдалятся друг от друга намного раньше, чем Сынмин ожидал. Впереди еще целый месяц учебы, сессия, сплошная нервотрепка, которая в этот раз пройдет мимо Минхо. В какой-то степени Сынмин ему завидует. Он не готов так кардинально менять свою жизнь, как отчисленный парень, но отказываться от перспективы, которая скорее всего больше не подвернется, Сынмин не имеет права. Телефонный звонок Минхо вырывает парня из потока мыслей, но тот почему-то тупо пялится в экран и, похоже, поднимать трубку не собирается. — Кто там? Ответь, — Сынмину почему-то кажется, что он смущает друга. — Да так, неважно, — Минхо кладет телефон обратно в карман джинсов, но вибрация повторяется снова. — Айщ, да что такое? — не сдерживается он, игнорируя звонок во второй раз. — А вдруг что-то важное? — Это не тот человек, который может обращаться ко мне по каким-то важным вопросам, — отнекивается он, сразу же переводя тему разговора: — Ну что, чем займемся? — настроение вновь воодушевленное. Сынмин давно не видел Минхо таким. — Минхо-я, мне очень жаль, но мне нужно будет тебя оставить, так как у меня еще есть пару дел, с которыми меня попросили помочь в Студсовете, — этот день друзья обещали провести вместе, но уйти от ответственности не в стиле Сынмина. — Они что, не могут даже сегодня от тебя отстать? Заебут же, — негодует Минхо, и его реакция вполне оправдана. Сынмин и сам не в восторге от того, что не может в полной мере насладиться фестивалем, потому что является одним из тех, кто обязан следить за качеством его проведения. — А я думал, ты пойдешь со мной на конкурс по поеданию токпокки. Говорят, главным призом будут новенькие эйр-подсы, — заманивает тот, но Сынмина не особо интересуют наушники, к тому же он не фанат острой пищи. — Я должен проконтролировать то, как идут дела на сцене, пока не начались выступления, — а еще так можно оттянуть момент встречи с Хенджином. — Думаю, где-то через час уже освобожусь. — Ага, через час нам придется контролировать Бан Чан-хена, когда на сцену выйдут Red Velvet. М-м-м, сплошное веселье, — ворчит Минхо в тот момент, когда за его спиной появляется знакомая фигура, о которой он даже не подозревает. — Кто вызывал Бан Чана? — Еб твою налево! — подскакивает испуганный от неожиданности парень. — Ты, блядь, когда успел освоить телепортацию? — Я как Битлджус. Позови три раза, и я появлюсь, — шутит хен. — Ты и за один управился. Спасибо, до конца года икать не буду. — Я, кстати, искал вас, — произносит Чан, и оба парня заинтересованно переводят на него внимание. — Моя фестивальная пара уже на пути сюда. Говорит, что зачем-то хочет тебя увидеть, — он смотрит на Минхо, который совершенно не понимает, о ком идет речь. — Че? Какой из твоих подружек я вдруг понадобился? — Моя пара — Феликс, дебил. — Замечательно ты это придумал. И что же он от меня хочет? — Минхо почему-то заметно напрягается. — Да мне и самому интересно. Он попросил, чтобы до его приезда ты оставался здесь. — Я только недавно пришел, поэтому сваливать пока не собираюсь… — до сих пор мнется. — Останусь с условием, если ты пойдешь со мной на конкурс по поеданию токпокки! — Да я б с радостью, но мне нужно готовиться к выступлению. Тем более, зачем тебе еще один конкурент? — гордый Чан самовлюбленно ухмыляется и скрещивает руки на груди. — Тоже мне соперник. Тебе напомнить, как ты после острых куриных крылышек мамы Уджин-хена выпил чуть ли не литр воды? — подкалывает парень, возмущенный тем, что его динамит уже второй по счету друг. — Вот как раз найдешь Уджина с Хенджином и расскажешь им об этом. А мне придется украсть Сынмина, чтобы он помог нам с настройкой инструментов, — хен слегка подталкивает Сынмина, упираясь двумя руками в его спину, намекая на то, что пора двигаться выполнять обязанности перед университетом. — Ох, свалите уже, — фыркает Минхо вслед своим друзьям. Сынмин наблюдает за его резко понурым силуэтом. Правда как-то непохоже, что Минхо так расстроил их с хеном резкий уход. Видимо, этот день выдался сложным не только для Сынмина. И эта теория подтверждается тогда, когда примерно через час он застает из-за чего-то горячо спорящих двух лучших друзей. — Да, ты в своей насыщенной жизни можешь похвастаться только тем, что ешь и не толстеешь, — злостно бросает Минхо, а между тем надменный оппонент, даже не глядя на него, резко отвечает: — Зато я не считаю достижением свое отчисление. — Ты ж наш золотой, — глумится он, все еще пытаясь задеть Хенджина, но тот и виду не подает. — Твоя мамочка этого не переживет. — Шутить про мать в две тысячи двадцать первом году — класс! Ты гений! — Мама у тебя замечательный человек. Правда, как у нее такое недоразумение получилось, я не понимаю. — Я, конечно, привык к тому, что ты та еще сука редкостная, но сегодня ты превзошел самого себя, — срывается Хенджин, подливая масла в огонь. — Весь вечер как с цепи сорвался. Что у тебя, черт подери, случилось? Чанбинчик снова отшил? — и эти слова явно предвещают войну. — Слыш, ты, чепу… Но Сынмин не намерен терпеть это безобразие. — Что вы тут устроили, балбесы?! — перебивает он Минхо, не дав ему вновь словесно напасть на Хенджина. — Весь народ в округе распугали, шпана! Зуб даю, если кто-то из наших преподавателей услышал вашу тупую ругань, вам пиздец. — Сынмин-а, он первый начал, — оправдывается растерянный появлением друга Хенджин. — Ты мне тут стрелки не переводи, — продолжает ругаться Минхо, но Сынмин должен положить конец этой дурацкой перепалке. — Заткнитесь оба! Да мне по барабану, кто начал, кто закончил. Что за детский сад? — он негодует каждый раз, когда приходится разнимать этих двоих. К счастью, до драки дело ни разу не доходило. — А вы чего стоите как истуканы, глаза вылупили? Ждете, когда они друг друга поубивают? — Сынмин, наверное, впервые так нагло и неформально обращается к хенам, увидев, как они, находясь буквально в пяти шагах от буйной парочки, безмятежно и с интересом наблюдают за ними, аппетитно уплетая сладкую вату. — Да что б мы с ними сделали? Разве нас бы кто-то послушал? — виновато протягивает Чан, немного опешив от возмущения друга. — Они из-за ерунды собачиться начали, — начинает Уджин, делая вид, что вообще не при делах. — Не убили бы они друг друга, максимум обменялись бы еще парочкой оскорблений. — Так мне кто-нибудь объяснит, что произошло? — стремится разобраться в ситуации Сынмин. — Хенджин выиграл в конкурсе по поеданию токпокки, а Минхо начал его подъебывать. Так и понеслась… — рассказывает Чан-хен, а тот закатывает глаза, уже не зная, куда себя деть от их тупости. Когда сталкиваются два человека ненавидящие проигрывать, у остальных в округе начинают отмирать нервные клетки. Сынмин за все эти годы так устал наблюдать за безрезультатной борьбой за превосходство, совершенно не находив логику в том, что Хенджин и Минхо до сих пор остаются друзьями. Да, они не особо ладили, каждый раз находя повод сцепиться, даже из-за какой-то откровенной глупости. С Минхо так-то нелегко найти общий язык, но они все равно всегда были рядом с Сынмином, что бесило и радовало одновременно. И все же, будучи между ними своеобразным катализатором, ему бы очень не хотелось, чтобы эти двое когда-нибудь окончательно рассорились. Но что же ждет их отношения, если Сынмин уедет? — Бан Чан, вы как официальный представитель группы Forest, что вы можете сказать об этой группе? — и вдруг в их не самый приятный разговор вмешиваются две девушки из университетской газеты, окружив гитариста. — А с фига ли я представитель группы Forest? — недоумевает из-за внезапного вопроса тот. — Ну, они так сказали, — утверждает одна из них. — Ладно, окей… ну, группа Forest… — замявшись, начинает хен, бегая глазами туда-сюда, и тут же останавливает какого-то мимо проходившего парня, хватая его за плечо: — О, Субин, здарова! — Я не Субин, я Тэхен, — явно растерявшись, отвечает он, глядя на Чана, как на дурачка. — А, ой, Тэха, Тэхенни, извини, извини, — смеется тот, делая вид, что они с этим парнем знакомы. — Там сейчас выступление Red Velvet начнется, нужно спешить, чтоб занять места у сцены! — переводит тему Чан-хен и незамедлительно хватает под руку Уджина и слегка шокированного неизвестного студента, направляясь обратно в сторону сцены, подальше от приставучей местной прессы. — Ребят, вы с нами? — обращается к оставшимся троим. — У нас с Хенджином есть небольшие планы, — выпаливает Сынмин, осознавая, что это отличный шанс для того, чтобы парней наконец оставили наедине. — Мы чуть позже к вам присоединимся. Тормозящий как назло Хенджин уже собирается поинтересоваться, что за планы такие, обращая на друга заинтригованный взгляд, но тот вовремя незаметно бьет его по руке, как бы намекая на то, чтобы он ему умело подыграл. — А… да, я совсем забыл, — актеры, у которых еще нет Оскара. — Давай, братан, не подкачай, прям как с токпокки! — Минхо в шутливой манере подмигивает друзьям, покидая их следом за хенами. — Я думал, ты больше не хочешь со мной разговаривать, — подавлено произносит Хенджин, как только они остаются вдвоем, не считая толпы людей, развлекающихся на фестивале. — Опять ерунду несешь. Не надо из меня тирана делать, — негодует Сынмин. Да, он взял временный перерыв в их отношениях, но это не значит, что он до конца будет строить из себя обиженку. — Что за футболка у тебя дурацкая? Ты вообще в курсе, как это переводится? — Сынмин испытывает стыд, когда оглядывает синий прикид друга и читает громкую надпись «PUSSY HUNTER», поражаясь тому, что он всерьез на себя это напялил. — Да я испачкал свои шмотки, когда в конкурсе участвовал. Мне какой-то парень запасную футболку одолжил, не голым же ходить… — объясняет Хенджин, который сто процентов рассчитывал на то, что никто не обратит внимания на интересный принт. Даже знать не хочется, что за придурок такие вещи носит. — Похрен на перевод. Ты вообще видел отвратительный фиолетовый свитер Чан-хена? — А что с ним не так? — тот на самом деле даже внимания на одежду Бан Чана не обратил. Другие люди интересовали намного больше. — Это, блин, апогей постмодернизма, привезенный из какого-то Чуркистана. Такое ощущение, что на этом предмете одежды силами китайских ткачей, по совместительству наркоманов и дальтоников, изображен героиновый приход. Я пытался понять, что это за хрень такая, рассматривал внимательно. Будто пять зеленых всадников ловят черную рыбу в красном поле под палящим фиолетовым солнцем. Я чуть эпилепсию не словил, пока занимался разглядываем этого красно-фиолетового пятна. — А то-то и заметно, что ты такой нервный, — произносит Сынмин, еле сдерживая приступ смеха. — Ладно, шутки в сторону. Не желаешь куда-нибудь отсюда свалить? — серьезным тоном, но немного волнующе спрашивает он, давая понять, что его напрягает то, что вокруг слишком много людей. Как тут нормально поговоришь? — У тебя есть предложения? — интересуется Хенджин, который и сам не прочь уединиться. — Ну… у меня есть ключи от кабинета Студсовета, — робко намекает он, а тому и палец в рот не клади. Без каких-либо возражений они входят в здание университета, знакомый охранник даже без пропусков разрешает войти. Внутри ни души — неудивительно, ведь все сейчас собрались, чтобы увидеть выступление популярной кей-поп группы. Это только на руку. Сумерки уже сгустились. Хенджин в полумраке следует за Сынмином, что громко дышит и, кажется, обильно потеет от волнения. Обоим понятно, что знаменует их добровольное заточение в четырех стенах, где они только вдвоем. Видимо, Хенджин чувствует смущение друга, поэтому ненавязчиво берет его за руку, продолжая идти верх по лестнице. У Сынмина от такого внезапного, но милого жеста мурашки по телу пробегают, и он в ответ переплетает его пальцы со своими. До кабинета на втором этаже они добираются быстро. В окна бьет свет прожекторов, что стоят на сцене, и отчетливо доносится громкая энергичная музыка. Но это не отвлекает их внимание от того, что сейчас действительно важно. От того, чего им давно катастрофически не хватало. — Я, блядь, безумно скучал по тебе, — первый дает волю чувствам Хенджин, прижимая взволнованного парня к стене, зарываясь пальцами в его шелковистых густых волосах. — Я тоже, — признается Сынмин. Но ему больно. Больно от того, что сейчас, сопротивляясь самому себе, придется кое-что рассказать Хенджину. То, что скорее всего разобьет ему сердце. Но Сынмину не дают и шанса начать разговор, так как парень напротив тут же сокращает дистанцию между ними и целует так глубоко, что ноги подкашиваются, а угнетающие мысли уходят на второй план. Они бы и простояли в этом положении целую вечность, но, к сожалению, отныне у них нет столько времени, поэтому данный момент приобретает невероятную ценность. — Пожалуйста, не злись на меня, — искренне просит Хенджин, словно извиняется, а тому непонятно, за что. За то, что любит? Но ведь именно Сынмин положил этому начало, даже не надеясь на взаимность. А теперь не знает, как вернуть все на круги своя, как уберечь дорогого человека от незаслуженных страданий. — Я не злюсь, Хенджин-а, — на полувыдохе произносит Сынмин, позволив ему продолжить страстный поцелуй. Кажется, они никогда так жадно не целовались, не давая друг другу ни секунды на то, чтобы отдышаться. Никто не хочет останавливаться, будто наверстывая упущенное, ни единой мысли о том, что это может прекратиться. Центр вселенной переместился в этот маленький кабинет, укутав двух влюбленных в обоюдоострое желание никогда друг друга не отпускать. Хенджин в который раз не любит проигрывать, и сейчас, так охотно хозяйничая своим ртом, и запуская влажный язык, он уверен в том, что уже забрал главный приз. Но этот трофей лишь сладостно издевается над ним, не находя в себе сил бороться с влечением, что полностью в данный момент контролирует Сынмина и отключает здравый смысл. Ему чертовски сильно хочется, чтобы Хенджин касался его, затянул с головой в свой блаженный плен, как зыбучие пески. Парень напротив ненасытен, его неукротимые действия лишь набирают обороты, когда он подхватывает Сынмина за бедра. Неизвестно, откуда в нем резко взялось столько силы, учитывая, что из всех видов спорта, Хенджин воспринимает только — кибер. Накачался посредством нажатия кнопок мыши или геймпада — звучит бредово, но все же не отменяет того факта, что он держит не очень-то и легкого Сынмина в своих руках, буквально владеет им, в считанные секунды перенося все жаркое действо на поверхность стола. Стола, на котором Сынмин, Боже правый, решает студенческие вопросы со своими так называемыми коллегами. Чудовищное распутство, в котором он так нуждался. Будучи сверху, возбужденный Хенджин наконец-то снимает свою стремную синюю футболку со сбивающей весь настрой надписью — каждый раз она вызывает внутренний смех, — и теперь худое, но крепкое подтянутое молодое тело предстает во всей красе и пробуждает в глазах Сынмина огонь, что уже ничем не потушить. Когда-то ему было стыдно даже просто помышлять о подобном, но сейчас парень только способствует продолжению, помогая Хенджину избавиться от чужой одежды. Рубашка Сынмина уже где-то на полу, и, кажется, на ней оторвано пару пуговиц. Но так плевать. Больше всего сейчас волнует то, как в джинсах мучительно давит, а Хенджин совсем не торопится это исправить, хотя парень снизу всем своим естеством подает сигналы о том, что уже не может терпеть. Как же этот демон любит высасывать чужую энергию, измываться, оттягивая ответственный момент, заставляя беспомощного Сынмина виться под ним от дикого желания. Грудь вздымается от тяжелого дыхания, а Хенджин сексуально прикусывает пухлую нижнюю губу и хитро так поглядывает на ноющее тело партнера. — Я могу сделать это прямо здесь, ты же знаешь, — властно произносит он, тем самым срывая сынминовы предохранители окончательно. Ведь еще чуть-чуть и он отдаст себя на этом гребаном столе. — Разве не за этим ты начал раздеваться? — подначивает Сынмин, намекая на то, что только и ждет момента, когда тот сорвет с него мешающее нижнее белье. — Я сдерживаюсь лишь потому, что не хочу сделать тебе больно, — этот барьер снова и снова отрезвляет держащегося на грани Хенджина. Но боли не избежать. Ни физической, ни душевной. Так зачем останавливаться, если хуже уже не будет? — Я хочу тебя не меньше, чем ты меня, ужасно невыносимо. Но… — кое-что пробуждает Сынмина от долгого, унесенного из реальности сна, — это будет нечестно. — Нечестно? Почему? — не понимает Хенджин. Или не желает понимать, еще крепче сжимая запястья парня снизу. — Потому что я уезжаю, Хенджин-а. На год, а может и дольше. Я не знаю… — внутри зарождается гадкое ощущение вины, будто Сынмин ударил друга, очень сильно ударил, избил до потери пульса и оставил умирать в одиночестве, заставляя смотреть ему вслед. — Я уже принял решение, а все равно будто играю тобой, твоими чувствами, и сам, блядь, не могу этому сопротивляться. Это неправильно, я должен отпустить тебя, даже если это тяжело. Я лишь питаю пустые надежды… — Замолчи, — тихо, без злобы, но с горечью бросает Хенджин, пряча напряженный взгляд, — прошу тебя, — немного смягчается, но до сих пор не отпускает. — Не нужно брать всю вину на себя. Я прекрасно знаю, что ты уедешь. Я в этом не сомневался, хоть и мечтал о том, чтобы ты отказался. Но я не могу ставить свои эгоистичные хотелки выше твоего будущего. Даже если в нем не будет меня. Я ведь и сам не могу удержаться, чтобы не взять тебя прямо сейчас, хоть и чувствую, что тебя это гложет. Из-за меня ты не можешь двигаться дальше, — в произнесенных словах столько сожаления, будто бы Хенджин сотворил нечто непоправимое. Но как можно что-то предъявить человеку, который просто сделал тебя счастливым? Было бы Сынмину намного проще уехать с мыслью о том, что он ничего для него не значит? — Давай расстанемся, — неожиданная фраза вылетает раньше, чем Сынмин успевает сообразить, что сказал это вслух. — Возможно, если мы остановимся сейчас, будет лучше. Ни у одного из них нет абсолютно никакого опыта в отношениях, но каждый понимает, что на расстоянии нет смысла на что-то надеяться, томясь в бесконечном ожидании. Они молчат несколько тягостных секунд, в то время, как глаза обоих кричат: «Не уходи!» — Я… не хочу этого, — признается Хенджин, но, превозмогая себя, через силу произносит: — но если ты считаешь, что так будет лучше, то я не стану с тобой спорить. Сынмин больше всего на свете хочет вновь увидеть его широкую светящуюся улыбку, но сам не способен сдержать внезапно накатившие столь ненавистные слезы. Да, у них впереди еще целый месяц учебы, но из-за огромной нагрузки экзаменами они больше не смогут проводить время вместе. А потом Сынмин уедет. Надолго. Поэтому все нужно прекратить сейчас, пока не стало слишком поздно. Пока эту боль еще возможно унять. Пока еще возможно остаться друзьями. — Вставай. Не надо бояться, — успокаивает Хенджин, что не выносит вида чужих страданий, хоть и сам, похоже, сейчас заплачет. — Достигни того, что ты хочешь. Просто следуй своему пути, не оглядываясь назад, — он заботливо вытирает влагу с сынминовых покрасневших щек и настойчиво, но с любовью шепчет: — Стоп, больше не лей горьких слез. Все звезды вмиг погасли. Сынмин не может не волноваться. — Поцелуй меня перед тем, как уйти. Ему остается лишь надеяться на то, что когда-нибудь он снова их увидит.***
— Какого черта? — ругается Джисон, как только узнает, что его пропуск в универ не работает. Ни первая, ни вторая, ни шестая попытка не увенчались успехом. — Что это значит? — Ну, либо он пришел в негодность, либо больше не активен, — утверждает охранник на входе. — И из-за чего эта штуковина может стать неактивной? — Может вас отчислили? Не пробовали связаться с деканатом? — посмеивается он, а Джисону сейчас вообще не до шуток. — Дяденька, что вы такое говорите? Неделю назад все нормально было, а теперь такая ерунда. Это у вас там что-то сломалось! — Да как же? Этот парень же без проблем прошел, — мужчина указывает на Феликса, но все еще хочется верить в то, что в системе реально случился какой-то глюк. — Может просто пропустите меня, а? Пожалуйста, — вежливо просит Джисон, надеясь на снисхождение угрюмого охранника. — Нет, детвора, к сожалению, так нельзя. Это не по правилам. Я же могу и работы лишиться, — но тот непреклонен. — Погоди, я сейчас позвоню брату, — пытается разрулить ситуацию Феликс. Но Бан Чан — чтоб ему на голову что-нибудь упало — не берет трубку в самый ответственный момент. Друг набирает еще один номер, но и там не последовало ответа. — Послушайте, я правда учусь здесь. Мне нужно попасть только на территорию кампуса, даже в здание заходить не собираюсь. Это реально очень важно, — умоляет Джисон, раздосадованный такому неудачному стечению обстоятельств. — Ты уже не первый сегодня, кто так яростно хочет поглазеть на женскую группу, — мужчина все еще не воспринимает мальчишку всерьез. — Нет, вы неправильно поняли. Я здесь не ради фестиваля. Мне срочно нужно встретиться с одним человеком. Это вопрос жизни и смерти. Я вас прошу, — он не намерен сдаваться, пуская в ход все свои способности убеждения. К слову, у Джисона их нет, но он готов стоять здесь и нервировать охранника до тех пор, пока тот не сжалится. — Дяденька, а если я дам ему свой пропуск, вы сделаете вид, что ничего не видели? — включается в переговоры Феликс, но и на его слова тот отвечает твердым отказом: — Вы думаете, что все так просто? Тут повсюду камеры, поэтому прекращайте свои игры. Я не пропущу этого парня. «Что за усиленная защита такая? Здесь пропуск покажи, там покажи…» — негодует внутри себя Джисон. Он вроде бы не похож на опасного человека, но в последнее время с ним часто обращаются как с каким-то преступником. Хены точно уничтожат младшего, когда узнают, что все опять идет не по плану. — Слушай, Джисон, давай я сам найду Минхо и скажу, что ты здесь ждешь его, — предлагает Феликс, и, похоже, это единственный рабочий вариант. — Правда я не обещаю, что смогу сделать это быстро… — Другого выхода я не вижу, — вздыхая, он дает добро разумному предложению друга. И снова ждет. Минхо-хен ведь стоит того, чтобы пережить все сегодняшние горе-приключения. За те полчаса, что длились мучительно долго, Джисон мог отвлечься разве что на какие-то дедовские смешные и не очень анекдоты Уен-хена. Но это все равно не помогало полностью избавиться от назойливых мыслей. «Почему его все еще нет?» «Ну когда же уже?» «А вдруг мы не успеем?» «А вдруг Минхо не придет?» Нервный пуще прежнего Юнхо-хен тоже вел себя как тот еще старпер, все ворчал, утверждая, что их план изначально был обречен на провал. Словно переживал о разделении Кореи, ей Богу. — Ребят, мне так стыдно, что я вас втянул в это, — робко произносит Джисон, обращаясь к вымотанным за долгий и очень насыщенный день хенам. — У меня совсем нет налички, но я не могу не отблагодарить вас за помощь, которую вы мне оказали, — он достает из сумки две фотокамеры и протягивает каждому по очереди. С одной из них мальчишке было несколько больно расставаться, очень она ему нравилась, но все же ту, которую он решил оставить себе, Джисон любил чуточку больше. — Ого. И че нам с ними делать? — недоумевает от внезапного подарка Уен, крутя предмет в руках. — Как хотите, теперь они ваши. Можете продать, они стоят немаленьких денег. Актуальные цены несложно погуглить. Этим я компенсирую свое проживание и сегодняшние поездки. — Так вот зачем ты так рвался проникнуть в свой дом, — догадывается Юнхо, вытаскивая камеру из чехла и с интересом рассматривая со всех сторон. — Мог бы и потом долг вернуть, но спасибо, — Джисон уже и не надеялся услышать подобное от вечно недовольного хена. — Я бы попробовал себя в фотографии, поэтому продавать пока не буду. Думаю, Рюджин будет не против побыть моей моделью, — то, с какой теплотой он говорит о своей возлюбленной, заставляет младшего улыбнуться. Это так непривычно. Все-таки им обоим повезло найти друг друга. Джисону невероятно хочется, чтобы и с ним был рядом тот, кто будет самозабвенно его любить. И ни один из наихудших представляемых сценариев, к счастью, не воплощается в реальность, так как в конечном счете фигура Минхо все же показывается на выходе из территории университета. Не произнеся ни слова, Джисон пулей вылетает из машины, как только замечает озирающегося по сторонам парня. Такое ощущение, что они не виделись долгие годы, а прошла лишь какая-то ничтожная неделя. Джисон буквально несся к предмету обожания, весь день пытался его найти, а теперь стоит напротив и, пытаясь перевести дыхание, просто зависает в ступоре, утопая в чужих темных глазах. Кажется, Минхо в смятении и тоже не знает, что сказать, не удосужившись даже поздороваться. Лицо хена больше не выражает той злобы, с которой Джисону пришлось столкнуться в прошлый раз, но все же в нем было что-то с трудом уловимое новое. И все равно он все такой же крышесносно красивый, родной, такой, каким Джисон полюбил его с самого первого взгляда. Как последний дурак клюнул на непреодолимо манящий шарм и больше не смог выкинуть из головы. Да и не старался на самом деле. Пауза слишком затягивается, а слова все не идут, поэтому Джисон, чувствуя, что начинает краснеть, не сдерживается и обнимает Минхо, прячет свое растерянное лицо, уткнувшись в чужое любимое плечо. — Хен… — выдавливает из себя он, крепко прижимая парня к себе, каждой клеточкой своего тела желая прочувствовать его тепло. Тот в ответ ласково гладит по волосам, не сопротивляясь джисоновой мертвой хватке. — Как ты? — спрашивает Минхо, а Джисону, честно говоря, уже давно не было так хорошо. — Я счастлив, что наконец встретился с тобой. Я… я так виноват перед тобой, прости меня, — как гора с плеч. Младший только и ждал момента, когда сможет дать понять хену, что не хотел бросать его, отдав во власть самых ужасных мыслей. — Тебе не за что извиняться, Джисон-а. Я слышал о том, что тебе пришлось пережить. Это я должен просить прощения за то, что унизил тебя и обозвал мудаком, — Минхо невесомо касается своими мягкими губами чужой щеки, желая искупления. Но Джисону это не нужно, ведь он не требует правды, так как уже давно ослеп от любви. — Феликс передал, что тебе нужно было срочно увидеться со мной. Почему просто не позвонил? Ты хотел поговорить? — Мне пришлось избавиться от своего телефона. Да, я очень хотел поговорить и… не только, — младший, освободив Минхо от объятий, берет обе его ладони в свои и, переплетая пальцы, перестает колебаться, заявляя прямо в лицо: — Хен, мне нужно уехать. Сегодня… — Уехать? Куда? Зачем? — тот, опешив от новости, не дает Джисону договорить. — У меня нет времени прямо сейчас объяснять тебе всю ситуацию, но я хочу сбежать от родителей. А еще хочу взять тебя с собой, — он произносит это с уверенностью в том, что Минхо уже согласился. Джисон не верит в то, что человек, который смотрит на него с такой неподдельной лаской и нежно прикасается к его руке, сможет в пух и прах разрушить надежды влюбленного мальчишки. — У меня забронировано два билета на ночной рейс до Чеджу. Я знаю, что тебя отчислили, и, возможно, это произошло по вине моего отца, так что ты имеешь полное право злиться на меня из-за этого. Но… теперь универ не держит тебя в Сеуле, и я надеюсь, что ты полетишь вместе со мной. — Черт, Джисон, это пиздец неожиданно, — Минхо действительно в шоке, но он продолжает держать парня напротив и не отвечает «нет». — Я и правда хотел бы сбежать с тобой, но есть кое-что, что останавливает меня… — Я понимаю, что тебе тяжело вот так бросать семью, но мы могли бы найти там работу. Ты сможешь помогать маме и сестре. — Нет, дело даже не в семье… Мать будет только рада, если я свалю с глаз долой, — усмехается старший, и все еще что-то не договаривает. — Тогда в чем? — Джисону трудно угадать причину, которая удерживает парня, который не раз признавался в том, что в молодом возрасте уже так много потерял. — Потому что в итоге ты разочаруешься во мне, — Минхо на полном серьезе убежден в этом, ведь произносит свои слова так, будто подобное уже случилось. В голосе ни капли страха, кажется, он давно смирился с этим. — Почему ты так в этом уверен? — а тот готов поспорить. — Я знаю, что ты чувствуешь, Джисон-а. Ты влюблен в меня до чертиков, поэтому видишь во мне только хорошее. Я сам когда-то был таким же, бездумно полюбившим после какого-то глупого случайного поцелуя. Ты принимаешь меня не за того человека, коим я являюсь. Сначала я принимал это как должное, а потом, когда тебе пришлось расстаться со мной, я взвалил всю вину на тебя, посчитал тебя конченым, надумал себе то, что ты жестоко поиздевался надо мной, обманул. У меня и мысли не промелькнуло о том, что у тебя серьезные проблемы, ведь я думал только о себе. Оправдывал свою никчемность. И из-за этого сделал то, что не должен был. Я совершил ужасную, непростительную ошибку, поэтому я не имею право делать вид, что все как ни в чем не бывало, пользоваться твоей наивностью и дальше водить за нос, — после этого Минхо обременено отпускает его ладони, отворачивается, так как стыдно. Но Джисон до сих пор не понимает, за что тот чувствует себя настолько виноватым. Что же способно заставить его отказаться от будущего с Минхо? — Я очень сильно обидел тебя, когда бросил, ничего не объяснив. Что бы там не произошло — это все по моей вине. Поэтому я не стану злиться. Я не хочу снова оставлять тебя здесь одного, — Джисон тверд в своем намерении, готовый пережить все удары судьбы. — Разве ты сможешь теперь быть со мной, зная… — хен громко вздыхает перед тем, как решиться открыть неприятную правду: — Зная о том, что я переспал с Со Чанбином, — эти слова заставляют Джисона рассыпаться на части, отказываясь поверить в услышанное. Но он замирает в потрясении отнюдь не от распутного поведения Минхо, а от того, что Чанбин-хен, будучи в курсе происходящего, зная, что чувства Джисона ни на секунду не угасали, таким гадким образом поступил с другом. Но, видимо, он и правда младшего никогда другом и не считал. Джисону обидно не столько за себя, сколько за Феликса, которого тот обвел вокруг пальца. — Я был под наркотиками… И опять вернулся к истокам. Я сломил его, — продолжает Минхо, по старому сценарию возложив вину за все беды на себя. — Я лишь притворялся, что он воспользовался мной, потому что на этот раз именно я воспользовался им, отомстил за то, что он обратил внимание на кого-то другого, окрестил его бесчувственным монстром. А он ведь реально полюбил… Это была месть, после которой я не испытал облегчения. Я причинил боль себе, ему и тебе, — он в гневе закрывает глаза, крепко сжимая кулаки, словно собирается ударить самого себя. Но Хан Джисон бесповоротно влюблен. Да, он слишком наивен, добр и доверчив. Джисон привык видеть хорошее в людях. И поэтому умеет прощать. — Плевать, — отбрасывает все это Джисон, вновь заключая подавленного парня напротив в свои теплые объятия. — Прошлое не изменить. Главное, что смог признаться и осознать, что поступил неправильно. Пожалуйста, перестань закапывать себя все глубже, дай мне шанс быть с тобой рядом. Я никогда не допущу, чтобы это снова повторилось. Я буду любить тебя так сильно, что ты никогда не подумаешь о том, что заслужил одиночество, — он вкладывает в каждую фразу столько искренних и чертовски сильных, переполняющих его чувств, чтобы у Минхо и мысли не возникло оттолкнуть того, кто готов ради него на все. Не глупость сделала Джисона безумно влюбленным в сумасбродного парня, а понимание того, что Минхо нуждается в этом, как никто другой. Нельзя дать ему вновь почувствовать себя ненужным, только любовь может спасти заблудшего человека от ошибок и напрасной ненависти к себе. — Джисон-а, ты заслуживаешь кого-то лучше, чем я… — Минхо с резко проснувшейся совестью так легко не поддается. Но Джисон все стерпит, разрушит любые преграды, не отступаясь ни на шаг от того, что задумал. — Не тебе решать, кого мне любить. Хен, ты не представляешь, как сильно я хочу быть с тобой, — он целует по-настоящему, медленно сминает столь желанные губы, с улыбкой доказывая Минхо, что ничто и никто не заставит его передумать. И тот отвечает ему взаимностью, углубляя долгожданный поцелуй. — Собирайся, мы уезжаем.***
Прощаться с семьей оказалось намного тяжелее, чем Минхо себе представлял. Но, выслушав множество маминых упреков, парень все равно спешно упаковал вещи, пообещав стать ей тем сыном, о котором она так мечтала. — Я люблю тебя, дорогой. Хоть ты и в могилу меня скоро сведешь своими выходками, — она улыбается и одновременно плачет. — На твою долю выпало много испытаний, и я не вправе тебя удерживать. Я как мать должна в кои-то веки тебя поддержать. Ты всегда был, есть и будешь моим сыном, помни это. Поэтому не забывай мне звонить. — Я буду звонить по мере возможности. Пожалуйста, не переживай очень сильно, — Минхо крепко обнимает ее, понимая, насколько сильно он любит эту привередливую, но родную женщину. Смотреть на слезы матери слишком тяжело. Поэтому Минхо обязан оправдать ее ожидания, обеспечив счастливое будущее своим близким. — Знай, у тебя всегда есть дом, где тебя ждут. Теперь, отправляясь в неизвестность с близким человеком, Минхо не забывает и о тех, кто не дал ему кануть в пропасть в этом огромном безжалостном городе. «Хей, я надеюсь, что вы круто оторвались на фестивале. Я очень рад, что Сынмин помог мне попасть на него, но из-за обстоятельств мне пришлось уйти, не дождавшись финала. Не знаю, заметили ли вы, что я куда-то внезапно пропал, но я все равно признаюсь, что хотел бы попрощаться с вами должным образом. Извините, что не смогу сделать это вживую. Раньше срока не паникуйте — это не предсмертное послание. Сейчас я сижу в самолете, который взлетит уже через десять минут. Пока я не включил режим полета, решил в последний раз написать вам в групповой чат. Я начинаю новую жизнь, но это не значит, что я забуду про вас. Какое-то время меня не будет в сети, но не волнуйтесь. У меня все хорошо, правда. Наконец-то я получил, что хотел, и поэтому теперь мне нужно стать достойным человеком, переосмыслить свое поведение, сделать что-то хорошее, поставить новые цели и идти к ним. Все эти годы я неверно полагал, что я одинок, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что у меня были вы. Мои друзья, что поддерживали в трудные минуты жизни, с которыми мне было по-настоящему весело. Я собственноручно уничтожал ваше хорошее отношение ко мне, отказывался от помощи, считая, что мне это не нужно. Но я ошибался, не ценил то время, что мы проводили вместе. Теперь я бесконечно благодарю вас за то, что были рядом, даже когда я этого не заслужил. Хены, Бан Чан и Ким Уджин, спасибо за ваши крепкие братские плечи, за советы и мужское воспитание. Я никогда не забуду, как вы чуть ли не целую ночь выслушивали мое пьяное нытье из-за разбитого сердца, и вместо того, чтобы осуждать, приняли меня таким, какой я есть, и пытались поднять настроение тупыми, но столь нужными в тот момент шутками. Хван Хенджин, спасибо тебе за то, что, несмотря на все наши дурацкие споры, ты никогда не отворачивался от меня. За то, что мог втащить мне миллион раз, но так этого и не сделал. Только не тупи больше, блин, прошу тебя. Не расстраивай дорогого тебе человека из-за гордости, как это сделал я. Ты намного лучше, чем тебе кажется. Ким Сынмин, тебе отдельное спасибо, что вытащил меня в люди, став моим первым настоящим другом. За то, что выдержал все мои косяки и, вмешавшись в драку, спас меня от возможной смерти или судьбы калеки. Желаю тебе удачи в твоей поездке, ты достоин этого. Покажи этим америкосам, как красиво умеешь делать. И, напоследок, Ли Феликс, я виноват перед тобой. Прости меня. Мы не успели провести много времени вместе, но я все же считаю тебя другом и безмерно благодарен за то, что ты скрашивал мои унылые тренировки, общался со мной, пока другие только и делали, что обсирали за спиной. Уверен, ты станешь новой звездой команды. Спасибо вам за то, что показали мне, что такое дружба. Я еще раз глубоко извиняюсь за те моменты, когда расстраивал вас и заставлял волноваться. Я правда очень дорожу всеми вами, мне будет вас не хватать. Я стану лучше, вернусь совершенно другим человеком. Я вам обещаю». «Пользователь Ли Минхо покинул чат».