Терпеть его не могу!

Хрипы с соседней кровати не дают заснуть. Он дышит тяжело и прерывисто, закашливается и еще глубже пытается спрятаться под одеялом. Крендель то и дело ворочается у меня под боком. Спать рядом с дергающимся Бэкхеном он отказался. Омега крутится, стонет, недовольно мычит. А потом я слышу звук падения одеяла: скинул-таки. А пару минут назад кутался с головой. Присаживаюсь на край кровати, разворачиваю к себе и засовываю ему в рот градусник. Майка мокрая насквозь, уже третья за сегодня, и я вновь иду за полотенцем и сменной футболкой. Бэкхен еле поднимает руки в попытке помочь мне его переодеть. - Еще возится со мной. - Язык заплетается, и омега еле сидит прямо, хотя на "прямо" это не тянет. Градусник пищит, а я хватаюсь за голову: тридцать восемь и семь. Да как же мне спасти тебя?! В ход идет и кислючий раствор, и капсулы, и еще целая горсть лекарств. Бэкхен с трудом проглатывает все это и бессильно допивает остатки растворимого порошка. Я забираю у него кружку и поправляю подушку. Омега откидывается назад и комкает одеяло в ногах: жарко. - Тебя продует, - я настойчиво натягиваю одеяло ему на ноги, но дальше не укрываю. Если он зажарится, будет ещё хуже. Я возвращаюсь на кровать Кенсу, успокаиваю потревоженного Кренделя и через комнату наблюдаю за Бэкхеном. Спать уже не хочется. Проходит не больше десяти минут, как он натягивает одеяло до подбородка и жамкает лисенка, скукожившись у стенки. - Так плохо, - жалобно скулит Бэкки, и мое сердце не выдерживает. Со вполне объяснимым чувством дежавю, я тащу на кровать Бэкхена одеяло и подушку и ложусь с краю. Бэкхен стучит зубами и трясется. У него нет сил возражать или что-то мне ответить. Он просто наблюдает за мной из темноты и не шевелится. - Смотреть на твои мучения в качестве друга никак не легче, поверь. Все, о чем я могу думать сейчас, - твоя температура. Как сбить ее, черт возьми?! И как помочь тебе. Бэкхен хлопает ресницами и крепче прижимает лисенка. Я медленно придвигаюсь, кутаю себя по пояс в одеяло Кенсу, а потом еще тщательнее кутаю Бэкхена. - Иди сюда. - Даже не знаю, зачем говорю это, потому что Бэкхен обездвижен одеяльным коконом, из которого торчит только нос омеги и уши лисенка. Я обнимаю его, со всех сторон еще раз проверяю одеяло и через несколько минут понимаю, что Бэкхен заснул. Сон по прежнему не идет, и я в темноте пытаюсь изучить стену. Занятие скучное, но даже оно не помогает. Иногда я прикасаюсь ко влажному лбу и проверяю температуру. Спадает. Мне удается ненадолго задремать, но сквозь неясный сон я все равно слышу, как омега сопит и копошится в одеяле. Крендель копается в лотке, а потом долго топчется по кровати и ищет новое место для сна. Я чувствую, как он вертится то на одном месте, то на другом, и в итоге влезает между нами с Бэкхеном. Тут тепло и мягко, и Крендель с удовольствием вытягивает лапы в этом узком пространстве. Невозможность полноценно заснуть изматывает, я всеми силами пытаюсь заставить себя поспать. Кот урчит под боком, и Бэкхен хрипит на каждом вдохе. Прижимаюсь губами к его виску и, кажется, наконец мир вокруг затихает. В тишине я слышу только его дыхание. Под тонкой кожей вена отсчитывает удар за ударом. Он сидит посреди комнаты и играет в шахматы с Кенсу. Полосатый носочек сползает с пятки, потому что Бэкхен постоянно ерзает и в нетерпении подпрыгивает на месте, ожидая финала игры. Чайник закипает по пятому разу, а рядом с коленкой омеги стоит чашка с остывшим напитком, который он так и не допил до конца. И печенье рассыпается из неаккуратно раскрытого пакета, пачкая крошками маленький ковер... Его руки скользят по моей спине, и струи воды следуют за пальцами. Невесомый поцелуй между лопаток заставляет меня вздрогнуть и сжать кулаки. Рано. Это его игра, и здесь только он решает, когда я могу прикоснуться в ответ. Мучает меня, рисует языком до сих пор одному лишь ему понятные знаки и прижимается всем телом. В голове ни одной мысли: только одуряющий, пьянящий аромат молока и ванили, разогретый горячей водой. Я хочу его, хочу так, что сводит ноги. Дразнит, намеренно медлит и ждет, когда я начну умолять. Тонкие пальцы бегут по бокам, щекочут живот и уверено обхватывают основание. Ладонь неторопливо скользит вверх и сжимает головку. Пора... В темноте комнаты видна лишь мерцающая полоска света из-под двери. Я стараюсь запомнить каждый звук, даже самый тихий и едва различимый. Голос, поющий колыбельную, кутает в незримое одеяло, и ласковое прикосновение к щеке мурашками спускается по шее. Я засыпаю, и мир проваливается в темноту, пока затихают последние ноты. Тишина... Глаза распахиваются сами собой. Что-то заставляет меня проснуться, вынырнуть из омута сладких воспоминаний. Тишина. Абсолютная тишина. Затаив дыхание, я жду хоть какого-то звука, но словно нахожусь в вакууме. Не слышно даже Кренделя. И не слышно Бэкхена. Совсем. За долю секунды недоумение в моей голове сменяется паникой. Он не может оставить меня, просто не может. Широко раскрыв глаза, я прислушиваюсь к звенящей тишине. Мысль о том, что его может не стать в моей жизни, сковывает, убивает. И где-то внутри я понимаю, что это невозможно, но воображение уже проецирует ужасные картины. Словно в страшнем сне я прижимаюсь губами ко лбу и прикладываю руку к худой спине. И жду. Умоляю тебя! Секунда, вторая, третья... Вдох. И меня прорывает. Бэкхен спит крепко, и я молю, чтобы он не проснулся, чтобы не увидел, как я глотаю слезы, как трясусь, прижимая к себе, и борюсь со страхом. Всего несколько секунд, за которые становится ясно, что я мнительный параноик, что я боюсь потерять его так сильно, что сердце готово остановиться в груди. Больное воображение измывается, разрывает голову на части. У меня не получается выгнать его из головы. И мысли о самых страшных ситуациях, которые я даже не думал воображать, теперь царствуют надо мной. Это бред, так не должно быть. Я большой и сильный, мне не положено реветь, утыкаясь в любимую макушку, но я плачу и не могу себе представить, что утром мне придется выпустить его из рук. Проклинаю простуду и чертов чемпионат, проклинаю каждую бактерию, коснувшуюся омеги когда-либо. Еще никогда мне не хотелось так изолировать его ото всех, никогда не хотелось в буквальном смысле привязать к себе намертво. Чтобы никто и никогда не смог причинить ему вреда, даже самый захудалый микроб. Пусть атакуют меня, убивают, пусть вызывают бред, горячку и путают сознание. Я готов отдать себя на растерзание самым страшным болезням, только бы никогда больше за всю свою жизнь не прислушиваться, дышит мой омега или нет. За несколько секунд ожидания я понял, почему отец боялся отойти от любимого мужа даже на секунду, почему он чуть не поседел, вот так качая его на руках и кутая в одеяло. Потому что он слушал. Так же, как я теперь, боялся сомкнуть глаза и упустить момент, когда вдох вдруг становится таким долгим и беззвучным. Ни разу за мои двадцать один год мне не было так страшно. Я в принципе давно за себя не боюсь, а сейчас, сжимая в руках самое ценное, что у меня есть, наконец в полной мере понимаю, каким может быть самый страшный кошмар, где кто-то, кем ты дышишь и живешь, просто исчезает из твоей жизни. В какой-то момент пытаюсь представить, что было бы, не будь его у меня, никогда. И не могу. Меня бы не было, потому что смысла во мне бы не было. Меня без него нет, я бесполезен, беспомощен, сломан без него. Слезы застилают глаза, и я ничего не вижу перед собой. Только Бэкхен, только это маленькое хрупкое существо, жизнь которого я должен беречь. Жизнь которого мне в миллионы раз дороже моей. Самое ценное для меня - он. Живой, здоровый, с хитрым прищуром и улыбкой, со сползающим носочком и пушистым лисенком в обнимку. Его спокойствие и счастье превыше всего. Со мной или без меня. И пока он в порядке, это будет для меня приоритетом. Должно стать, иначе херовый из меня альфа. Я не сплю до утра, и с лучами предрассветного солнца в сотый раз прикасаюсь губами ко лбу. Температура поднимается вновь, значит, он борется. Сердце грохочет в груди, словно после марафона, и я чувствую, как Бэкхен потихоньку ворочается, разбуженный мягким светом весеннего утра. Омега щурится, недовольно морщит нос и почти доводит меня до еще одной истерики. Как мир вообще может существовать без него? Как он существовал до его рождения? Для чего?! - У меня что-то на лбу? - хрипит Бэкхен и тут же закашливается. Пока он спал, организм взял передышку ото всех симптомов, но стоило проснуться, как все отвратительные спутники простуды заняли свои места. - Почему? - Ты так на меня смотришь, будто у меня на лбу что-то неприличное написано, - отвечает он и с моей помощью садится. - Плохо спал? Красные глаза могли бы все ему рассказать, если бы не новый приступ кашля. Спешу поставить чайник и по списку дать Бэкхену все лекарства. - Хочу в душ, - он отодвигает мою руку с горстью таблеток и встает с кровати. У него коленки подкашиваются, но я вовремя ловлю и сажаю обратно на постель. - Сначала выпьешь, а потом пойдешь умываться. Он смотрит на меня недовольно, но понимает, что оказать мне сопротивление у него сейчас не получится. Вздыхает, обреченно берет кружку с водой и забрасывает в рот сразу всю кучу лекарств. Крендель жует паштет и не отвлекается, когда мы проходим мимо в сторону ванной. - Нет, я хочу в душ, - ноет Бэкхен и отворачивается от раковины, вцепляясь слабыми пальцами в дверь душевой кабины. - Ты еле стоишь. - Я сяду, - находится ответ. - Я потный, мокрый и противный. Мне не поможет умывание с пенкой. Решение дается мне нелегко, и Бэкхен сверлит меня взглядом, ожидая ответа. Без моей помощи ему не справиться. Нет, он пошкрябает себя мочалкой, но у него не получится раздеться и повернуть тугой кран. Не сегодня. - У тебя температура повышается. - А повысится еще больше, если я начну ненавидеть весь мир? - парирует омега. - Чанель, от простуды не умирают. Знал бы он... - Температура вырастет в любом случае, - добавляет Бэкхен и начинает раздеваться. Ну как начинает: путается в завязочках, спотыкается о штанину и неловко ударяется локтем о стеклянную дверь. Не оставляет мне выбора. - Горе ты луковое, - причитаю я и берусь за низ майки. - Обещаю не подсматривать, но одного я тебя в ванной не оставлю. Посижу у двери, пока ты посидишь тут, хорошо? - Я киваю на поддон и удовлетворенно выдыхаю, когда омега дает понять, что согласен. Впервые я бросаю на пол майку и штаны, стягиваю носочки и не думаю о чем-то неприличном вообще. Бэкхен отвоевывает право остаться в нижнем белье: уж с ним как-нибудь справится. Взяв меня за руку, омега шагает внутрь кабины, а я слежу за тем, как он садится рядом с краном, снимаю с крючка душ и настраиваю воду. Бэкхен жует зубную щетку, жамкает в руке мочалку и апатично ждет, когда гель для душа вытечет из бутылки. Одним нажатием ускоряю процесс, и омега неопределенно кивает. - Не больше пяти минут, - предупреждаю я и прикрываю стеклянную дверь, оставив небольшой зазор. В комнате, как назло, звонит телефон. - Иди. - Бэкхен старается сказать это громче, чтобы было слышно за шорохом воды, и пинает стенку ногой, мол со мной все в порядке. Телефон не затыкается, черт бы его побрал. Бэкхен слабо пинает стенку еще раз. Я подскакиваю с места, бегом несусь к телефону и, споткнувшись о небольшой ковер посреди комнаты, за несколько секунд возвращаюсь обратно. - Что? - Даже не видел, кому отвечаю, если честно. - Мне зайти перед парами? - На заднем фоне слышно, как Чунмен открывает дверь холодильника и предлагает доесть вчерашний салат. Я сквозь матовое стекло разглядываю силуэт Бэкхена. - Если можешь, - бросаю Чонину в ответ и добавляю уже приветливее: - Доброго вам утра. - Как там дела? - Воюем. - Надеюсь, не друг с другом, - вздыхает альфа. - Со мной воевать у него сил сейчас нет, - горько усмехаюсь я. - Я тебя слышу. - Тень омеги перемещается к двери. - Ушел. Ждем тебя. Телефон бросаю на крышку корзины для белья и подхожу к стеклянной двери. Бэкхен принимает полотенце, обматывается, встав на коленки, и по какой-то глупой задумке пытается самостоятельно выползти наружу. - Не смотри, - бурчит он. Хочется ударить себя по лбу. Да все, на что я хочу сейчас смотреть, это градусник! Прям оргазм получу, если увижу тридцать шесть и шесть! - Других-то забот у меня нет. - Подхватываю на руки и несу в комнату. Бэкхен бурчит что-то о моем дурном воспитании, и в подтверждение его слов я полностью это игнорирую. - Выглядишь получше, чем вчера. - Чонин кладет на тумбочку горсть конфет и идет мыть руки. Бэкхен смотрит на кучу сладостей, потом бросает тоскливый взгляд на гору баночек и блистеров с таблетками и красноречиво вздыхает. Мармеладом пока лечить не научились, а то у Бэкхена был бы непрошибаемый иммунитет. Я как раз закончил сушить его голову. И теперь омега пьет чай, завернувшись в одеяло, как в палатку. Он бы хотел полакомиться сырными крекерами, но выяснилось, что хрустящие и жесткие, они дерут горло. Бэкхену больно глотать даже мягкий творожный десерт, так что чай он пьет "без никто". Одна радость: Крендель позволяет чесать пушистое пузико и довольно мурчит, развалившись на кровати. - Ты должен идти на пары, - хрипит омега. Я забираю у него чашку и иду за второй порцией. - Ничего, этот университет и раньше без меня справлялся, - шучу в ответ. Хочу, чтобы омега спокойно мог съесть хоть целый торт. - День отсутствия погоды не сделает. - Потом отрабатывать, - рассуждает Бэкхен. Он замолкает, когда я жестом прошу закрыть рот и поберечь горло. - Да там Крис уже договорился наверняка. - Чонин вскрывает упаковку с одноразовой салфеткой и машет шприцем. - Ложись. Бэкхен обнимает лисенка, но когда я становлюсь рядом с кроватью, все же цепляется за один палец. Я мягко улыбаюсь в ответ и вместе с омегой зажмуриваюсь, пока Чонин втыкает иглу в самое драгоценное место. - Не больно? - Альфа прижимает салфетку и отдает мне использованный шприц. - У тебя, и правда, легкая рука, - выдыхает Бэкхен. Односложные ответы даются ему легче, чем целые предложения, и омега закашливается. Чонин убирает руку, позволяя Бэкхену перевернуться на бок и сжаться в калачик, а потом заботливо укрывает одеялом. - Отдыхай. В дверях Чонин сталкивается с Крисом. Тот заботливо интересуется, как самочувствие омеги, и ставит рядом с кроватью бумажный пакет. - Ездил за витаминами вечером, - отвечает друг на мой недоуменный взгляд. Я всматриваюсь в содержимое пакета и пытаюсь сообразить, как среди кучи конфет и печенья могла затеряться такая большая пластиковая банка. - Две по цене одной. Подумал, ему не помешает. Бэкхен из-под одеяла вяло машет Крису пальцами и зарывается носом между пушистых ушей. Запас конфет у омеги теперь такой, что месяц после выздоровления только ими питаться и можно. До прихода Чонина температура превышала тридцать восемь градусов, а теперь мы сидим и ждем. Вернее, сижу я, а Бэкхен лежит под одеялом, обнимает лисенка и Кренделя в придачу и рассматривает рисунок на наволочке. Я предупредил, что как только показатель упадет до тридцати семи, мы одеваемся и бежим к машине. Поэтому Бэкхен скучает, елозит головой по подушке и жалуется Кренделю на жизнь. Иду за градусником. - Минут через пятнадцать. - Я разговариваю с мистером Бен и, придерживая телефон плечом, засовываю Бэкхена в свитер. Нам пришлось прождать еще час, пока состояние омеги позволило нам тронуться с места. За каких-то десять минут я собираю и свои вещи, и Кренделя, и Бэкхена. Быстро зашнуровываю его ботинки, кутаю в шарф, сажаю на тумбочку у двери и велю ждать. Начинаю мечтать о телепортации, когда путь до стоянки занимает пару минут. Бэкхен сидит на тумбочке, ест ворсинки и невольно помогает Кренделю, который старательно пытается засунуть себе в пасть край шарфа. Мы закрываем дверь и идем к лестнице. Бэкхен плетется, еле шевеля ногами. До машины, оставленной у крыльца, я несу его под возмущенный бубнеж омеги и недовольное мяуканье кота, которого внезапно зажало между нами. А нехрен жрать что ни попадя. Мистер Бен пропускает меня в просторный холл. С кухни тянет специями и мясом: что-то томится в духовке. Крендель с энтузиазмом смотрит в сторону источника аромата и чуть не кувыркается головой вниз. Я скидываю с себя ботинки и прошу мистера Бена проводить до комнаты Бэкхена. Омега сопит в шарф. Он заснул посреди пути, и у меня рука не дернулась его будить. На кухне, за чашкой чая мистер Бен слушает все инструкции и благодарит меня за заботу. - Укол сегодня уже сделали, - предупреждаю я. - Там осталось три ампулы. - Как же ему повезло, что рядом есть ты и такие хорошие друзья, - вздыхает омега. Я поджимаю губы и неловко улыбаюсь. Не знаю, что сказать ему на это. Мы сидим еще несколько минут, и я прошу разрешения подняться и посидеть с Бэкхеном. Мистер Бен вручает мне маленькое блюдце с печеньем и наливает свежий чай: "Чтоб скучно не было". Бэкхен спит. На блюдце давно не осталось ни единой крошки, и я успел бы выучить основные принципы гадания на чае, если б имел такое желание. Несколько часов я сижу у его кровати, листаю документы и иногда отвечаю на сообщения ребят. Они очень переживают. Исин волнуется больше всех. А еще я надоедаю Кенсу, каждый час спрашивая, хорошо ли он себя чувствует. В итоге омега присылает фотографию с недовольным лицом и градусником, торчащим изо рта: температура в норме. Я извиняюсь за то, что придется перестирывать все постельное белье, на что Кенсу спокойно отвечает: "Стираю не я, стирает машинка". И на этом вопрос неудобства закрыт. Несколько раз я прикасаюсь ко лбу и прислушиваюсь к дыханию, но Бэкхен больше не пугает меня. После нервной ночи, чтения и чая меня клонит в сон, что не удивительно, так что я кладу голову на край кровати и бессовестно накрываю ладонью чуть торчащие из-под одеяла пальцы омеги. Удается прикорнуть ненадолго. Что-то пушистое щекочет нос. Я отмахиваюсь и мысленно костерю Кренделя, который любит по утрам кормить меня своим хвостом. Но в тот же миг соображаю, что кот переместился с кровати, где так удобно спал последние несколько часов, ко мне в ноги. И теперь это шерстяное безобразие самым наглым образом урчит у меня между ног, свернувшись калачиком. Невольно встает вопрос, что же тогда так упорно лезет мне в нос? Бэкхен хихикает и глупо прячется за подушку. Пушистый лисий хвост ныряет в укрытие. Вот шкода! Я подглядываю одним глазом и делаю вид, будто еще сплю. Следующее нападение происходит секунд через десять. Омега сдавленно смеется, пока рука подкрадывается к моему лицу. Раз - и Бэкхен перепугано подпрыгивает, пойманный на месте. Реснички очаровательно дрожат, пока омега безуспешно пытается вытянуть свою руку. Бэкхен смешно водит глазами из стороны в сторону, изо всех сил изображая на лице невинность и непричастность. Я откровенно смеюсь и сажусь удобнее, так и не выпуская его руку. Мистер Бен осторожно стучит в дверь: - Все в порядке, да? - Он оглядывает комнату и сдержанно улыбается, когда видит наши руки. - Несколько часов было так тихо. Чанель, там некоторые лекарства по расписанию принимать надо, а как раз время пришло. Вместе с мистером Бен я иду за водой и под его внимательным взглядом скармливаю Бэкхену пилюлю за пилюлей. Омега недовольно морщится и бурчит и совсем сникает, когда в стакан с горячей водой я высыпаю кислый порошок. - Бе, какая гадость, - жалуется Бэкхен, но стакан осушает. На кухне мистер Бен спрашивает, не останусь ли я на ужин. Хочется, но это будет уже верхом наглости и откровенным пренебрежением принципами Бэкхена, так что приходится вежливо отказаться. Я благодарю его за чай и гостеприимство и поднимаюсь наверх, чтобы еще раз проверить температуру омеги и собрать свои бумажки. Пора ехать. Здесь о нем позаботятся. Бэкхен сидит в кровати и играется с ушами плюшевого лисенка. Только ночью я прислушивался к каждому вдоху, а теперь он сидит и будто даже чувствует себя в разы лучше. Только сильный запах ванили подсказывает, что температура вновь поднимается. - Уходишь? - Он наблюдает, пока я складываю в кучу бумажки и ищу под кроватью закатившуюся ручку. - Да, тебе нужен покой и сон. - Начинаю понимать Исина: спать все время надоедает. Я жестом прошу омегу помолчать, но вслед за температурой у Бэкхена поднимается настроение, и он уже беспокойно копошится на постели в обнимку с лисенком. Челка свешивается с края кровати, и омега ловит мой взгляд. - Спасибо. Вместо ответа я хватаю его за плечи и ровно сажаю на кровати. Сам опускаюсь рядом и поправляю непослушную челку. Бэкхен жмурится. - Береги себя, хорошо? И не капризничай, - пальцы сами тянутся осторожно погладить мягкую щеку. Горячий. Бэкхен рассеянно кивает. Температура стремительно поднимается, и все наверняка путается в голове. Он вот так смотрел на окружающий мир вчера. Болезнь еще слишком сильна, и ближайшие несколько дней градусник будет показывать не лучшие результаты. - Еще напишу. И все ребята передавали тебе привет. - Чуть наклоняюсь, чтобы заправить прядку за ухо и напоследок посмотреть на него. Аромат ванили уверенно заполняет комнату, а я не успеваю понять, как Бэкхен подается вперед и прикасается к губам. Мягко и ласково. Я теряю контроль, поддаюсь... и отвечаю. Через мгновенье поцелуй, скромный и нежный, вырастает до размеров всесокрушающего торнадо. Все мысли вылетают из головы: там только Бэкхен, поймавший мой язык горячими губами. Я восполняю все те дни, что не прикасался к нему, и Бэкхен с улыбкой падает на подушки, утягивая меня за собой. Всего секунда - и я в его плену. Он обхватывает меня ногами, льнет всем телом и целует жадно и глубоко. Я теряю счет времени. Нет, теряю себя в каждом прикосновении! Будто исполнилось самое заветное желание. Бэкхен ведет языком по шее, кусает мочку уха и заставляет меня беспомощно стонать от удовольствия. А потом сам стягивает майку со своего плеча и дает мне насладиться белоснежным сиянием алебастровой кожи. Поцелуями я покрываю каждый доступный участок, и Бэкхен стонет, выгибается подо мной, сжимая в пальцах непослушные светлые пряди. Я увлекаюсь, слишком увлекаюсь, чтобы суметь остановиться. Омега хрипло вскрикивает от восторга, когда широкой ладонью я задираю чужую майку и припадаю к горячей коже. Языком мажу по соскам, веду линию вниз и целую вдоль кромки пижамных штанов: Бэкхен извивается, кусает губы и сводит с ума, прошептав мое имя. Ему хочется еще, хочется больше меня. Бэкхен тянет меня наверх и находит губами нежный участок кожи за ухом. Меня трясет от возбуждения, и омега знает это. Он улыбается и бесстыдно трется о мою ширинку. А через секунду сам закатывает глаза от удовольствия, ощутив легкий укус на плече. Воздух накаляется, аромат кофе смешивается с запахом ванили. Бэкхен берется за полы моей рубашки. - Жарко, - он прерывисто выдыхает это несколько раз мне на ухо. Томно и горячо, успевая прикоснуться к коже кончиком языка и нарисовать нечто необъяснимое. Омега уверено стягивает с меня рукава и просит о новом поцелуе. - Жарко. В голове словно щелкает рубильник. Вся пелена спадает с глаз в один момент. Я внимательно смотрю на свое чудо и отчетливо осознаю, что он не понимает, что творит. Где-то на подсознательном уровне он хочет меня, хочет сильно, и температура сейчас выбрасывает это огромное желание прямо ему под нос и требует разобраться. И тело поддается соблазну и стремится исполнить то, что так долго ему запрещали. Бэкхен, маленький и обессиленный, не способен бороться с этим. Природа дважды кладет его на лопатки: болезнь ослабляет тело, а разум подчиняется самым важным инстинктам. Мне стоит огромных усилий оторваться от него и вынуть из слабых пальцев ткань рубашки. Омега растерянно хлопает глазами. Он все еще пытается меня раздеть, но после того, как я несколько раз отвожу его руку в сторону, недовольно хмурится. Тем временем я хватаю с тумбочки градусник и засовываю Бэкхену в рот. Прикасаюсь ко лбу, веду пальцами по щеке и понимаю, что он горит, горит еще сильнее, чем вчера. Лоб обжигает губы. Тот факт, что Бэкхен безвольно лежит на постели и не предпринимает новых попыток, доказывает, что мои догадки верны. Тридцать девять и семь... Блять! Блять! Блять! Я срываюсь по лестнице вниз, пугаю мистера Бен и роюсь в пакете в поисках лекарства, которое врач прописал от такой высокой температуры. Ничего не объясняю и бегу обратно. Мистер Бен с только что вернувшимся супругом спешат за мной. - Чанель, что такое? - Температура под сорок, - перескакивая через две ступеньки, я бегу по лестнице. Родители застывают в дверях. Бэкхен существует где-то не в этой вселенной. Он притягивает меня к себе, как только я сажусь на край кровати. Едва не проливаю стакан воды от такого напора, но все же отстраняюсь и пытаюсь достучаться до ничего не соображающей головы. - У тебя жар, Бэкки. Очень высокая температура. - Поцелуй меня. Почему ты ушел? - он скулит, словно обиженный котенок, и дергает меня за рукав. Я пытаюсь пододвинуть к нему лисичку, но он спихивает игрушку на пол и дует губы. Мои слова пролетают мимо. - Выпей это, я прошу тебя. Омега стучит кулаком по одеялу и сердито отбрасывает мою руку. Часть воды выплескивается на ковер. Бэкхену кажется, что он сможет одолеть меня большим напором, так что наплевав на все и вся вновь подается вперед и со снайперской точностью попадает губами мне в подбородок. Я не уверен, что он вообще понимает, где он. - Всего одна таблетка, - уговариваю я, пока Бэкхен подползает ближе и наконец находит точку воздействия. Ему нравится кусать кончик мочки, а потом смотреть, как я ему подчиняюсь. Мистер Бен с порога пытается что-то сказать своему чаду, но Бэкхен их не слышит. Он не слышит вообще ничего, кроме голоса температуры в своей голове. И голос вопит, что я не поддаюсь, а должен бы. - Это жар, мой хороший. Это жар.- Я укладываю его под одеяло, преодолевая вялое сопротивление, и всовываю таблетку в открытый рот. Бэкхен ноет, капризничает, вертит головой и проливает на себя половину чашки, но проглатывает лекарство и пинает меня коленом. Мистер Бен тяжко вздыхает: следующие несколько дней будут сложными. Они понимают, что их присутствие вот прямо сейчас ничего не решит, так что тихо уходят, чтобы не мешать. Бэкхен дуется, почти плачет и бьет меня всюду, куда дотянется. Правда, несильно. Длится это всего несколько минут, и омега сменяет гнев на милость, вновь меня соблазняет. В ход идут и вытянутые губы трубочкой, и задранная майка, и кокетливое подмигивание. Было бы смешно, если б не было так страшно. - В тебе говорит жар, это не ты Бэкки. - Ловлю горячую ладонь и нежно целую пальцы. - Хочу тебя, - просто признается омега. - Хочешь, но не так, - отвечаю я и встаю с кровати. Омега швыряет в меня запасной подушкой: - Вот и проваливай! Он пинает одеяло, отворачивается и прижимает колени к груди. Я не могу уйти вот так. Осторожно опускаюсь на край постели и тянусь к лохматой макушке. Бэкхен в надежде поворачивает голову, а перед глазами все та же пелена. - Будет лучше, если я уйду, - тихо произношу я. - Мы можем поговорить об этом потом, но сейчас мне нужно уйти. - Один поцелуй, - молит Бэкки. И в этих двух словах столько тоски, что сердце рвется на куски. Наклоняюсь, нежно целую в уголок губ и заглядываю в любимые глаза: - Я знаю, что ты хочешь этого, но поддаться будет неправильно. Но Бэкхена не волнуют правила... Встать с постели и разорвать последний поцелуй - мука. Но я хватаю с пола сумку и сонного Кренделя, невнятно желаю омеге поскорее поправиться и скрываюсь за дверью. Мистер Бен не задает ни единого вопроса, когда закрывает дверь и машет мне с крыльца. Наши с Бэкхеном отношения слишком нестандартны, чтобы как-то их комментировать. В машине я едва прихожу в себя. Аромат ванили пропитал одежду, и вкус Бэкхена на губах сводит с ума. Крендель работает рулевым. Он стоит на пассажирском сиденьи и глядит в окно, деловито мяукая на пролетающих птиц. Я уезжаю подальше и катаюсь еще час, просто поворачивая, где придется. Свежий воздух врывается в окно, и весенние запахи наполняют салон. Но рубашка пахнет не цветами, на ней четкий след омеги. От первого и до последнего шва. На пороге квартиры я сбрасываю ботинки и обессиленно падаю на диван. В кармане вибрирует мобильник. - Ты не отвечаешь на сообщения,- беспокоится Крис. - Там все нормально? Бэкхену лучше? Исин говорит, что эта простуда проехалась по нему катком. - Поверь, она проехалась даже по мне, - бурчу я сквозь диванную подушку. - Ничего, он поправится, - подбадривает друг. - Уверен, все не так плохо. Крис говорит еще что-то, передает сообщение от преподавателей, желает хороших выходных и вскользь напоминает, что у Сехуна сегодня день рождения. Совсем вылетело из головы. Я прощаюсь, зарываюсь носом в подушку и отрубаюсь до самого утра. Крендель спит под боком и отчего-то не будит меня всю ночь. Зря. Мне не снятся поцелуи и жаркие объятья. Всю ночь я мысленно кричу от череды кошмаров: тех самых, где кто-то, кем ты дышишь и живешь, просто исчезает из твоей жизни. Если Бэкхену каждый раз снится этот ад, я никогда с ним за это не расплачусь.