Терпеть его не могу!

Серо и тускло. Мне приходится заставить себя сползти с кровати, накормить Кренделя и натянуть на лицо хоть какое-то выражение, совсем не дружелюбное. Я не могу раскисать, не могу позволить себе сдаться. И каким-то чудом я собираю остатки решительности и выхожу из дома. Мне есть, за что бороться, даже если бороться за это придется с объектом моего желания. Кусок котлеты не лезет в рот. Бэкхен с подносом шагает к нашему столу, а я с замиранием жду, что омега учудит на этот раз. - Эй, ты куда? - растерянно зовет Чунмен, когда друг проходит мимо. - Сяду за другой столик, - отвечает Бэкхен и смеряет меня испепеляющим взглядом. Он уже доходит до какого-то стола, как вдруг разворачивается и возвращается к нашему: - Хм, а с чего это я должен уходить вообще?! Он ставит поднос на стол и занимает место напротив меня, не забыв наступить на ногу, будто бы случайно. Хотя нет, даже не скрывает, что намеренно. - Информация для присутствующих: с ним я не разговариваю, - и Бэкхен небрежно машет в мою сторону. - Ты посмотри-ка: первый раз вижу, чтоб они ссорились, - усмехается со своего места Исин. Все за столом в недоумении переглядываются. Бэкхен на секунду теряется из-за реакции Исина, но, опомнившись, дергается в сторону омеги: - Слушай, а не замолчать бы тебе, а? А быстро они подстраиваются под настроение друг друга. - Бэкхен! - гремит Крис на весь стол. - А что? То есть ему можно отпускать комментарии в мою сторону и лезть, куда не просят, а стоит ему ответить - заткнись? - возмущается Бэкхен. Крис ничего не отвечает. - Ну не надо, - просит Чунмен. - У вас же вроде все уже наладилось. Что вы опять задираете друг друга? Вопросов по поводу нас с Бэкхеном никто не задает. Видимо то, с какой частотой мы сремся, ни у кого уже не вызывает удивления. Атмосфера говорит сама за себя. Краем глаза я улавливаю, как вздыхает и еле заметно мотает головой Чонин. - Тренд этой весны: доведи соседа, - вмешиваюсь я. - А ты вообще рот закрой, - огрызается омега. - Просто к сведению: отвечать кому-то - тоже разговор. - И я демонстративно засовываю кусок котлеты в рот. - Приятного аппетита! Бэкхен в порыве злости бросает в меня пластиковой вилкой и толкает поднос. - Просто закрой рот! Он сжимает челюсть от злости и дышит через нос, всем видом показывая, насколько мое присутствие выводит его из равновесия. Хотя о каком равновесии вообще может идти речь? В горчащем облаке его аромата можно задохнуться. - Слишком бурная реакция, не находишь? - и я наклоняюсь над столом, пристально глядя в ему в глаза. Боль съедает изнутри, но если я позволю себе сдаться... - Ненавижу тебя, - выплевывает Бэкхен. Нужно только досчитать до трех, чтобы найти в себе силы ответить на это. - Терпеть тебя не могу, - отвечаю я с абсолютным спокойствием на лице. Каждая отчеканенная буква - точно в цель. Я не говорю больше ни слова, но Бэкхен, словно ударенный, не может выговорить ни слова. Всего один поцелуй - и какие эмоции. Он корит себя за то, что поддался, или за то, что понимает, как излишне открылся вчера? И понимает ли вообще? Я не беру в голову его слова о ненависти. Это гнев, отчаянье, боль. Неделю назад за Бэкхена говорил жар, теперь он во власти разрушающих эмоций. Защитить себя, отгородиться и скрыть свои чувства за наигранной маской - естественное желание. И он вновь прибегает к излюбленной стратегии: уколоть, пока ему не успели сделать больно. Из столовой все расходятся в напряжении, а Бэкхен, пролетая мимо, толкает меня на угол стола. Я ударюсь бедром, но быстро об этом забываю. Омега интересует меня больше. Теперь он вновь избегает меня, злобно смотрит из-под челки и явно насылает проклятья. После пятой пары я ненадолго забегаю в библиотеку и на обратном пути нахожу в коридоре Исина. Омега сидит на диванчике, читает и слушает музыку через один наушник. - Где потерял свою половину? - Ректор Ким, - вздыхает Исин и приглашает присесть рядом. Я устраиваюсь на диване и бросаю сумку на пол. Исин откладывает наушники, но дочитывает абзац и только тогда закрывает книгу. - Вчера ты был рад его возвращению за стол, - начинаю я. - А потом увидел, как ты уезжал, круша все на своем пути. - Исин забирается на диванчик с ногами и придвигается ближе. - Я как раз шел из поликлиники, а ты пинал столбик на парковке и яростно дрался с воображаемым противником. Вряд ли профессор Чхве вызывает у тебя такие бурные эмоции. - Я даже не помню, как уезжал вчера. - Зато я помню. Ты ходил кругами, ругался сам с собой и чудом не сломал ногу о бетонные ограждения. Пытался тебя окликнуть, но какое там... Весь вечер, как в тумане. Помню только осколки тарелок на полу, но Исину об этом лучше не знать. Я ничего не отвечаю, и омега мягко касается моей руки. - Я говорил тебе, что поменяю свое мнение о нем, как только он сделает хоть что-то не для себя одного. И когда он взялся лечить тебя, я подумал, что ошибался на его счет. Но он вновь сделал тебе больно, а это действует на меня, как красная тряпка на быка. - Я в порядке, - небрежно выдыхаю я и по лицу Исину вижу, насколько неубедителен. - Ты давно себя видел? У тебя круги под глазами скоро до коленей доползут! А мне казалось, что все движется к счастливому примирению. Я хлопаю Исина по руке: - Добро пожаловать в клуб. Я живу в этой иллюзии ежедневно. - Класс, - саркастично отвечает омега. - И как я должен с ним разговаривать теперь, а? Крепко обнять и зацеловать в обе щеки? - Не воюй с ним. - Я прошу его об этом не первый раз и знаю, что услышу в ответ, но напомнить о том, как мне это важно, лишним не будет. - У него есть свои причины, чтобы так поступать. - Причины, которых никто не понимает, - бурчит Исин себе под нос. - Главное, чтоб он сам их понимал. Исин аж подпрыгивает от негодования: - Да тебе прям медаль надо дать за терпение и смирение! - Не обязательно. Омега берет меня за руку и заглядывает в глаза: - Мне больно за тебя. - И я знаю, что он говорит правду. - Пока я болел, у меня была возможность понаблюдать за ним. И это только прибавило вопросов. Если он говорит, что вы не идеально подходите друг другу, он врет. Это что-то еще. Там есть что-то еще. Но какой бы ни была эта причина, ничто не дает ему права топтать твое сердце вновь и вновь. Он позаботился о тебе, и я верю, что в тот момент он искренне переживал, хотел помочь. Но что-то вновь заставляет его причинять тебе боль. Я не ненавижу его, Чанель, даже пытаюсь понять, но мне сложно быть с ним добродушным, когда он вновь топчется по тебе. Я был к нему мягок, пока он заботился о тебе. Забота кончилась - моя доброта тоже. Я обнимаю этого ворчуна и предлагаю поговорить о чем-нибудь другом. К возвращению Криса Исин в красках рассказал мне про книжный шкаф, который не выходит у него из головы, и про спор о цвете гостиной. Хотя спора там никакого нет: Крис согласится с любым вариантом, который предложит омега, а тому хочется, чтоб Крис был не просто согласен, а доволен. Желательно, чтоб вообще прибывал в восторге от дивана и цвета карниза. В общем, проблема вселенского масштаба. Я слушаю и отвлекаюсь на это время от своих мыслей. Исин так увлечен, хотя еще даже фундамент не готов к работе, он с энтузиазмом рассуждает, как важна большая кухня, и что детская должна быть просторной и светлой. Крис подходит к диванчику и с любовью слушает свое сокровище, бессовестно закинувшее на меня ноги. Омега беспорядочно шевелит носочками, от эмоционального рассказа ерзает на месте и ковыряет мой чехол для телефона. - Все рассказал? - смеется Крис и поднимает Исина на руки. - Да я только начал! Его надо было отвлечь, ты на него посмотри! - и омега тыкает пальцем в мои мешки под глазами, те самые, которые до колен доросли. - Было интересно, - я вроде пытаюсь улыбнуться, но выходит, наверное, коряво. Исин вдруг становится грустным и расстроенным. Крис ставит его на пол, помогает собрать сумку и, мы втроем идем на выход. - Если вдруг тебе нужна помощь... - Крис хлопает меня по плечу, пока омега достает ключи от комнаты и толкает дверь в общагу. Не знаю, как ему ответить. Я угукаю, а больше мне сказать нечего. Помощь? Мне нужна новая память, и новое сердце, потому что мое работает на последнем издыхании. И нет, я не собираюсь забывать Бэкхена, мне нужна пара новых компонентов, не покоцанных и побитых, чтобы продолжать дальше. Мазохизм - мое все. Я выезжаю со стоянки, и охранник, проходящий мимо со стаканчиком кофе, напоминает мне о том, что в квартире теперь нет никакой посуды, и я должен возместить хозяину каждую утерянную кружку и тарелку. В супермаркете шумно, играет какая-то популярная радиостанция, и все вокруг, зараженные весенним настроением, кажутся неправдоподобно счастливыми, до отвратительного улыбчивыми и радостными. Понимаю, как мне хреново, когда автоматически хватаю с полки бутылку бренди. Подорожника мне не дают, так что буду заливать душевные раны спиртом. Не заживит, так хоть обеззаразит, а то мысли в голове все чернее, а боль все невыносимее. Я болен, смертельно и неизлечимо, и болезнь мою назовут в честь Бен Бэкхена. - Можешь говорить? - голос Лухана тихий и вкрадчивый. - Если тебе музыка на заднем плане не мешает. - Я щекой прижимаю трубку к плечу и беру с полки кружку. - А хочешь? - уточняет Лу. И вот как разговаривать с ним после этого? - Честно. Мне все равно. - Я ставлю кружку на месте. Не знаю, что выбрать. Понимаю, что есть красивые и удобные, но в моей голове слишком много Бэкхена, чтобы я мог запихнуть туда еще вопрос о выборе рисунка для посуды. - Ты где? - В супермаркете. Выбираю новую посуду, - сообщаю я и безразлично рассматриваю набор из четырех кружек, упакованных в коробку с прозрачным окошком. Пойдет? Лухан неопределенно хмыкает и явно о чем-то задумывается. - Посуду? - переспрашивает омега. Я не знаю, долго ли он думал, прежде чем сказать это. - Посуду, - повторяю я, как попугай и, сам себе пожав свободным плечом, ставлю коробку с кружками в тележку. Остались тарелки, и будет здорово, если прямо вот здесь сейчас окажется набор с таким же рисунком в полосочку. Почему я вообще задумываюсь о рисунке? Можно было бы взять разномастные кружки, потому что на квартире не было ни одной парной тарелки и чашки, все они разные. Но в моем больном воображении Бэкхен выбрал бы одинаковые, чтобы был порядок. И я отчего-то хожу теперь вдоль длиннющего ряда и ищу тарелки с таким же рисунком. Омеги нет рядом со мной, но я позволяю ему полностью завладеть моим разумом. Хотя бы на время, потому что когда его там нет, хочется лечь и сдохнуть. А так он в моем воображении выбирает посуду для нас. Чем не форма сумасшествия? Если я начну по утрам представлять, что он просыпается рядом и готовит мне завтрак, диплом в следующем году мне не защищать. Лухан спрашивает, что я собираюсь делать потом, и я честно признаюсь, что уже взял бутылку и планирую предаваться унынию, жалеть себя и вытирать сопли о пушистую морду Кренделя. Омега тяжело вздыхает и кладет трубку. Я ставлю в тележку коробку с тарелками: нашел. Гребаные полосочки. Готовить я не хочу, так что по пути заезжаю в кафе и беру пиццу и пару салатов на вынос. Крендель встречает меня на пороге и с любопытством обнюхивает коробки. - Уговорил: дам тебе попробовать. - Я сажусь на пол в коридоре, притягиваю к себе кота за лапы и крепко обнимаю недовольную морду. - Только все не съешь, а то жопка растолстеет. Говорю, а сам смеюсь и почти плачу. Жопка растолстеет. Ну да. Крендель не знает, почему я грущу, почему вздыхаю и раздражаюсь по любому поводу. Он не виноват, что оставил клок шерсти на диване, и в том, что полдня проспал на свежем полотенце, упавшем с крючка на пороге ванной. Я сперва ругаюсь, а потом жалею его, чмокаю между ушей и таскаю с собой по кухне, с руки подкармливая колбасой. Мне повезло, что Крендель отходчивый. По телеку показывают новости. Я не успеваю открыть бутылку, когда звонок телефона меня отвлекает. - Да, - я слишком грубо отвечаю на звонок, и папа на том конце трубки немного теряется. Он выдерживает некоторую паузу и так же осторожно, как Лухан часа полтора назад, произносит: - У тебя все не очень хорошо, да? - Извини, не хочу об этом говорить. - Ладно, - сдержанно отвечает он. - Наберу завтра. Хочу извиниться. Он не виноват, никто не виноват, но папа более понимающий. - Милый, ты ничего не должен объяснять. Я понял, у тебя что-то очень не ладится. Я перезвоню завтра. Ну или сам перезвони, как будет настроение. Он не ждет моего ответа, желает спокойной ночи и кладет трубку. Мы с отцом его не заслуживаем. Крендель мешается под руками, машет хвостом мне в лицо и топчется на коленях, всячески противясь моему алкогольному марафону. Я до сих пор не открыл бутылку, а эта зараза как будто борется за мою трезвость, мяукает, ластится и ведет себя до неприличия вызывающе. Весна у тебя, что ли? И стоит мне погладить его за ушком и вновь взяться за бутылку, как меня вновь отвлекают. Звонок в дверь. Противная трель раздражает, и я иду в коридор, мысленно подготавливая речь о том, что кто-то, неудачно ошибившийся дверью, сейчас попадет под поток моего гнева. Даже если там сантехник, который ошибся этажом, я буду беспощаден. Я набираю воздуха в грудь, щелкаю замком и уже открываю рот... Лухан обнимает меня крепко-крепко. Мягкие руки гладят по спине, добираются до головы, и я утыкаюсь носом ему в шею, прижимая к себе. Следом на плечи ложится еще одна рука, и кто-то становится рядом, присоединяясь к нашим объятьям. А потом я чувствую, как кто-то греет меня с другого бока, и теперь я, в плену сладких ароматов, утопаю в заботливых руках. Они сажают меня на узкую тумбочку, прячут ото всех и ласково гладят по голове. - Прости, я и тебя вчера с днем рождения не поздравил, - бурчу я куда-то в плечо омеги. - Да к черту мой день рождения, - отвечает Лухан и чмокает меня в висок. - Мы тут подумали, что будет неплохо совместить приятное с полезным. Не будешь же ты пить один. Он выпрямляется и дает мне возможность осмотреться. Кто-то тихо закрывает дверь, но я четко вижу Сехуна, демонстрирующего мне пакет из супермаркета. Что-то звякает. Исин, сидящий рядом с одной стороны, греет в руках мои пальцы, а Чунмен заботливо расправляет домашнюю майку и собирает с ткани куски кошачьей шерсти. - Будет не по-дружески позволять тебе напиваться в одиночку, - доносится голос Чонина. - Говорят, это называется алкоголизм. А когда с нами в компании, это вроде как вечеринка. Я пытаюсь улыбнуться, Лухан совсем расстраивается. Прямо как Исин сегодня. Неужели мое лицо - сплошное серое уныние, неужели ни одного светлого проблеска? На столе в комнате появляются еще салаты, закуски, куча пакетов с чипсами и коробочки с едой. Мои незваные гости рассаживаются на полу, самостоятельно достают чашки - обмывать будем - и разбирают остатки пиццы, то и дело пытаясь накормить довольного Кренделя. Коту достается и кусок мяса из салата, и кусок колбасы с пиццы, и что-то из овощного рагу в коробочке. Наглая пушистая морда усердно работает челюстями и начинает любить принимать гостей. Они болтают, смеются и особо не пьют. Да и я не налегаю и весь вечер цежу одну порцию бренди. А Лухан все подкладывает мне вкусненького и следит, чтобы я ел. Он все время о чем-то спрашивает и хвалит за красивые чашки, заставляет меня разговаривать, и Сехун не говорит на это ни слова. Я не слежу за временем, но одно вечернее шоу на канале сменяется другим, а мы все сидим. Первые минут десять я еще пытался давить из себя лыбу, теперь просто сижу и слушаю, иногда задумываясь о чем-то своем. О конкретном своем, если быть честным. Обожравшийся Крендель подставляет всем пузико и блаженно мурчит, пока ему уделяют столько внимания. Исин пересаживается на диван и жестом приглашает меня к себе. Я оставляю чашку и, наплевав на приличия, укладываюсь головой на чужие коленки. Я расстроен и разбит, и тот факт, что в сладком аромате клубники я чувствую нотки печали, заставляет меня чувствовать себя виноватым. Они не должны так волноваться. Все потому, что я не умею так, как Бэкхен, скрывать свои эмоции. Я ходячая грозовая туча, погружающая в свое настроение все вокруг. Отвратительно. Но Исин наверняка об этом не думает. Крис облокачивается головой на диван рядом со своим омегой и протягивает открытый пакет с конфетками. Вот так молча. Люблю их. Телевизор что-то болтает на заднем фоне, и ребята хрустят снеками, обсуждая - вы не поверите! - скидки в мебельном гипермаркете. Исин то и дело ныряет в пакет с шоколадным драже и рассказывает, как у него разбегаются глаза от одних только столиков для завтрака. - Да я же выбрать не смогу, - жалуется он. - Мне понравилось четыре, а нужен только один. - Можешь не рассказывать, - перебивает Чонин. - Мы два часа выбирали кружки. Я там чуть не заснул. - Как я его понимаю, - сонно комментирую я и удобнее устраиваюсь на диване. Исин смеется и показывает Чунмену большой палец, мол отличная работа. Он ненавязчиво гладит меня по голове, и я, кажется, засыпаю под их бубнеж. Вот Лухан обсуждает необходимость большого кресла с резными подлокотниками, потом он идет на кухню, чтобы приготовить чай, и по пути укрывает меня пледом. Дальше я ничего не помню. Может, это и хорошо: ничего не помнить. Хотя бы на несколько часов забыть обо всем вообще. И пусть лучше мне ничего не снится, чем те кошмары, где я вновь и вновь теряю его.