Терпеть его не могу!

Ненавижу эту треклятую ревность, но она съедает меня изнутри и бесцеремонно требует добавки. В сумке - сверток с бантиком, в голове - картина того, как одного альфу с его подмигивающим глазом сбивает железнодорожный состав. А он там такой не один. Ревновать глупо, я знаю, но это чувство сжигает меня изнутри. Крис как-то сказал, что у него возникает желание разорвать на части альф, которые на улице просто смотрят на Исина. Они не подходят, потому что он явно занят, но рассматривают и оценивают, и Криса бесит это до дрожи. Исин - его, и смотреть на него может только он. Нет, не хочется, чтобы завидовали. Хочется, чтобы отвернулись и оставили возможность созерцать каждую секунду существования омеги только для него. Бэкхен порой кажется замкнутым, но он любит внимание. И с утра купается в нем, словно в солнечных лучах. Линия подводки видна издалека, и джинсы, неприлично обтягивающие бедра, притягивают множество взглядов. Фантастически красив. Так красив, что у меня щемит в груди. Он приложил все усилия, чтобы сегодня получить миллион комплиментов. Но есть один нюанс: он сделал все, что от него зависело, но кожа могла бы мерцать ярче, и глаза сиять тем ослепляющим светом, которого я не видел там уже несколько месяцев. Он фантастически красив, но не счастлив. Кенсу крутится рядом, скромно отодвигаясь, когда кто-нибудь бросает Бэкхену бодрое "С днем рождения!". Тот в свою очередь вежливо улыбается и кивает в ответ. Однокурсники небрежно обнимают и сыпят краткими пожеланиями. Омег и бет среди них большинство, но альфы не упускают шанса затесаться в этой толпе и подойти поближе. Всем понятно, что мы не вместе, и некоторым хочется попытать удачу. Но Бэкхен не нужен им, как омега, которого они будут беречь и любить, им нужен омега, с которым они будут спать. Узнаю одного из альф с геологического факультета. Вообще там учится достаточно альф, потому что специализаций в этой среде несколько, а работа в большей своей массе физически тяжелая. И если омеги учатся проводить вычисления и разбираться в породах, альфы - взрывать, вывозить и наводить порядок. Дело прибыльное, но и работа сложная. И вот этот альфа как бы невзначай останавливается рядом с Бэкхеном и красноречиво улыбается: - Можем устроить вечеринку на этаже. У меня есть классные игры: хорошо проведем время. Торт можем принести сами. Какой хочешь? От сладкого заискивающего голоса тошнит. Прохожу мимо и бросаю громкое: - Со взбитыми сливками. У меня предложение: я приношу домино, а ты костыли не забудь. Бэкхен округляет глаза и разъяренно топает ногой: - Чанель! Он изо всех сил делал вид, что не замечал меня, стоящего в паре метров. И он изображал бы эту выборочную слепоту еще долго, но у меня нет настроения молчать. Возвращаюсь на несколько шагов и останавливаюсь в опасной близости от альфы. Я не свожу с него глаз, но обращаюсь к Бэкхену, слегка повернув голову в его сторону: - Знаешь, я тоже могу на тортик зайти, у меня и подарок есть. И если ты надеялся, что я этот день проигнорирую, то ты слишком наивен. Даже сегодня я у тебя на поводу не пойду, так что тебе придется выбрать другой подарок. Кенсу хватает друга за руку. Бэкхен дергается в мою сторону и, поджав губы, отчаянно выдумывает ответ. Шансов у него - ноль. Эмоции выплескиваются через край. - Я сказал, что не буду учитывать твои интересы. И если ты не понял, это значило, что я не плюю на свои, - чеканю я так, что слышно на несколько метров. Бэкхен трясется от возмущения и пытается дотянуться и наступить мне на ногу. Кенсу держит двумя руками. - Увижу кого-то рядом, сломаю им шею. - И это звучит еще громче, прямо в лицо альфе. - Твое мнение в этом вопросе никто не спрашивал! - Бэкхен наконец обретает голос. - Да мне как-то плевать. - Я с откровенным пофигизмом развожу руками и безапеляционным тоном добавляю: - Если будет нужно прийти, разбить кому-то морду и забрать тебя силой, я это сделаю. Бэкхен распахивает глаза - на пару секунд повисает тишина. Даже для меня это заявление из разряда "слишком". Это как заявить, что я охраняю вход в замок с топором наперевес. Все знают, чей он омега. И если я "случайно" сломаю кому-нибудь нос, это будет оправдано. Он мой. И других вариантов тут быть не может. И теперь я сообщил об этом публично. Бэкхен еще потрясенно на меня смотрит, когда я достаю сверток, всовываю ему в руки и ухожу. Альфы рассасываются сами собой. Здесь все еще занято, чтобы им до этого ни казалось. Они могли лезть к нему, пока он был один. Но когда у него есть альфа, и этот альфа утверждает, что это место его, ловить тут нечего. Кенсу на свой страх и риск присылает: "Ты вывел его из себя". А у меня не было такой цели. Я просто обозначил свою позицию: нравится это Бэкхену или нет, но к нему не подойдет ни один альфа, пока я способен дать в морду. Да, я стал спокойнее рядом с омегой; да, я не лезу в неприятности, не буяню, но это не значит, что я не могу. И все, кроме первокурсников, знают это. Но главное, это знает Бэкхен. Альфы - самый сильный вид, но и среди нас есть своя иерархия. И то, что Крис, Чонин, Сехун и я собрались в одну компанию - не случайно. Молодого альфы сильнее Криса я не знаю. Если его разозлить, он способен одним ударом руки развалить столешницу. Не буду вдаваться в подробности, но это одна из причин, почему его как президента и капитана слушают беспрекословно. Сехун одной рукой сгибает пополам ложки: один эксперимент в баре, за который нам пришлось отчитываться перед официантом. Чонин способен подтянуться столько раз, что вы собьетесь со счета, ну а я могу протереть доску этим недоделанным бодибилдером. В общем, у нас та еще компания, и пока нас объединяло желание найти и перетрахать как можно больше омег, все было в порядке. Потом Крис обрел Исина, и стал заниматься нашим морально нравственным обликом. Как вы знаете, безуспешно. Дальнейшее известно. И как альфа я сильнее, чем те кандидаты, что ошиваются вокруг моего омеги. У меня нет цели затевать с ними конфликт, и когда я говорю, что сломаю шею, они в первую очередь воспринимают это как напоминание, что я могу, а не как непосредственную угрозу. Нужно быть дураком, чтобы попытаться отобрать у меня Бэкхена, и надеяться не получить по полной. Бэкхен знает, что я не полезу в драку - вероятнее всего, - но теперь он знает, что я не позволю никому подойти. Я слишком долго потакал его желаниям. Сегодня мне хочется побыть эгоистом. На протяжении всего дня я, как дракон, отгоняю от Бэкхена всех желающих поздравить, обнять покрепче и предложить хорошенько провести время. Я не думаю, что все эти альфы намекают на продолжение. Может, некоторые, и правда, просто хотят поесть торт, но я маячу рядом с омегой на каждой перемене. А в столовой вообще демонстративно стою в стороне от очереди, скрестив руки, и слежу за тем, как Бэкхен, скрипя зубами, толкает поднос по ленте. Он слишком красив и соблазнителен сегодня, и я бесстыдно рассматриваю каждый изгиб, высунув язык и иногда нескромно облизываясь. Я знаю, что скрыто под светлой рубашкой и джинсами, лучше, чем кто бы то ни было. И воспоминания о том, каким он может быть в моих руках, одурманивают. Омега проходит мимо, толкает меня в плечо и шипит: "Отвяжись". Как бы не так: сладкий аромат околдовывает в тысячный раз.Я продолжаю наблюдать через столики, чем жутко его нервирую. Бэкхен морщит нос, хмурит брови и кривит рот, но я не отвожу взгляд. О, это лицо стоит любых страданий! Кенсу где-то под столом почти вслепую печатает: "Он убьет тебя". И чем это будет отличаться от того, что он делает последние месяцы? Мое сердце разломано на куски, но я не буду отказывать себе в удовольствии посмотреть на любимого мучителя ещё раз. Бэкхен бесится. До конца дня я так и не даю никому подойти. Они поздравляют его с расстояния, и только одногруппники имеют возможность на паре как-то до него добраться. Шоколадки вываливаются изо всех карманов рюкзака, и Бэкхен сгружает Кенсу какую-то часть, чтобы не таскать на спине ассортимент кондитерской фабрики. Кенсу вздыхает и подставляет свою сумку. Бэкхену надарили кучу сладостей, какие-то безделушки, и он сдержанно всех благодарит, но бант все еще торчит из рюкзака. Мой подарок он так и не открыл, хотя я точно знаю, что откроет. Может, потом наедине с собой он развяжет ленточку, развернет бумагу и удивленно вздохнет, но пока он весь день демонстративно игнорирует и меня, и бантик. Пусть. Я знаю, что не сдамся: если надо, я буду выводить его из равновесия, не давать прохода и отгонять альф палками. По крайней мере, сегодня мне так кажется. Сегодня я вообще очень решительный. Возможно, потому что не могу разделить со своим омегой этот день, не могу весь день носить его на руках, целовать в нежную щеку и исполнять любые желания. А именно этого мне хочется больше всего. Бэкхен в очередной раз проходит мимо и фыркает на мою улыбку. Я не отступлю хотя бы потому, что он так реагирует. Если бы ему было наплевать, если бы он действительно не хотел видеть меня рядом, то и реагировал бы соответственно. Точнее, никак бы не реагировал. А он бунтует, злится, топает ногой... Это не равнодушие. Это то, что я уже идентифицировал, и теперь ничто не переубедит меня в обратном. Даже если мне придется добиваться своего годами, я буду абсолютно уверен, что Бэкхен может иметь какие угодно причины, но чувства ко мне отрицать уже бессмысленно. Тренировка после моего перерыва из-за спины и удара по самому дорогому месту проходит легко и продуктивно. Ребята расслабленно перебрасывают мяч, потом создают напряженный момент, и вновь не напрягаются, переговариваясь о чем-то постороннем прямо посреди игры. Впереди зачеты и сессия, и все обсуждают, как сдать долги и подготовиться к вопросам. Я не возражаю, только напоминаю о своем присутствии, когда они совсем ленятся и едва не останавливаются, пока спорят друг с другом. - Хорош пиздеть! Шевелите ногами! - кричу я с лавки. Они ойкают, переглядываются и продолжают чуть бодрее. Но тренировка все равно проходит в легкой дружелюбной атмосфере. Команда еще бегает, когда я выхожу из зала, чтобы взять себе кофе и бутылку воды. За углом слышны шаги: две пары ног тихо ступают по каменному полу, и кто-то третий спешно их догоняет. Я прислушиваюсь, когда этот третий окликает омегу, и две пары ног останавливаются. - Слушай, просто хотел узнать, ты точно не собираешься праздновать? Мы вроде как одногруппники. Может, посидим, выпьем, наши принесут что-нибудь на закусь. Никаких намеков. Он не успевает закончить со своим заманчивым предложением, как я выхожу из-за угла: - У тебя на лице написан каждый твой приличный намек. Бэкхен резко оборачивается, но ему нужна еще доля секунды, чтобы натянуть на лицо сердитое выражение. И эта доля секунды от меня не ускользает. - Может, и Кенсу отвадишь? - язвит Бэкхен. - Странно, что он жив до сих пор, а ведь он спит на соседней кровати! - У Кенсу нет намерений тебя отыметь и выбросить,- прямо отвечаю я и смотрю на альфу, который уже разворачивается. Видимо, рассчитывал застать их одних, и встреча со мной в план точно не входила. - Чанель, мы вроде все решили, - продолжает Бэкхен и нервно одергивает на плече сумку, стоит мне сделать вперед еще пару шагов. После тренировки от меня пахнет крепким кофе, и если даже Кенсу тянет носом воздух и по привычке чуть морщится, то для Бэкхена аромат должен быть сногсшибательно сильным. Но он держится. - Решил ты. И почему-то ты уверен, что на этом решении все заканчивается. Если ты рассчитывал, что за неделю мое отношение к тебе как-то поменяется, то ты опасно наивен. И тогда от тебя точно надо отгонять всех этих энтузиастов, раз ты не понимаешь, как велика пропасть между их отношением и моим. Бэкхен топает ногой и рычит себе под нос. Вся палитра эмоций завладевает им, а омеге так хотелось все контролировать. Теперь мы словно на равных: только не в счастье, а в борьбе. Кенсу тянет друга за руку и заставляет двинуться по коридору дальше. Бэкхен скрывает отчаянье за раздражением, но глаза выдают. Он будто не верит, что я действительно теперь так с ним разговариваю. Мне хочется обнять его, сказать, что я все еще люблю свое бестолковое чудо больше всего на свете, но это разозлит его еще больше. Отпускаю команду и позволяю отправиться в душ. Они порываются помочь с уборкой зала, но я решаю сделать все сам: мне нужно выдохнуть и отвлечься. Минут через пятнадцать в зале никого не остается. Только я и разбросанные мячи. Я не тороплюсь, и еще какое-то время сижу на полу и смотрю в пустоту. Открыл ли он подарок? А вдруг выбросил? Нет, Бэкхен этого не сделает. Будет кричать, бузить, ругаться под нос, но сохранит. В оберточную бумагу я завернул сборник нот и диск с концертом: он как-то говорил, что этот композитор очень ему нравится. Пусть порадуется, хоть немного. Я собираю мячи, когда дверь зала с грохотом распахивается, а разъяренный Бэкхен спешит в моем направлении. Он бросает сумку на пол, скидывает пиджак и останавливается в нескольких метрах от меня. - Что это было?! Ты что себе позволяешь?! - А что за мудаки опять пасутся у твоей задницы? - не отвлекаясь от дела, отвечаю я. - Тебе теперь какая разница?! От злости выпускаю сетку из рук: мячи вновь рассыпаются по паркету. Бэкхен отчаянно хочет, чтобы мне действительно было плевать, и осознание того, что это не так, причиняет ему боль. Она поселяется в голове, в каждом слове, любой букве. Даже вдох омеги кажется тяжелым, словно он преодолевает что-то внутри себя для того, чтобы просто говорить со мной. - Целый день ты выносишь мне мозг, ходишь за мной по пятам и не даешь никому подойти! - на повышенных тонах продолжает Бэкхен. - И не дам. Все, что им нужно: это оттрахать тебя хорошенько! - бросаю я и делаю шаг вперед. - Если я тебе не подхожу, то эти ёбари не подходят тебе еще больше! Бэкхен сжимает кулаки. Ноздри раздуваются от злости, и омега скрипит зубами, из последних сил удерживая себя на месте. Давно между нами не звучало таких слов. - Им плевать на тебя, как ты не поймешь? - Справлюсь! - дерзит Бэкки. - И к твоему сведению, я не собирался никому отвечать! Они просто поздравляли меня с днем рождения, а ты все испортил! Весь день! Я со злости пинаю мяч, и тот катится в сторону омеги. Бэкхен сверлит меня взглядом, нервно сжимая пальцы: - Идиот! - Мне было у кого поучиться! - парирую я на весь зал. - Не ори на меня! - Не начинал еще, - и я ухмыляюсь так, как делал до Бэкхена. Самоуверенно и дерзко. Воздух искрится. Бэкхен в секунду поднимает мяч и едва не попадает мне в голову: - Сука! Расстояние между нами - шагов десять, и он оказывается рядом, костеря себя за промах. Что-то о том, как полезно было бы отбить у меня последние мозги. - Ты не справляешься, Чанель. - И в голосе нет ни торжества, ни превосходства. - Что мне сделать, чтобы мы оба отпустили это? Я хватаю его за ворот рубашки и притягиваю к себе: - Скажи, что не любишь меня. Только так, чтобы я поверил. Бэкхен смотрит на меня не мигая, и я кожей чувствую, как он собирает всего себя для ответа. Аромат молока и ванили взрывает сознание. - Признаться? Отлично. Ненавижу тебя, - глядя в глаза выдыхает он. - Терпеть тебя не могу, - цежу я, а сам только и смотрю на любимое лицо, самое красивое лицо на свете. Слезы почти застилают глаза. Бэкхен приподнимается на цыпочках. - Взаимно! - выплевывает он мне в лицо, и в этот момент я точно осознаю, что произойдет дальше. Секунда промедления, вторая... Бэкхен запрыгивает на меня с ногами, вцепляется в волосы и кусает за губу почти до крови. Я пячусь в угол в сторону матов, а сам стараюсь выжать максимум из каждого его прикосновения. Нет, это не примирение. Это прощание: грубое, жесткое, болезненное настолько, что легче вытянуть хребет и согнуть пополам, чем сейчас отпустить от себя Бэкхена хоть на миллиметр. Он целует меня до удушения и не отпускает, даже когда я роняю его на груду матов в темном углу. У нас нет ни единой лишней секунды, и омега скулит, целуя еще глубже, пытаясь вместе со мной взять от этих минут все, выжать меня, выпить, опустошить полностью. Я его. Даже если разразится война, даже если он этого не хочет. Но стена вырастает до того высоко, что мне не перебраться. И если он так хочет, я плюну на все. Больше всего я хочу, чтобы он был счастлив. И если сейчас для его счастья необходимо это - пусть. Я обещал себе, что сделаю для него все. Сейчас это "все" - в поцелуе, самом сладком и горьком одновременно. На церемонии нет времени, и мне плевать, если честно. Я хочу его по-животному неистово, и судорожно расстегиваю ширинку на чужих джинсах. Сдергиваю ткань до середины его бедер и одним движением сгибаю стройные ноги. Бэкхен прижимает колени к плечам, просовывает между ними руки и, в очередном поцелуе терзая мои губы, задирает на мне майку. Не очень удобно для объятий, но идеально для того, чтобы спустить шорты, вытащить член и войти как можно глубже. Бэкхен матерится: не умилительным "дурак", а вполне внятным "скотина". Грубо стираю выступившие слезы с его глаз и проталкиваюсь до основания. Укус на плече останется напоминанием. Нужно меньше минуты, чтобы Бэкхен привык, а точнее, вспомнил, каково это - принимать меня всего без остатка. Узкого и непокорного, я беру его на скрипящем мате и двигаюсь быстро и рвано. Ему это нравится. Бэкхен почти задыхается и кусает свое колено, чтобы не кричать на весь зал, не молить, не плакать. Он плавится в моих руках, стонет, сжимает ногами мои бока, как может, и расцарапывает плечи - еще одно напоминание, которое останется со мной после. Ослабевшими трясущимися руками он хватается за меня, прижимается крепче и с закрытыми глазами ищет губы. Не отпускай, слышишь? Только не отпускай! Потный после тренировки, я пахну кофе вдвойне сильней, и мой аромат впервые перекрывает аромат молока и ванили. Бэкхен тонет в горьком облаке, задыхается, а я целую тонкую шею, мажу губами по щекам, считаю ресницы, а бедрами втрахиваю его в мат. Так бесцеремонно и безжалостно я имел его первый раз. Тогда на парте, после нескольких поцелуев, он стонал подо мной и молил сделать это еще раз. И не в силах усмирить это желание, мы трахались как звери, наплевав на все кругом. Тогда это было началом. Сегодня я бесстыдно двигаюсь внутри - и это конец. Говорят, что после громкой ссоры секс особенно хорош. Не верьте. Он охуительно прекрасен. Целая палитра эмоций, которую невозможно скрыть. Вы хотели выплеснуть друг на друга ураган? Это будет еще яростней. Только вместо ударов и побитой посуды - сладкие стоны и тысячи поцелуев, красными метками распускающихся на коже. Но есть одно но: секс после ссоры хорош, если ведет к примирению... Мне бы хотелось двигаться вот так бесконечно долго, но конец неотвратим. Бэкхен кусает меня, царапает плечо и прижимается так крепко, как только ему позволяют задранные ноги. За несколько секунд до конца, когда дрожь в теле становится непреодолимой, он тянется к моему уху и произносит всего три слова. Я запоминаю интонацию, запоминаю, как пахнет воздух вокруг, как шуршит ткань спортивных штанов у моих ног... - Чанель. - Незаконченный вдох. - Ненавижу тебя. - И оргазм прошибает от макушки до пят. Бэкхен сжимает меня внутри, и я падаю сверху, вдыхая аромат молока и ванили, брызнувший во все стороны, словно солнечным светом заливший зал от пола до потолка. Это словно сам воздух, словно отдельная атмосфера. И я упиваюсь сладким запахом, который впитывается в кожу, оседает на одежде и проникает в каждую молекулу. Я умру с этим ароматом и не буду чувствовать больше ничего. Остальные запахи меркнут, исчезают, растворяются в небытие. Только молоко и ваниль - идеально для горького кофе. Слезы застилают глаза, и я клянусь, что сквозь пелену вижу, как Бэкхен отворачивается. Слышу, как он кратко вдыхает, борется с непрошеным всхлипом и до скрипа сжимает в пальцах кожаную поверхность мата. Я утыкаюсь носом в белоснежный алебастр ключиц и оставляю влажный след. Бэкхен закрывает глаза. Ногу вдруг сводит судорогой, и мне приходится откинуться на спину. В темноте высокого потолка ничего не видно. И в этом черном пятне я смотрю кино: прокручиваю в голове все, что произошло, и запоминаю каждый момент, чтобы точно не упустить ни единого момента. Бэкхен глубоко вздыхает и сползает с матов. Наглаженной парадной рубашкой вытирает живот и, не обращая внимания на вытекающую сперму, натягивает штаны. Потом небрежно поправляет волосы, кончиком пальца вытирает край размазавшейся подводки и не произносит ни слова. Все происходит в тишине. Бэкхен только кусает губы и мотает головой, сбрасывая произошедшее, словно наваждение. Но избавиться от марева после оргазма не так то просто, и омега еще с минуту просто стоит, опираясь дрожащей рукой на то месте, где недавно лежал сам. Я осторожно к нему тянусь, но Бэкхен выставляет вперед руку - ни звука. Не торопясь он идет к сумке, подбирает пиджак и скрывается за дверью. А я вою в кулак и кусаю пальцы. Ничего не ждите от любви. Кто вы такие, чтоб она была вам что-то должна?