Терпеть его не могу!

Сколько жизней можно прожить за одну ночь? Если каждая из них полна счастья, вы погрязнете еще в первой. Погрязнете в мягком солнечном утре, в прибитой полке и наглаженных полотенцах, в гладких сверкающих перилах и тени деревьев, заслоняющих крыльцо. Вы замрете у почтового ящика, будете сотню раз, словно в первый, пробовать на вкус морковный пирог и ласково поправлять чужую челку. Счастье не имеет срока годности. Ему не грозит плесень и пыль. Потому что оно либо есть, либо нет. И испытав его однажды, до последнего вздоха вы будете носить его с собой. Словно оберег, словно свет, негасимый огонь. Он будет гореть, и в минуты беспросветного отчаянья напоминать, ради чего вы падаете и поднимаетесь, ради чего вы здесь. Мне снился дом. Тени пляшут в мансарде, пока ветер качает ветви яблони за окном, и сладкий запах пирога манит на кухню, будто магнит. Детский смех бежит по первому этажу, разносится с крыльца - и улыбка сама расползается на лице. В этом счастье хочется застыть, в самом ярком и теплом моменте, чтобы оно окутывало ежесекундно, чтобы берегло ото всего на свете. И ты стоишь в сиянии своего счастья и желаешь прожить всю жизнь в этом мгновении, а потом в нем и умереть. Потому что это то, что хочется прижать к себе покрепче и не расставаться никогда. Мне снится, как Бэкхен оборачивается через плечо и, перемешивая конфеты в вазе, улыбается мне той улыбкой, которую я обязательно сохраню и застрахую. Самая нежная и красивая улыбка из всех, что мне приходилось видеть. Кажется, будто всю ночь я вижу только этот сон, только в нем и живу. И где-то глубоко в душе я мечтаю не просыпаться. Здесь нет боли и тайн, нет непонимания и слез. Жизнь в моем сне приторно идеальна, но после всего, что мы прошли, я начинаю хотеть именно этой жизни. Чтобы не было ни единого изъяна, чтобы счастье переполняло и выливалось за края, чтобы солнце - для нас, чтобы воздух вокруг - наш. Мне хочется ослепнуть, сойти с ума, плакать, словно ребенок, и не знать передышки. Бесконечное счастье - вот что мне снится. И я просыпаюсь в слезах, и тут же утыкаюсь лицом в подушку, потому что реальность так от этого далека. В пустом коридоре шаги звучат особенно громко. Я невольно оборачиваюсь и как раз ловлю Кенсу: - Не споткнись. Он хватается за мою руку и дает себе время, чтобы отдышаться. - Увидел тебя, и пока его рядом нет, решил поговорить, - начинает омега и отводит меня в сторону. В конце учебного года половина пар заканчивается раньше времени, и зачеты с экзаменами маячат на горизонте. Теперь встретить гуляющего студента посреди пары - норма. Кенсу отходит подальше. Я не знаю, что ему известно и известно ли что-то вообще. Рассказал ли Бэкхен? Знает ли кто-то, кроме нас двоих? - Что-то вчера случилось? Вы опять ругались? - Взгляд полон искреннего волнения. Не успеваю открыть рот, как Кенсу продолжает: - Я вчера вернулся из библиотеки, а он прям в одежде лежит под одеялом. Только кеды снял. Мне даже показалось, что он плачет, но с кровати - ни звука. В душ он вставал ночью. Думал, что я сплю, наверное. - Секундная пауза. - Пахло тобой, поэтому я подумал, что вы очень крупно поругались. Я мысленно выдыхаю и молюсь на невинность Кенсу. Он ничего не понял. - Бэкхен ничего не сказал? - спрашиваю я, стараясь всем видом подтвердить теорию омеги. Кенсу вздыхает и кривит губы: - Бэкхен мне ничего не говорит. - Кенсу опирается на подоконник и задумчиво перебирает костяшки пальцев. - Не думаю, что он вообще кому-то что-то рассказывает. Я становлюсь рядом и жду. Ему явно хочется сказать что-то еще. - Знаешь, хотел бы я ошибаться, но у Бэкхена никого нет. - Кенсу ловит мой взгляд и щурится, будто ему неприятно говорить это. Так выражается жалость и досада. - То есть я не знаю про друзей, кроме вашей компании. И меня. Но я знаю Бэкхена всего несколько лет, так что... Я даже про семью его особо не знаю, только несколько раз их видел. - Та же ерунда. На мой тяжелый вздох Кенсу отвечает мягким прикосновением к руке. - Но вчера он купался в поздравлениях, - вспоминаю я, хотя и сам знаю, что все эти одногруппники и знакомые вряд ли имеют какое-то значение. Кенсу небрежно отмахивается: - Бэкхен отличник. Вся эта толпа переписывает у него лекции при любом удобном случае. У него в группе на совместных проектах борьба: кто встанет с Бэкхеном в пару, чтобы свалить на него всю работу. Они ему столько шоколадок должны, что ни одного супермаркета не хватит. Мой маленький и ответственный. Кенсу еще раз интересуется, что произошло, но я лишь говорю, что мы немного повздорили. - Это не похоже на "немного", - подозрительно щурится омега. - Но ты мне все равно не скажешь, да? Отрицательное мотание головой в переводе не нуждается. Кенсу вздыхает и спешит вернуться к месту старта, где Бэкхен ожидает его увидеть. И до обеда я ни с кем больше не пересекаюсь. Кенсу успевает занять маленький столик у окна, пока Бэкхен расплачивается и забирает свой поднос. Он немного рассеян, поэтому посреди прохода спотыкается и едва все не роняет. Чонин как раз скользит мимо: ловит споткнувшегося Бэкхена, невзначай поправляет соскользнувшую с чужого плеча сумку и просит быть аккуратнее. Омега едва заметно кивает и продолжает путь с подносом. Не оборачиваясь. Чонин протискивается мимо меня и сочувственно вздыхает: это новая традиция нашей компании. Я смотрю вслед омеге и решительно встаю: я должен знать, как это повлияло на нас. Бэкхен как раз ставит поднос на стол, а через секунду уже смотрит на мое лицо. Тишина. Кенсу напряженно сжимается на неудобном пластиковом стуле и ждет, что его друг вот-вот набросится на меня, наверное. Я не удивлюсь, если так и случится. Но Бэкхен потрясает. Он пододвигает к Кенсу поднос и тихо просит: "Съешь, пожалуйста". С собой он берет только сок. Берет и, ни слова не говоря, идет на выход из столовой. Я молча иду следом: по коридору, через большой холл, через главные двери и вниз по ступеням. Омега не останавливается, пока мы не оказываемся достаточно далеко от корпуса, и бросает рюкзак у каменной скамьи под деревом. - Можешь проораться и меня ударить, - произношу я и раскрываю руки. - Это будет естественно. Бэкхен с удивительным спокойствием на все это смотрит и с ногам забирается на скамейку. Легкий теплый ветер треплет длинную челку. Хочу его обнимать, и больше ничего на свете не хочу. - А смысл? - И Бэкхен неловко пожимает плечами. Легкий кардиган вновь скрывает длинные пальцы. Бэкхен замечает мой взгляд и поджимает пальцами кончики рукавов. - Да, приходится отвыкать заново. Я опускаюсь на другой конец лавки и подкладываю под себя ногу. Весенний ветер приносит с собой аромат только начавших цвести деревьев. И ванили. Крепкий аромат молока и ванили, который ярче всего ощущается, если уткнуться носом в любимую макушку. И я знаю, что омега сейчас скажет, потому что у него есть вполне понятное объяснение. - Блять, у тебя течка на носу, - выдыхаю я и, сглотнув, прикрываю нос воротом толстовки. Этот запах и так сводит меня с ума, но перед течкой и в ее период, это самый мощный афродизиак. Афродизиак, созданный для того, чтобы возбуждать именно меня. После всех злоключений член впервые так дергает, что скрыть это невозможно. Бэкхен отводит взгляд и кусает губы. Это тяжелее, чем может показаться со стороны. Бетам не дано понять, как аромат окутывает, как вымещает все остальные запахи, как кружит голову. И Бэкхен может пытаться сопротивляться мне, но игнорировать помесь ароматов у него не получится. Он проникнет под кожу, впитается, будет сопровождать изо дня в день. - И теперь ты скажешь, что вчера поддался и совершил ошибку, - предполагаю я. - А ты скажешь, что это чушь, и мы опять наговорим друг другу кучу дерьма, - вздыхает омега. - Нет, это я пойму. Удивление на лице Бэкхена держится непозволительно долго. - И ничего не скажешь? - Он недоверчиво всматривается в мое лицо. Я мотаю головой. Прикрывать нос уже бессмысленно: - Я бы тоже поддался. И наступает тишина. Я не знаю, вел ли Бэкхен меня подальше, чтобы поговорить или чтобы вдоволь проораться, но вот мы сидим на лавке друг напротив друга. И молчим. И кажется, впервые молчим так спокойно. - Мне не стоило быть таким грубым вчера. - Несколько минут тишины вынуждают меня начать. Бэкхен пожимает плечами и растерянно осматривает свои руки, лежащие на скрещенных щиколотках. Нежный до дрожи. - Мне жаль, - выдыхаю я и, прикусив губу, добавляю: - Не болит? Омега мотает головой - нет. Аромат молока и ванили разносит ветром. Слишком сладко. - О чем еще поговорим? - я забираюсь на лавку с ногами и сажусь прям напротив, так же скрестив ноги. Бэкхен чуть двигает носки кед и поглубже прячет пальцы в рукавах. - Отвыкать снова, - вздыхает он. Я не смогу передать, насколько мне жаль: - Хотел сказать, что даже так нам было хорошо, но после твоих слов передумал. Бэкхен смотрит из-под челки: "Было хорошо". Он все еще чего-то не договаривает. Хотя формулировка "все еще" в отношении Бэкхена не совсем точна. Он все еще ничего не говорит и еще кое-чего не договаривает. - Кажется, я совсем разучился быть мудаком, - горько улыбаюсь я, и Бэкхен непонимающе хмурит брови. - Я честно хотел наплевать на то, что ты думаешь, но у меня не получается. Хотел бы не учитывать, чего ты хочешь, но я не могу. Он приоткрывает рот и явно решается что-то сказать. Я жду. - Вчера ты сказал, что придешь и силой заберешь меня, - тихо произносит омега и всматривается в мое лицо. Ему страшно. - Не буду, - со скоростью пули отвечаю я. Меня тянет наклониться к нему, чтобы быть ближе к любимому лицу, но я тут же выпрямляюсь. Бэкхен во все глаза следит за каждым моим движением. - Я ни разу не прикасался к тебе против твоей воли. И никогда этого не сделаю. Я погорячился вчера, прости. В порыве и не такое скажешь. Бэкхен смотрит долго и задумчиво, словно выискивает на моем лице следы лжи, но не находит. Он кивает и, вздохнув, кусает губу. - Не хочу больше с тобой воевать. - И я осторожно протягиваю руку к соку, стоящему рядом с худой коленкой. Не касаясь Бэкхена, я забираю картонную упаковку, вскрываю трубочку и прокалываю фольгированный кружочек. Так же осторожно я возвращаю сок на место. - И я не хочу, - запоздало отвечает Бэкхен. - Мы оба много чего наговорили в последнее время, но я честно не хочу причинять тебе боль. И я не ненавижу тебя. Глупый мешок, разодранный и помятый, трепещет в груди. Мы с этим мешком с мазохистским удовольствием любим каждую дырку и потертость. Потому что Бэкхен их оставил. И сейчас он пробьет еще одну. Наверное, это будет последняя дырка, и мне придется самому ее зашивать. - Ты уверен в своем решении? - спрашиваю я и готовлюсь к удару. Бэкхен смотрит на меня и, не давая себе времени на раздумья, выдыхает краткое "да". А вот и удар. Мне не до криков сейчас, хотя Бэкхен точно должен знать, что происходит со мной. Я собираюсь с силами и пытаюсь выжать из себя еще хоть что-нибудь. - Я не знаю, что мешает тебе двигаться дальше. Хотел бы знать, но видимо, эта информация затерялась где-то в просторах вселенной. И ты причиняешь мне боль, но я это принимаю. И я буду ждать. Не знаю, сколько времени на это уйдет, но если в конце ты все-таки передумаешь, это того стоит. Месяц, год, два, десять: знай, что я здесь. И я не откажусь от своих слов: ты любишь меня. Что-то ты считаешь важнее этих чувств, но для меня это уже факт. Я не знаю, каких сил Бэкхену стоит выслушать это со спокойным лицом, но он справляется. Молчание длится с минуту, за которую с вишневого дерева прямо на пахнущую ванилью макушку падает несколько лепестков. Бэкхен не мигая смотрит на меня, потом медленно встает с лавки и подбирает рюкзак. Лепестки соскальзывают по волосам, на долю секунды задерживаются на плечах и опускаются на зелень у его ног. Я ловлю момент, когда один крошечный листочек попадает в широкий карман кардигана и пропадает на дне. Это все, что останется? - Слушай, если тебе нужно, я... У меня.... - Не хватает сил сказать, и я мямлю какое-то время, кусаю губы и ищу возможность договорить. - Рубашку, футболку, шарф... Если тебе нужно... Бэкхен поднимает руку, обрывая меня на полуслове. - Когда-то твой запах должен выветриться из нашей комнаты. Пришло время. - Это неправильно, - я цепляюсь за мысль о том, что он любит меня. Цепляюсь из последних сил и все надеюсь, что сейчас весь этот кошмар окажется сном. Ну или Бэкхен передумает. Наивно, но надежда - она такая. - Чанни. И я вздрагиваю от этого мягкого звука. Он давно меня так не называл, а именно у него это выходит ласково до мурашек. - Я могу попросить? - Бэкхен сжимает в кончиках пальцев ручку рюкзака и заносит ногу для шага. - До конца учебного года остался месяц. И я хочу закончить его мирно. - Не подходить к тебе, - угадываю я. Бэкхен поправляет: "Не прикасаться". В сотый раз. Я киваю. Омега делает шаг, а я вдруг решаю добавить еще несколько слов: - Бэкки, просто чтобы ты знал. - Он стоит на расстоянии вытянутой руки, и я мог бы дотронуться до тонкого запястья, спрятанного под тонкой вязью кардигана. - Вчерашнее я принимаю как нашу минутную слабость. Но если когда-либо ты еще раз подойдешь ко мне и это повторится, я больше не буду спрашивать. - Прости, что поддался. - Еще один поцелуй - и ты мой. Бэкхен сглатывает, но медленно кивает: - Этого не повторится. - Держи это у себя в голове, - отвечаю я. - Надеюсь, принципы действительно настолько для тебя важны. Можно еще один вопрос? Бэкхен думает и соглашается. - Что ты ко мне чувствуешь? Можешь сказать, что угодно, только не говори откровенную ложь. - Чанель, мои чувства к тебе тут не имеют значения. Вопрос в том, насколько все это правильно. - Хорошо, поставим вопрос по-другому: без меня ты будешь счастлив? Бэкхен вздыхает так глубоко, как только может, и произносит краткое: "Счастлив будешь ты". Меня настолько потрясает услышанное, что Бэкхен успевает дойти до корпуса, пока я соскакиваю с лавки и несусь в его сторону. Этого не может быть. Считать себя настолько мне неподходящим? Чушь. - Стой! Он вздрагивает, но останавливается. - Скажи, что это не все! Я умоляю тебя, скажи, что это не единственная причина! - Я готов пасть перед ним, лишь бы услышать ответ. - Потому что если ты до сих пор уверен в этом, то, черт возьми, это самое страшное заблуждение в твоей жизни! Просто скажи, что это не та мысль, которую ты положил в основу. Я знаю, их там миллион, но скажи, что не она, потому что иначе все это не имеет смысла. Иначе вся эта боль зря, потому что мой омега - вот он. И ни что на свете не способно меня в этом переубедить! В боли в этих глазах можно утонуть. Бэкхен смотрит долго. Он цепляется за каждую из причин, за каждый принцип, который я заставляю его отвергнуть. И вот еще одно объяснение летит в пропасть. Переступая через себя, Бэкхен едва заметно мотает головой в сторону. Это не все. - Ты идеальный омега для меня. И что бы там не происходило в твоей голове, не позволяй себе потерять эту мысль. Я делаю шаг назад, а Бэкхен отступает на лестницу. Мы расходимся в сиянии солнечных лучей. С вишневого дерева лепестки разлетаются по всей территории и в зеленой траве оседают крохотными корабликами. Бескрайнее море и маленькие лодочки, подгоняемые порывами ветра. Счастье - это то, что вы сохраняете и носите с собой. Оно либо есть, либо нет. С любовью хуже. Она не спрашивает у вас разрешения, залезая в карман. И вы носите ее с собой: кто-то - как легкое перышко; кто-то - как якорь. Моя любовь притягивает меня к земле. Но я не лепесток, я - гранитная масса. Гранитная масса у его ног.