Терпеть его не могу!

Вам приходилось когда-нибудь находиться в ситуации, где вы будто зритель наблюдаете за всем по ту сторону экрана? Вот семейный сериал, где все сидят за обеденным столом и друг другу бесстыдно врут: кто-то скрывает измену, кто-то - двойку за контрольную, а кто-то - труп садовника в холодном подвале. Они завираются, шантажируют, прячут, а вы сидите перед телевизором, бьете себя по лбу и восклицаете: "Какие же идиоты!". Или в детективной истории вам уже известно, кто убийца, и вам даже как будто понятно, как он просочился в закрытую комнату сквозь замочную скважину, подсыпал цианид, не оставил следов и сквозь все ту же начищенную до блеска замочную скважину вылез обратно. А детектив, написав длинный список улик, вот уже неделю меряет шагами кабинет и чешет затылок. И вы сидите перед экраном и с замиранием ждете, что кто-то за семейным столом сейчас скажет правду и распутает этот клубок лжи, а потом детектив расставит все по местам, рассказав вам, как же все произошло на самом деле. И детали займут свое место. И пазл сойдется. Я попал в такой фильм. А потом у меня появилась возможность отстраниться от происходящего, словно меня вынесло за рамки монитора. Это непредсказуемый сюжет, и я клянусь, вы никогда не догадаетесь, чем он закончится. Потому что этого не знаю даже я. Это сбор пазла на время. И если я соберу правильно, возьму главный приз. Наверное, но я не уверен. Всем немного неловко. Бэкхен сидит за другим концом стола, подложив под себя ноги, и задумчиво что-то складывает из салфетки: то ли кораблик, то ли самолетик. Папа Бен в напряжении следит за тем, как я пробую пирог. Они с мужем вообще очень пристально за мной следят и нелепо улыбаются, когда встречаются со мной взглядом. Есть даже что-то восхищенное в их глазах, но я не могу понять, почему они уделяют мне столько внимания, да еще такого. - Как пирог? - старший омега наклоняется в мою сторону и очень ждет ответа. Помня, что готовил Бэкхен, я отвечаю, глядя на своего омегу: "Очень вкусный". И оба родителя Бен удовлетворенно выдыхают. Бэкхен из-под челки бросает на меня краткий взгляд. Щека чуть дергается - улыбка. Почти не заметная, но для меня отчетливая. Ему важно, чтобы получилось вкусно, и он знает, что получилось. У омеги завышенные требования к готовке, и он часто бурчит под нос, что мог бы сделать лучше, но я ни разу не ел чего-то невкусного из его рук. Бэкхен потрясающе готовит, и дело не в том, что я сам умею только жарить яичницу и кусок колбасы. Мне есть, с чем сравнивать, и Бэкхен действительно готовит не просто очень хорошо, а потрясающе. Неловкая недосказанность беспардонно устраивается за столом. Отец Бен выводит меня на разговор о работе и одобрительно кивает каждый раз, когда я заикаюсь о времени, проведенном за бумагами. Ему нравится слушать даже о том, как я сдал экзамены. Бэкхен на минуту отрывается от измывательств над очередной салфеткой и следит за разговором. Когда папа Бен подводит итог: "Чанель, это прекрасные оценки!" - чудо с присущей ему стервозностью приподнимает бровь. Так и слышу затаившееся во взгляде: "Сам сдал? Невероятно!". В довесок к пирогу мне предлагают салат, закуски и домашний лимонад. И как бы не хотелось мне еще хоть немного посидеть напротив омеги, приходит время, когда тарелку приходится отодвинуть и поблагодарить мистера Бен за угощение. - А чай? - встрепенувшись, спрашивает хозяин дома. Папа Бен с надеждой ждет, что я кивну. Бэкхен отрывается от складывания корабликов и подхватывает свою тарелку. Он забирает почти пустую салатницу, принимает у отца грязную посуду и мимо меня идет на кухню. Любое решение остается за мной. Я решаю, что распитие чая не займет много времени. Папа Бен едва не хлопает в ладоши. Начинает напрягать. Я хочу помочь убрать со стола, но мне не позволяют. - Еще чего! - восклицает взрослый омега. - Чанель, ты гость. Сиди и отдыхай. Мне так и хочется спросить, от чего я должен отдохнуть, но Бэкхен как раз появляется на пороге. И в отличие от родителей, он не боится доставить мне неудобство. Я лишь слегка вытягиваю вдоль стола руку - если нужна помощь, она тут, - а Бэкхен абсолютно спокойно отдает мне тяжелое блюдо и кивает на кухню. Я подскакиваю с места, когда папа Бен едва не бьет себя по голове: - Бэкхен! - Что? - омега оборачивается на пороге. - Не хрустальный - не развалится. Я улыбаюсь и делаю шаг в направлении кухни. - Не разбей! - кричит вдогонку Бэкхен. Слышно, как громко и тяжко вздыхает мистер Бен. - Ну кто же говорит такое альфе? - сокрушается взрослый омега. Он еще что-то бубнит, но в этот момент Бэкхен входит на кухню, и я перестаю слушать, что происходит в столовой. - Открой, - Бэкхен кивает на дверцу посудомоечной машины. В одной руке - пустой кувшин, в другой - веер из вилок. Я выдвигаю решетки и помогаю расставить грязную посуду. Бэкхен открывает один из выдвижных ящиков и чертыхается: ни одной таблетки. - Едят их здесь, что ли? - сам себя спрашивает омега и выходит с кухни. - Я начинаю думать, что он тебя не заслуживает, - мистер Бен помогает уместить на нижней решетке еще пару предметов. Я смотрю на омегу в недоумении: - Как это? Нет, он заслужил самого лучшего. Это мне иногда кажется, что он слишком хорош, поэтому и не складывается. Это мне за прошлые грехи, наверное, - шучу я, а сам горько улыбаюсь. - Я был не достаточно хорошим альфой для него. А он заслуживает самого лучшего. Мистер Бен неловко поджимает губы, натянуто улыбается и, похлопав меня по руке, уходит с кухни. Очень странный обед. И поведение четы Бен меня напрягает больше, чем поведение Бэкхена. Хотя он вообще меня не напрягает: он привычно закрыт и молчалив. А вот оба мистера Бен из кожи вон лезут, чтобы... И я вот даже не знаю, чем объяснить их поведение. Я рассматриваю фасад и начищенную вытяжку, когда слышу приглушенный шепот взрослого альфы из коридора: - Я же говорил, что омегу с таким характером выдать замуж - задача нереальная. Да ты посмотри на него. Тяжкий вздох супруга - как подтверждение прозвучавшей мысли. - Чанель - такой хороший альфа, а этот... - Мистер Бен продолжает свои рассуждения. - Ну как можно так себя вести? Мне перед Чанелем неловко. Скажет, воспитали какого-то неадекватного омегу. Я б на его месте думал, за что ему такое бестолковое наказание. Что он несет?! Они замолкают, потому что Бэкхен возвращается с таблетками для посудомоечной машинки. Я смотрю, как он вскрывает упаковку и вдруг смешно морщится: - Чай же еще, точно. Он немного рассеянный. - Чай или кофе? - спрашивает чудо, но на кухню как раз заходят оба мистера Бен, и я забываю ответить. - Чанель, пойдем посидим в столовой, пока Бэкхен тут закончит. - И папа Бен ведет меня за стол, пытаясь правдоподобно улыбнуться. Знаете, так неловко улыбаются те, кто только что непростительно перед вами налажал и теперь хочет вывалить на вас миллион оправданий вперемешку с миллионом извинений. Но мне неловко не от его улыбки, а от того, что он, кажется, всерьез собирается извиняться передо мной за Бэкхена! И точно: извиняется! - Чанель, прости за его грубость. Ты замечательный альфа. Я еле сдерживаю порыв сказать ему, что Бэкхен не сделал ничего, за что стоило бы так его ругать, но жду, что омега закончит. Может, еще пара слов - и он смягчится? Как бы не так. - Мы пытались с ним поговорить, но ты же знаешь, какой он упрямый. Так и подмывает добавить: "Его знаю, а вот вы, мистер Бен - сюрприз. Не очень приятный." Помню, как чинил кран на кухне и был взрослым омегой очарован. Мне тогда казалось, что папа у Бэкхена понимающий и заботливый. Но вот закрадываются сомнения в этой оценке. Я пытаюсь собраться с мыслями, и мистер Бен решает, что это знак к продолжению разговора, видимо. Он недовольно вздыхает и качает головой: - Он бывает таким грубым. Чанель, извини за это. Было бы удобнее, будь он более покладистым. Меня начинает бомбить. - Мистер Бен, я люблю его не за набор функций. Бэкхен не может быть удобным или не удобным. Он омега, а не новый диван. В секунду я замолкаю, потому что на пороге возникает Бэкхен. Мистер Бен сжимает зубы. Я понимаю, чем объяснить неловкость между нами, но чем объяснить его полное непонимание? Он растерян настолько, насколько только можно быть растерянным, но я делаю вид, что не замечаю этого. - Так чай или кофе? - Бэкхен смотрит на наши лица. - О чем говорили? Да, он прямолинеен. - О мебели, - выпаливаю я. - Ааа, - безразлично тянет омега и разворачивается на пятках. - Я заварю чай, раз никто не может определиться. Он скрывается в проходе, и мистер Бен недовольно поджимает губы. А потом почему-то упорно продолжает гнуть ту же линию: - Мы всегда знали, что у него тяжелый характер. И с каждым годом он становится все более невыносимым. Кровь начинает закипать: - Мистер Бен, могу я попросить? Омега растерянно хлопает глазами. Что-то в тоне моего голоса удивляет его еще больше. - Ни-ко-гда, - по слогам чеканю я. - Никогда больше не говорите ему этого. Он лучший омега, которого я только мог получить. - Папа Бен открывает рот для ответа, но я не позволяю себя перебить. - И не обольщайтесь, я говорю это не для того, чтобы вам угодить. Над столом повисает молчание. Мистер Бен не знает, куда отвести взгляд. А я смотрю на него и думаю, как в действительности плохо их знаю. Мои родители видели Бэкхена пару раз, но у них было время пообщаться. Родителей Бэкхена я тоже видел пару раз, но это было кратко и сумбурно. Общение с отцом вообще ограничивалось пожатием рук. В коридоре слышна небольшая перепалка. Отец вновь наставляет Бэкхена и учит, как обращаться с альфой. Я слышу: "Угомони свою вредность". Где-то под столом сами собой сжимаются кулаки. Да что с вами не так, блять?! Я встаю с места и выхожу в коридор. Спускать на Бэкхена всех собак, если день не задался, - отвратительное решение. К слову о собаках: щенок, весь обед проспавший под столом, бежит следом. Маленький и игривый, он вырастет во что-то большое и лохматое. Не разбираюсь в породах. Отец стоит на пороге кухни, и последнее, что я слышу, звучит как: "Никчемный омега". Пазл складывается за несколько секунд. Вопрос лишь в том, насколько Бэкхен увяз в этом дерьме. Мистер Бен достоин звания "отца тысячелетия". Посмертно, блять. Я проталкиваюсь мимо альфы, хватаю ничего не понимающего Бэкхена за локоть и выволакиваю в коридор. И пока ни один из четы Бен не успел довести меня до ручки, выталкиваю омегу на крыльцо, с грохотом захлопнув дверь. Я иду к машине и тащу его за собой. Бэкхен семенит ногами и через шаг спотыкается, пытаясь за мной поспеть. - Чанель! - Я заберу тебя, - в порыве злости я мало соображаю, но желание засунуть его в машину и нажать на газ, и правда, очень велико. - Что?! - восклицает омега. Разворачиваю его к себе слишком резко, и Бэкхен носом влетает мне в грудь: "Ай!". Я отпускаю его руку и хожу вдоль машины, собирая всю картинку до конца. Блять! Блять! Блять! Как подавить желание пойти и вмазать взрослому альфе? Нет, не так: как вмазать будущему тестю и остаться в стране?! - Чанель, что происходит? - перепуганный Бэкхен стоит на месте и следит взглядом за тем, как я наворачиваю круги на месте. Пару раз кулаком прилетает по машине, потом я пытаюсь остудить лоб, потом совладать с собой. Но миллион кусочков собираются с такой скоростью, что голова, того и кажись, взорвется. Никто не выходит на крыльцо. И я думаю, что чета Бен, совершенно не понимая, что происходит, трактует мой уход по своему. По их мнению я, должно быть, сейчас в сотый раз начну выяснять с Бэкхеном отношения и отчитывать его за "неудобное" поведение. А у меня от ужаса спирает дыхание, и воздуха вокруг словно мало. Я хватаю его, потом пытаюсь выровнять дыхание, закрываю рукой рот и снова делаю глубокий вдох. Как я был слеп! Идиот! Кретин! Полудурок! Вид у меня, наверное, совсем безумный, потому что Бэкхен делает шаг вперед и одним движением тормозит мои метания по асфальтовой дорожке. - Чанель! Я смотрю на него и оседаю прямо на землю. Бэкхен сверху с сожалением выдыхает: "Не стоило приезжать, да?". - Я понял, - произношу в ответ. Бэкхен кивает: - Если ты не можешь справиться с этим, то тебе лучше... - Не то, - перебиваю я и ловлю его взгляд. И свой ответ повторяю максимально медленно: - Я понял. Несколько секунд Бэкхен недоумевает, а потом осознание того, что я имею ввиду, обрушивается на него волной паники. Спокойный аромат молока ванили взрывается нестерпимой горечью. Так страшно, на моей памяти, ему еще не было. Трясущимися руками Бэкхен себя обнимает и делает шаг назад: - Нет. - Да, - решительно заявляю я. И этим превращаю Бэкхена в потерянную беспомощную массу. Он отступает, когда я рывком встаю на ноги и ловлю его за руку. Не в силах сопротивляться, он на ватных ногах возвращается и с ужасом смотрит на мое лицо. - И часто ты выслушиваешь это дерьмо? - в лоб спрашиваю я. Бэкхен зажмуривается, словно мечтает оказаться сейчас в любом другом месте. - Ты прекрасно меня понимаешь, - продолжаю я и поверх омеги смотрю на крыльцо. Тишина. Желание вмазать никуда не исчезло. - Чанель, отпусти, пожалуйста. - Отчаянно молит Бэкхен, и я тут же разжимаю пальцы. Он стоит передо мной, сжавшийся в комок, и пытается обнять себя крепче, спрятать еще глубже. - Сколько раз на дню они говорят тебе, что ты никчемный?! Пять? Десять? Двадцать? Комок дрожит и боится. - Это они внушили тебе это? Я в который раз смотрю в сторону дома и всеми силами подавляю желание вернуться не с благодарностью за вкусный обед. Меня настолько переполняет обида и злость, что я не замечаю, как снова прикасаюсь к Бэкхену. Понимаю, что стою слишком близко и держу его за плечи, когда омега стряхивает мои руки. Он такой маленький и беззащитный, что мне приходится все время отодвигать подальше желание обнять его и утешить. Но Бэкхен пока к этому не готов. - Я хочу помочь. - Мне нестерпимо хочется прижать его к себе, а приходится шагнуть назад. - Чанель, пожалуйста... - Он не договаривает, потому что договорить - значит, признать, что я все понял правильно. И мы оба понимаем, что я понял правильно, но озвучивать это слишком страшно. И если это страшно для меня, то я не мыслю, насколько страшно это для Бэкхена. Он несет этот груз, молчит, справляется один и, как всегда, боится причинить неудобство. Это насколько нужно было подавить омегу, чтобы он так смиренно позволял вываливать на себя такой ушат дерьма? Я стою и молча смотрю на дрожащие ресницы. Бэкхен, словно виноватый, боится поднять голову. Пойти и двинуть мистеру Бен, что ли? Ну ради вселенской справедливости. Хочется плакать и смеяться одновременно. И нервный смешок был бы вполне оправдан: разгадка была так проста, но я ничего - ничего, черт возьми! - не могу с этим сделать! Делаю еще несколько шагов назад и упираюсь спиной в дверцу машины. Бэкхен все так же стоит на месте. И как продолжать этот разговор, не знает никто. Проходит несколько минут, наполненных только шумом редко проезжающих машин и шелестом листвы. Аромат молока и ванили по прежнему невыносимо горчит. Теперь взять себя в руки у омеги не получается, хотя раньше он справлялся с этой задачей на раз. Скрывать себя проще, чем открыться. А он стоит передо мной, словно обнаженный, словно видимый насквозь под рентгеном. Стоит, но не сдается. И за это я готов отлить ему памятник. Меня бы не хватило на эту борьбу, а он до сих пор борется. - Слушай, я не могу позволить им продолжать, - осторожно произношу я. - Не знаю, как ты выносишь это и чем они руководствуются, когда каждый раз макают тебя в дерьмо с головой, но это все очень неправильно. Это чертовски неправильно, Бэкхен. И я не хочу мириться с этим, просто не могу. Давай, я заберу тебя? Омега наконец вскидывает на меня взгляд: - Нет. - Твердо, хлестко. - Я не могу, Чанель. Не могу. Я смотрю в любимые глаза и мысленно представляю ситуацию, где сажаю его в машину, пристегиваю ремнем и увожу нахуй из этого ада. Если б мой отец говорил мне, что я буду херовым альфой, я бы убедился в этом раза с третьего. Потому что ты ожидаешь, что семья - самая честная и верная твоя поддержка. И если уж они, кто должен безусловно любить тебя, уверены, что ты - сплошное разочарование и ошибка, тут уж хочешь-не хочешь, а в этом утвердишься. Я не знаю и не хочу знать, что в голове у обоих мистеров Бен, но это явно не родительская любовь. Какая-то другая неведомая хуета: как вариант подходят солома, опилки, битое стекло, раскрошенный пенопласт. В общем, что угодно, кроме того, что там должно быть. Да, все мы неидеальны. И да, мой отец говорил мне прямо, если я был неправ и косячил - а делал я это с завидным постоянством, - но он ни разу не позволил себе сказать, что я никчемный, разочаровывающий, неправильный, неудобный. Мог прикрикнуть, дать подзатыльник, но давал понять, что я все еще его ребенок и он все равно любит меня. А в этом доме о поддержке не слышали, кажется. И как я просмотрел это за то время, что видел папу Бен, а потом и отца семейства? В какой момент я повелся на этот образ семейной идиллии? Я смотрю на любимое лицо и пытаюсь понять, как Бэкхен вообще справляется с этим. Хотя, судя по тому, к чему нас все это привело, не справляется. И как это исправить? Как исправить то, что они натворили совместными усилиями? - Ты лучший омега. - Я не планировал этого говорить, но из внутренних размышлений эта мысль сама вырвалась наружу. Бэкхен машет головой из стороны в сторону: - Самый ужасный омега, который только мог тебе достаться. Меня бросает в его сторону, но Бэкхен останавливает меня одним взглядом. Этот омега может прятать внутри море боли, может бояться, сомневаться, но никогда не отступает от того, что делает своим принципом. Способность, вызывающая восхищение. Ему плохо, больно, он раскрыт, но его убежденность в своей правоте все равно берет вверх. - Бэкки, - я вновь роняю себя спиной на дверцу машины. Дышать тяжело. - Я прав, - выдыхает омега. А я не могу оторвать от него взгляд. - Ты понимаешь, что все это неправильно, что так не должно быть, - отвечаю я. - Я понимаю, что мы не можем быть счастливы вдвоем. И с каждым днем я все больше и больше убеждаюсь в этом. - Мы были счастливы! - Чанель, несколько месяцев на эмоциональных горках - ничто по сравнению с десятилетиями вместе. - Ключевое слово "вместе". А если ты останешься здесь, ничего не изменится. Каждый день ты будешь выслушивать о том, насколько ты никчемный омега, хотя я уже мозоль натер, пытаясь убедить тебя в обратном. - Чанель, ты знаешь мое решение. Возможно, другой омега... Я не дослушиваю. - Ну да, мне достанется идеальный покладистый омега, а тебе найдут альфу, которого, по логике твоего отца, не будет жалко. Так, что ли? У тебя же такой невыносимый характер! Бэкхен, это так не работает. Моя пара уже выбрана, и твоя тоже. И мы оба неидеальны для кого-то еще, но идеальны друг для друга, черт побери! - От того, что ты будешь возмущаться, ничего не изменится. - Бэкхен всего за несколько минут берет себя в руки и теперь говорит со мной абсолютно спокойно. - А что ты мне предлагаешь? Смириться? Смотреть, как тебя загнали в эту задницу и позволить продолжать? Они ломают тебя! Ломают день за днем, а я должен стоять и смотреть, как все рушится? - Все было обречено на разрушение в тот момент, когда ты решил... И я вновь его перебиваю: "Мы решили. Это было наше решение." Бэкхен молчит. - Что я могу сделать, чтобы переубедить тебя? Неужели время, проведенное вместе, не доказало тебе, что мы вдвоем способны справиться со всем? - Будь все изначально в порядке, не пришлось бы справляться, - отвечает омега. Меня разрывает от отчаянья. Да почему этот кошмар происходит с нами?! За что нам это испытание? Где каждый из нас так ошибся, что теперь мы вынуждены расплачиваться такой дикой болью?! - Знаешь, когда все идеально, уже не интересно. Я люблю спорить с тобой, люблю слушать твои колкости, люблю, когда ты пытаешься защипать меня до смерти. Я ни разу не смотрел на это, как на недостаток. Это то, что делает тебя тобой. Неужели мне так и не удалось убедить тебя, насколько я люблю все это? Тогда это я херовый альфа. Это мне - двойка. Здесь нет твоей вины. Бэкхен грустно улыбается одним лишь уголком губ. - Я причиняю тебе боль, а ты обвиняешь себя. - Потому что в отношениях нас двое. И я знаю, что ты сделал все возможное, чтобы справиться. Мои слова его трогают. Я вижу влажный блеск на ресницах, а потом Бэкхен позволяет себе на несколько секунд дать волю эмоциям: поджимает губы, зажмуривается и мотает головой из стороны в сторону. Он знает, как я отреагирую, поэтому и не смотрит. Будто, если не увидит, как я хочу во всю глотку заорать, что с ним не согласен, мой протест исчезнет с дрожанием ресниц. - Сделал, - повторяю я. И Бэкхен зажмуривается сильнее. Он будто чувствует, как я тянусь к нему: делает шаг вперед. Мы не соприкасаемся, но на этот шаг становимся ближе. Он слушает с закрытыми глазами и ничего не говорит. - Бэкхен, ты сделал меня самым счастливым альфой, когда согласился быть со мной. Я ни разу не пожалел. А теперь не знаю, что сделать, чтобы помочь тебе. Я буду каждый день говорить, что ты лучший, лишь бы ты справился с этим. Потому что, если мысль о том, что ты не достоин всего этого, вбили в твою голову, то я готов выкорчевать ее оттуда! Но я не могу сделать это один, Бэкхен. Молчит. Вытирает щеки рукавом и не произносит ни звука. Я от бессилия начинаю плакать следом за ним. Мне уже не хочется никого избивать, потому что это ничего не изменит. Потому что они сломали его. Они кромсали его, маленького и неуверенного, так долго и методично, что омега разваливается на миллион крохотных кусочков. Да, все было предрешено, когда они в первый раз сказали Бэкхену, что он никчемный. Он живет с этой мыслью, а все вокруг ее подогревают. Год за годом его попрекали за вредность, за стервозность, за несносный характер, и теперь это сломало его. Взрослые альфа с омегой своим нетерпением разрушили жизнь собственного ребенка и, кажется, до сих пор не поняли, что натворили. Они считают его виноватым: в характере, в неудачах, в одиночестве. Но я верю, что Бэкхен сильнее, чем они. Я верю, что однажды он соберет всю волю в кулак, перевернет все вверх дном в своей голове, и поймет, что его вины тут нет. Что он прекрасный омега, достойный всего и даже больше. Я осторожно прикасаюсь к скрещенным на груди рукам и притягиваю его ближе, облокачивая на машину. Бэкхен становится рядом, так же упираясь спиной в дверцу. Это по-страшному сложный разговор. - Чанель, не сложно убедить омегу в том, что его любят. - Я вздрагиваю, когда он начинает говорить. Но Бэкхен не спешит продолжить, и я продолжаю за него, потому что вот прямо сейчас будто знаю, о чем он думает. Мы говорим о конкретном омеге. Так, наверное, ему легче. - Сложно убедить омегу, что он этого достоин? - догадываюсь я. Бэкхен отворачивается. - Ты же говоришь сейчас со мной. Понимаешь, что все это можно исправить. Я только заберу тебя отсюда, обниму и никому не отдам. И мы справимся. Мы же со всем справлялись. Первый секс, помнишь? Ты так боялся, но у нас получилось. Ночевали вместе, готовили, Кренделя стирали. А как ты меня лечил. Мы с тобой даже тест на беременность пережили. Бэкхен, это нельзя просто вычеркнуть. Это было между нами, и мы справлялись. Мы справимся и с этим. Он отодвигается чуть в сторону, чтобы между нами было какое-то расстояние, и вновь обнимает себя руками. - Внушение не работает извне, Чанель. Ты либо веришь во что-то, либо нет. Можно сотню раз сказать кому-то, что все будет хорошо, но пока сам... Ему не хватает сил договорить, и я позволяю себе дерзость: вытягиваю руку вдоль крыши машины и прикасаюсь к худым плечам. - Им удалось убедить тебя, что ты никчемный омега, - с горечью выдыхаю я. - И теперь ты не веришь, что вообще чего-то достоин. И от того, что я каждый день буду говорить, что ты самый лучший... - Не выйдет... Со мной у тебя ничего не выйдет, Чанни. И я понимаю, почему. Для того, чтобы поверить, нужно хотеть поверить, быть готовым. А Бэкхен настолько погряз в мысли о своей никчемности и несносности, что сама мысль о том, что он может быть кому-то нужным, кажется ему фантастической. Он не просто не может поверить. Он не представляет это возможным. И исправить это не смогу ни я, ни кто бы то ни было еще. Эту мысленную перепрошивку может выполнить только Бэкхен. - Ты должен справиться с этим сам, да? Едва заметно кивает. - Хорошо, я понял. - И через секунду: - Если тебя гложет что-нибудь еще... - Оставь мне хоть немного. Я только двигаюсь на пару сантиметров в его сторону и замолкаю. Мы стоим бок о бок, облокотившись на капот, и думаем о своем. Я должен принять решение. Нет, не так: я должен принять его решение. Должен понять, пропустить через себя и подчиниться. И я тяну время, хочу, чтобы оно остановилось, потому что, как только я смогу убедить себя в том, что нужно его оставить, мир для меня остановится. Солнце на горизонте становится по вечернему красным и ярким. А я все тяну, и двинуться нет сил. - Отец считает, что ты идеальный альфа, - Бэкхен вытирает застывшие следы от слез в уголках глаз и тихонько ковыряет асфальт носком кеда. - Это я все порчу, а тебя они боготворят. - Зато я их нет. - Вот так просто. Словно о списке покупок говорим, честное слово. - Можно я вмажу твоему отцу? Очень хочется. - Не надо. - Тогда хорошо, что они не выходят. Я бы не сдержался. - Небольшая пауза. - Мои бы уже вышли посмотреть, что тут происходит. Бэкхен пожимает плечами. - Или они смиренно сидят перед телеком, потому что уверены, что ты опять что-то портишь? Что я тут тебя отчитываю, а ты в сотый раз меня разочаровываешь? Он молчит. Нет, не вмазать - въебать. Превратили мое чудо в искалеченный комок нервов и слез. Никогда в жизни я не испытывал к кому-то столь сильного презрения, а сейчас понимаю, как велико оно может быть. - Мне есть, что им сказать, - говорю я, а сам смотрю на закрытую дверь. Прошло уже несколько часов, а им словно плевать. Страшнее всего то, что они, и правда, не понимают, как искалечили его жизнь. То ли это фанатичный перфекционизм, то ли эгоизм, то ли еще какие заскоки, но судя по их поведению сегодня, оба мистера Бен реально уверены, что Бэкхен - всеобщее проклятье. Нет, въебать уже не хочется. О такое руки не марают. Будем считать, что с этого дня чета Бен не существует для меня. И я не сажаю Бэкхена в машину только потому, что он сам этого не хочет. Оставить его в этом зверином логове - и все внутри вопит от ужаса! Они сделают только хуже. Они окончательно уничтожат его. - Я точно должен оставить тебя здесь? - Да. Медленно и аккуратно я тянусь к его руке, пока омега водит по дверце машины, и Бэкхен, почти не дыша, вкладывает пальцы в мою ладонь. - Помнишь, я сказал, что буду ждать тебя, сколько потребуется? У моего предложения нет срока годности. Только скажи, и я заберу тебя в любой момент. Просто позвони и скажи: "Чанель, забери меня". Как только поймешь, как только разберешься, я прошу тебя. - Мне удается поймать его взгляд и добавить совсем тихо: - Не мне давай шанс. Дай шанс себе, родной. Бэкхен сглатывает. - Ты так воодушевленно об этом говоришь, будто я стою тут с чемоданом, - горько улыбается он. - Мы знаем мое решение, Чанель. Оно обдумано. И я уверен, что оно верно, как бы больно от этого не было. И пока, прости, я не знаю, как его поменять. Если я передумаю, то скажу. Ну а если нет - значит, я был прав. Сейчас то, что я вижу, лишь подтверждает мое убеждение. - Я знаю, что ты передумаешь. И я подожду. Сколько бы ни пришлось ждать. - Ты неубиваемый оптимист,- тяжко вздыхает омега. - Я знаю, что все когда-нибудь изменится. Пройдет время, и все встанет на свои места. Потому что так должно быть. Что бы они не говорили, помни, что я люблю тебя, такого, какой ты есть. - Иногда одной любви не достаточно, Чанель. И Бэкхен взглядом дает понять, что пришло время оставить его наедине со всеми страхами и убеждениями, которые так долго и садистски старательно кто-то взращивал в его голове. Ему нужно пространство. Я смотрю на любимое лицо и перебираю в руке тонкие пальцы: - Можно тебя обнять? - Ты отпустишь меня? - задает встречный вопрос Бэкхен. И я киваю. Свинцом наливает шею, но я заставляю себя сделать это треклятое движение. Я должен его отпустить. Как альфа, желающий ему только счастья. А он не будет счастлив, пока не разберется. Он несчастен из-за самой борьбы, из-за того, как то, что происходит между нами, противоречит всему, что он знает. Ему нужен покой, желательно вообще ото всех. И если ему нужен покой от меня, он его получит. Теперь, когда я знаю, принять это становится необходимым. Поэтому я киваю. Киваю, пока он не делает шаг и не обнимает меня. Я мягко прикасаюсь губами к лохматой макушке - так долго, как только могу. Обнимаю так крепко, как ни разу не обнимал. Словно хочу срастись с ним, слиться в единое целое. Я отдаю ему все тепло, что хранил для него, каждую каплю. Бэкхен обнимает в ответ, и мы стоим вдвоем, окутанные этим теплом. И все то время, что мы провели вместе дымкой окутывает все вокруг. Я не знаю, что вспоминает и хранит о нас Бэкхен. А я вижу, как он смеется; как брыкается ногами, пытаясь спастись от щекотки; как дует щеки и морщит нос; как спотыкается о сползающий носок и кутается в толстовку; как воюет с крысой и как сердится; как поет и как задорно танцует; как бурчит на общей кухне, пытаясь приготовить мне что-нибудь; как отпаивает меня чаем и ругает простуду; как кормит Кренделя и как обнимает лисичку, выглядывая из-за пушистого хвоста. Воспоминания сменяются одно за другим: каждая секунда рядом с ним с первого дня и до сего момента. Каждое слово, каждый взгляд и прикосновение останутся со мной. Вот он бежит по коридору, а вот Крис нечаянно попадает мячом по голове. Он лечит меня в медпункте и сидит на лавочке как-то вечером, позволяя себя укутать. От поцелуя на качелях до приключений со шкафом, от новогодних подарков до последнего сладкого утра. Он всегда здесь, самый любимый и ласковый. Смеется, плачет, пугается, бурчит и вредничает. А еще находит секунду, чтобы хоть одним пальцем, но прикоснуться кожей к коже. Я люблю его, от кончиков волос до кончиков пальцев. И нет на свете силы, способной изменить это. Я обнимаю его в последний раз так, будто умру, если отойду хоть на миллиметр. А потом я отпускаю его, действительно отпускаю. Отрываю от себя огромный кусок и дарую ему свободу. Я так отчаянно цеплялся за него, но пришло время предоставить этот кусок самому себе. Я буду любить его, как самую драгоценную часть себя самого. И он навсегда останется моим. Но нам с Бэкхеном пора двинуться дальше. Двинуться, пока не придет момент, чтобы все сложилось так, как должно. Бэкхен будет бороться, а я буду ждать. И нам нужно научиться жить с этим. Но счастье, которое он мне подарил, не покинет меня ни на миг. Бэкхен поправляет на мне футболку и умиротворенно улыбается каким-то своим мыслям. - Пусть у тебя все будет хорошо. Я только киваю. И он уносит кусок с собой.