Терпеть его не могу!

Выхожу из душа, а на кровати меня уже ждет самый желанный подарок. Бэкхен лежит на спине, читая лекцию. Длинные провода наушников клубком свернулись у подушки, а до меня доносится спокойная мелодия. Нечто медленное, но не лишенное своего ритма. Омега отрывает взгляд от тетради, когда укладываюсь сверху. Тянется вытащить наушник, но я ловлю пальчики, целую и, подмигнув, одними губами прошу "оставь". Смотрит в глаза и еле заметно кивает, возвращаясь к чтению. Мокрые волосы наверняка щекотят его шею, когда я устраиваю голову на груди. Но он только поправляет пару прядей и раздвигает ноги шире, позволяя мне улечься. Небрежно поправляет проводочки и, перевернув страницу, берет тетрадь в одну руку. Надо отдать должное терпению моего омеги, потому что меня надолго не хватает. Лежать так близко, прижиматься всем телом, слышать ровный стук сердца и не хотеть большего кажется невозможным. Сперва я организую масенькую партизанскую операцию - ладонь "нечаянно" ныряет под широкую майку и останавливается на боку. Бэкхен путает пальцы в моих волосах, все так же увлеченно зачитываясь лекцией. Невесомо веду пальцами вдоль бока, чуть надавливая и царапая шелк его кожи и вслушиваясь в сердечный ритм. Вот оно! Доля секунды, но уловимая. Нежный поцелуй в шею напрашивается сам собой. И это не я виноват. Это все Бен Бэкхен, соблазнительный и неподражаемый. Это его сладкий запах и манящая белизна кожи. Это все его запястья и родинка на большом пальце, щеки с легким румянцем и мягкие губы, длинные реснички и лисий прищур темных глаз. Я не виноват в том, что дышу этим чудом; что полностью подчинен каждому желанию этого существа; что сам не свой и крыша не моя. И в том, что он сводит меня с ума самим фактом своего существования. Как помешанный, неизлечимо больной, стремлюсь быть поглощенным им полностью. Непреодолимое желание держать в своих руках и не отстраняться ни на секунду. И это он, породивший во мне это необъятное чувство, виноват в том, что губы ищут прикосновения. Я целую повторно, а Бэкхен спокойно подставляется под ласку. И вот теперь, когда негласное разрешение получено, позволяю себе действовать открыто. Приподнимаюсь на локтях, чувствуя, как омежка подстраивается под изменившееся положение моего тела: одной ногой оплетая мою ногу, он перелистывает страницу и делает звук погромче, свободная рука ложится на мое плечо. Я кутаю его в свои объятия, сантиметр за сантиметром покрывая любимое лицо легкими поцелуями. Щеки, нос, скулы, лоб, реснички - ни один участок не обделен вниманием. Шея и ушко, слегка оголившееся плечо - всюду, до куда я способен дотянуться, не применяя иных мер. Каждый поцелуй как преклонение. Вместо слов признания и любви. С благоговейным трепетом я прикасаюсь к нему, затаив дыхание и почти не шевелясь. Бэкхен рисует на моей спине, гладит в такт звучащей мелодии и ластится. Он жмурится от удовольствия и счастливо улыбается, когда я раз десять быстро-быстро чмокаю его в щеку. Мы встречаемся взглядами, а сердце ухает вниз. Не знаю, каковы ощущения омежки, но для меня это очень остро. Словно я чувствую его, и он чувствует в ответ. Бэкки подмигивает и возвращается к чтению. Я продолжаю целовать, вслушиваясь в музыку. И пока мои губы в такт мелодии прикасаются к нему, тонкие пальчики омеги гладят по плечам и спине - в тот же такт. Он щекочет, расписывает кожу вензелями и отправляет в путешествие пальчикового человечка. Тот бежит от поясницы вверх, вдоль позвоночника, добирается до шеи и пускается танцевать на лопатках, а потом вдруг подпрыгивает и, как заправский сноубордист, скользит по руке до самого запястья. Бэкхен умело оплетает мое тело прикосновениями, не переставая улыбаться и, в моменты особого блаженства, прикусывать губу и закрывать глаза. Когда аккуратная пяточка задирает штанину и гладит по икре, сила воли капитулирует, а я, сокрушенный, урчу в шею своему чуду - смеется. В благодарность за этот тихий уют интимно целую в висок, стараясь вложить в этот жест всю возможную палитру нынешних эмоций. Бэкхен замирает и чуть вздрагивает подо мной, следом вытягивая один наушник. - Ты не дашь мне спокойно дочитать, я угадал? Виновато поджимаю губы и мотаю головой. - Ну понятно, - вздыхает Бэкхен, откладывая тетрадь на тумбочку. - Я же не мешаю, - с самым невинным выражением лица оправдываюсь я. - Просто захотелось тебя зачмокать. Ты можешь не отвечать. Омежка сдержанно смеется и щелкает по носу. - Не буду выключать. - И не надо. С минуту он ищет какую-то композицию, кивает своим мыслям и делает громче. Теперь даже я отчетливо слышу каждую ноту. И то, что звучит, мне нравится. То, что звучит, идеально подходит. Медленное, тягучее. Идеальное для занятий сексом - когда ритмичность разбавлена надрывными нотами. Или для поцелуев, как в нашем случае. Все так же в такт припадая к любимым губам, ведя ладонью по напряженному животу, - я наслаждаюсь результатом. Учащенное сердцебиение и Бэкхен, закрывший глаза и отдавшийся во власть ощущений. На мгновение отстраняюсь, спускаюсь вниз и целую аккуратный пупочек, задрав майку. Бэкхен ерзает - щекотно. И хихикает, зажмурив глаза. - Поцелуй, - слишком громко просит омега. Чмокаю в бок, одновременно вытаскивая один наушник. - Эй, я не это имел вви... Не даю договорить, подтянувшись вверх и вероломно проталкивая язык ему в рот. Он с охотой отвечает, льнет ко мне и обхватывает ногами. - Не кричи, а то кто-нибудь еще тебя целовать придет. Бэкхен морщится. - Фу, нет. Обойдутся, - и обнимает за шею, вновь приникая к губам. Никого нет на свете, счастливее меня. И я твердо убежден в этом, сжимая в руках хрупкое тело. Красивое тело, податливое, желанное. Любимое. То, что отвечает трепетом на каждое касание, что разгорается подо мной, теряет контроль и откровенно просит еще. Плеер все проигрывает выбранный трек, а мы запоминаем его наизусть, создавая в памяти целую хронику нестираемых ассоциаций. Теперь, услышав знакомые ноты, я буду вспоминать, как признавался Бэкхену одними губами, и как улыбались его лисьи глаза. Он смущенный, но такой счастливый в своем смущении. Вижу, как его греет сама мысль о том, что его любят. И он наслаждается этим, по возможности осчастливливая меня. Вниз - знак бесконечности на моей пояснице, вверх - воздушные лепестки на каждом из позвонков. Мягким движением очертив бока, вдруг обхватить меня, что есть силы. И прижать так, словно страх потерять выше всего. Я с ума схожу, поглощенный его нежностью. И целую уже невпопад. Сдерживаюсь, сжимая одеяло в кулаке, но иногда невольно толкаясь бедрами. Бэкхен обцеловывает меня в ответ и только крепче скрещивает щиколотки у меня за спиной. Плеер скинут с кровати, и о силе воли мало что мне напоминает. Хаотично блуждают руки, и губы омеги успели оставить немало следов. Мы не смотрим на время, когда решаем, что пора остановиться, а Бэкки откровенно просит передышку. Омежка двигается, укладывая меня рядом и устраивая голову на моем плече. - Всю жизнь бы так лежал, и целовал бы тебя всю жизнь, - признаюсь я, поправив запутавшуюся прядь на его затылке. Чмокаю в макушку и пытаюсь восстановить дыхание. Возбуждение не скроешь - тяжелый аромат стелится по комнате. Бэкхен улыбается, щекочет меня ресничками и закидывает ногу на бедро. А потом, когда два сердцебиения приходят в норму, шум в ушах стихает и дыхание становится ровным, мы оба начинаем хихикать. Одновременно. Откуда-то с пола, из маленьких наушников доносится та мелодия, звук вдруг скачет и плеер затыкается. - Тонко намекает, что пора спать, - констатирует Бэкхен. - Я бы предположил, что он просто умер от стыда. - Скорее, от зависти, - тихо отвечает омега и, сжав меня крепко-крепко, напоминает. - Спать пора, Чанни. - Спокойной ночи. Утомленный и до одури счастливый, засыпаю, едва успев досчитать до десяти. Сопение под боком доносится на цифре "пять".