Зимняя пора

      Конверт, переданный Джоном накануне моего вылета в Гамбург содержал в себе пачку картотечных бумаг с зафиксированными на углу номерными знаками, которые нужно читать по порядку.       Ничего удивительного, разве что подчеркнутые маркером строки, на которых были расписаны длинные уравнения и пометки в углу с большими знаками вопроса. Пересматривая все который раз, я не мог точно понять, что он имел в виду, делая подробные наброски. О наличии где-то между строк ошибки стало ясно еще тогда, когда появились первые новости о провальной разведывательной миссии в Сиэтле, но с тех пор наш отдел так и не сдвинулся с мертвой точки в попытках найти ту ошибочную переменную, которая стала предметом огромных международных дискуссий и риторических вопросов о том, кто ответственен за возникшую ситуацию.       Делая на отдельном листе пометки карандашом я в очередной раз решился пройтись по всем показателям, но который раз приходя к одному и тому же знаменателю, я с раздражением бросал на стол карандаш и начинал бродить по кабинету взад-вперед, не понимая в каком месте допустил ошибку.       С тех пор, как мир заговорил о грубом нарушении суверенитета прошло уже полгода, а ситуация так и не планировала утихать. Сначала вербальные ноты в адрес государства, позже локальные стычки на нейтральных территория, теперь Генеральная Ассамблея и не исключено, что следующая встреча уже примет формат Совета Безопасности, если мир раньше не рассыпется, как карточный домик.       К слову ситуация была гораздо сложнее, нежели ее описывали в СМИ. Пальцем никто ни на кого не указывал, но сам факт того, что мне на ответный запрос пришло уведомление, что дипломатической переписке более нельзя доверять, а высшие государственные чины теперь не охотно делятся информацией, было ясно, что финал этой истории давно сформулирован.       Эмпатический штамп, вокруг которого теперь слагали самые неординарные легенды, стал сильной точкой соприкосновения. И не только между странами, консульствами и дипломатическими служащими, но и между моим отделом и правительством, которое всячески старается снять с себя непосильную гору ответственности за грубое допущение из-за несоблюдения установленных ранее сроков. По договору первые испытания должны были пройти не ранее следующего квартала, а также сопровождаться тестами этих образцов на единичных подопытных. Но желание легкой наживы сделало свое и теперь эта безответственность аукнулась проблемой, разрастающейся по миру в геометрической прогрессии. Это была та самая ситуация, не попадающая под понятие «Цель оправдывает средства». — Здравствуй, Джеймс. Замечательное выступление в Нью-Йорке, — вошел в кабинет Кудрин, привыкший начинать беседу с доброй лести, прежде чем перейти к не очень хорошим новостям, а они были у него всегда в запасе. — Благодарю. Джон просил удостовериться, что вы в курсе всех подводных камней возникшей ситуации, — сложил я ладони. — Ты вовсе не обязан передо мной отчитываться, — сел он в кресло напротив, положив поверх коленей свое коричневое пальто. — Хотя, не буду отрицать, мне очень интересны новые подробности.       Кудрин был статным мужчиной, которому в силу должностных обязанностей все не удавалось уйти на спокойную пенсию, хотя, мало того, что его за все заслуги вряд-ли кто отпустил бы, так и он сам все еще горел ярким запалом, когда продолжал решать вопросы национального характера. Уже тридцать добрых лет он работал в Министерстве внутренних дел, и почти столько же нашим куратором, а на нашем рабочем языке, просто хорошим связным между правительством и нашим отделом. Большинство вопросов, утверждение сроков, условий и предложений по проекту проходили именно через него. Но с учетом того, как складывается ситуация сегодня, не ясно, насколько плодотворным теперь будет складываться наше сотрудничество. Он знал о том, что нас пытаются выдворить, а мы знали, что это в его компетенции. — Мы с Джоном решили обратиться за помощью к департаменту по снижению юридических рисков на случай, если… с вашей стороны начнется давление. — Джеймс, — добро усмехнулся Кудрин. — Я с самого начала был на вашей стороне. И тогда, когда мы только утверждали работу над этими штампами и тогда… когда начался этот сумбур. Как человек я на вашей стороне. — А как политик? — внимательно взглянул я на мужчину. — Как политик? — задумался Кудрин, сжав губы. — Как политик… если мне придет приказ сверху о необходимости здесь все хорошенько зачистить, я хоть и поскриплю зубами… но сделаю это, — с горечью взглянул он на меня. — Пока этого приказа не поступало, поэтому я полностью к вашим услугам. — Я надеюсь, ты понимаешь, что я меньше всего причастен к этой истории? — встал я с кресла, чтобы подойти к окну, с которого открывался вид на весь город. — Понимаю, но ведь всем сейчас приходится решать чужие проблемы. Мы пытаемся убедить американцев, что не причастны к тому, что произошло в Сиэтле, китайцы под шумок приступили к интервенции на ближнем востоке. А что ты? — запнулся мужчина. — Просто парень, который оказался не в то время и не в том месте. — Если так продолжиться, то мы все окажемся не в то время и не в том месте, — сложил я руки за спиной. — В принципе, — пожал плечами мужчина. — О войне говорят даже в министерстве, но не в том смысле, в котором ты подумал. Она может вершиться посредством каких-то локальных стычек с целью присвоить какие-то ресурсы. Может, если мы закроем глаза на их нарушения, может нас и обойдут стороной, но как быть с вашим отделом? — Пойми, — развернулся я. — Я разработал уравнение, по которому воспроизвели все образцы эмпатического штампа. Но решения об их испытаниях, особенно, после моих многочисленных заявлений, что в уравнении может быть ошибка, принимал не я. — Да, это так… — сухо ответил Кудрин, понимая к чему я клоню. — Кто принимал решение об отправке агентов под воздействием этого штампа в Сиэтл? — Да, я знаю, к чему ты клонишь, — привстал и тут же сел обратно Кудрин. — Но ты сам пойми. Теперь, когда всем обо всем известно, правительству лучше переложить всю ответственность на того, кто непосредственно этим занимался, что избежать международного скандала. — Сдать меня, как пособника террористов? — лукаво улыбнулся я. -…Как того, кто не имеет ни малейшего отношения к государственному сектору, — начал жестикулировать рукой мужчина. — Так, значит? — Джеймс, давай немного остынем и пойдем вместе пообедаем. Я знаю, что прогнозы довольно пессимистичные, но из этой ситуации есть выход. Особенно после твоего выступления в Нью-Йорке. — Ты сам знаешь, что это была вынужденная мера, которая как раз стала тем самым толчком к тому, чтобы сделать меня крайним. — Не волнуйся, — похлопал меня по плечу Кудрин. — Мы найдем выход из этой ситуации.       На четырнадцатом этаже нашего тридцатиэтажного небоскреба располагался довольно роскошный ресторан, в котором любили проводить время высшие должностные лица нашего департамента. Роскошный зал с панельными окнами, штатом поваров, официантами, услужливо обслуживающие всех приходящих и бесконечный гулдеж всех по телефону из-за чего музыки, играющей из колонок по углам, было практически не слышно.       Присев за свободный столик, к нам подошла любезная официантка, которая поставила на стол в качестве комплимента блюдечко с оливками. С выбором по меню было покончено буквально через минуту и, когда нас оставили наедине, я решил продолжить: — Расскажи, что произошло в Сиэтле, — облокотившись о стол, нагнулся я вперед. Надкусив оливку, Кудрин немного нахмурился. — По началу у всех были оптимистичные прогнозы, касательно того, что под воздействием штампа агенты смогут через шифрованные каналы связи передавать секретную государственную информацию. И по началу все так и было, — прервался мужчина, когда к нам снова подошла официантка с несколькими бокалами и прочим сервизом. — Но! Мы были так увлечены конспирологическими теориями, что со временем спектр задач агентов, высланных в Штаты стал слишком широким. Они бы ни за что не справились, — демонстративно отпив из бокала, снова прервался Кудрин. — Но сначала все так и было? — следом отпил я. — Да, они отлично справлялись. Внедрившись в узкие дипломатические круги, они начали нагло качать информацию. Это было абсолютно все, — ухмыльнулся мужчина. — Прогнозы предвыборной компании, расстановка сил в Европе, планы НАТО на постсоветском пространстве, секретные программы Зоны 51 и все в этом духе. От услышанного я даже немного улыбнулся. — Да, на это и был расчет. Я не знаком с внутренними тонкостями этой твоей математической программы. На моих плечах была лишь ответственность за то, куда и кого распределить и в дальнейшем принять информацию. Может ты объяснишь? — Эмпатический штамп — это… — покрутил я бокал, — сложная математическая формула, которая объясняет структуру и внешний спектр работы дофаминового нейромедиатора. Суть проекта заключалась в обходе мезокортикального пути в нервных окончаниях и выведения реакции за внешнюю оболочку человеческого мозга. Таким образом вся идея строилась банально вокруг возможности влияния людей друг на друга посредством эмоций, симпатии и, по итогу, убеждения. — Убеждения? — наклонился ближе Кудрин. — Да. С человеком, с которым приятно общаться, проводить время и, который излучает во внешнюю среду весь нейромедиаторный спектр, легче идти на контакт. Таким образом мы бы добились огромного прорыва в нейрофизиологии, если бы весь проект не строился на меркантильном желании обладать чужими секретами. — К слову было одно но… — сжал губы Кудрин. — Уже в принципе ясно, — протянул я, оглядевшись по кругу. — Как все так вышло? — Через три недели, как все привитые этим штампом агенты были отправлены на задание в Сиэтл, мы потеряли связь со всеми. — Со всеми? — удивился я. — Все двенадцать человек были взяты на допрос ФБР, так как действия стали очень неосторожными. Тогда операция была прикрыта, но… было поздно. — То побочное действие, о котором я предупреждал. — Знаю я… знаю… — схватился за голову мужчина напротив. — Наши агенты всех сдали, включая других сотрудников под прикрытием, которые участвовали в операции исключительно, как посыльные. Всех выследили, поймали и с тех пор мы больше не знаем об их дальнейшей судьбе. — И как вы об этом узнали, если всех прикрыли? — У нас был агент в Вашингтоне под кодовым именем «лучик», который незадолго встречался с одним из посыльных, который еще ранее контактировал с одним из агентов, что выполнял миссию, будучи помощником секретаря при администрации в Сиэтле. Он нам и все передал. Как только мы узнали, что всех схватили, тогда мы и задумались о тех запросах, что были в твоих отчетах. — Я говорил о возможных побочных действиях и предупреждал, что перед масштабными тестами нужно выполнить внутреннюю диагностику. — И в чем заключались эти побочные действия? Все хотят свалить вину за произошедшее на тебя, чтобы не нести ответственность перед международным сообществом. Так дай мне хотя бы зацепку, — раскрыл мужчина ладони. -…Где-то в переменных есть ошибка, которую я пытаюсь найти и по сей день. Она отвечает за инкубационный период перед тем, как нейронные сети придут в норму после высокой нагрузки от привития. На первых порах они держатся стабильно, но по прошествию времени начинают саморазрушаться. На простом языке начинается все с паранойи, позже спутанность сознания, галлюцинации, безумие, а еще позже… — Смерть? — предположил Кудрин. — Нет, — пожал я плечами. — Кома без возможности дальнейшего самовосстановления. — Выходит их уже давно нет? — Скорее всего, — допил я остатки, прежде чем снять очки и немного размять глаза. — Джон позаботился о том, чтобы на время разбирательства все экспериментальные образцы были хорошо законсервированы. Это даст нам время, чтобы установить сотрудничество с департаментом по снижению юридических рисков. В противном случае нам придется обращаться в более авторитетные структуры, если вы попытаетесь сделать меня крайним в этой истории. Одно дело убрать меня. А как будут обстоять дела со всем нашим департаментом? Их вы тоже всех посадите под замок или того хуже… — Джеймс, я хочу этого меньше всего, — начал вертеть ладонью мужчина. — Если мы договоримся с американцами, то… — То что? — немного повысил я голос. — Договориться с ними, после того, как вы раскрыли все их карты? А как это будет выглядеть, потому что я вижу здесь только два варианта. — Давай не будем торопить события… — Либо вы признаете свою вину перед сообществом, и тогда точно начнется мировая война, либо сделаете крайним меня и тогда все будет рассматриваться, как обычная история о парне, который поставил раком целую нацию без чье-либо помощи! Естественно, всем будет выгодней выбрать второй вариант. — Джеймс, — тише обратился Кудрин. — Я не должен тебе этого говорить, — осмотревшись по кругу, он продолжил еще тише. — В палате вторую неделю ведутся слушания о том, чтобы расформировать отдел по инновационным разработкам. Они ищут любой юридически возможный способ отгородиться от всего этого и превратить вас в частный сектор, чтобы на финальных международных слушаниях сделать официальное заявление о своей непричастности. — И-и-и? — остолбенев, спросил я. — Превратив вас в частную компанию у них будет моральное право заявить, что государство, как и все его подведомственные структуры не при чем. У них будет право осудить вас, как международных преступников и закрыть это дело, как и поставить точку на перспективе вести новую мировую войну. — Я ведь выступал в Нью-Йорке, как парламентарий. Как они это объяснят? — Это неважно. Для них сейчас основная забота грамотно все это оформить по документам. Когда американская комиссия отправит повторный запрос на расследование этого дела, мы… — прокашлялся Кудрин. — То есть, правительство… вручит им документы, в которых будет указано, что за операцию отвечает ваш отдел, который никак не связан с государственным сектором. Агенты не смогут это опровергнуть, особенно, если сейчас они все в коме, или того хуже… мертвы. Поэтому… — Что же тогда делать? — Даже, если Джон уже занялся вопросом, касающимся защиты вашей позиции в суде, у вас вряд ли что выйдет. Департамент по снижению юридических рисков идет в фарватере американской внешней политики и защищать интересы тех, кто их, в прямом смысле, ограбил… нет. -…Получается… если наше государство признает свою вину за произошедшее, начнется война. А, если признаю свою вину я, то… отвечу за это только я? — Да, — с сожалением ответил Кудрин. — Слушания все еще ведутся, поэтому время еще есть. У меня есть связной в американском посольстве, зовут Ричард Греннел, — вручил мне карточку Кудрин. — На следующей неделе он будет здесь проездом в Гамбурге. Свяжись с ним. — Что ему сказать? — осмотрел я визитную карточку с загнутым уголком. — Скажи, что ты от меня. И объясни возникшую ситуацию, он любит разбирать дела, особенно связанные с политической дискриминацией. Но запомни, — пристально взглянул мне в глаза мужчина. — Этот трюк защищает только тебя… не их, — указал он растопыренным пальцем в окно. — Я понимаю… спасибо за помощь… — пожал я мужчине руку, который секундой позже встал из-за стола. — Кстати, что это такое? — указал мужчина на выступающий из переднего кармана пиджака кончик красивого аквамаринового пера. — Я это еще в кабинете увидел, но почему-то не решился спросить. — Это? — указал я на выступающий пушок. — Сувенир из Нью-Йорка. Нашел в кармане на обратном пути… — Ясно, — покивал мужчина. — Что ж, тогда желаю удачи. Надеюсь, мы еще увидимся. — Спасибо за помощь, Георг. Будем на связи.       Проводив статного мужчину взглядом, я вспомнил, что необходимо связаться с Джоном, ибо ситуация теперь кардинально изменилась… За окном тридцатиэтажного небоскреба просматривался ноябрь…