Зимняя пора

      Гуляя вдоль красивой цветочной аллеи, я в какой-то момент окончательно потерялся в своих мыслях. Эта небольшая утренняя прогулка завела меня на последний этаж дворца, где под открытым небом располагался живой парк с усажанными вдоль каменных тропинок цветами, подстриженными кустами, «римскими» фонтанами со скульптурами на наконечниках и иногда встречающимися маленькими прудами с кувшинками на поверхности водной глади.       Даже столь ранним утром вдоль этих коридоров можно было встретить редких путников. Забавные разноцветные стрекозки: кто один, кто с кем-то в паре, проходили мимо и либо здоровались, либо просто добро улыбались. Были и флористы, которые где-то вдалеке подстригали газон, либо же убирали лужайку от листьев. Птицы, что-то щебечущие на деревьях. И яркое утреннее солнце, которое вносило финальный штрих во всех это незабываемое представление.       Уйдя куда-то вдаль этого парка, я остался почти наедине с самим собой. Я проводил правой рукой по кустам, ощущая и гладкое прикосновение и незабываемо вкусный цветочный аромат, когда начинал дуть легкий ветерок. Но даже совокупность всех этих факторов не могли никак заполнить пустоту, что была у меня внутри. Эта противоречивая гамма чувств, начинающихся со сладкой эйфории и, заканчивающиеся полной растерянностью создавали невообразимую кашу со вкусом кисло-сладкого бреда. Чувство беспомощности было словно зудящей язвой, вылечить которую можно было лишь с помощью волшебного слова. И вместе с тем, что более я никак не мог повлиять на дальнейшие события, я стал ловить себя на мысли, будто вот-вот меня загонят в угол. Вопрос лишь, кто это пытается сделать. И ни я ли сам обрубаю себе все пути для отхода. — Сегодня свежо, — вывел меня из размышлений приятный голос. — Очень, — улыбнулся я, понюхав красную розу. — У вас здесь очень красиво. — Джеймс, почему вы лукавите? — спросил Торакс, подойдя ближе.       В ответ на услышанное я холодно отстранился от куста и принял невозмутимый вид, убрав беззаботную улыбку с лица. — Думаете, что прочитали меня полностью? — Вовсе нет, — присел он на скамью, посмотрев в небо. — Но мы способны отличить искренний ответ от… — Лживого? — добавил я, уставившись на Торакса. — Не настолько грубо, но мне все же интересно, почему вы так сильно избегаете возможности быть самим собой. — Дело не в том, что я говорю, а в том, как я это делаю, — указал я на висок, легонько ухмыльнувшись. — Я не говорил о вашей способности строить крепкие эмоциональные связи, — наклонил он мордочку ближе. — Я лишь хочу понять, почему вы строите вокруг себя толстый непроницаемый барьер, из-за которого очень трудно рассмотреть, о чем вы думаете в действительности. — Раньше ни у кого это не вызывало подозрений, — улыбнулся я, присев рядом. — Вы так проявляете свою заботу или же просто выражаете свое недоумение из-за того, что не в силах прочитать меня полностью? — Рядом с вами я ощущаю ровно тоже самое, что и любой другой разумный обитатель этой планеты. — Эйфорию… странную легкость… симпатию… — закинул я голову назад, вглядываясь в небосвод. — А также сам источник, — улыбнулся он, взглянув на меня своими большими глазами. — И именно он не позволяет мне в полной мере рассмотреть вас и понять, кто вы на самом деле. — Мне интересно, почему именно я так выделяюсь на фоне всей этой вашей естественной ауры? — развел я ладони. — Рядом с вами я тоже ощущаю легкость, спокойствие… — Да, каждое существо обладает собственной магической энергетикой. И именно ее излишки выливаются в ауру, которую мы ощущаем рядом с собеседником. У кого-та она спокойная, у кого-то нет. Все разные. Нет абсолютно одинаковых существ, каждый по-своему уникален, но при этом эта уникальность не выходит за рамки фундаментальных магических законов. — И? — А в вас нет магии, Джеймс, — чуть тишь добавил Торакс. — То, что многие отнесли бы к магическому атрибуту есть ничто иное, как фон искусственного происхождения. И я не могу понять, к чему он привязан, но в тоже время признаю, что его влияние гораздо серьезнее, нежели обычная симпатия к по-настоящему харизматичному существу. — Видите во мне угрозу? — ухмыльнулся я, взглянув на Торакса. — Думаете, что я веду двойную игру? — Я могу с уверенностью сказать, что глубоко внутри вы пытаетесь что-то спрятать: может быть настоящие мысли, может какие-то эмоции, которые вы не хотите демонстрировать или же… — очень многозначно ухмыльнулся Торакс. — Не-а, — улыбнулся я. — Знаю я трюки и особенности вашего народа. — Довольствуйтесь любовью, которую вы уже получаете. Но более вам знать не обязательно. — Эти оттенки эмоций и мыслей, что вы пытаетесь спрятать проносятся еле слышимым эхом, которое перекрывается вашими внешне успешными попытками завуалировать все под маской беззаботности и симпатии. Из вас в прошлую эпоху вышел бы замечательный чейнджлинг-инфильтратор. — Достаточно, — встал я с места, поправив рубашку. — Я ведь хочу вам помочь, — добро обратился он, смотря мне в спину. — Разве вы не хотите во всем этом разобраться? — А зачем? — развел я руки в разные стороны, развернувшись в его сторону. — Речь идет не моих о похождениях или же теплых светских беседах с обитателями этого мира; не о том, как я иду по карьерной лестнице в верх; и это даже не любовная история, — махнул я рукой, присев обратно. — Я уже очень долгое время переживаю события, влиять на которые абсолютно не способен. Я живу в этом свободном мире, ощущая полную беспомощность. Будто сам сюжет описан на многие мгновения вперед, и я просто не успеваю ухватиться за сам смысл этой необыкновенной истории. — Вы сомневаетесь в реальности происходящего? — нагнул он голову. — Это не похоже на известный мне бред, — выставил я ладонь, на которую вслед за легким ветерком приземлился опавший лист. — Каждый мир по-своему реален, но к чему все эти путаницы, хитрости и лабиринты… я не знаю. — Может вам пытаются на что-то намекнуть? — задумался Чейнджлинг. — У каждого своя судьба, свой путь, свои преграды. — Вы пытаетесь понять то, в чем даже я разобраться не могу. — Ну, разве вы не рассчитывали на взгляд со стороны? Отстраненный, так сказать, — забавно поиграл он бровями. — Ну ты и хитрый жучара. Хватит уже лазать в моей голове, — пожурил я его взглядом, стараясь не усмехнуться. — Да, мой мир очень скептичен ко всем магическим штучкам. Правда, если речь идет о психологической болезни, то… — Я вам помогу, — пихнул он меня в плечо. — Ваша энергетика не магическое проявление, скорее это что-то… искусственное. Что-то, о чем вы не хотите прямо говорить, хоть и все понимаете. — Вы уже все знаете, и я не хочу, чтобы это распространилось дальше, — повертел я головой. — Только потому что только Чейнджлинги умеют считывать эмоционально-энергетический фон? — лукаво улыбнулся Торакс. — Или вы боитесь, что правда поставит под удар все то, что вы имеете сейчас: вашу должность, внимание, симпатию… любовь. — Вы меня шантажируете? — Конечно нет, — улыбнулся он, крепко обняв меня крылом. — Просто хоть раз ответьте мне честно… почему вы не хотите рассказать им правду? — Потому что… — опустил я голову, — Потому что все должно идти согласно сюжету. Я не имею права что-то менять… — Вы хотите окружить себя всем тем, чего у вас не было в вашем мире? — Нет, вовсе нет, — безразлично ответил я. — Этот маневр был вынужденной необходимостью, чтобы убедить правительственную комиссию… чистая формальность. Я и помыслить не мог, что стану свидетелем всего… этого. — Манипуляция посредством эмоций и симпатии? — Что-то вроде того, — спокойно ответил я. — Считаете меня лицемером? — Нет, — улыбнулся Торакс, который секундой позже начал водить своим носом по моей шее. — Но не буду отрицать, что все это ощущать очень даже приятно. — Это лишь верхушка айсберга, — загадочно улыбнулся я, когда он отпрянул. — Эта формула — лишь один маленький технический аспект, который абсолютно никак не объясняет всего происходящего. Да, штамп создал международный резонанс. Но он никак не относится к происходящему. — Почему? — спросил Чейнджлинг. — Потому что вся эта ситуация представляет собой жирный запутавшийся комок математических формул и чего-то сакрального. Мир технологий и мир магии собрался в один клубок, распутать который, ориентируясь лишь на научный базис, практически невозможно. Я — результат научного эксперимента. А события, что происходят со мной — уже результат странного магического парадокса, который берет свое начало с событий в моем мире. Моя задача — понять, что произошло. — И что вы планируете… — Спокойно, — быстрым движением прислонил я ладонь к его хитиновой груди в области сердца, — все будет в полном порядке… успокойтесь и… не стоит волноваться, — самодовольно улыбнулся я, наблюдая, как выражение его мордочки моментально сменилось с легкой озадаченности на абсолютно спокойное. — Как… скажете… — пустым голосом ответил тот, глубоко дыша. — Умница… — опустил я руку, улыбнувшись. — Вы не против, если я сорву у вас пару розочек, хочу порадовать Флитфут этим утром. — Конечно, Джеймс, — улыбнулся он, пустым взглядом осматривая парк. — Еще к нам сегодня прибывают послы Алмазных Псов, чтобы обсудить проект строительства магистрали. Они готовы нам помочь, но нужно обсудить… — Условия, — сорвал я три розочки, вдохнув их приятный аромат. — Конечно. Я присоединюсь к вам через пару часов на завтраке. Скажете, на каких условиях вы хотите начать сотрудничество, а с остальным я уже разберусь. — Конечно, Джеймс… — улыбнулся он, немного дрожа. — Умница, — развернулся я в обратном направлении, направившись в сторону выхода из парка…       Когда я вернулся в нашу общую с Флитфут комнату с огромным балконом, выходящим на солнечную сторону, я по привычке вернулся в бодрое расположение духа: уверенная походка, добрая улыбка и ощущение внутреннего спокойствия.       Пегасочка лежала на кровати на боку, прикрывшись кончиком одеяла. Как всегда я аккуратно забрался на постель и начал водить своим носом по ее мягенькой шее, наблюдая за тем, как та с улыбкой начинает дергать своим носиком. — Милая, — легонько куснул я ее за шею, услышав тихий смешок. — Пора вставать. — Джеймс, — мило зевнув, ответил она. — Еще пять минуточек. — Представь, что ты все еще в летной академии, а я твой жесткий тренер, — опустил я руку под одеяло, чтобы начать гладить ее мягкий животик. — А ну-ка вставай, иначе будешь наматывать штрафные круги.       В ответ они крепче схватила своими копытцами мою руку и начала тянуть ее ниже к своей горячей промежности. — А, если так, — другой рукой поднес я к ее носику маленький букетик роз. И, вдохнув его, она тут же забавно чихнула, разбуробив одеяло, лежащее сверху. — Это самое лучшее утро в моей жизни, — слаще улыбнулась она, прижавшись спиной к моей груди. — А куда ты ходил? — Немного прогулялся в парке, — начал я сильнее прижимать пегасочку к себе. — Здесь очень красиво. Но даже это не сравниться с теми пейзажами, что я вижу здесь, — начал я жадно ощупывать ее мягкий бочок и бедра. — Да? — протянула она, глубоко дыша. — Все эти красивые изгибы, — прошелся я вдоль ее хвостика, — красивые лужайки, — просунул я руку между ее ножек. — И-и-и? — с закрытыми глазами простонала Флитфут. — Все эти фонтаны… скульптуры, — начал я двигать рукой в такт ее поступательными движениями бедер.       И в следующую секунду она тут же развернулась ко мне и жадно поцеловала в губы, исследуя своим языком мой язык, клыки и десна. Я быстро среагировал и перетащил ее сверху на грудь, не переставая исследовать своими руками ее бедра, хвостик и все то, что находится за ним. Ощущая это чувство превосходства, я жадно целовал ее в ответ, не сбавляя обороты, будто от этого зависела моя жизнь.       В следующую секунду пегасочка быстро сползла с меня и потянулась копытцами к моим штанам, но я успел ее вовремя остановить, одной рукой схватив ее за мордочку, а вторую положив на грудь в районе сердца. — Ты… я… душ, — самодовольно улыбнулся я, наблюдая за ее краснеющим личиком. И, так и не дождавшись ответа, я перебросил ее через плечо и бегом направился с кобылкой на перевес в сторону душевой, дверь которой была, к счастью, открыта…