***
— Почему мы всё время ползём наверх? — спросила Ярослава. Си ответил: — Потому что третий порядок отдыха мы захватим только на двадцать девятом уровне. — Почему третий? А первые два где? — поинтересовалась стоящая рядом Одетт. — Второй и первый — порядки ночи. Первый — сон, второй — пробуждение. Третий снимает стресс во время работы. Ярослава больше не рискнула спрашивать о порядках и уровнях, тем более, что подсчитать их казалось невозможным. Наконец они поднялись до ёмкости, наполненной цветной жидкостью. Такой бассейн с прозрачными стенами встретил их на двадцать девятом уровне — колоссальный аквариум с оранжевой жидкостью, вздымавшейся и падавшей под ударами множества человеческих тел. Девушкам показалось, что они на состязании пловцов или ныряльщиков, резвящихся под водой, зачем-то подкрашенной оранжевым. У них не было ни масок, ни аквалангов, чтобы спокойно вести себя под водой, но никто даже не пробовал вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха. Либо они могли дышать под водой, либо среда не была жидкостью. Биолог могла бы назвать её цветным смогом, смесью, содержащей кислород с растворённой в ней сухой апельсиновой краской, безвредной для лёгких, но за точность предположения ручаться не могла. Си предложил раздеться и присоединиться к пловцам. «А безопасно?» — спросила взглядом Слава. «Вполне», — ответил на том же языке Си. Он и Сол разделись молниеносно и, скрывая удивление, наблюдали за смутившимися девушками. Особенно их поразили бельё и носки, но вопросов задано не было. Они прыгнули почти одновременно с неподвижного края дорожки в оранжевую воздушную муть и повисли, не проделывая никаких движений пловцов. Девушки отважно повторили их опыт и очутились в той же среде, мгновенно потеряв тяжесть. — Молчите, не кричите, не спрашивайте, — сказал повисший параболой Сол, и девушки вдруг неожиданно осознали, что их что-то держит, не позволяя шевельнуть даже пальцами. Та же невидимая, но ощутимая сила вдруг выгнула их дугой, опрокинула на спину, и вывернула дугу назад так, что хрустнули кости. Ярослава глотнула ртом воздух — их окружал действительно воздух, и попробовала выпрямиться, но её тут же согнуло на левый, а потом и на правый бок. С выносливостью сухожилий и мышц невидимое нечто никак не считалось, и Славе хотелось выть от боли, когда её вытягивали по горизонтали. Что происходило с Одетт и их спутниками, она даже не видела, только один раз мелькнула перед вывернутая немыслимым кольцом фигура Си. — Больно, — скорее прошептала, чем выкрикнула Ярослава, но пытка в оранжевом смоге по прежнему продолжалась. Девушку тянули, сгибали, выворачивали, давили на мышцы живота и спины пока она наконец не догадалась, что это гимнастика на местный лад. Кончилась она так же прыжком — только не вниз, а вверх. Ярославу при этом мягко выбросило на край аквариума, где лежала её одежда и откуда она совершала свой необдуманный прыжок в оранжевую муть. — Живы? — совсем по-человечески усмехнулся девушкам одевавшийся рядом Сол. — Я же говорил — безопасно. — Не говорил, а подумал, — уточнила Одетт. Ей тоже изрядно досталось в бассейне. — Но дошло? Не ответив, Одетт и Ярослава оделись, чувствуя как их раздражение испаряется, уступая место пьянящему чувству бодрости, лёгкости, свежести, стремления что-то сделать, двигаться, действовать. — Что это за бассейн? — спросила биолог. — Фотонная газокамера. — Жидкий свет, — сообразила Одетт. — А что превращает человека в куклу? — Гравитационный массаж. Ярослава вздохнула. Получив ответ на вопрос «что», бесполезно было спрашивать «как». Разве муравей будет спрашивать у человека, как расщепляется атом? Она ещё раз взглянула на голых человечков, которых гнула неведомая сила, и сказала. — А они здесь не общаются. — Здесь и не нужно. Ты посмотри на них после работы. Неизвестно какой по счёту уровень оказался похожим на холл аэровокзала. Как и в других открытых пространствах города, он не имел видимых границ. Просто люди в голубых одеждах сидели кто где и неизвестно на чём, мебель вообще не просматривалась. — Садитесь где хотите, там и кресло, — подсказал Си. Девушки так и сделали. Что-то щёлкнуло, и всё стихло. Одетт хотела что-то спросить у Си, но тот приложил палец к губам. Молчание навязывалось, как перед спектаклем, и он не заставил себя ждать. Что-то обручем сжало горло, перехватило дыхание. Бессмысленная тоска, беспричинная жалость наполняли девушек, вытеснив все остальные ощущения. Глаза наполнились слезами, они уже не могли сдержать их, да и не хотели сдерживать, слёзы уже ощущались на губах солёными каплями. Вытирая их, Одетт заметила, что Си и Сол тоже плачут, но спросить не успела: новый шок перехватил дыхание. Слезы высохли и тоска исчезла, словно её выдула мощная волна радости, за которой последовала вторая — веселья, такого же бессмысленного и беспричинного. Девушки уже ни о чём не спрашивали, ничем не интересовались, мысли исчезли. Их вытеснил смех. Одетт и Славу трясло и передёргивало от смеха, глаза снова наполнялись слезами, в горле першило, но уже от хохота, истеричного и неудержимого. Сколько минут это продолжалось, они даже приблизительно не могли сказать, но кончилось всё так же внезапно, как и возникло. Только дышать вдруг стало легче и думать радостнее, словно мозг прополоскали какой-то освежающей живительной жидкостью. Как будто подзарядились эмоциональные аккумуляторы. — Я всё поняла, Си, — сказала Одетт.***
— Я всё понял, Фью, — почти в то же время сказал и Рок, даже не предполагая синхронности своих слов с Одетт. Так он выразил свои чувства, просмотрев на экране урок математики для четырёхлетних. Отражение на экране было действительностью, только не окружающей, а отдаленной двумя десятками уровней. Экран не был похож на экран в общепринятом понимании, это вообще не было экраном, просто действительность приблизили безо всяких оптических фокусов, не впуская туда Рока, чтобы не нарушать мыслительного процесса. А он был сложный и трудный и требовал от ребёнка дерзости мысли и способности открывать новое. Математические изображения и символы, принятые на Пыли, переводились в сознании Драгоция на понятный ему язык земной математики, и он был буквально потрясён тем объёмом математических знаний, каким уже обладали четырёхлетние человечки в крохотных голубых костюмах. Если их сверстники на Земле осваивали только азы математики, они уже усваивали искривлённость трёхмерного мира. Рок понимал, конечно, что для управления сложнейшей техникой этого мира нужна и соответствующая ей подготовка, но его поразила её ограниченность — не в объёме знаний, а в стремлении этот объём увеличить. Не устранил этого недоумения и Фью, кратко пояснивший, что нынешний объём знаний дан цивилизации с её основания и остаётся всегда неизменным. — Значит, научные открытия не поощряются? — спросил Рок. — Всё, что нужно, уже открыто. — И никаких загадок в природе нет? — Тех, которые могут обогатить человеческий разум — нет. — Я впервые не верю тебе, Фью. — Почему? — Это действительно твоё мнение, или ты повторяешь то, чему вас учат в школе? Фью не ответил. «Ещё один психологический шок», — усмехнулся про себя Рок. … А где-то на другом конце и другом уровне города, у световых табло Друг объяснял капитану механизм телепортации. — В общем, всё ясно, кроме одного, — Лео взъерошил волосы. — Для кого? — Не понимаю. — Для кого это механическое чудо? Для вас? — Оно прекрасно само по себе. Мы позволяем мысли, только мысли стать хозяином передвижения в пространстве. — Позволяете вы, но не вашей мысли и не в вашем пространстве. — Ты в чём-то прав. Но само управление столь совершенной технологией не может не быть наслаждением. — Так и пользуйтесь тем, что это наслаждение дает. Его отдачей. Как я понял, вы искривляете пространство, сближаете объекты для связки и создаете стык. Ну и входите, куда вам хочется. — Нельзя. Диспетчеры пространственных связок не могут выходить на линию стыка. Кривая должна пройти мимо. Малейшее отклонение и… гравитационный удар. — Попробуем. — Что? — Соедини вон эти зелёные точки, — Лео взглянул на табло. — По-моему, они ищут друг друга. — Ничего нет проще. Смотри на ленту: сверху Вертикальные цветные полоски. Это не спектр, а формула. Очерёдность полосок должна быть стабильной. Теперь сближай. Не годится. — Почему? — Шов чернеет. Стык не точный. Разъединяю. — Я соединял по кривой. — Так и надо. По прямой нельзя, можешь коснуться линии связки. Ну!.. Слишком медленно. Шов снова грязный. Гляди. Друг моментально соединил два зелёных пятна. Где-то в зелёном мире кто-то куда-то вошёл или вышел. — Вот так. Повтори. Только не забывай о формуле связки. Капитан нашёл для скользящих синих пятна. «Блау», — подумал он и посмотрел на полосатую ленточку, напоминающую штрих-код. Ему показалось, только показалось, что одна полоска как бы набегает на другую. Не то голубая убавляет пространство серой, не то серая оттесняет голубую. «Погоди», — услышал он, но уже не смог остановить мысль. Пятна соединились, и вдруг что-то ударило его по глазам. Миллион искр и тьма. Колодец без дна. А сам он летит вниз в бесконечность. Никакой боли. Только ощущение падения, как в затяжном прыжке с парашютом. И наконец толчок, что-то пружинит, укладывая на протянутом чёрном бархате. Он уже ощущает тело, коду, сосуды, веки. Чуть приподняв их, пропускает тонкую полосочку света. Полоска расширяется, и ослепляющая белизна заливает мир. как молоко из бутылки, вылитое на чёрный стол. А он опять движется, только теперь горизонтально, на чём-то тоже белом и в белом туннеле, почему-то напомнившем ему регенерационные залы. Неужели он и в самом деле в этих белых регенерационных подвала? «Стоп. Я что, умер?» Он хочет спросить сопровождающих его маленьких людей в знакомых комбинезонах. Губы его уже шевелятся, но вопрос замирает невысказанным, когда доносится тихий шёпот: — Молчи. Не сейчас. Не двигайся. Капитан ничего не ощутил, когда горизонтальное положение сменилось вертикальным, ни толчка, ни напряжения, ни тяжести, ни вращения, с каким спиралью понесла его вверх синяя пластиковая дорожка. — Что случилось? — с трудом выговорил он, обращаясь к своему не проявляющему беспокойства спутнику. — Гравитационный коллапс, — ответил тот тоном человека, разговаривающего о погоде. — Ты исказил формулу. — А потом? — хрипло спросил Лео. — Как обычно. Реанимация. Что ещё спросить, капитан не нашелся, а его спутник не считал нужным его просвещать. Впрочем, у Лео оставался ещё один вполне нейтральный вопрос: — Куда мы едем? — Уже приехали.