Курение убивает

      Проспать обещанный час Хёне тем утром так и не удаётся.       В ушах шумит кровь, а перед глазами, стоит их закрыть, рябят строчки текста и пуговицы на белой рубашке. Чужое сердце в груди колотится как бешеное. Оно ей, кажется, слишком велико: давит на лёгкие, распирает рёбра, так быстро, мощными толчками, гоняет кислород, что кружится голова.              Успокойся, — уговаривает его Хёна. — Мы опять встретимся через пару часов.              Сердце от этого заходится только сильней.              ***              Они не встречаются, а только видятся, и не через пару часов, а после обеда.              Всё утро занимают правки и согласования, а когда Хёна наконец освобождается, чтобы выйти на улицу, там льёт дождь и почти никого нет. На то, чтобы пересечься с Топом, уходит ещё пара часов, и когда, выйдя из-за двери, она наконец застаёт его на противоположном крыльце с сигаретой в зубах и телефоном в руке, беспокойный стук в груди наконец замедляется впервые за день. А через секунду в кармане звякает сообщение.              “Где ты?”              Хёна несколько раз перечитывает строчку, поднимает глаза, встречается взглядом с Сынхёном — и чувствует себя сразу и кроликом, и удавом.              “Я здесь”, — говорит она одними губами. На том конце двора Топ усмехается краем рта, выдыхая дым под дождь.              Какой уж тут resting bitch face, — думает Хёна, прикрывает больную улыбку пальцами с сигаретой и начинает печатать ответ.              ***              — Ну и что это сейчас было? — дёргает за руку подруга, когда они возвращаются в офис с курилки.              Хёна останавливается на лестнице, пропуская мимо остальных коллег, и молчит, пока не стихнут последние шаги над головой.              — А что, так заметно было?              — Да. И не только мне.              Она только улыбается, пряча глаза. Новая тайна больно царапается под курткой, просится на волю, но Хёна пока её не выпускает: сама ещё не привыкла, не знает, как с ней толком обращаться.              ***              z: Можно подвезти тебя домой?       х: блин       z: Я не настаиваю.       х: да не в этом смысле       х: а в смысле я уже в метро. чуть не уснула прямо в офисе и ушла пораньше       х: но я бы согласилась       х: если бы не уехала       z: Завтра?       х: обязательно       z: Тогда до завтра.       х: До завтра.       z: Не передразнивай меня.              ***              Городской фольклор гласит, что целоваться в машине пиздец как неудобно, но вот Сынхён тянет её к себе — и выясняется, что в авто, которое он выбирал по собственным габаритам, вполне реально влезть водителю на колени и ничего себе не свернуть. Когда он помогает ей подвинуть ногу, чтоб та не упиралась в дверь, Хёна не сдерживает смешок:              — Да ты в этом мастер, я смотрю.              Так, конечно, лучше, чем боком: чужие ладони мгновенно оказываются у неё на бёдрах, губы — на шее, а её собственные руки — глубоко под лацканами пиджака.              — Конструкторы люблю, — хитро мурлычет Топ ей за ворот, но она дёргает его за подбородок обратно вверх. Он легко подчиняется, и несколько мгновений Хёна просто разглядывает вблизи его лицо — любуется приоткрытым ртом и тёплой чернотой беззащитных глаз.              — Ревнуешь? — спокойно спрашивает Сынхён.              — Нет, — честно хмыкает Хёна. — А стоит?              Он со слабой улыбкой мотает головой, и из взгляда на пару секунд пропадает всякое лукавство:              — Нет.              — Ну и всё.              Сынхён кивает, клонит её к себе за шею, и она первая закрывает глаза. Конечно, глупо рассчитывать, что она первая девушка, что сидела у Топа на коленях в этой машине.       Но какая мне, блядь, разница, — думает Хёна, чувствуя, как на спине он заводит пальцы за кромку джинсов. В ответ она злопамятно тянет на себя тугой галстук, и Сынхён хватает воздух ртом с самых её губ. — Какая мне, блядь, разница.              Между разведённых ног собирается в комок и больно вяжет возбуждение, и чем дольше это происходит, тем тяжелее остановиться. Так что когда их прерывает громкий звонок телефона, а Топ чертыхается и хватает трубку, она скорее рада, чем раздосадована: как бы ни было весело трахаться в машине, Хёне не очень хочется устраивать в ней первый раз. Ей хочется нормальную горизонтальную постель, нормальный горизонтальный стол или на худой конец нормальный горизонтальный пол — в общем, хоть какое-нибудь место, где можно выпрямить спину и снять одежду без риска для жизни. Поэтому, когда Топ со вздохом откидывается назад и отвечает терпеливым “Да?”, Хёна вытирает рот, убирает с лица волосы и с молчаливой ухмылкой натягивает обратно на плечо край футболки.       Взъерошенный (тут уж её вина) Сынхён следит за ней со скептичным прищуром: недоволен, но телефонный собеседник мешает выразить возражения вслух. От этой его недолгой беспомощности Хёне ещё веселей: она пробует даже выбраться обратно на соседнее сиденье, но тут он уже просто хватает её за пояс и не даёт слезть с коленей.       К счастью, разговор не затягивается надолго — или, что гораздо вероятней, Топу удаётся закончить его максимально быстро. Сбросив вызов, он опять тянется к ней, но Хёна уже достаточно остыла, чтобы хватило силы воли придержать его за плечи.              — Что такое? — от жалобного “пожалуйста” в глазах Сынхёна у неё в очередной раз сжимается живот, но он быстро возвращает себе контроль над лицом.              — Давай отложим всё это до выходных, — по возможности хладнокровно предлагает Хёна. — Я хочу нормальную кровать и душ. И никуда не торопиться. И ещё выспаться потом по-человечески.              Топ усмехается и демонстративно поднимает руки с её бёдер:              — Окей. Выходные так выходные.              От хитрого взгляда, больше похожего на обещание скорой трёпки, у Хёны мурашки бегут по позвоночнику.              ***              Всю пятницу её нет на курилке.       На сообщения она не отвечает тоже, а в восемь вечера просто сбрасывает его звонок. Так что когда тот самый сопляк (тоже, впрочем, ею брошенный) зовёт всех закончить трудную неделю в баре, Сынхён пожимает плечами и кивает:              — Ладно. Только машину домой загоню.              В дороге он снова (в десятый раз за день) думает о том, как давно уже не испытывал этой глупой необходимости гоняться за девушкой, злится за это сам на себя — и попутно пытается понять, что сделал не так. Если дело, конечно, в нём.              Вечер пятницы вообще засчитывается за “выходные”?              Не то чтобы он так сильно хотел её трахнуть (ладно, на самом деле так сильно) — просто увлечение, кажется, слишком быстро переросло в потребность, и Топа это и веселит, и раздражает одновременно. Потому что как только Хёна надолго пропадает из виду, иллюзия контроля развеивается, а пьяное предвкушение в крови сворачивается в тревогу — раздражающую, как колючий свитер, от которого чешется всё тело. Сынхён очень не любит это чувство.       И ведь вчера всё было в порядке: они пересеклись во дворе минимум раз пять — Хёна ещё написала днём, что их перекуры “синхронизировались, как месячные у подруг”. Он демонстративно закатил глаза, прочитав сообщение, но на самом деле это скорее правда: Сынхён уже привык курить, глядя на неё.       И просто думать о ней привык тоже.              Надо быстрее выпить.              Они всей компанией встречаются в центре и ещё пятнадцать минут торчат (бесполезный перевод сигарет) на огороженном пятачке тротуара, споря о том, куда идти. Топ как раз заканчивает обосновывать свою точку зрения, когда в кармане вдруг (наконец) звякает сообщение от Хёны.       Там только название бара, адрес и лаконичное “приезжай” — мало, но достаточно, чтобы испытать долгожданный прилив адреналина. Изучая карту, Сынхён отвлекается от разговора — и поднимает голову только тогда, когда слышит со стороны знакомое имя.              — Что?              — Погнали туда.              — Куда?              — Говорю же, к рекламщицам, — повторяет помощник. — Ким Хёна запостила в инстаграм, где они сидят, — он суёт Сынхёну под нос телефон с фотографией. — Там есть геотэг. Вроде классное место.              — Она тебе свой инстаграм дала?              — Да я сам нашёл, — пожимает плечами парень.              А что, так можно было? — думает Сынхён, чувствуя себя одновременно дураком и избранником судьбы.              — В общем, если все за, то я сейчас посмотрю, где это, — заключает главный специалист по поиску информации.              — Да не надо, — хмыкает Топ. — Я знаю адрес.              ***              Амбициозный коллега делает за Сынхёна всю работу: сам вызывает такси, сам суёт купюру охраннику на входе, чтобы их быстрей впустили, сам ищет девушек в толпе вокруг барной стойки, сам заводит разговор, сам заказывает на всех алкоголь.              Их компания больше, чем Топ ожидал, и включает несколько незнакомых женщин и мужчин — розовая от выпивки хёнина начальница с гордостью рассказывает, что это новые партнёры, с которыми они весь день согласовывали сделку и только пару часов назад подписали финальный договор. Хёна за её спиной красноречиво ухмыляется и поднимает брови, и до него доходит, что перед ним тот самый “жирный клиент” — в реальности он, разумеется, многоликий.       Они выбрали странное место для деловой встречи: бар что по размерам, что по уровню шума больше похож на клуб. Ближайший, что ли, нашли? Нормально поговорить, пока вокруг столько знакомых, нет никаких шансов, но он всё равно болезненно рад её видеть.       Щедрый от надежд помощник наливает всем по стопке, и Сынхён опрокидывает свою, глядя поверх его плеча, как Хёна затаённо улыбается, забирая у парня рюмку. Хочется оттащить его за шкирку, как шкодливого щенка, но смысла в этом нет: очевидно, что Хёна и сама бы его послала, если бы хотела.       Вместо этого она тянется за следующей порцией соджу — Топ зеркально повторяет её движение.              Капризных партнёров нельзя оставлять одних надолго: сразу после второй стопки Хёну утаскивает к ним начальница, чуткий помощник утекает следом, и дальше алкоголь приходится заказывать самому.       Сынхён просит сразу стакан — и уже поверх него наблюдает, как Хёна вежливо вставляет короткие реплики, бросая взгляды в его сторону, а потом всё-таки достаёт телефон. Очередная больная мысль: он столько раз наблюдал, как Хёна пишет кому-то сообщения, что смотреть, как она торопливо печатает что-то ему, почти что возбуждает.              х: извини, что игнорила весь день       х: мы как поехали к ним с утра, так и не выходили из переговорки       х: я думала, что после обеда уже освободимся       х: а просидели до вечера       х: еле успела заскочить домой переодеться              Летящее платье очень ей идёт: закрытое сверху, с длинными рукавами и такой же юбкой, оно создаёт иллюзию целомудрия — но как только Хёна двигается, под волнами тонкой серой ткани становится виден каждый контур тела. Сынхён с внутренней дрожью понимает, почему она ни разу не надела его на работу: при дневном свете платье не скрыло бы вообще ничего.              z: Так зачем вы сюда поехали? Они же уже всё подписали.       х: только на один квартал       х: а нам надо надолго       х: так что я здесь, пока начальница не отпустит       z: Ты знаешь, что это нарушение трудового законодательства?       х: смешная шутка       х: а у тебя как пятница прошла?       z: Без тебя было скучно курить.              Хёна улыбается, глядя на экран телефона, облизывает губы, и Топ рефлекторно сжимает в кармане пачку сигарет.              ***              Допивая второй стакан, он приходит к выводу, что все последние сутки — одна большая тренировка терпения. Хёну никак не отпускают собеседники, чёртов сопляк ей всё подливает и подливает, а она пьёт, смеётся, что-то рассказывает — и это длится бесконечно. Можно, конечно, подойти к ним и забавы ради продемонстрировать свои неожиданно глубокие познания в обсуждаемой области, но Сынхён решает не усложнять Хёне жизнь: второй навязчивый поклонник, отвлекающий на себя внимание клиентов, ей вряд ли нужен.       В конце концов к нему подсаживается старший коллега, и они так увлекаются болтовнёй про любимый алкоголь, что время летит незаметно — до тех пор, пока между ними вдруг не втискивается злополучный “купидон”.              — Что, уже закончил спаивать девушку? — не удерживается от едкого комментария Сынхён.              — Она попросила отойти ненадолго, у них там коммерческие тайны пошли, — дёргает бровями парень и протягивает деньги через стойку. — Ещё бутылку можно?              — Ничего, закончат, и она сама вернётся, — благожелательно предрекает старший коллега.              — Конечно, вернётся, — бормочет Топ, издали встречаясь с Хёной глазами. Она тоже смотрит на него, улыбаясь краем рта, а потом что-то говорит партнёрам — те опять смеются — и вдруг отделяется от их компании, недвусмысленно качнув головой. — Пойду покурю.              Скользя между людьми, Хёна то и дело оглядывается на него, и от её грешного взгляда — а может, просто от алкоголя и резкого подъёма на ноги — кровь ударяет в голову. Топ следует за ней в самый угол зала и дальше, в пустой и тёмный коридор, где светится синим неоном дверь в туалет.              Ну что, Чхве Сынхён? Мечты сбываются?              Они врезаются друг в друга прямо за дверью. Едва Топ переступает порог, Хёна налетает на него всем телом: хватает за шею, прижимается к губам горячим, сладким от ликёра ртом. Шальной поцелуй сбивает Сынхёна с толку, и он даже замирает на пару мгновений, пока Хёнин наглый язык хозяйничает у него во рту. А потом приходит в себя — и быстрее толкает её в ближайшую кабинку.              — Что, партнёры уже всё?              — Подождут немного.              Ткань платья тонкая не только с виду: прижав Хёну к скрипучей пластиковой стенке, Топ легко находит пальцами рёбра, край белья и обе тазовые кости. Застёжка — десяток мелких пуговок, но воротник завязан невесомым бантом, и Сынхён без раздумий дёргает кончик ленты, открывая шею и ямку у ключиц, а потом набрасывается на всё, что нашёл.       Хёна то ли шипит, то ли смеётся, тянет его лицо обратно вверх и нетерпеливо дёргает с носа мешающие очки. Из-за высоких туфель она теперь почти того же роста: лицо совсем рядом, неровное дыхание обжигает горло.              — Осторожно, они…              — Очень дорогие? — ухмыляется Хёна и на ощупь задвигает сложенную оправу ему в карман брюк.              Блядь, — думает Топ.              Больше он не способен думать почти ничего.              — Забудь.              Они оба пьяные, и, может, от этого всё кажется таким ярким: её запах, влажные губы, лихорадочный румянец, скользкий шёлк, пропускающий тепло тела, само тело, пальцы на затылке, от которых дыбом встают волосы и дрожь бежит по позвоночнику. Хёна под его ладонями дрожит точно так же, и от пары её хриплых вздохов Сынхёну разом вспоминаются все предыдущие фантазии.       Он и не планировал когда-нибудь воплощать их в жизнь — но рука уже сама сползает ниже и тянет вверх невесомый подол, обнажая бёдра. От прикосновения Хёна вздрагивает, но только усмехается в поцелуй и туже обхватывает за шею. Тянет прижаться к себе вплотную.              Окей.              Кожа под платьем раскалённая, как асфальт в июльский полдень, но Сынхён почему-то не обжигается. Только гладит всей ладонью, обводит контур ноги, цепляет ягодицу — и дальше, выше, на мягкий бок, пересечённый полоской трусов. Хёна чуть шире расставляет ноги, когда он заводит руку под край белья, и этот доверчивый жест вышибает из Топа последние мозги.              Пальцам горячо и мокро.       Мокро и горячо.              Он осторожно нажимает средним, и она рвано выдыхает, прикрыв глаза. На втором нажатии дёргает бёдрами навстречу, на третьем — поднимает на него потерянный просящий взгляд. Дальше Сынхён не считает.       На то, как Хёна реагирует на движения его руки, он готов смотреть бесконечно. Каждый маленький сигнал — дрожащие веки, приоткрытый рот, бьющаяся жилка на виске, покрасневшая шея, нервная хватка пальцев у него на затылке — доставляет физическое удовольствие. Каждый тихий звук, что она издаёт, ложится в едва заметный ритм, и Топу не надо угадывать размер и темп: метроном — его рука.       Он толкает пальцы глубже, и первый громкий всхлип отдаётся жгучей болью в паху.              — Проблемы с терпением? — со смешком выдавливает Хёна, вскинув на него глаза.              Вместо ответа он, честно стараясь не ухмыляться слишком уж злопамятно, поднимает к её лицу левую руку с часами.              — Что? — Хёна непонимающе глядит на циферблат расфокусированным от возбуждения взглядом.              — Уже полчаса как суббота, — буднично поясняет Сынхён, буквально пальцами чувствуя, как она сжимается от звука его голоса. Не проверить этот эффект ещё раз не хватает силы воли: — Выходные. Помнишь?              Глаза напротив чуть расширяются, но ответить Хёне мешает стук открывшейся двери. Кто-то входит в туалет, стуча каблуками.              Они оба замирают, растерянно переглядываясь, но вошедшая, кто бы она ни была, не пытается толкнуть дверь в кабинку. Только опускает что-то на столешницу у мойки и открывает кран. Под шум воды Топ наконец позволяет себе выдохнуть.       Напротив Хёна трясётся от беззвучного смеха. Он осторожно кладёт её голову себе на плечо, гладит по волосам, пытаясь успокоить, хотя и сам едва сдерживает неуместный хохот. Впрочем, она явно не нуждается в поддержке: уже секунд через десять Хёна недвусмысленно качает бёдрами навстречу пальцам, которые он не рискнул вынуть, и повторяет движение, подталкивая его продолжить.              Блядь, — опять думает Сынхён.              Всё, что ему остаётся, — делать, как она хочет, пока от её спины не заскрипела чёртова пластиковая стенка. И то, что происходит в следующие несколько минут, пока неизвестная гостья наконец не убирается из туалета, почему-то кажется ему более интимным, чем всё, чем они занимались этого, хотя они просто стоят, почти не двигаясь, и он даже не видит её лица. Только вдыхает одуряющее тепло волос и чувствует щекотное дыхание на шее, Хёнины дрожащие пальцы на спине под пиджаком и собственное болезненное возбуждение.       Но как бы ни был велик соблазн рискнуть и продолжить прямо здесь, Сынхён отлично понимает, что это плохая идея. А ещё лучше помнит, что об этом думает сама Хёна.              — Поехали отсюда, — мягко говорит он, когда хлопает дверь и они снова остаются одни.              Хёна, не убирая головы с его плеча, бессильно кивает:              — Только мне надо попрощаться с нуной.              — К тебе опять этот дурак прицепится, — морщится Топ. — Давай просто сбежим.              — Нет, так нельзя, — фыркает она, легонько толкая его в грудь, и первая выходит из кабинки. — И справлюсь я с ним, не бойся. Ты что, ревнуешь?              — Нет. А стоит? — ироничным эхом отзывается он.              — Руки не забудь помыть, — смеётся Хёна, выходя из туалета.       Сынхён запоздало вспоминает, что не завязал обратно ленту у неё на воротнике.