--
По ту сторону окна мелькают редкие прохожие, встречные машины, красные огни обгоняющих попуток и разместившиеся под окнами жилых домов небольшие, но довольно громкие компании. Впереди вдаль убегает дорога в сторону трассы. А на соседнем кресле, создавая ощущаемую буквально ауру уюта и какого-то необъяснимого спокойствия, дремлет любимая напарница. Стёпа то и дело бросает взгляды вправо и едва ли не чередует сопутствующий манёвр. Он то в улыбке расплывается, просто не в силах не любоваться Ритой. Своей Ритой. А то ругается мысленно на неё же. Точнее — на её извечную, неизменную, да и не нуждающуюся по большому счёту в исправлении, упёртость. Её неповторимую упёртость. Машина раз за разом виляет по полотну дороги, объезжая попеременно выбоины, куски развалившегося асфальта и корни не то тополей, не то каких-то иных борцов за жизнь, прямиком под дорогой решивших проложить себе путь. Данилов даже в какой-то момент мысленно нарекает себя хранителем чужих снов. А попутно надежду высказывает, что новый мэр наконец приведёт дороги в порядок. — А говоришь: за рулём бы поехала, — припоминает Данилов, когда на одном из ухабов, что объехать не удалось, машина слегка подпрыгивает, и Рита, вырванная из полудрёмы, приоткрывает глаза и переводит взгляд на пропускающего очередную попутку капитана. Она не злится и вместе со Стёпой витает в сконцентрировавшемся в машине уюте. — Ты прав, — кивает ему в ответ Маргарита. Губ её касается улыбка, даже сквозь усталость заметно, что счастливая, а ладонь уверенно опускается на сжимающую руль руку Степана. — Конечно, прав. В этой темноте меня что-то вообще разморило. — Нужно давать себе отдыхать, Рит. — Ага, — потирая уставшие глаза, кивает ему в ответ Власова. — Вот сейчас домой приеду, школьные вещи сына переберу, стиралку загружу, на пару дней что-нибудь приготовлю и сразу же отдыхать, — она заразительно зевает, опускает веки и, словно бы уже проваливаясь обратно в уютную полудрёму, чуть разворачивается на кресле, приспособиться на нём желая как на диване. — Если в этом мире ещё кого-нибудь не убьют, и нас не дёрнут.--
Свет фонарей остаётся где-то позади, дорожное полотно становится в разы хуже, а в придачу — ни на одной из полос не видится не единой машины. Данилов хмурится в непонимании, косится в сторону дремлющей Риты и чуть сбрасывает скорость, всё же уверенно продолжая двигаться дальше по до мелочей знакомому маршруту. Маршрут вот только за ближайшим заворотом резко обрывается. Перед глазами появляются преграждающие дорогу бетонные блоки с металлическими возвышениями, очертания техники с той стороны, светящиеся оранжевым лампочки и большой плакат, сообщающий о ремонтных работах и напоминающий Данилову, что ещё при заезде два дня назад они с Ритой читали предупреждающее объявление. — Чёрт! — не сдержавшись, ударяет ладонью по рулю капитан. Подумать успевает уже только постфактум и тут же закрывает ладонью лицо, осознавая собственную оплошность. — Ты чего? — обеспокоенно-уставший голос звучит словно у самого уха, взгляд ощутимо утыкается в затылок, а плеча касается ласковая ладонь Маргариты. — Стёпа? Напугал меня, — признаётся она, поглаживая своего капитана по плечу и имея теперь возможность взглянуть ему в глаза и убедиться, что с ним всё в порядке. — Я забыл, что этот выезд закрыт, — затылком прижимаясь к водительскому креслу, обречённо отзывается Степан. — Что ж за проклятье такое? Теперь через половину города ко второму выезду на трассу колесить. — А ты говоришь: отдыхать, — не отводя от возлюбленного глаз, вздыхает Власова. — Надо было в гостинишке какой-нибудь номер снять да тут переночевать, а не в Москву рваться. Всё равно толку никакого. Чего мы с тобой так плохо думаем? Стёпа, с ответом не спеша, переводит на Риту взгляд, в руке уверенно, с переполняющей его нежностью ладонь её сжимает и, точно так же, как и она сама сквозь усталость находит в себе силы улыбнуться. — Устали просто. И ты явно сильнее, — отмечает он, глядя, как у любимой слипаются глаза. — Перебирайся-ка ты на заднее сиденье. Нам ехать часа три, поспишь немного. У меня в багажнике как раз подушка небольшая есть. Пледом, извини, не порадую, — разводит руки в стороны Степан, — я им котёнка соседского ловил, в стирку забросил, да так и не положил обратно. — Данилов, ты удивительный человек, — с лёгкой усмешкой, качает головой Власова. — Дома у тебя всего одна подушка на всю двуспальную кровать, зато в машине — пожалуйста. Я тебе говорю: в следующий раз со своей приеду. — Куплю я вторую, куплю, — заверяет капитан, склоняясь ближе к напарнице и одаривая поцелуем.--
Согнутые в коленях ноги упираются в пластиковую обшивку задней двери, красуясь серыми котиками, чёрные носки украшающими в районе щиколоток, спина опирается на мягкую спинку пассажирского диванчика, не позволяя наброшенной на себя словно одеяло ветровке сползти на пол, прямиком к выставленной за спинкой водительского кресла обуви, ладони одна к одной складываются, оказываясь между щекой и подушкой, и Рита при всём этом автомобильном удобстве словно бы на самом деле витает где-то среди мягких, буквально укутывающих собой облаков, улыбаясь если и сквозь дрёму, то довольно крепкую. Машина, затушив огни, уже минут десять стоит под окнами Ритиного дома, но Степан, поудобнее развернувшийся на водительском месте и с нескрываемой улыбкой любующейся такой уютной и кажущейся беззащитной возлюбленной, всё никак не решается потревожить её сон. Раз третий порывается с осторожностью и заботой растолкать её, призывая подняться в квартиру, но вновь отводит руку в сторону, потирая уставшие глаза. Он закрывает глаза, как кажется, всего лишь на миг. Но просыпается от нежных прикосновений, теплом разливающихся по щеке, не задумываясь, кротким поцелуем касается Ритиной ладони и обнаруживает её на соседнем кресле. — Стёпа, — улыбается она, заботливыми глазами перехватывая его взгляд и всё так же поглаживая по лёгкой щетине. — Пойдём в квартиру. У меня на кровати две подушки, — напоминает она. — Если её, конечно, Никита не занял.