Pov Арсений
Просыпаюсь от того, что кто-то упорно колотит в дверь моего номера кулаком. Открыв глаза, я нехотя спускаю ноги на пол и перевожу тело в сидячее положение. Сижу так пару секунд. Мозг ещё не до конца проснулся, и я никак не могу сообразить, что происходит в реальности. Взглянув на часы в форме совы, которые висят на стене, понимаю, что для прихода горничной слишком рано. Она приходит в номер убраться только во время завтрака, начинающегося в девять утра. А сейчас, если верить временным стрелкам, только восемь тридцать. Да и она не стала бы так нагло и нетерпеливо стучать в дверь к постояльцам. — Открой дверь, Сень. — Раздаётся голос Шастуна. По телу пробегает волна мурашек. В животе как-то странно все сжимается и из-за этого становится неловко. Прошло уже столько лет, а Антон до сих пор называет меня «Сеня». Забавно, но за всю жизнь так меня называл только он и никто кроме. За долгие годы я и забыл, что собственное имя способно так звучать. Так… по-особенному. На меня сразу нахлынули воспоминания о том, как будучи детьми мы бегали до нашего деревенского магаза, как Антон всегда побеждал и как потом звонко смеялся. С трудом отогнав от себя эти воспоминания, неспешно встаю и надеваю джинсы, которые до этого момента висели на стуле у кровати. Антон продолжает настырно стучать по двери. Получается у него это довольно шумно. «Такими темпами он всех постояльцев перебудит», — невольно пролетевшая мысль, заставляет меня подать голос: — Минуточку. — Надеваю кофту, которая была на мне вчера, после чего всё же открываю дверь. Передо мной стоит улыбающийся Шастун. Ещё и девяти нет, а он уже свеж, бодр и с улыбкой на лице. Как он вообще так может? За те годы, что мы не виделись, он, кажется, не потерял и доли юношеского позитива и прыти, хотя ему уже тридцать три. — Ты чего так рано? — Решаю я заговорить первым. — Шутишь что ли? Рано! Я полчаса назад как встал. Работать надо, но сначала — в столовую. Хороший завтрак — залог успешного дня. Выхожу из номера. Антон отходит в сторону, избавив нас от столкновения друг с другом. Затем достаю из кармана джинсов ключи от номера и запираю ими дверь, после чего поворачиваюсь лицом к собеседнику: — Столовая откроется только к девяти. — Отлично! Значит, когда мы дойдём, она уже откроется. — Шастун смотрит на свою левую руку, на которой красуется новенькая модель электронных часов Jacques Lemans 1-1712A. — До девяти всего пятнадцать минут осталось. Пойдём! Для себя подмечаю, что Шастун явно не скупится при выборе атрибутов в свой гардероб. Насколько я знаю, эти часы могут влететь в кругленькую сумму, если учитывать среднюю зарплату журналистов в России. Но модель выглядит достаточно красиво и престижно: чёрный силиконовый браслет, корпус из нержавеющей стали — всё выполнено в серо-чёрных тонах. Довольно большой циферблат и, по-видимому, очень крепкое стекло (от падения не разобьются точно). Судя по тому, что я увидел за стеклом, модель имела функцию не только часов, но и будильника, таймера и ещё бог знает чего. Мы не спеша пошли по длинному коридору, что в конечном итоге приведёт нас в столовую. По обе стороны от меня с Антоном были двери с порядковыми номерами, за которыми скрывались комнаты других постояльцев. Этот путь занял минут пятнадцать, так как комнат в гостинице было очень много. За это время Антон не сказал ни слова, да и я не хотел ничего говорить. Мы столько лет не виделись, столько всего произошло, и я попросту не знал с чего начать, да и он, думаю, чувствовал то же самое. Пройдя по коридору, мы свернули налево. Затем прошли ещё немного, после чего буквально через десять метров увидели двери столовой. В этой гостинице я бываю довольно часто (так как сейчас пишу книгу, а дома совершенно не могу вдохновиться — домашняя атмосфера не располагает к работе), потому из-за частых визитов сюда уже выучил всё здание как свои пять пальцев. За дверьми слышались голоса людей и грохот посуды — типичные звуки для столовой, как по мне. Распахиваю двери и прохожу внутрь помещения, следом за мной входит Шастун. Столовая уже битком набита посетителями, что я нахожу весьма странным, ведь судя по часам, она открылась пять минут назад. Что, люди толпились у дверей в ожидании открытия? Странный народ пошёл. Свободными остались только пара-тройка столов в самом конце зала и у входа — эти места практически не имеют спроса, потому что никто не хочет их занимать. В первом случае причиной является слишком далёкое расстояние от выхода, а во втором — слишком близкое, и дверьми постоянно кто-то хлопает — неприятно, всё же. Подходим с Антоном к буфету, за стойкой которого работает давно знакомая мне Катерина. Пожилая женщина с седыми прядями, морщинистым лицом и такими же руками. Но несмотря на свой преклонный возраст седовласая всегда остаётся активной, а глаза цвета молочного шоколада искрятся желанием жить. — Здравствуйте, Катерина. Вы прекрасно выглядите. Подскажите, что у нас на завтрак сегодня? — Говорю я и улыбаюсь уголками рта. Заметно, как от моих слов пожилая женщина расцвела. Еле заметно улыбнувшись и заправив за ухо прядь серо-седых волос, она заговорила: — Не смей обращаться ко мне на «Вы». Я ещё молодая! - Катя показно повысила голос, а затем продолжила: — Овсяная каша, зелёное яблоко, а на десерт чёрный чай и бутерброд со сливочным маслом на ржаном хлебе — правило здорового завтрака. Тут это подают каждое утро всем. Ты это знаешь, но всё равно продолжаешь спрашивать «что у нас на завтрак сегодня?». Каждое утро. Издеваешься? — Женщина нахмурила брови и захихикала. Следом за ней тихонько рассмеялся Шастун. Мне вдруг стало неловко перед ним за эту выходку, что я и правда проделывал каждое утро. Однако, мне просто нравилось, как Катя с добродушным видом любезно отвечала на один и тот же вопрос каждое утро и при этом ни разу не послала с этим вопросом куда-нибудь подальше. Мы взяли наши подносы с едой и, сделав несколько шагов, сели за столик в углу, у самого входа. Пока я с аппетитом уплетал содержимое своей тарелки, Антон, к моему удивлению, даже не приступил к еде. Он отрешённо смотрел в свою тарелку и ковырял ложкой овсянку. — Антон, — окликнул я друга. — Чего не ешь? Ты же так хотел. Шастун поднял на меня взгляд. В омуте его зелёных глаз читалась тревога и задумчивость. Посмотрев на меня с полсекунды, мужчина, наконец, заговорил: — Да так, просто мысли всякие в голову лезут. Не обращай внимания. Ну что, когда будешь знакомить меня с твоим этим… — Антон на секунду задумался, — шарлатаном, который поможет мне с расследованием? — Отправив ложку с овсянкой в рот, стал дожидаться ответа. Я одарил старого друга тяжёлым взглядом и постарался как можно мягче осечь его за последние слова: — Ты не имеешь права делать такие выводы об этом человеке, потому что совершенно его не знаешь. Впредь, пожалуйста, контролируй то, что говоришь в его адрес. — Я невольно сильнее сжал пальцами ложку, которой ел. Шастун выглядел растерянным. Я прекрасно понимал его чувства сейчас, ведь он помнит меня ещё подростком. В то время, когда я и слово против него сказать не мог. Всё, что я делал тогда — это молча соглашался со всем сказанным им, выполнял любую его прихоть и предпочитал молчание, а не болтовню. — Ты действительно изменился. Не тот, что раньше. Ну, так что, когда будешь знакомить меня с… — Антон вновь задумался, — информатором? Голос Шастуна теперь звучал значительно холоднее. Он продолжил есть завтрак, а я, покончив с кашей, принялся за чай и бутерброд. — После завтрака. Пойдём в мой номер. Заберу вещи, позвоню ему и договоримся о встрече. Я дописал книгу и больше не вижу смысла в проживании тут. — Может, хотя бы расскажешь о нём что-то кроме его колдовских штучек? Как вы познакомились? Хоть что-то. Чтобы я хотя бы мог иметь представление о человеке. — Антон отодвинул от себя пустую тарелку и откинулся на спинку стула в ожидании ответа. — Он честный, справедливый, не пьёт, не курит. По утрам бегает. Если уверен что прав, то будет бороться за свою точку зрения до самого конца. — Прямо-таки божий одуванчик, посмотрите на него. — В голосе Шастуна слышались нотки презрения. — Хоть что-то делает как простой смертный? — Иногда матерится, но это бывает очень редко. Для этого нужно вывести его из себя. — Ему что, пять лет? Судя по рассказу там какой-то маменькин сынок, боящийся из-за мнения общества сделать лишнее движение и сказать не то слово. — Это называется «правильный», «достойный» человек. И ему двадцать три. В двадцать первом веке таких считают изгоями. Я полагал, что по этим качествам ты как раз и поймёшь, что он хороший. Ты же сам такой: справедливый, до тошноты честный, по крайней мере, ты был таким когда-то. За годы изменился? — Мне вдруг стало тоскливо, что Антон стал совсем другим, совсем не тем, кем я его помню. — Я такой же, как и был когда-то. Мои принципы вряд ли что-то изменит. То, что он такой же, как и я, готовый на всё ради правды, я лично не проверял, а верить в это только с твоих слов не вижу ценности.<center>***
</center> После завтрака мы отправились в мой номер. Я позвонил Веле, и мы договорились о встрече в кафе, недалеко от моего дома, в четыре часа дня. Сложив все вещи в чемодан, сказал Шастуну собирать вещи, так как я не очень хотел, чтобы он жил тут. Глупо платить деньги в гостиницах, если можно пожить у давнего друга, не платя при этом ни рубля, верно? Антон в привычной для себя манере отказывался от моей идеи, говоря: «Я в состоянии оплатить свое пребывание тут!», но после недолгих споров, которые доставляли неудобства нам обоим, всё же ответил: «Чёрт с тобой! Поехали». Взяв свой доселе не распакованный чемодан и мобильный, Антон снова вернулся в мой номер. Когда сборы были закончены, мы отправились на пост к Елене, чтобы отдать ключи от номеров и расплатиться за проживание. Дойдя до фае, мы расплатились и отдали ключи. После чего я вызвал такси, и уже через несколько минут мы отправились ко мне домой.