***
Прекрасное поздне-августовское утро; до сих пор слишком тепло, чтобы надевать куртку, и ни облачка на небе. Сокджин встречает его снаружи главного входа не более чем за четыре минуты до начала занятий, и они вместе спешат к своим шкафчикам. — Чёрт, Чим, — говорит Сокджин, когда смотрит на сумку Чимина. — Ты реально не шутил насчёт всего этого ‘никакого больше отрицания’. — Я реально не шутил, — отвечает Чимин, улыбаясь другу в ответ, когда они идут по коридору. Это одна из причин, почему он предпочитает приходить едва ли не впритык; учитывая время, холлы по большей части уже пусты. — Что сделал со своим? — Пришил на джинсовую куртку. Думаю, надену её, когда на улице станет немного прохладнее. Они доходят до своих шкафчиков и выгружают парочку книг из своих рюкзаков. Математика — первая у них на повестке дня, а у Чимина уже голова плывёт при одной только мысли о числах. Математика никогда не была его сильной стороной. — Моя мать насчёт этого уже пристала ко мне утром, — бубнит он, закрывая локер и ожидая, когда Сокджин закончит. — Насчёт лоскута этого? — Ага. — Он прислоняется спиной к закрытой двери шкафчика, на мгновение закрывая глаза. — Не слушай её. — Не буду, — говорит Чимин, открывая глаза при звуке закрытия шкафчика Сокджина. — Я, так сказать, просто с «нетерпением» жду реакции наших дорогих одноклассников. — М, — произносит Сокджин, хватаясь своей рукой за чиминову, когда они направляются в сторону класса. Физический контакт всегда был и будет успокоением для Чимина, и Сокджин знает это. — Ничего нового под солнцем, я прав? Ничего, с чем бы мы не справились. — И это правда, считает Чимин. После двух лет с этими людьми, он готов ко всему. — Как ты и сказал на днях, они всё равно всё знают. — Ага. Полагаю, что так. — И знаешь, — продолжает Сокджин, улыбка играет на его губах, — Дживон кончит в свои штаны от волнения, когда увидит флаг гордости, хуй «закрытый». Чимин не может удержать смех, который искрится на его губах. — Боже, говори тише, ты, псих. — Знаешь же, что это правда. Иначе он не стал бы тратить столько времени, целуя задницу Сынюну. Кто угодно скажет, что ему нужен член. — Ладненько, — смеётся Чимин и отцепляется от Сокджина, ментальные образы причиняют боль его мозгу. — Я отрекаюсь от тебя. Ты только что нанёс моему мозгу ущерб. Мы с тобой больше не друзья. Сокджин ухмыляется ему. — Хочешь, чтобы я вышвырнул тебя из своего завещания? Чимин мгновенно хватает друга за руку, миленько хлопая глазками. — Всё прощено. Что такое, в конце-то концов, небольшое повреждение мозга между друзьями? Сокджин смеётся. — Живенько давай, — говорит он, дергая, чтобы заставить его полубежать. — Мы уже опаздываем. Сделал домашку?***
Чимин знал, что всё будет плохо, но всё начинается даже раньше, чем он предполагал. Они чудесным образом попадают в класс раньше учителя и пробираются к двум свободным местам в самом начале класса. Болтовня студентов сразу же утихает при их появлении, в их направлении брошены скептические взгляды, но те вновь быстро исчезают, когда Чимин и Сокджин садятся. Пять мест в самой дальней части класса заняты наименее любимыми Чимином людьми в мире. Если бы у него в распоряжении было одно желание, чтобы сделать свою жизнь немного менее похожей на сущий ад, то он бы выбрал стереть этих пятерых парней с лица земли. Ким Дживон. Эксперт по обману учителей, заставляющий тех думать, что он порядочный человек, но в то же время, кажется, не способен остановить любую мысль, формирующуюся в его голове, от того, чтобы вывалиться из его рта, когда учителей нет поблизости. Чимин знает, что нужно избегать его настолько далеко, насколько позволит тело. Кан Сынюн. Известен, как лучший друг Дживона в этом мире, его партнёр по злодеяниям, который всегда заполняет пробелы, когда Дживон сам не может наколдовать оскорбление с вполне достаточным количеством колкости. Поистине прекрасная дружба. О Сехун. По мнению Чимина, он туп, как столб; мальчишка, который почти не разговаривает и чей единственный талант заключается в том, чтобы смеяться над другими. Что касается насилия: безобиден, но по остальным пунктам — определённо гиблое дело. Им Джебом. В первую очередь известен своей фирменной улыбкой, которая, кажется, способна вытащить группу из любой заварушки, в которую они попадают. Даже Чимин должен признать, что он довольно красивый, но его хорошая внешность меркнет перед той злобой, что скрывается внутри, — и грубой силой в его устрашающих руках. И, наконец, Чон Хосок. С другими людьми он, по большей части, молчит, но Чимин знает, что он тоже источник большинства шуток в группе. Он слышал «шуточки», которые тот сочинял о других людях, и тот факт, что жертва его шуток обычно не находилась рядом, чтобы услышать их, не делает его ничуть лучше, по мнению Чимина. Эти пятеро — далеко не единственные люди, которые делают жизнь Чимина и Сокджина невыносимой, но они, безусловно, худшие. От одного их вида у Чимина кровь стынет в жилах, и то же самое происходит сейчас, поскольку он может почувствовать, как их заспанные глаза прожигают его спину. Он может сказать лишь только от природы их смешков, когда они замечают его радужный флажок. — О боже, — хохочет Дживон. — Так фрик наконец-то признаёт это? — Кто-нибудь, откройте окно, — отбивает Сынюн, смех льётся в каждом слоге, — здесь воняет педиками. Комментарий встречается со смешками со всех концов помещения, некоторые более скрытые, чем другие, и Чимин одновременно видит и ощущает, как его одноклассники вытягивают шеи, чтобы взглянуть на то, о чём говорил Дживон. В таком случае, он с таким же успехом мог бы пришить лоскут на свой грёбаный лоб или растянуть и носить как хвост, словно цирковое животное, которым он себя ощущает. Он мельком смотрит на Сокджина, который смотрит на него в ответ, слегка качая головой. Не обращай на него внимания. Чимин вздыхает, но пытается скрыть это настолько хорошо, насколько может. Он хочет быть похожим на Сокджина, смелого и уверенного в себе, но не может. Чем дольше он пытается бороться со стыдом, тем сильнее на него накатывают волны, горячие и пульсирующие, заливая румянцем щёки. Если бы только у него хватило смелости сказать что-нибудь или, по-крайней мере, поднять руку, чтобы показать средний палец. Вместо этого, Чимин открывает свою книгу и надеется, что никто не заметит его пылающих красным ушей. Сегодняшний день собирается быть долгим, и он так, блять, устал от этого. * Чимину снится странный сон, когда в тот день после школы он засыпает на своей кровати. Он снова в школе, прогуливается по одному из главных коридоров, только сейчас темно, а он один, исключая фигуру перед ним. Всё, что он видит, — пара гигантских крыльев, почти достаточно больших, чтобы задевать потолок с каждым шагом, который человек, существо, делает, и Чимин очарован. Перья чудно шелестят от каждого движения, и он не может справиться с желанием вытянуть руку и погладить их. Чимин пытается, но с каждым шагом фигура уплывает всё дальше. В конечном счёте, незнакомец заворачивает за угол, и к тому времени, как Чимин достигает объединённого коридора, тот пуст. Он остался один. И тогда он просыпается, спокойный, взгляд безжизненно увязает на потолке. Ощущение того, что он упустил свой шанс, тяжело залегает в животе, и Чимин переворачивается на бок, желая, чтобы жизнь устремилась обратно к его мозгу. В его комнате, как всегда, тихо и пусто. Чимин, по натуре, аккуратный человек, поэтому чистота и отсутствие разбросанных по полу предметов делает её более унылой, но ему всё равно. Стены тёмно-коричневые, белый потолок с одной стороны под углом и лишь с небольшим окошком пониже. В одном углу расположена маленькая чёрная софа, вдоль стен находятся книжные полки, а рядом с дверью стоит письменный стол, на котором он держит ноутбук и маленький неплоский телевизор. Прямо сейчас Пак должен был сидеть за этим столом, делая домашку, но изнеможение взяло над ним верх в тот момент, когда он вернулся домой. Может быть, так подействовало его новое лекарство для сна. Может быть, это — побочный эффект. Он никогда ранее не принимал снотворное, но звучит достаточно резонно. Чимин тянется, широко зевает. Часы на телефоне сообщают ему, что почти восемь вечера. Не слишком поздно поделать кое-какую домашнюю работу. Но мысль о том, чтобы заставить свой мозг сотрудничать в этом состоянии — подавляющая, поэтому он остаётся в кровати, пытаясь удержать свой пульс на нормальном уровне. Он благодарен за такие моменты, за моменты тишины, покоя, даже если его плечи тяжелеют, вдавливаясь к кровать. Это чувство никогда по-настоящему не уходит, и он скорее попытается справиться с этим в одиночестве, чем попробует вести себя, словно он в порядке. С этим легче справиться, если это затрагивает только его; ни его мать, ни Сокджина, никого. По крайней мере, тогда Чимин не будет чувствовать себя настолько виноватым. Снова дотянувшись до телефона, он присоединяет наушники и включает какую-то музыку, прежде чем подбирает самую первую книгу с тумбочки. Это биография, написанная об одном из самых любимых романистов Чимина, и хотя она увлекала его на протяжении всех выходных, сейчас ему трудно сосредоточиться на ней. После нескольких минут он бросает чтение, переворачиваясь на другой бок и оставляя в покое книгу, открытую, на простынях. Зато открывает телефон и пишет Сокджину. Чимин, 19:54 чо делаешь Сокджин, 19:55 домашку. или, ну. нечто вроде того. не знаю, где сейчас мой мозг. с таким же успехом, я мог бы использовать свой палец на ноге, чтобы решить эту херню. Чимин, 19:56 и не рассказывай Сокджин, 19:56 ты тоже? думаю, я простудился, или что-то такое. ты меня чем-то заразил, маленький сучонок? >:( Чимин, 19:57 нет, ты идиотина думаю, от лекарств у меня всё в голове плывёт Сокджин, 19:59 о, точно, в смысле, я хотел спросить об этом. ты начал принимать их? Чимин, 19:59 ага, с этих выходных каждый день Сокджин, 19:59 они работают? Чимин, 20:00 в первые две ночи нихуя, но вчера вечером всё было в порядке я в самом деле проспал 8ч прикинь Сокджин, 20:01 пытаюсь, но звучит фейково O_O что за фигня. Чимин, 20:02 я в курсе окей Сокджин, 20:04 слушай. эта неделя будет геморроем для чьих-то задниц. но не для наших, что было бы, по крайней мере, не так уж плохо. но нет, неделька будет хреновой и заставит нас наблюдать. поэтому предлагаю заглянуть в пятницу в Хижину. угощу тебя выпивкой. идёт? Чимин, 20:05 блять, ПО РУКАМ Сокджин, 20:06 одно условие. если ты напьёшься и снова начнёшь танцевать отлично заученную хореографию любой из песен Твайс, то я ливаю. Чимин, 20:06 а если я вполсилы, то норм? Сокджин, 20:07 … да. почему-то, это менее смущающе. Чимин, 20:07 просто заставь меня достаточно опьянеть, чтобы я не мог как следует этого сделать, и мы будем в порядке в противном случае, никаких гарантий Сокджин, 20:08 разумеется! Прежде, чем отложить телефон, решая дать Сокджину вернуться к его домашке, Чимин даёт экрану погаснуть. Он направляет свои мысли к музыке, позволяя ей наполнить его, и расслабляет напряжённые мышцы на животе. Когда он закрывает глаза, образ из того сна является ему за веками вновь, и его размышления начинают плыть по течению. Он не из тех, кто верит в ангелов, или ещё какую-нибудь сверхъестественную чушь — даже Бога. Его мать — набожная христианка, но все ночи, что Чимин не спал, просил, выпрашивал и вымаливал, чтобы что-то изменилось, убедили его в обратном. Если кто-нибудь слушал, тогда каким образом они могли слышать, как он так искренне умолял о помощи, но оставить его в такой полнейшей тишине? Странно, думает Чимин, как люди готовы цепляться за малейшую ниточку надежды. Он делал это в начальной, средней и старшей школах: каждой ночью ложась спать, умолял что-нибудь изменить на следующий день, на следующей неделе, в следующем месяце, в следующем году, но ничего не происходило. Поворотной точкой было нахождение Сокджина на первом году обучения в старшей школе, и именно это заставило его зайти настолько далеко. Но этого недостаточно. Он натягивает покрывало поверх плечей. Несмотря на то, что его мольбы были пропущены мимо ушей, вот опять, он просит кого угодно, кто услышит его, чтобы что-то изменилось. Всё, что угодно. Возьмите единственную горящую в темноте свечу и зажгите ей факел. Ясно, что Чимин никогда не научится. Но он знает, что это потому, что он не может — если позволит своему последнему слабому проблеску надежды ускользнуть, то всё, что ему останется, — завязать петлю на шее. Он не думает, что готов к этому. Пока ещё не совсем. И если он сможет продержаться так до конца школы, тогда может быть… может быть. Возможно, он в самом деле сможет начать жить. Чимин встаёт лишь для того, чтобы принять свою ежедневную пилюлю снотворного, а затем заползает обратно в постель. Этот день тоже заканчивается просьбами, рассыпавшимися с языка — пожалуйста, пусть что-нибудь изменится.