It Gets Better

На следующее утро Чимин просыпается раньше будильника. Когда он открывает глаза, в желудке у него урчит, его тошнит, и он выскакивает из кровати, ринувшись из комнаты в ванную. Он не включает свет, но находит туалет и блюёт в тот же момент, как его колени касаются пола. Ему сразу же становится намного лучше, несмотря на горящую в горле кислоту, но он остаётся на полу в течение нескольких минут, пытаясь отдышаться. А потом он вспоминает. Хосока, лживого, манипулирующего ублюдка, и то, что он сделал с Сокджином. Таблетки, которые выпил после школы. Пожалуй, с его стороны было глупо не ожидать побочных эффектов; Чимин принял в три раза больше предписанной дозы. Но это не имеет значения. По крайней мере, он заснул. Чимин, спотыкаясь, возвращается в свою комнату и прячется под простынями. В таком состоянии он попросту не пойдёт в школу. Он дрожит, пытаясь игнорировать неприятное ощущение в желудке, и берёт телефон с тумбочки. Он вибрирует сплошняком десять секунд после включения — новые сообщения от Хосока. Шестнадцать, если быть точным. Чимин даже не утруждается, чтобы их открыть. И ничего нет от Сокджина. Не то чтобы он ожидал чего-то ещё. Все его конечности кажутся тяжёлыми, а мозг тормозит, словно он не может вполне воспринять то, что видит. Так что Чимин снова закрывает глаза и пытается опустошить голову, чтобы снова заснуть. Он дрейфует на грани бессознательного состояния, когда мама входит в комнату. — Чимин-а? Ты до сих пор спишь? Ты опаздываешь в школу. Время вставать. Чимин не открывает глаз. — Я заболел, мам. — Заболел? — вторит ему она, и Чимин ощущает, как матрас прогибается, когда она садится на краешек. — Да. Меня стошнило недавно. — Ох, Чимин-а, — говорит она, зарывшись одной рукой в его волосы. — Вот, что происходит, когда ты как следует не поешь. Я несколько раз звала тебя вчера на ужин. Почему ты не пришёл? — Я спал, — ворчит Чимин. — Думаю, это просто желудочный грипп. Его мать встаёт. Её прикосновение, хоть как-то утешающее вопреки всему, исчезает. — Я принесу тебе ведёрко. Отдохни немного. Чимин вздыхает облегчённо. Ему нужно несколько хороших часиков, чтобы отоспаться, прежде чем он сможет сформировать связные мысли вновь. * Но, как выясняется, какую бы дымку он ни навлёк на себя, её не так-то просто стряхнуть, как он думал. Впрочем, чем больше Чимин думает об этом, тем больше считает, что у него нет для этого причин. Какой в этом смысл? Какой смысл цепляться за надежду, что что-то изменится, когда он столько раз ошибался? Почему он думает, что в университете будет лучше, чем сейчас? Что он понравится людям? И даже, если будет так, кто говорит, что он не проебётся снова, как с Сокджином? Он хочет написать Сокджину, спросить, как он, в порядке ли, но Чимин знает, что тот не хочет ничего слышать от него, поэтому изо всех сил старается удержаться от этого соблазна. Он и так уже причинил достаточно вреда. Всё, что ему остается, — надеяться, что всё сложится, что родители Сокджина нашли ему школу лучше прежней и теперь у него всё в полном порядке. В идеальной реальности они могли бы уйти вместе. Но это далеко не она. В этой Чимин уплывает всё дальше и дальше от любой причины продолжать жить. * Чимин цепляется за предлог о своей «болезни» почти две недели, пока мать не выгоняет его из постели. — Медсестра Ли снова звонила, — говорит она однажды Чимину, входя в его комнату. — Она сказала, что недавно ты пропустил много занятий, и волнуется насчёт твоих шансов поступить в университет. Чимин просто ворчит, желая, чтобы она наконец-то ушла, чтобы он мог вернуться к перечитыванию своей любимой книги в тишине. — Что ты делал? Он не хочет встревать в этот разговор снова. Она слишком хорошо знает, почему он не хочет ходить на уроки, но отказывается что-то с этим делать, поэтому какая разница? — До школьного теста на способности обучения в университете не меньше двух месяцев осталось, — продолжает его мама, невозмутимая к отсутствию отклика от него. — Ты уже начал готовиться? Ах, да. Школьный тест на способности обучения в университете. Самый важный день любого старшеклассника, по словам их родителей. — Ещё нет, — тихо шепчет Чимин. — Но буду. — Ты задумывался о том, в какой университет подать заявку? Чимин даже не находит в себе силы раздражаться. Мысль о поступлении в университет кажется такой далёкой, как будто его мозг уже свыкся с мыслью не заходить так далеко. Или жить настолько долго. Или умереть тинейджером. — Нет ещё. Но я поищу что-нибудь. Его мама садится у подножия кровати, и он знает, что она наблюдает, как он читает книгу. Чимин равнодушен, даже груб, но он не может найти в себе силы обеспокоиться этим. Наверняка она уже привыкла к этому. — Я хочу, чтобы ты вернулся в школу, начиная с завтрашнего дня, — произносит она, и Чимин выпускает книгу из своих рук, та падает раскрытой на его грудь. — Мам… — Это время — решающее для твоего будущего, Чимин, — произносит она строго, что до известной степени говорит о том, что спорить — бессмысленно. — Я хочу увидеть, что ты сделал всё возможное на школьном тесте, понимаешь меня? — Да. — Хорошо, — говорит женщина, вновь вставая. — Я разбужу тебя завтра утром, если понадобится. — Не нужно, — произносит Чимин. Когда-нибудь раньше мать отругала бы его за его тон, такой холодный и равнодушный, но, к счастью, они уже давно прошли этот момент. Его мама кивает и, наконец-то, покидает комнату, закрывая дверь с тихим щелчком. Забавно, думает Чимин, как все эти разные факторы проёбываются одновременно, как будто мир говорит ему, что это — его шанс, сейчас самое время, чтобы исчезнуть. И чем дольше он проводит время в постели, пытаясь отвлечь свои размышления от вины и изнеможения, гонимых по венам, тем разумнее начинает звучать этот вариант. * Хосок ещё пишет ему иногда. В какой-то момент Чимин видит «Ты в порядке?», вспыхнувшее под его именем на экране. Всё, что это делает — снова злит его, но, чтобы заблочить Хосока, Чимину придётся открыть его сообщения, и он не думает, что достаточно силён для этого. Конечно же, их диалог полон извинений, Хосок настаивает на том, что не имеет ничего общего со всем этим делом, и Чимин отказывается снова позволить манипулировать собой. Не важно, насколько дерьмовый человек Чон, Чимину нужно немного времени, чтобы пережить этот тупой краш, пока он не станет сильным. Это одна из причин, почему возвращение в школу — адовое. Снова сидеть в той же классной комнате, что и Хосок, любой ценой избегать его взгляда, выбегать из класса к концу дня, чтобы у Хосока не было возможности поговорить с ним наедине (поскольку он явно не сделает этого на публике), когда даже его присутствие в одном помещении с Чимином мучает того сильнее, чем он может выразить. Во время перемен Чимин держится поближе к своим одноклассникам, хотя он знает все эти оскорбления и насмешки наперёд. Тем не менее, от этого боли меньше, чем вновь позволить Хосоку играть с ним. Так что он движется вперёд. Сокджина, конечно же, нигде не видно. Чимин мрачно интересуется, увидит ли он его когда-нибудь снова, а затем сразу же делает вывод, что, так или иначе, он этого не заслуживает. Никто не должен мириться с таким другом-идиотом. Никто не заслуживает друга, который поставит их в такие ужаснейшие и потенциально смертельные ситуации, как Чимин сделал это с Сокджином. Так что это логично, думает Чимин, когда смотрит на шкафчик, что раньше был сокджиновым; это имеет смысл болезненный, но кристально ясный. * Проходит три недели, пока тело Чимина не решает, что хватит. Время начало размываться, и он едва может отслеживать течение дней. Кажется, оно течёт иначе, чем до того, как он начал разговаривать с Хосоком, как будто жизнь до Хосока проживал кто-то другой. И что ж, он молился о переменах — он просто не ожидал, что они действительно произойдут, особенно в таком виде. Но теперь беспокойство и скука депрессии одолевают его, и Чимин снова направляется в Домик [Майка], в их с Сокджином самый посещаемый бар. Сегодня вечер пятницы, но он не утруждает себя тем, чтобы принарядиться; всё, чего он хочет от ночи, — это много-много алкоголя, чтобы заглушить свои шумные мысли. Странно спускаться в бар без Сокджина, и в один отчаянно многообещающий момент Чимин задаётся вопросом, будет ли он там. Он останавливается на середине лестницы, оглядывает множество людей на танцполе и вспоминает, что Сокджин не любит выходить в свет один. Это даже хорошо, думает он, когда протискивается сквозь толпу и громкая гудящая музыка поглощает его; он понятия не имеет, что бы сказал, если бы ему предоставился такой шанс. Все столы заняты, и на мгновение Чимин жалеет, что вышел сегодня. Он оседает на табурет у бара, ожидая, пока бармен заметит его в шумной толпе и угостит хорошим ромом с колой. Ежемесячные карманные, которые он получает от матери, не так уж велики, поскольку это ещё и её зарплата, но он не против спустить их все разом сегодня вечером. Если он будет пить до тех пор, пока его не выкинут и он проснётся в канаве, или вовсе не проснётся, тогда, возможно, всё не так уж и страшно. Бармен вручает ему напиток, и Чимин тут же залпом глушит половину. Ром горький, и он хочет подавиться, но желание заглушить своё сердце держит его на плаву. Он разворачивается на стуле, чтобы снова осмотреть танцпол и немного понаблюдать за людьми, когда его сердце падает. Хосок стоит прямо перед ним, глаза широко открыты и тревожны, в руке у него стакан пива, губы приоткрылись, однако же, любое приветствие, кажется, застыло у него во рту. Он одет в чёрный свитер и рваные джинсы, и Чимин осознаёт, что впервые видит его без школьной формы. — Чимин-а, — произносит Хосок. — Как ты? — Чимин опускает взгляд. Он хотел уже отвернуться к бару, не говоря ни слова, как Хосок заговаривает снова. — Можем мы поговорить? Прошу? — Мне нечего сказать, — отвечает Чимин, пытаясь перекричать музыку, но чувствуя себя неуютно из-за того, что группа людей рядом подслушивает их разговор. — Что ты вообще здесь делаешь? — Помнишь, ты как-то раз прислал мне геолокацию? — произносит Хосок, и Чимин клянёт себя. — Я надеялся, мы могли бы… Чимин ждёт, когда тот отойдёт, а Хосок двигается чуточку ближе. — Даже если ты не хочешь этого слышать, мне нужно тебе кое-то сказать. Насчёт Сокджина. Поэтому, по крайней мере, ради него, мог бы ты просто выслушать меня? Пожалуйста? Чимин пристально смотрит. О, конечно же… Хосок не знает, что они полностью похерили свою дружбу. — Слушаю. — Парень, с которым Сокджин должен был встретиться в тот раз, — говорит Хосок, наклоняясь ещё ближе. Чимин отклоняется назад. — Джэхван. Его нет и не было. Фейковый аккаунт. Дживон и Сынюн создали его, чтобы попытаться достать его. Неудивительно. Ещё одна ничего не стоящая попытка. — Так… — произносит Чимин, — значит, он такой же, как и ты? Хосок отвечает не сразу. Свободная рука, которая нервозно тыкала стакан, падает к его боку. — Ты расскажешь ему, да? Что он не должен доверять ему? — Я могу попробовать, — Чимин саркастично смеётся, — но он не разговаривает со мной. Какие хорошие новости, а? Ты успешно положил конец нашей дружбе. Он отворачивается к бару раньше, чем у него появится возможность увидеть выражение на лице Хосока. Чувство вины уже терзает его сердце, но он отвлекается, допивая остатки своего напитка. Когда Чимин смотрит за плечо несколько минут спустя, Хосока нигде не видно. Его разум и сердце не могут решить, облегчение это или нет. * Три шота спустя реальность начинает казаться всё дальше, а музыка — более живой. Он встаёт со своего табурета и бредёт на танцпол, зная, что выглядит, как зануда, но решительно настроенный найти кого-нибудь, чтобы вместе потанцевать. В итоге Чимин оказывается вместе с группой девушек, которые, как он понимает, являются студентками по обмену из Франции, все они приветствуют его широкими улыбками и приглашениями потанцевать вместе. Они выглядят довольно пьяными, сильнее, чем Чимин, и он чувствует себя комфортней, чем раньше. Он делает свои самые яркие движения, к большому восторгу девушек, и между радостными возгласами они предлагают ему шампанское из бутылки на их столе. Ни Чимин, ни девушки не говорят по-английски, но он понимает, что сегодня у кого-то день рождения, поэтому поднимает с ними стаканы, пока они все осушают свои в один глоток. Они танцуют часами, изредка пытаясь разговаривать, и Чимин чувствует себя лучше с каждой новой песней. Начинается одна из хитовых кейпоп песен, и девушки весело и удивлённо смотрят друг на друга, когда как Чимин выкидывает все запреты в аллегорическое окно. Он учит их основным движениям хореографии под звуки визжащего хохота, и парень присоединяется, смеясь, пока его живот не заболит в первый раз за, кажется, несколько месяцев. Толпа медленно начинает редеть, поскольку время близится к двум часам ночи. Девушки говорят ему, что им пора собираться домой — у них ещё остались дела на завтра, но Чимин не может сказать какие, не уверенный, из-за их ли акцента или же из-за отсутствия у него навыка восприятия английского на слух. Они расстаются с объятьями и благодарностями, и Чимин, спотыкаясь, возвращается в бар, чтобы заказать ещё выпивку. Бармен смотрит на него с подозрением, и Чимин чувствует, что оно приближается; он впервые будет выброшен из этого бара. Эта мысль его не сильно беспокоит. Но пока он здесь, он может делать всё, что угодно. Парень приканчивает свой напиток всего за пять минут, а затем пробирается через всё помещение к настольному футболу в одном из углов, где группка корейских парней меряются силами с командой каких-то белых людей. Его руки могут быть в состоянии опьянения, но не настолько, чтобы не надрать чью-нибудь задницу, думает он, направляясь к ним, но его останавливает чья-то рука на запястье. — Чимин-а, — хосоков голос звучит, вытягивая из его тела всякую радость. — Прошу, можем мы поговорить? Разочек, пжалста? Его голос невнятен, но Чимин точно не в том положении, чтобы что-то возражать. — О мой боженька, — ноет Чимин. — Что тут говорить? Что ты хочешь? Ты сделал Сокджину больно, этого тебе недостаточно? Хосока прорывает слезами прямо перед ним. Чимин стоит и смотрит пустым взглядом на то, как он прячет своё лицо в руках. — Я скучаю по тебе, — произносит он, а когда поднимает глаза, в них видны слёзы. — Всё, чего я х-хотел, это помочь, но вместо этого, я лиш-лишил тебя лучшего друга. — Хосок-а, — пытается выговорить Чимин, — что ты делаешь? — Мне жаль, — выдавливает из себя Хосок. — Я не хотел… — Он икает, гневно вытирая своё лицо. — Мне так много нужно рассказать тебе, я просто этого больше не выдержу. Я не-- не могу вынести мысли о том, чтобы оставить всё это так между нами. Я просто не могу с этим смириться. Чимин собирается ответить, когда один из барменов, высокий и пугающий, возникает рядом с ними, положив одну руку Чимину на плечо. — Думаю, время увести твоего друга домой. Это очень любезный способ сказать им, чтобы они убирались нахуй, но Чимин ещё огрызается. — Он не… — начинает он, но обрывает себя. Лицо бармена предупреждающее, вызывающее: посмотрим, сколь долго вы пробудете здесь, если будете испытывать меня, и Чимин хватает Хосока за руку. — Я отведу его домой. — Хорошо, — говорит мужчина и провожает их к лестнице. Хосок продолжает шмыгать носом ему на ухо. — Ты брал с собой куртку? — спрашивает Чимин. Хосок трясёт головой после недолгого размышления, а затем они поднимаются по лестнице, Чимин пытается дрожащими руками удержать в равновесии Хосока, который выглядит ещё хуже, чем он сам. — Мой Бог, сколько же ты выпил? — Весь бар, — смазано произносит Хосок. — И один по соседству. Они поднимаются по лестнице и выходят на ночной воздух без особых происшествий, и Хосок тотчас спотыкается на улице, оседая на каменную ступеньку у закрытого ресторанчика. Чимин следует за ним с привкусом ужаса во рту. Улица по большей части тихая, залитая неоновым светом и отдалённым смехом. — Давай-ка отведём тебя домой, — произносит Чимин, дотягиваясь до хосоковой руки. — Я не могу пойти домой, — хнычет Хосок, отклоняясь от прикосновения Чимина. — Мои родители не могут видеть меня пьяным. — Он снова плачет, или до сих пор, Чимин не уверен. — Я сказал им, что останусь у друга дома, но пошёл один… Я такой дурачок… Чимин остаётся стоять, глядя на Хосока снизу вверх, пока тот вытирает щёки. — Ты действительно дурачок. Всхлип покидает уста Хосока, и решимость Чимина развеивается по ветру. — Ладно, — произносит он, — один раз. — Хосок смотрит на него. Его ресницы слиплись от слёз. — Я выслушаю тебя один раз, но это всё, что я могу тебе дать. Уяснил? Хосок поспешно кивает. — Да. Спасибо тебе. — Так что говори, — говорит ему Чимин, пихая руки в карманы. Сегодня ночью холодно. — Как бы то ни было, тебе нужно, чтобы я выслушал тебя, я слушаю. Хосок делает несколько дрожащих вдохов, смотря в землю. — Чимин-а, я клянусь, — произносит он, слёзы ещё стекают по его щекам. — Я не знал, что они делают. Они — Дживон и Сынюн — разговаривали с Сокджином онлайн, но я клянусь тебе, я не знал, что произошло, пока не стало слишком поздно. Чимин невозмутим. — Он сказал, что в тот день на него набросились шестеро человек. — Но меня там не было, — настаивает Хосок. — И ты знаешь это. Когда они назначили встречу, я уже был в Кванджу, поэтому они не позвали меня. Даю слово, что не знал, иначе бы я тебе рассказал. Было бы так хорошо поверить в слова Хосока. Было бы так хорошо поверить, что не он является причиной, почему Сокджина в тот день избили, что Хосок не дурил его всё это время, но, возможно, именно поэтому Чимин хочет в это поверить. Он знает, что слишком пьян, чтобы думать об этом хоть сколько-нибудь рационально. — Ты знаешь, что я был в Кванджу, — продолжает Хосок, когда Чимин не отвечает. — Мы много разговаривали… Я пять дней подряд жаловался тебе как мне было скучно. Прошу, Чимин-а… — Я не знаю, — произносит Чимин, сдаваясь. — Не знаю, что думать. — Потому что ты напуган, — говорит Хосок, медленно придвигаясь к краю. — Я понимаю. Я знаю, на что это похоже. Но я обещаю, — умоляет он, и его голос полон слёз. — Я никогда не лгал тебе. Ни разу. Я был так счастлив, разговаривая с тобой… Чимин сглатывает. — Я тоже. Единственная искорка надежды в глазах Хосока, когда он смотрит на Чимина, разбивает ему сердце. — И я почувствовал, словно… — Хосок отводит взгляд, тихонько дрожа на холоде. — Почувствовал, что между нами что-то есть. Разве не так? Чувствуешь нечто такое? Чимин молчит. Влюблённость, которая укоренилась в нём в первый раз, когда они разговаривали, всё ещё жива и здорова, но будь он проклят, если бы признался в этом вслух, только чтобы быть высмеянным. Хосок продолжает, не обращая внимания на его молчание. — Сначала я… Я просто хотел помочь тебе. Услышав обо всём, что ты пережил, мне просто хотелось хоть как-то помочь тебе. Я хотел защитить тебя. Чимин не знает, из-за холода ли его трясёт. Больше нет. Он должен отвести взгляд. Слезящиеся глаза Хосока выглядят слишком искренними, что его разум едва может вынести это. — Но потом, спустя время, это изменилось. — Что ты подразумеваешь под «изменилось»? Его сердце дико колотится в груди, пока Хосок подыскивает нужные слова. — Я… Я только что понял, насколько ты добр. Ты гораздо добрее, смешнее и жизнерадостнее всех, кого я когда-либо встречал. Знаешь это? И я не знаю, когда это произошло, но я… я влюбился в тебя. Чимин задерживает дыхание. Если бы он мог хоть раз, лишь разочек, не надеяться на то, чего у него никогда не будет. — Что? — Я и не жду, что ты поверишь мне, — произносит Хосок. Слёзы, кажется, замедлились, и он поднимает руку, чтобы вытереть их следы. — Но это правда. Я… У меня к тебе чувства. И… — Это слово появляется, как всхлип, и он раскидывает руки в стороны, как бы говоря: это правда. — Я хотел сказать тебе, какой ты потрясающий. Как сильно я восхищаюсь тобой, и насколько ты прекрасен. Я хотел помочь тебе увидеть себя таким, какой ты действительно есть, вместо того представления, что люди вбивали тебе в голову всю твою жизнь. Я хотел помочь тебе уснуть ночью. Чимин тоже чувствует, как откуда-то подступают слёзы. Он жалеет, что напился. — Я застрял в этой постоянной петле мечтаний о всех способах, которыми бы я мог помочь тебе, и меня сдерживал страх, что кто-то узнает. Но потом Дживон и другие сделали эту херню, и я так и не смог сказать тебе. — Слёзы вновь падают. — Я знаю, как много Сокджин значит для тебя, и, зная это, я всё испортил… — Он снова плачет в свои ладони, не пытаясь скрыть задушенных всхлипов и шмыгания носом. — Так больно. Мне так жаль, Чимин-а. Группа друзей лет двадцати с небольшим выходит из бара и проходит мимо по улице, бросая на них полуподозрительные, полулюбопытные взгляды. Чимин ждёт, когда они пройдут, прежде чем сесть рядом с Хосоком, который удивлённо смотрит на него. Ступенька под ними холодная, но Чимин не обращает на это никакого внимания. Его первое побуждение: сказать Хосоку, что это не его вина, и он не уверен, когда именно купился на хосокову версию истории. Он даже не уверен, купился ли. Всё, чего он хочет, чтобы Хосоку стало лучше. — Как я и сказал, — произносит Хосок после нескольких мгновений молчания. — Я не жду, что ты мне поверишь или простишь. Всё, чего я прошу, чтобы… чтобы ты верил мне, когда я говорю, что восхищаюсь тобой. Они смотрят друг на друга сквозь темноту, освещённую неоновыми вывесками, мокрые щёки Хосока поблёскивают розовым, и Чимин снова дрожит. — Что ты веришь, когда я говорю, что я… что ты мне нравишься. — Скажи это снова, когда будешь трезв. Хосок поворачивается к нему, прислоняясь спиной к стене. — Что? — Скажи это ещё раз, когда протрезвеешь, — повторяет Чимин. — Не знаю, заметил ли ты, но ты пьян просто до чёртиков. Хосок улыбается сквозь слёзы. — Но я же не пьян, не так ли? — На самом деле, пьян. — Так же, как и ты. Чимин не может этого отрицать. Ему было бы ещё холоднее, если бы не уже, полагает он. И то, что Хосок — Чон блядский Хосок — только что сказал, что он ему нравится, даже обожает его, тоже будет звучать намного страннее. Но Чимин помнит все разы, когда думал, что Хосок, может быть, возможно, многообещающе пытался сделать к нему первый шаг, даже если большую часть времени Пак говорил себе, что всё это — его выдача желаемого за действительное. Это не имеет никакого смысла — он чувствует всё это и не чувствует одновременно; слова Хосока имеют смысл, но он всё ещё хочет отказываться верить в них. Его опьянение быстро переходит в усталость, и Чимин желает оказаться в постели, чтобы проспать всё это, включая этот конфуз. — Холодно, — произносит Чимин. — Мне нужно домой. Хосок выглядит огорчённо, но не спорит. — Ага, — говорит он, вытирая щёки в последний раз. — Мне… Мне жаль, что я расплакался при тебе. — Не беспокойся об этом, — отвечает Чимин, поднимаясь на нетвёрдые ноги. Он протягивает свою руку Хосоку, который принимает её, но у того занимает существенно больше времени, чтобы встать на ноги. — Доберись до дома в безопасности, — говорит Хосок. — Я бы предложил проводить тебя, но, думаю, больше бед навлеку, чем предотвращу. Наблюдая за тем, как Хосок качается на месте, Чимин снова начинает беспокоиться. — А как же ты? Что ты будешь делать? — Эмм… — произносит Хосок, почёсывая заднюю часть шеи. — Я найду, думаю, круглосуточное кафе. Мотель мне не по карману, да и вообще там наверняка полно похотливых людей. — Он смотрит на Чимина с глуповатой, нерешительной ухмылкой. — Хорошенько вздремну носом в чьей-нибудь чашке кофе, прежде чем отправлюсь домой. Чимин колеблется. Он знает, что эта мысль глупа, слишком глупа, чтобы произносить её вслух, но он не может помешать ей сорваться с его губ. — Можешь поспать у меня, если хочешь. — Хосокова улыбка моментально исчезает. — Моя мама знает, что я пью, так что… — Он пожимает плечами, уводя взгляд в сторону улицы. — Тебе не обязательно… — Я хочу, — перебивает Чимин. — Ты всё равно слишком пьян, чтобы шататься тут. Небезопасно же. На губах Хосока возникает самая мягкая улыбка, которую когда-либо видел Чимин. — Если ты уверен. — Я уверен. Взявшись за руки, они отправляются домой к Чимину — всё, чтобы предотвратить хосоковы опрокидывания, естественно. Пожалуй, это ещё один выбор, из-за которого он пожалеет позже, но его разум слишком пропитан алкоголем и усталостью, чтобы беспокоиться. И если его пьяному суждению можно доверять, то слёзы на щеках Хосока казались искренними. Чимин оставляет до завтра выяснение того, что это значит. Прямо сейчас единственное, чего он хочет — доставить их обоих домой в целости и сохранности. * — Так что, если я скажу тебе снова, когда буду трезв, — произносит Хосок, когда они идут. — Завтра утром, когда проснёмся. — Его веки закрылись. Чимин надеется, что сможет продержать его в сознании, пока они не доберутся до дома. — Да? — Ты поверишь мне тогда? Чимин фыркает. — Может быть. — Обещай, — невнятно канючит Хосок, тыкая указательным пальцем в чиминову щёку. — Обещай, что поверишь мне. Чимин не готов к волне привязанности, которую сонные глаза Хосока и его вредная улыбка обрушивают на него. Он крепче хватается за его руку, пытаясь в то же самое время стабилизировать себя и Хосока. — Я обещаю, — говорит он, а потом Хосок протягивает мизинчик. — Честно-пречестно? Чимин трясёт головой от смеха, соединяя их мизинчики и, после парочки провальных попыток, прижимая их большие пальчики вместе. — Честно-пречестно. — Йяй, — бессильно радуется Хосок, волоча за собой собственные ноги по тротуару. — Не могу дождаться утра. — Что-то подсказывает мне, что ты возьмёшь свои слова обратно, когда похмелье будет бить тебя головой об стол. Хосок смеётся, но ничего не говорит, как будто не может с этим поспорить. Но это нормально, хочет сказать Чимин. Потому что Чимин позаботится о нём. * Ему удаётся затащить Хосока по лестнице вверх, кажется, в последнюю минуту перед тем, как мозг Хосока отключается, и хотя они шума навели больше, чем это должно считаться приемлемым после трёх утра, мать Чимина не показывается из своей комнаты. Благодарный этому Чимин толкает дверь в свою спальню, открывая, и ведёт Хосока внутрь, обхватив его рукой вокруг талии. Они останавливаются в дверях, пока Чимин решает, как всё организовать. Однако, увидев, как голова Хосока заваливается к его плечу, он решает позволить Хосоку занять свою кровать и тащит его к ней, прежде чем бережно опустить парня. Хосок ворчит, тут же перекатываясь, чтобы зарыться лицом в простыни, и Чимин торопится поднять его ноги на кровать, чтобы предотвратить падение. — Хосок, — говорит он. — Подвинься, или упадёшь. Вправо. — Хосок тотчас начинает двигаться влево, и Чимин подныривает, чтобы поймать его. — Я сказал, вправо! Хосок не открывает глаз, но перекатывается, с глухим стуком ударяясь плечом об стену, и Чимин облегчённо вздыхает. Он вытягивает из-под него пуховое одеяло и накидывает его поверх. — Хм, — бормочет Хосок. — Чиминкина кроватка. — Агась, — Чимин смеётся, когда крадёт одно из одеял из-под вялого тела Хосока. — Чиминкина кроватка. Спи спокойно, Хосок-а. — А я уже. Он кидает одеяло на софу и подходит к столу, поднимая забытую бутылку с водой, чтобы сделать пару глотков. Хосок уже тихо посапывает, и Чимин не может сдержать улыбку, вспыхивающую на его лице. Он решает приберечь оставшуюся воду для Хосока и подкрадывается, чтобы поставить бутылку для утра на тумбочку. Пытаясь изо всех сил не пялиться на лицо Хосока так близко, он спешит к своей софе и шлёпается на неё. Комната немного кружится перед глазами, но Чимин чувствует себя в порядке. Ему не хочется блевать или хлопнуться в обморок; просто устал он достаточно, что заснуть с таким закрученным разумом не будет проблемой. Софа для него слишком коротка, чтобы удобно вытянуть ноги, но с одеялом поверх него она достаточно уютна. Он бросает последний взгляд на Хосока, уютно уснувшего на простынях его кровати. С ним комната выглядит совершенно по-другому; Чимин не может вспомнить последний раз, когда в его комнате был кто-то, кроме Сокджина или мамы. Он не удивится, если завтра проснётся и обнаружит, что всё это было сном, и в некотором смысле это избавит его от множества сложных мыслей. Но если он проснётся завтра, а Хосок будет настаивать на своём признании… что ж, Чимин не знает, что собирается с этим делать. К счастью, это — завтра. Только закрыв глаза, Чимин засыпает сию минуту.