***
Его мать вытаскивает их старое пластиковое рождественское дерево из подвала в середине декабря и просит Чимина украсить его вместе с ней. Когда Чимин колеблется, она произносит целую речь о том, что это их традиция с тех пор, как Чимин был ребёнком, и Чимин не может этого отрицать. Просто это не та традиция, которая нравится им обоим. Особенно в такой день, как этот. Результаты школьного теста были объявлены сегодня, и Чимин был примерно на том же уровне, какого и ожидал. Не стоит и говорить, что он снова поругался со своей матерью и до сих пор пытается смести кусочки своего разломанного решения не чувствовать себя дерьмово из-за этого. Он так старается быть довольным тем, чего достиг, но его мать делает это невозможным. — Радужные огни или белые? — спрашивает мама с другого конца комнаты. В её руках две коробки, которые Чимин едва видит сквозь тусклое освещение их гостиной. — Белые, — устало произносит он, но пытается собрать немного своего рода радостной взбудораженности в свои слова. В настоящее время Чимин пытается завязать вокруг дерева длинную череду блёсток, не давая понять, как ему на самом деле наплевать на то, как всё это обернётся, если скоро он ляжет спать. Кажется, мать достаточно удовлетворена его ответом, поэтому присоединяется к нему у дерева, осторожно вытаскивая цепочку огоньков из одной из коробок. На фоне включён телевизор, показывающий на низкой громкости какое-то туристическое шоу. Время от времени Чимин бросает на него взгляд, смотря как знаменитости различных профессий бегают по джунглям и ведут себя так, будто у них миссия по выживанию. — Повесь-ка чуть выше ту часть, — говорит ему мать показывая туда, где Чимин явно не вложил всего себя в украшении. — Вот, дай мне это сделать. Её тон мягок, потому что это должно каким-то образом послужить повязкой на раны, которые она прокусила в коже Чимина сегодня до этого. Почему-то эта связь между матерью и сыном должна заставить его забыть, как она спросила его, не собирается ли он когда-нибудь стоить из себя хоть что-то, собирается ли он когда-нибудь заставить её гордиться, если жизнь для него бессмысленна. И Чимин подыгрывает, стараясь изо всех сил, как будто и не он истекает кровью, просто чтобы её чувства не были задеты, чтобы она не проснулась от иллюзии, что их отношения можно как-то починить. Он хочет спать. — Давно я не видела Сокджина, — замечает мама, и Чимин застывает. Она передаёт Чимину огоньки и безмолвно приказывает ему повесить их на дерево. — Ух, ага, — произносит Чимин. У него нет этому объяснения. — Вы поссорились? — Нет, — произносит Чимин, главным образом потому, что разговоры об этом всё ещё заставляют его чувствовать себя не человеком. — Мы всё время видимся в школе. Он просто был занят. — Ты единственный, кто не занят? — спрашивает она, и Чимин хмурится. — Ты всегда с этим мальчиком, Хосоком. — Эм. Да. Полагаю, что да. Они замолкают. Чимин становится на носочки, чтобы дотянуться до верхней части деревца, осторожно, чтобы не потревожить опасно балансирующего на верхушке ангела. Его мать заканчивает обвешивать мишурой дерево, а потом встаёт, наблюдая за Чимином, её лицо затемнилось вспышками телевизора за её спиной. — Ты и Хосок, — произносит она, и Чимин почти спотыкается. — Да? — Вы… Чимин притворяется, будто не знает, что происходит, и продолжает украшать. — Мы что? Он двигается вокруг дерева, протискиваясь между нею и стеной. Парень бросает беглый взгляд на лицо своей матери, когда выходит с другой стороны, но она избегает его взгляда. — Да ничего. Она начинает уходить, вероятно, к коробке с украшениями, оставленной на кофейном столике, и Чимин вздыхает. — Да, мам, — говорит он. — Он мой парень. Он почти ожидает, что она навсегда запретит Хосоку приходить в их дом, но, к его удивлению, она вообще не проявляет особой реакции. Она наклоняется, подбирает коробку с рождественскими шарами, чтобы повесить их на ёлку, и тихонько кивает. Чимин пялится некоторое время, потом вспоминает о предстоящей работе и снова начинает ходить вокруг ели, прикрепляя огоньки то тут, то там. — Ты проведёшь Рождество с ним? Чимин моргает. — Я думал мы, как всегда, пойдём в церковь. Она снова рядом с ним, развешивает безделушки вразброс на дереве. — Я подумала, что пришло время тебе самому решать. Чимин знает, что это значит. Учитывая так называемый образ жизни, которым он живёт, вероятно, церковь — не самое лучшее место, чтобы провести там такой важный день. — Ну, в любом случае, я буду дома. Он празднует со своей семьёй. — Она снова кивает, и они молчат, пока тишину не прерывает взрыв смеха от путешественников на ТВ. — Я думал о том, чтобы провести Новый Год с ним, — осторожно добавляет Чимин, пытаясь оценить реакцию своей матери. — Если ты не возражаешь. Они смотрят друг на друга впервые с тех пор, как поссорились. Чимин может сказать, что она почему-то напугана его просьбой на разрешение. С тех пор, как он последний раз спрашивал разрешения, прошло довольно много времени. — Конечно, — затем говорит она. Она замолкает, явно колеблясь, а потом произносит: — Вы останетесь здесь? — Ага, — отвечает Чимин, двигаясь вокруг деревца. Его мама следует за ним. — Думаю, что останемся. — Я подумала, что вы бы захотели отправиться в Каннын, чтобы понаблюдать за восходом солнца. Это было давно, но это была их новогодняя традиция, когда Чимин был ребенком. Они садились на последний, переполненный поезд в Каннын, и Чимин засыпал в материнских руках, пока они ждали первый в этом году восход солнца. Для него это до сих пор звучит романтично, и мысль о том, чтобы испытать это с Хосоком — стоя на пляже вдвоём, сжимая руки и загадывая свои молчаливые желания на ближайший год — наполняет его мучительной тоской. — Нет, — произносит он. — Мы не очень-то любим выходить на улицу. Она ничего не говорит, и Чимин знает, что она прекрасно понимает, что это значит. Скорее всего, она тоже согласна, наполовину обрадовавшись, что они не устроят сцену на публике, наполовину обеспокоившись тем, что они окажутся под её крышей. — Ну, я поеду в Чонгак, чтобы послушать звоны колокола, — говорит она ему о своих планах. — Так что дом в вашем полном распоряжении. Он этого не ожидал. Чимин крепит последний огонёк и выпрямляется, тихо хмыкая. Потом он вставляет вилку в розетку на стене, и комната освещается, становясь яркой, уютной, домашней. — Выглядит замечательно. — говорит его мать. — Спасибо. Слышать и говорить так много вещей, которые обычно не работают между ними, кажется странным и незнакомым, но Чимин объясняет это неуместным предрождественским духом. Он подходит к дивану и берёт свой телефон, обнаруживая несколько пропущенных сообщений от Хосока. Хосок, 20:58 чимини~~ что делаеееешь чимииииииин скучаю по тебе ㅠ Сообщения оставляют во рту Чимина кислый привкус. Он пытается игнорировать, но это сложно, когда он знает, где Хосок. Сейчас тот празднует свои удивительные результаты экзамена с Дживоном, Сынюном, Сехуном и Джебомом. Наверное, уже пьян, судя по всему. До этого они разговаривали по телефону, и Хосок сказал, что гордится Чимином, что только заставило его чувствовать себя ещё более жалким. Ему нечем гордиться. И он чертовски уверен, что не хочет благотворительной гордости. Чимин, 21:17 тогда приходи Он возвращается к рождественской ёлке, чтобы добавить несколько маленьких ангелков в золоте к остальным украшениям, но ответ Хосока приходит почти незамедлительно. Хосок, 21:17 если бы я мог :с Чимин пытается задушить импульс, но не справляется с собой. Чимин, 21:19 ты можешь. Он бросает телефон на диван и идёт помогать матери, которая улыбается ему в свете рождественских огней. Чимин притворяется, что не слышит вибрацию на диванных подушках, но телефон словно жужжит прямо у него в мозгу, и это действует на нервы. Он не хотел быть таким резким с Хосоком; тот не сделал ничего неправильного, на самом деле, но он не может избавиться от этого ощущения. Они быстро заканчивают, и мама Чимина говорит ему посидеть, пока она добавляет последний слой серебристых блёсток. Чимин делает, как она сказала, и снова недовольно берёт телефон. Хосок, 21:20 ты злишься на меня? почему? потому что я гуляю с другими? чимин ну же поговори со мной, прошу Чимин, 21:31 я не злюсь на тебя Это ответ труса, и он знает это, но не имеет ни малейшей идеи, что же сказать ещё. Правду? Что он расстроен из-за того, что Хосок попросил, чтобы Чимин просто наблюдал, как он постоянно чувствует себя дерьмом со своими фальшивыми друзьями, и жалуется Чимину, что он скучает по нему, только, чтобы никогда, никогда не действовать? Для того, кто утверждал, что не любит мазохизм, он наверняка любит помучить себя. Его телефон начинает вибрировать в руках несколько минут спустя, а на экране вспыхивает имя Хосока. Так же сильно, как Чимин хочет избежать этой ситуации, он никогда не будет достаточно силён, чтобы игнорировать Хосока, поэтому он приготавливается и отвечает на вызов. — Алло? «Ты злишься на меня», — тут же говорит ему Хосок. Он звучит пьяненько, но определённо не такой пьяный, каким его видел Чимин. — «Что я сделал?» — Хосок, я не злюсь на тебя, — произносит Чимин, пытаясь быть тихим, но его мать всё ещё кидает на него взгляды. «Потому что я с ними, да?» — Нет, — говорит Чимин. — Нет, не из-за этого. «Тогда из-за чего?» — Подожди. Чимин встаёт с дивана, идёт в коридор и выходит за дверь. Холод резко охватывает его, и он дрожит; наступили зимние каникулы и принесли с собой холод ниже десяти градусов. «Чимин?» — Я здесь, — говорит он, опускаясь на деревянные ступеньки прямо за дверью. «Скажи мне», — произносит Хосок. Он тоже, должно быть, находится на улице, потому что на фоне нет музыки. И, конечно же, он никогда бы не позвонил Чимину среди людей. — «Мне невыносима мысль о том, что ты злишься на меня.» — Просто… — вздыхает он, уже зная, что не в состоянии правильно объяснить это ощущение. — Наверно, я просто не понимаю это. «Не понимаешь что?» — Всю эту хрень между тобой и твоими друзьями, — говорит Чимин, обнимая себя свободной рукой. — Ты говоришь, что хотел бы быть здесь, но ты мог бы, понимаешь? Тебя никто не заставляет быть вместе с ними. И я знаю, — он перебивает, когда Хосок пытается сказать что-то. — Я знаю, что это непросто. На каком-то уровне я это знаю. Но я… — он затихает, вздыхая. — Я просто ненавижу то, что ты не позволяешь мне делать тебя счастливым. «Чимин, ты делаешь меня счастливым каждый день.» — И всё же, ты предпочёл их мне, — говорит Чимин и сразу же жалеет о своих словах. «Это не предпочтение», — произносит Хосок, и в то время, как Чимин хочет спорить, он не хочет ссориться. — «Помнишь, когда мы впервые решили дать нам шанс? Как я сказал тебе, что нужно держать нас в секрете?» — Конечно же я помню, — бормочет Чимин. — Ты помнишь, как я говорил, что буду капризным, подозрительным и постоянно нуждаться в обнадёживании? Они ненадолго смолкают. Порыв ветра заставляет волосы на руках Чимина встать, и на мгновение он смутно задаётся вопросом, когда выпадет первый снег. «Я скоро буду с тобой», — произносит Хосок. — «Я обещаю. Я бы так не поступил с тобой, если бы чувствовал, что так нужно, знаешь?» — Знаю, — говорит Чимин, но до сих пор не понимает. И никогда не поймёт, думается ему. Но если они смогут продержаться до конца учебного года, то, может быть… Возможно. Он снова вздыхает. — Я не злюсь на тебя. Я просто не знаю, что делать. «Поговори со мной», — говорит ему Хосок. — «Скажи мне, когда почувствуешь это, хорошо? И позволь мне загладить свою вину.» Чимин хочет сказать ему, что определённо, блять, проще сказать, чем сделать, но сдерживается. — Ага, — он вдыхает. — Ладно. Он размышляет над тем, спросить ли Хосока о том, весело ли ему сегодня вечером, но он будет одинаково раздражён и «да», и «нет», поэтому Чимин схлопывает и эту мысль. — Сегодня моя мать спросила о тебе, — произносит он. — Она спросила, парень ли ты мне. «Серьёзно? И что ты ответил?» — Я сказал «да», — произносит Чимин и улыбается от задушенного вдоха на другом конце. «Боже ж ты мой», — пищит Хосок. — «Она злится? Она меня ненавидит? Должен ли я бежать во Вьетнам?» — Нет, — говорит ему Чимин. — Похоже, она не возражает. Я имею в виду, что она, наверно, ненавидит меня, но если бы у меня был парень, то она бы предпочла, чтобы это был ты. Говорю же, ты ей нравишься. «В следующий мой визит мне лучше врубить свою харизму на максимум.» — Прошу. Если ты это сделаешь, то мир взорвётся. Хосок смеётся, а потом они смолкают. Чимин ищет энергию, чтобы сохранить хоть какой-то фасад сегодня вечером, но ничего не выходит. — Ты должен вернуться внутрь, — говорит он, и слышит, как на другом конце вздыхает Хосок. «Похоже, да.» Вновь наступает тишина, они оба почему-то не хотят заканчивать разговор таким образом. «Пиши мне в любое время. Ладно?» — Ага, — выдыхает Чимин. Его зубы вот-вот застучат друг об друга. «Я серьёзно. В любое время. По любому поводу. Обещай мне.» — Я обещаю, — отвечает Чимин. «Ладненько», — произносит Хосок, голос напрягся, будто он встаёт. Чимин делает то же самое. — «Скоро поговорим, милашка.» Они оканчивают разговор, и Чимин спешит внутрь, чтобы согреться, его пальцы покалывает от холода. Он трёт замёрзшие бёдра, когда снова входит в гостиную и находит свою мать на диване, смотрящую телевизор. Она спешно двигается, когда Чимин входит в комнату, и он садится рядом с ней, замечая её седеющие волосы в мягком свете рождественских огней.***
Чимин остаётся дома, когда его мать отправляется в церковь на Рождество. Он знает, что у неё есть друзья в церкви, с которыми она может провести этот день, а он не возражает побыть в одиночестве, поэтому Чимин в довольно хорошем настроении. Его компьютер подключён к телевизору, который теперь показывает один из его любимых концертов громче, чем обычно разрешено, в гостиной; в целом, его рождественский день проходит отлично. Частично это связано с зимними каникулами и отсутствием необходимости наблюдать за Хосоком с его друзьями каждый чёртов день. Они провели большую часть своего свободного времени вместе, и хотя Хосок до сих пор не приглашал Чимина к себе домой или предлагал пойти на свидание в открытую, Чимин чувствует себя гораздо более рассудительным в этой ситуации, чем раньше. Так что с того, что Хосок недостаточно силён, чтобы вырваться из своих старых привычек? И что с того, что Чимин иногда психует и становится капризным? Они могут справиться с этим. Вместе они сильней. Доверять друг другу — всё, что им нужно, и всё будет хорошо. Хосок, 15:14 моя сестра только что пришла, так что я пойду пообщаюсь и всё такое ^-^ поговорим позже, чимини ❤︎❤︎❤︎❤︎❤︎❤︎❤︎❤︎❤︎ лучшего тебе рождества :* /бросает сердечки/ Чимин улыбается сквозь тепло в своей груди. Он наполняет одно сообщение таким множеством сердечек, с которым может справиться его большой палец, и нажимает «отправить», зная, что в словах он не сможет выразить, как много на самом деле значит для него Хосок. Чимин покидает их чат в катоке и прокручивает свой короткий список контактов. Мысль, которую он не мог выбросить из головы в течение последних нескольких недель, всё ещё действует ему на нервы и сотрясает мозг, и, в конце концов, он решает просто выполнить её. Чимин, 15:19 счастливого рождества надеюсь, у тебя всё хорошо Он должен написать больше, чем это, должен послать ему письмо на четыре страницы, объясняя почему Сокджин должен его простить, но это не его дело. Всё, что имеет значение, — это то, что Сокджин знает, что ему всё ещё есть дело, Чимин всё ещё беспокоится, интересуется и испытывает боль при воспоминании о том, как его лицо было избито. Ответ не приходит. Да он и не ожидал. И это не ухудшает его настроение, когда он откладывает телефон и перенаправляет всё своё внимание обратно к телевизору. Несмотря на потерю Сокджина, Чимин в гораздо лучшем положении, чем мог бы ожидать в начале учебного года, и ему нужно время, чтобы ощутить бесконечную благодарность всему миру. Прочитано в 16:01***
Когда часы бьют полночь в канун Нового Года, дом полностью тих и спокоен. Телевизор выключен, музыки нет, его мать ушла, как и обещала, а телефон Чимина забыт где-то наверху. Сам Чимин сидит на диване… ну, на коленях Хосока, но всё ещё на диване, обернув ноги вокруг талии Хосока. Они соединяют руки, ожидая, когда часы в коридоре пробьют, обозначая начало нового года, но это занимает слишком много времени, и они целуются, теряясь друг в друге, тогда как время вновь теряет своё значение. Хосок плотно обхватывает руками спину Чимина, когда колокол, наконец-то, раздаётся по всему дому, тихо, за исключением их горячего дыхания, и они разделяются, глядя друг другу в глаза. — Этот год, — произносит Хосок, и Чимин чувствует как внезапно горло сдавливают слёзы. — Наступил новый год. Год, когда мы выпустимся из старшей школы. Чимин кивает, смеясь, даже когда слёзы покалывают на глазах. — Год, когда мы пойдём в университет. — Год, когда мы оставим всё это позади. Чимин не может справиться с этим; он смеётся и плачет одновременно, а Хосок держит его лицо в своих руках, попеременно целуя его улыбку и сцеловывая его слёзы, всё время шепча ему, насколько он прекрасен, как сильно он не может дождаться наступления этих дней, насколько он будет счастлив видеть, как Чимин всё чаще улыбается, и Чимин вцепляется в него, как будто от этого зависит его жизнь. Он любит его, думается ему, он любит его, он любит его, он любит его, и Чимин хочет это сказать, но сейчас он просто наслаждается этим чувством, с нетерпением ожидая, когда Хосок освободится от оков ожиданий своих друзей. Возможно, ещё долго ждать, но это, понимает Чимин, и есть настоящая надежда. Ни один из заменителей, за которые он цеплялся все эти годы, безосновательная, смутная, но серьёзная молитва о том, что всё изменится. Это, это — реально; он впервые в жизни может представить себя счастливым. Чимин целует Хосока снова, и тот замирает в его руках, его глаза трепещут, закрываясь, прежде чем он отстраняется и зарывается лицом в грудь Чимину. — Боже, я… — произносит он, полностью задыхаясь. — Спасибо, что терпишь всё это. — Для Чимина это слишком невыносимо, поэтому он просто крепко обнимает его, одной рукой зарывшись в его волосы. — Я сделаю это для тебя. Я обещаю, что сделаю тебя очень счастливым. Если есть уровень счастья выше этого, то Чимин не уверен, что его разум сможет с этим справиться… но он не собирается отказываться.