***
Джон Маскетти опоздал на пять минут, и когда он вошёл в раздевалку и заметил Томаса, то бросил на Ньюта испытующий и выжидательный взгляд. — Сэр, это мой… эм, соулмейт, и, в общем, он изъявил желание подождать меня в раздевалке, пока я занимаюсь. Надеюсь, вы не против? Преподаватель быстро вздёрнул брови, а затем покачал головой. — Я видел этого юношу после нашего выступления. Пускай сидит, если хочет. — Удачи, — шепнул Томас, когда Ньют поднялся со скамьи. Тот легко улыбнулся и исчез за дверью, выходящей в зал. Широких замочных скважин там не было, а жаль. Томас хотел достать наушники, но передумал. Он открыл на телефоне книгу «Атлант расправил плечи» и принялся читать, предварительно поудобнее устроившись на скамье. — Ты взял всё, о чём я тебя просил в сообщении? — спросил Джон Маскетти уже в зале, когда Ньют встал напротив него в середине зала. — Да, только я не взял спички или зажигалку. У вас нет, случайно? Джон кивнул и сказал, что отдаст после занятия. Он был большим любителем выкурить одну сигарету за месяц, когда нервы совсем начинают сдавать. — Нас попросили выступить на одном благотворительном концерте через три недели, и я решил послать тебя с тем танцем, который ты танцевал в прошлом сезоне. Соло своё помнишь? — Ньют медленно кивнул. Такое грех забыть, на самом деле. Не каждый день тебе соло ставят. — Вот и хорошо. Я решил внести туда что-то новенькое, поэтому мы постараемся тебя натренировать для пуант. Как ты к этому относишься? Ньют пожал плечами и сцепил руки замком за спиной. — Это довольно редкое явление, когда на пуантах танцуют мужчины. Похоже, вы собрались произвести там фурор, а я люблю эффектные появления. — Ньют улыбнулся в довесок своим словам. — Отлично! Именно такой настрой мне больше всего по душе. Я постараюсь тебя надолго не задерживать, чтобы молодому человеку за дверью не было особенно скучно, — выдал несколько несвойственную ему во время репетиций реплику Джон Маскетти, наблюдая, как у Ньюта загораются скулы. — Сегодня мы вспомним твоё соло, а завтра уже будем работать на пуантах. Подготовишь их на завтра? — Конечно, — сказал Ньют, поправил лямки облегающей белой майки и встал в исходную позицию в самом начале танца. Его преподаватель ничего не сказал по поводу его формы, что странно. Обычно танцорам не позволялось приходить на тренировки в спортивных штанах, пускай даже с резинками в нижней их части — в свободной одежде не видно некоторых вещей, имеющих огромное значение: прямую спину, например, или втянутых коленей. Хотя, возможно, Ньют заработал нужный кредит доверия для такого, что вряд ли. — Ты размялся перед занятием? — спросил Джон в середине тренировки. Ньют покачал головой, тяжело дыша и согнувшись. — По тебе видно. Ну, твоя вина, если завтра будут ноги болеть. Давай ещё раз с того же места. Его соло представляло собой некую смесь балета и современного танца, что Ньюта очень радовало — он обожал контемп. Правда, в одном моменте он постоянно запарывал переход от туров (2) в продвижении на шене (3), но это поправимо. В конце занятия Джон Маскетти три раза подряд заставил Ньюта станцевать весь танец от начала и до конца, а всё из-за чёртовых шене, а после протянул Ньюту сшитые для него пуанты, назначил время следующей репетиции — завтра, в десять утра, чтобы потом весь день был свободен — и вышел. Томас не был готов к резкому хлопку двери и дёрнулся, но мужчина не обратил на это внимания, к счастью. Почти сразу из зала вышел Ньют, уставший, тяжело дышащий и ужасно мокрый от пота. Он стёр пот своей майкой, совершенно не чувствуя какой-либо брезгливости, а затем достал из рюкзака бутылку воды и жадно осушил её почти за полминуты. — Вижу, репетиция прошла в самом сложном режиме, да? — спросил Томас, разбавляя тишину и убирая телефон в карман худи. — Вроде того, — ответил Ньют между тяжёлыми выдохами. — Хочешь пройти в зал? Мне надо набрать воды, а затем приготовить пуанты на завтра. Мы ведь не торопимся никуда? — Ну, у тебя встреча со своими через полчаса… — Ну ничего, припозднюсь немного, не убудет. Заходи давай, только сними обувь. Я сейчас приду. Когда Томас прошёл в зал, он почувствовал слабый запах пота. Он открыл окно, а затем прошёл к танцевальному станку. Провёл на нему рукой, чувствуя некий трепет в груди. «Кто бы мог подумать, а ведь мы с Алби мечтали именно о такой студии…» На зеркале у противоположной стены виднелись отпечатки пальцев и ладоней, и Томас очень живо представил, как танцоры прислонялись спинами к этому зеркалу, устраивая себе передышку на минутку. Он прошёл на середину зала, где наверняка тысячу раз стоял Ньют, и, смотря на себя в зеркало, поднялся на полупальцы. Отвёл правую ногу вперёд и через деми-ронд (4) сделал поворот вокруг себя. Он шагнул по диагонали вперёд, вынес левую ногу и повернулся на сто восемьдесят градусов. Чуть опустил рабочую ногу и через полукруг по воздуху перевёл вперёд. Его движения не были похожи ни на один уличный стиль, это был чистый контемп, по которому Томас с самого детства невероятно тащился, но не танцевал ввиду отсутствия возможностей. Если говорить откровенно, Томас грезил о студии ради того, чтобы он мог танцевать в просторном и светлом зале то, чего душа просит, не думая о каких-либо уже существующих движениях. Контемп — это стиль, который не нуждается в чётко выверенных движениях, потому что каждый танцует от души, а у каждого она своя. Томас не сразу заметил, как вошёл Ньют. — Ты очень красиво танцуешь, — тихо сказал он, и Томас тут же остановился с таким видом, словно его поймали на чём-то постыдном. — Правда. Это настолько отличается от того, что ты мне показывал днём, что я… глубоко впечатлён. Ньют сидел на полу в позе лотоса, его спина была идеально прямая, а сам он смотрел на Томаса наивным и восхищённым взглядом. — Спасибо, — ответил ему Томас и отвернулся к окну. Однако он почти тут же развернулся и сел рядом с Ньютом. — Что ты собираешься теперь делать? Ньют указал рукой на лежащие рядом пуанты и те вещи, которые он купил сегодня. — Надо немного размять стакан, потом сломать стельку, пришить ленты и резинку, а ещё кое-что распороть и переделать. Вообще, я сначала хотел пришить пятаки, а потом передумал и решил лучше сделать небольшие стежки на вот этом углу между стаканом и пятачком, — Ньют провёл пальцем по этому месту. — Не думаю, что это займёт больше сорока минут, а ребят я уже предупредил, что опоздаю. Ньют открыл бутылку воды и аккуратно налил немного на самую широкую часть стакана, чтобы смягчить гипс внутри и хорошенько размять его. Он тысячу раз видел, как почти то же самое делают Кира и другие балерины в его труппе, да и он сам делал это несколько лет назад, когда его преподаватель впервые загорелся идеей поставить танец, в котором парни будут танцевать на пуантах. Правда, через некоторое время он отказался от этой идеи, потому что большинство выбранных ребят не смогли удовлетворить требования своего хореографа. Теперь же Ньют был рад, что у него появилась возможность сделать то, о чём давно мечтал. На большой сцене. Томас наблюдал за его сосредоточенным видом и ничего не говорил. У Ньюта чёлка иногда спадала со лба, и он постоянно убирал её за ухо, но это мало помогало. Ньют с силой надавил на смоченную часть стакана, и Томас услышал чёткий хруст размягчённого гипса. Затем Ньют вывернул наизнанку пятку у пуант, потянул вниз и сорвал ткань со стельки. Томас слегка дёрнулся от неожиданности. — Помнится, когда мне было восемь, я впервые увидел, как девушки из старшей группы подготавливали пуанты для выступления, — заговорил Ньют тихим и медленным голосом, чуть ли не срываясь на шёпот. — Для меня было кощунством как-то портить их изначальный вид. Они казались для меня… прекрасной иконой, наверное. Потом я увидел в этом какую-то философию. — Ньют с силой надавил на стельку, и она с треском разломилась пополам. — Не сломав что-то изнутри, ты никогда не достигнешь чего-либо. Томас поднялся с пола и медленно подошёл к станку. Он аккуратно провёл по нему пальцами, ухватил покрепче и медленно положил на него ногу. В районе четырёхглавой мышцы бедра заныло, но он не обратил на это внимания. Томас посмотрел на себя в зеркало и замер. — Я всегда считал, что у танцоров балета высокий болевой порог, — сказал, наконец, он. — У них есть что-то, чего нет у обычных людей, и они живут с болью каждый день. Я никогда не мог представить, как они уживаются с таким образом жизни, что боль для них становится близкой подругой. Томас снял ногу со станка, но не отнял от него руки. Он видел в зеркале, как Ньют на пятачке накладывает небольшие стежки иглой с бледно-розовой ниткой. — Я помню, когда мне было пятнадцать лет, я однажды проснулся утром и не мог пошевелиться от боли во всём теле. Такой, словно все мышцы заныли после тяжёлой работы. Теперь я, кажется, понимаю, почему это произошло. Томас отвернулся от станка и вернулся к Ньюту. Он присел напротив него в расслабленной позе, сгорбив спину. Тот не взглянул на него и ещё сильнее опустил голову. Томас мог видеть кончики покрасневших ушей. — Мне жаль, — Ньют сорвался на шёпот. Он надел пуанты и принялся прикладывать к ним ленты, чтобы понять, в каком именно месте их лучше пришить. Ньюта успокаивало это занятие, оно внушало ему умиротворение, и вся боязнь сделать что-то не так бесследно исчезла. Руки больше не тряслись. — Это затягивает, — сказал Томас. — Да, — только и ответил Ньют. Он снял пуанты, взял иглу и принялся пришивать ленты. Ньют случайно уколол палец, и Томас поморщился, почувствовав это. Он опустил взгляд в пол. Стопы Ньюта были покрыты шрамами, синяками, мозолями и волдырями. Под большим пальцем выпирала островатая косточка. Ноготь был сломан почти до корня. Ньют вздрогнул и снова уколол себя иглой, когда Томас почти невесомо прикоснулся к его стопе пальцами и принялся водить ими по синякам, продолжать пути синих выпирающих вен, вычерчивать шрамы от натёртостей и поглаживать косточку под большим пальцем. Было в этом жесте что-то интимное и совершенно правильное. Ньют осознал, что он не дышит, а руки его так и застыли в воздухе. — У… — Ньют прочистил горло и попытался взять себя в руки. — У танцоров балета по определению не может быть красивых стоп. Их покрывают кровавые волдыри, суставы становятся больше. И мы ничего с этим не можем поделать. — Он разрезал нитку, которой пришивал одну ленту и приступил ко второй. — Если бы каждый новый приступ боли или волдырь останавливал нас… Зачем вообще стремиться к чему-либо? Рука Томаса остановилась, а затем Ньют и вовсе перестал её чувствовать кожей, и в груди отчего-то потяжелело. Прикосновения его соулмейта действовали как обезболивающее. — И что же тебя заставляет продолжать свой путь? — спросил Томас, пододвинувшись ближе. Ньют на мгновение застыл, а затем продолжил работать. — Я думаю, всему виной усердие и амбиции. Мне нравится заниматься, но всё же я делаю это для конечного результата — самого выступления. — Он завязал узелок, отрезал нитку и отложил иглу в сторону. Ньют надел пуант, повязал ленты на щиколотке и отрезал лишние части. Затем снял её, зажёг спичку и навёл её на отрезанные концы ленты, чтобы ткань не расходилась. Он задул спичку и отбросил её в сторону. — Аплодисменты — это… неописуемое чувство, — продолжил он. — Не то чтобы я прилагал все усилия только ради них, но они действительно являются для меня чем-то вроде наркотика. Внезапно… всё просто исчезает, кроме каких-то отдельных эмоций. Иногда остаётся радость, иногда — ненависть. Он пришил широкую резинку и убрал пуант в сторону. Осталось сделать то же самое со вторым. Дело уже пошло быстрее, потому что Ньют уже успел привыкнуть. — Некоторые мои знакомые говорят, что приготовление пуант к выступлению успокаивает их. — Ньют взял в руки перочинный нож и принялся на кожаной подошве вычерчивать перекрёстные линии для большей устойчивости. Он немного соскоблил кожу у носка, чтобы она быстро не натёрлась и не скользила по полу. — Теперь я понимаю их чувства. У тебя должна быть уверенность, что ты можешь… положиться на свою обувь. Обувь, с помощью которой ты показываешь свою технику и танец. Томас взял в руки отложенный в сторону пуант и осмотрел его. Выглядел он теперь совсем иначе, чем изначально. — Пуанты становятся частью твоего тела. Ты как будто вырос в них. — Ньют приклеил оторванную ткань на стельке и принялся измерять длину лент. Томас наблюдал за Ньютом и видел в его действиях какой-то особый ритуал, который ему пока что непонятен. Ньют словно услышал его мысли. — Если ты не подготовишь свою обувь должным образом, — продолжил Ньют, пришивая ленты. — Последствия могут быть фатальными. Он резко затянул нить и отрезал её. Осталось только пришить резинку, чтобы пятка не соскользнула во время танца. — Зачем тогда вообще это нужно? — спросил Томас. Он поднял взгляд и заметил, что Ньют смотрит на него, и его глаза словно источали тепло. — Глупый вопрос, Томми, — только и сказал он и продолжил пришивать резинку. — Станцуй для меня, — попросил Томас и положил пуант обратно. Ньют, собравшийся отрезать нитку, на мгновение замер. — Хорошо, — только и ответил он, когда собрал оставшиеся ненужные вещи в одну кучу. — Тогда я тебе покажу своё соло, и ты будешь первым, кто его увидел. — Какая честь. — Томас улыбнулся. — Ты будешь танцевать лицом к зеркалу? Ньют утвердительно промычал, и Томас плавно отполз к соседней стене и прислонился к зеркалу спиной. Когда Ньют надевал пуанты, его руки слегка подрагивали и не слушались. Он очень переживал и одновременно чувствовал огромное предвкушение, почти что выбивающее из колеи. Ньют кое-как завязал ленты и, через силу сжав кулаки и услышав хруст фаланг пальцев, выбежал в раздевалку за телефоном, на котором была скачана песня. Перед тем, как включить её, Ньют потренировал простейшие упражнения и вскоки на пятачки у станка, чтобы вспомнить, каково это вообще — вставать на балетную обувь с гипсом внутри. Он чувствовал, как плотно находились друг к другу пальцы его ног, но он не чувствовал особого дискомфорта. Наоборот, это ощущение казалось ему приятно знакомым. Томас не сводил с него взгляда и молчал, уткнувшись подбородком в колени. Когда Ньют поднял с пола телефон, Томас несколько оживился: он поудобнее устроился и слегка вытянул ноги. Ньют протянул ему разблокированный телефон. — Включи, пожалуйста, вот эту песню, когда я скажу. — Он показал пальцем на название трека, отошёл в середину зала и лёг на пол так, чтобы его левая нога стояла на пятачке пуант, а руки лежали чуть выше головы, и эта поза с самого начала отображала какую-то неестественность, из-за неё Томас задумался, как Ньют вообще так загнулся. — Можешь включать. Томас встрепенулся и включил песню. Это был дуэт скрипки и какого-то струнного инструмента тоном пониже. Возможно, виолончель или контрабас. Томас во все глаза уставился на Ньюта, когда тот изящно выбрался из исходного положения и выставил ноги перед собой, согнутыми в коленях. Он быстро вскочил на пуанты, руками упершись в пол, и поднял правую ногу наверх примерно на девяносто градусов. Его нога дрожала, было видно, что мышцы он размял плохо. Ньют опустил ногу, перекрестив её с опорной, развернул корпус так, что смотрел лицом в пол, и, на полсекунды замерев, стараясь сохранить с непривычки равновесие, резкими рывками поднялся, когда в музыке прошёл такт звука, похожего на скрип деревянной поверхности. Это выглядело так, словно эти звуки исходили от него самого, и это скорее завораживало, нежели забавляло. Ньют представлял собой чистое олицетворение изящности и элегантности в своём танце, жанр которого Томас так и не определил. Здесь было всего по чуть-чуть: и от балета, и от контемпа, и от лирики. Томас искренне восхитился Джоном Маскетти, потому что сам Томас ни за что бы не догадался объединить эти стили так, чтобы это выглядело настолько изысканно. В одном месте Ньют согнул опорную ногу, чтобы не упасть, и это бросилось в глаза Томасу. Он решил не заострять на этом внимание, так как понимал, что Ньют вряд ли занимается на пуантах каждую репетицию, чтобы сразу танцевать идеально. Хотя, по мнению Томаса, Ньют действительно танцевал идеально. Ньют не сумел легко перейти с туров на шене и на секунду сошёл с пятачков, быстро сориентировался в зале и продолжил вращения. После них он резко остановился, оставив ноги в плотной пятой позиции, взглянул на своё отражение в зеркале и медленно поднял левую ногу на девяносто градусов назад. Его опорная нога опасливо пошатывалась, но Ньют продолжал держать равновесие, и он мысленно поблагодарил себя за своевременное решение не приклеивать пятаки, а сделать небольшие стежки у основания стакана — эти стежки помогали ему стоять ровно. Томас неосознанно считал секунды, ибо Ньют стоял в такой позиции довольно долго, а потом неловко сошёл с неё, когда музыка даже не закончилась. Десять секунд. — Ух ты, — только и смог произнести Томас. Он только сейчас понял, насколько широко его глаза были раскрыты. — Я, конечно, уже видел, как ты танцуешь, но вблизи это гораздо более впечатляюще. — Он попытался сказать что-то ещё, но слова застревали в горле, и он хохотнул. — Я сейчас в самом настоящем шоке, Ньют. Ньют смущённо улыбнулся и сел по левую руку от своего зрителя. Он старался дышать ровно, но тяжело вздымающаяся грудь выдавала его с головой. — Это было кошмарно, — выдавил он и спрятал голову в коленях. — С чего ты взял вообще? — возмутился Томас. — Да, была парочка моментов, но, чёрт возьми, ты впервые встал за долгое время на пуанты и выдал такую прекрасную вещь. Я думаю, это достойно поощрения. Ньют не отвечал. — Лишь немногие танцоры удовлетворены своей работой, — наконец, сказал он, подняв голову. — Всегда есть что-то, что можно улучшить. Сейчас я знаю, что улучшать мне нужно многое, отнюдь не «парочку моментов». Мне льстят твои слова, честно, Томми. Но я лучше знаю, что мне есть, к чему стремиться. Спасибо тебе. Он снял пуанты и вытянул ноги. Пальцы и косточка покраснели, и у Томаса вновь появилось желание прикоснуться к этому. Он надеялся, что это может как-то облегчить боль. — Наверное, надо будет отрезать эти резиночки у стакана, — сказал Ньют после молчания. — Они постоянно вылезают.***
Они несколько долгих минут стояли у входа в ночное заведение, где сейчас вовсю отмечала окончание сезона большая часть труппы Ньюта. Идти к ним расхотелось, но отказываться и придумывать отговорки решительно не хотелось и не представлялось возможным. Тем более, он ещё две недели назад обещал Кире выпить по бокалу вина, так что за один раз можно было убить двух зайцев. — Я должен идти, — наконец, сказал Ньют и поправил лямку рюкзака. — Спасибо, что провёл со мной время. Для меня это очень важно. Томас замялся. — Мне кажется, это я должен был говорить. Я ведь тебя звал вчера. Тем более, ты вполне мог отменить встречу из-за своей репетиции, я бы не оскорбился ничуть. Но ты везде успел. Томас улыбнулся, и Ньют повторил его жест. Затем он шагнул вперёд и заключил Томаса в крепкие объятия. Лицо щекотали чужие волосы, и Ньют уткнулся в плечо Томаса. Его погладили по спине, и разрывать объятия было слишком тяжело. — Ладно, — наконец, Ньют решил первым отстраниться. — Дай мне свой номер телефона, а то вчера у меня совсем из головы вылетело. — Я, на самом деле, хотел попросить о том же, — в свою очередь произнёс Томас и протянул Ньюту свой старенький телефон с длинной трещиной от угла до середины экрана. Ньют не обратил на неё внимания, быстро забил номер в новый контакт и вернул владельцу. Он слабо улыбнулся и зашёл в здание. Томас взглянул на экран. Новый контакт его назывался Soulmate, а в конце — звёздочки. Немного по-девчачьи, да и бог с ним. Томас развернулся и отправился домой, к старому жужжащему ноутбуку и продлённой подпиской на Netflix. Ньюту, в свою очередь, потребовалось время, чтобы найти своих. Они сидели плотным кольцом за большим столом в самом углу помещения, и у каждого в руке было по бокалу самых разных, насколько Ньют успел заметить до того, как всё его внимание перехватила Кира с десятками вопросов, напитков. Кира спросила, как прошла репетиция и чего Джону от него вообще было нужно. Когда Ньют отвечал, брови большинства присутствующих девушек удивлённо взметнулись вверх. — Он собрался поставить тебя на пуанты за три недели? Что же, я тут могу только удачи пожелать, — сказала Джесс, самый прямолинейный и честный человек в их коллективе. — Сложно, но не невозможно, — парировал Ньют, присаживаясь за стол на свободное место рядом с Кирой. Она пододвинула ему стакан с каким-то напитком. — Я не знала, что тебе взять, поэтому взяла глинтвейн буквально минуты три назад, как сердцем чувствовала, — сказала она. — Я даже не всматривалась в состав, если честно, мне просто фотография понравилась. — В этом вся ты. Глинтвейн по запаху отдавал вином и мускатным орехом. На дне стакана плавали сухофрукты и какие-то ягоды, которые при слабом освещении определить было почти нереально. Кира вытащила из сумки небольшую шоколадку и ткнула ею в руку Ньюта. — Вот, возьми, проголодался ты за время тренировки, наверное. Ньют не стал противиться: есть действительно хотелось.***
Кира жила на соседней улице от Ньюта, поэтому с тренировок они шли всегда вдвоём. Этот раз не был исключением. Кира пыталась кому-то позвонить, но позже цокнула языком и вырубила телефон. — Деньги закончились, — раздосадованно проговорила она и убрала телефон в сумку. — Можно с твоего позвонить? Ньют кивнул и протянул ей свой телефон. Она тут же открыла контакты, набрала номер и приложила телефон к уху. Ответа она ждала недолго. — Привет, — мягко сказала она и улыбнулась. — Да, иду домой. Через полчаса буду, ты только спать не ложись, меня подожди. Хорошо. Пока. Люблю тебя. Она отключила вызов и вернула Ньюту телефон. На его лице расползлась загадочная улыбка. — Как я понимаю, у тебя всё хорошо, да? — спросил он и, дождавшись, пока Кира смущённо отведёт взгляд и кивнёт, продолжил: — И кто же это? Спортивный интерес, ничего личного, — тут же оправдался он, чем вызвал у Киры усмешку и расслабление. — Она из Австралии. Приехала неделю назад посмотреть наш концерт и встретиться со мной. — Я рад за тебя, — сказал Ньют, опустил голову. Он снова вышагивал по бордюру, изредка поднимая по сторонам руки, чтобы не завалиться на один бок. — Я видела у тебя в контактах номер. Похоже, что хорошо не только у меня одной, да? — голос Киры сочился дружеской ехидностью, и Ньют не мог не улыбнуться и кивнуть. — Мы вчера встретились. Интересно, не так ли? Он тоже танцами занимается, уличными. — Вот это романтика, — протянула она. — Совсем как Ромео и Джульетта в мире танцев. Ньют возвёл глаза к давно почерневшему небу и сошёл с бордюра. — Ну да, ну да, — иронично поддакнул он, всеми силами не обращая свой взгляд на язвительно смотрящую на него Киру. Они остановились у небольшого дома. — Увидимся когда-нибудь в будущем. — Увидимся когда-нибудь в будущем, — отрапортовала она их стандартное прощание и развернулась ко входной двери. Ньют же пошёл дальше по улице. Ромео и Джульетта в мире танцев, ха! Придумает же чего. Хотя, Кира всегда славилась богатой фантазией и креативным воображением.